и посмотрел на Лоис,  но  та  опустила  веки.  Бросил
взгляд на свою жену. Та сказала:
   - Почему бы и нет? Мы с тобой поместимся и одной! кровати. Я не  особенно
крупная.
   Да, Бев, подумал он, не особенно...
   - Беверли, - начала Лоис, - Тес,  -  прервала  ее  Беверли.  -  Берем,  -
заявила она портье.

***

   Лоис снова повернулась. Теперь оба они смотрели на потолок. Так вот что у
нас общего, стерильно-холодный лунный свет, возникла злая мысль.
   Она отвлекла его ненадолго. Сердце принялось за свое. Оно с каждым ударом
сотрясало все тело. Сотрясало  кровать,  стены,  все  здание  и  истерзанный
океаном утес, заставляя его с еще большим упорством отбрасывать  беспрерывно
идущие на приступ волны.
   Его  груди  коснулся  своими  хрупкими,  нежнейшими  крылышками  мотылек:
Беверли открыла  глаза.  "Господи,  это  похоже  на  одно  из  бессмысленных
спряжений, которые дают в первый год обучения французскому,  -  в  бешенстве
подумал Янси. - Я смотрю в темноту, ты смотришь в  темноту,  она  смотрит  в
темноту...".
   Беверли шевельнулась. Она немного поерзала, забираясь  повыше,  подсунула
руку под его голову и притянула к себе. Прикоснулась теплыми губами  к  уху.
Он почувствовал ее жаркое дыхание.
   Едва слышно она произнесла:
   - Что ты, милый? Чего ты хочешь?
   Чего он хочет? Ну конечно, ничего. Ничего из того, что может получить. Во
всяком случае, из того, что принадлежит ему по праву.
   Беверли сползла ниже и снова положила голову ему на плечо.  Она  замерла,
лишь рука ее скользнула  на  грудь  и  невесомым  грузом  легла  на  яростно
бьющееся сердце.
   Лоис тихонько вздохнула и перевернулась на  другой  бок,  спиной  к  ним.
Снаружи не переставая визгливо хохотал ветер. Еще одна  гигантская  волна  с
грохотом разбилась о скалы и, превратившись в потоки воды, стекла с  камней,
чтобы влиться в океан. В комнате на миг потемнело,  затем  ее  опять  залили
лунные лучи.
   Беверли порывисто села.
   - Мне не спится, - отчетливо произнесла она.
   Лоис молчала, Янси не отрывал глаз от жены. В холодном  серебряном  свете
все выглядело  как  передержанная  фотография.  Но  плоть  Беверли  казалась
розовой. Единственный объект в этом бешено пульсирующем мире,  состоящем  из
разных оттенков черноты, наделенной цветом.
   Беверли спустила ноги на пол,  встала  и  потянулась,  освещенная  луной.
Маленькое, крепкое тело. Маленькое, крепкое  и..,  молочно-розовое?  Это  на
самом деле так, или он просто помнит цвет ее кожи?
   Как прекрасно дополняют они друг друга! Как  сбалансированы  составляющие
уравнения, которое выражает этот хаос, восторженно размышлял Янси.  Беверли,
- маленькая, белокурая, открытая, простодушная,  прямая.  Лоис,  -  высокая,
очень стройная, темноволосая, изменчивая,  сложная.  И  каждой  самым  явным
образом недостает качеств, с избытком имеющихся у другой.
   - Мне нужно прочитать девятнадцать глав "Анны Карениной". Займет примерно
час, не больше. - Беверли оперлась коленом о кровать, перегнулась через мужа
и что-то взяла с ночного столика. Потом подошла к комоду и  вытащила  книгу.
Прошла в ванную. Под дверью загорелась яркая полоска света.
   Я  ней  долго  не  шевелился,  глядя  на  эту  желтую  полоску.   Наконец
перевернулся на бок и посмотрел на Лоис. В ее глазах плясали  желтые  блики.
Она тоже не отрывала от него взгляда, полусидя в постели, опираясь на тонкую
руку.
   - Что она взяла со столика, Яне?
   - Свои часы.
   - А! - отозвалась Лоис, - и медленно опустилась на локоть.
   Теперь-то она уже без всяких сомнений пристально смотрела на него.
   Улавливает Лоис бешеный стук его  сердца?  Вероятно,  да.  Скорее  всего,
Беверли тоже хорошо  слышит  его  через  дверь.  Неожиданно  он  задал  себе
совершенно идиотский вопрос, сам поразившись его неуместности:
   А нравятся ли Беверли красные шторы?
   Лоис едва заметно приподняла подбородок,  указав  на  полоску  света  под
дверью, и прошептала:
   - Я бы не смогла.
   Им овладело неутолимо-острое, могучее желание, но, - невероятное дело,  -
в тот миг как бы лишенное четкой цели,  объекта.  Словно  разверстая  темная
пасть,  оно  готово  было  поглотить  его  целиком...   В   нем   проснулась
неуверенность. И тут, наблюдая,  как  отражается  в  бездонно-темных  глазах
свет, идущий из ванной, он вдруг понял,  кто  из  двух  дорогих  ему  женщин
простая и бесхитростная, а кто - труднопостижимая, сложная натура.
   "Я бы не смогла", - сказала Лоис о способности  Беверли  быстро  и  четко
усваивать книги. Интересно, что еще по силам его жене и не по силам Лоис?
   Что на самом деле представляет из себя Беверли?
   Впервые за все время после катастрофы Янси Боумен задался  вопросом,  что
стало с его женой в день, когда он погиб. До сих  пор  он  предполагал,  что
пока его восстанавливали, она спала. Предполагал... А,  собственно,  почему?
На каких основаниях?  Ведь  он  ни  о  чем  ее  не  спросил!  Но...  Но  это
невозможно! Это противоестественно!
   Хотя Янси и не должен был  ни  о  чем  спрашивать.  Такое  не  пришло  бы
прежнему мистеру Боумену в  голову.  Но  что-то  произошло  в  душе,  что-то
переменилось, и теперь он способен на  это.  Достоин  того,  чтобы  задавать
такие вопросы. Но ведь  он  не  мог  измениться!  Его  просто  восстановили,
улучшили некоторые функции тела, превратив в этакого супер-Янсимена.
   Предположим, что  восстановлению  подвергается  очень  молодой  организм.
Логично было бы заложить в нем способность к дальнейшему росту.  Значит,  он
мог стать совершеннее. Так в чем это проявилось?
   А как бы он поступил в такой же невообразимой ситуации  два  года  назад,
даже после того, как побывал в корабле пришельцев? Конечно же иначе!  Он  не
лежал бы тут, тратя драгоценные секунды на какие-то размышления!
   Допустим, Беверли тоже погибла и  ее  восстановили,  как  и  его.  Он  не
поделился с ней ничем; почему она должна была рассказать обо всем ему?
   Разве основная цель инопланетян не состояла в том, чтобы улучшить, но  не
менять пострадавших землян? Он остался прежним Янси, продолжал задавать  тон
в семье и как должное принимать почти рабскую  покорность  супруги.  И  она,
после восстановления, осталась бы той  же  женщиной,  всегда  послушной  его
желаниям.
   А если Беверли не погибла, не подверглась изменениям, значит, всегда была
способна на то, что не по силам Лоис? И не по  силам  ему  самому,  с  болью
осознал Янси, при всех его сверхъестественных возможностях. Так не  являлась
ли его жена с самого начала более значительной  и  глубокой  личностью,  чем
супер-Янси?
   От облегчения приятно закружилась голова, волна умиротворения  докатилась
до сердца, и оно наконец успокоилось. Янси улыбнулся. Теперь он твердо знал,
в чем именно изменился, насколько вырос.
   И сразу пришло понимание, что нужно сделать  сейчас,  и  как  вести  себя
потом, до конца своих дней, которые пролетят рядом с Беверли. До сих пор  он
не мог спросить, та ли она женщина, на которой в свое время женился. Теперь,
уже осознанно и по собственной воле он никогда не задаст подобного  вопроса.
Эта единственная в их жизни тайна придаст совместному существованию влекущую
загадочность и очарование.
   Решение возникло в голове за считанные секунды. И вот он снова видит, как
резвятся  желтые  огоньки  в  глазах  Лоне.   Янси   повторил   только   что
произнесенные ею слова:
   - Я бы не смог, - прошептал он.
   Лоне медленно раздвинула губы в улыбке, откинулась на подушку  и  закрыла
глаза. Кажется, она дрожала всем телом. Но из-за темноты трудно  было  знать
наверняка. Да он и не особенно стремился.
   Он отвернулся, набрал побольше воздуха в легкие: неистовая пляска  сердца
больше не мешала дышать полной грудью.
   - Беверли! - проревел он.
   Звонкий  удар:  на  кафельный  пол  упала  толстенная  книга.   Несколько
мгновений ни звука; потом дверь открылась.
   - Да, милый.
   - Забирайся в  постель,  дурочка.  Почитаешь  в  другой  раз.  Тебе  надо
выспаться.
   - Я только... Хорошо, Яне, если ты хочешь. Она выключила свет и вышла  из
ванной. Волна лунного света  омыла  ее  лицо.  С  дрожащими  губами  Беверли
смотрела на Лоне.
   Она забралась в постель, и Янси нежно, виновато обнял ее. Она повернулась
к нему и вдруг стиснула так крепко, что он едва удержался от крика.



   Теодор СТАРДЖОН
   БЛАГАЯ ПОТЕРЯ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


    Их  повсюду  называли  птичками-неразлучннками,  хотя,  конечно,  ничего
птичьего в них не было,  -  на  вид  обычные  люди.  Ну,  по  крайней  мере,
гуманоиды. Двуногие, прямоходящие и без перьев.  Они  задержались  на  нашей
планете недолго: девять дней непреходящего восторга и чудес. А  для  мира  -
оргазм-шоу  на  объемном  видео,  хроностопные   таблетки,   останавливающие
мгновение, инверторные поля, способные превратить закат в букет ароматов,  а
мазохиста в платяную щетку, и тысячи других  сладостных  безумств,  -  целые
девять суток непрерывного восторга: воистину чудо из чудес.
   Уникальная магия пришельцев мгновенно распространилась по  земному  шару,
словно планету посетила нежданная пора цветения. Песни и украшения  в  стиле
неразлучников, шляпки и заколки, браслеты,  безделушки,  памятные  медали...
Магию поглощали взахлеб, магию смаковали. Ведь  в  этом  волшебстве  таилась
одна   особенность.   Нельзя   испытать   удивительный   экстаз,    даруемый
разлучниками, просто  услышав  их.  Многие  нечувствительны  даже  к  точным
изображениям, созданным солидографом.  Но  попробуйте  понаблюдать  за  ними
всего несколько секунд - и придет чудо. Помните это необыкновенное ощущение:
вам двенадцать,  лето  наполнило  своим  жарким  дыханием  каждую  клеточку,
пропитало насквозь, вы впервые, - впервые! -  поцеловали  девочку,  и  время
остановилось, а вы твердо знаете, что такое случается раз в жизни, и  больше
никогда  не  повторится.  Да,  верно,  -  пока  не  увидите   неразлучников.
Достаточно лишь взгляда несколько секунд потрясенные чувства молчат, а потом
вдруг сердце сжимает сладкая боль, жгучие слезы изумления и радости струятся
по щекам; когда же тело  вновь  начинает  повиноваться,  хочется  ходить  на
цыпочках и говорить шепотом.
   Эту магию очень хорошо доносили до зрителей объемные видеовизоры,  а  они
имелись у каждого. Так на короткое время мир позволил себя околдовать.
   Неразлучников было только двое. Лишь ярко-оранжевая вспышка обозначила их
появление. Миг - и корабль спустился с небес, а в открытом люке стояли  они,
крепко взявшись за руки.
   Глаза пришельцев светились радостным изумлением; они делились этим  даром
друг  с  другом  и  с  нами,  аборигенами.  Казалось,  неразлучники   желают
бесконечно  растянуть  потрясающее  мгновение  открытия  нового  мира.   Они
предупредительно, с величавой серьезностью уступали  спутнику  право  первым
вступить на новую  планету;  неторопливо  осматриваясь,  выбирали  бесценные
подарки - цвет неба, аромат и вкус воздуха, деловитую суетливость  жизни,  -
всего, что  растет,  ищет  место  среди  себе  подобных,  меняется.  Они  не
проронили ни слова, просто застыли на месте, словно кроме  них  двоих  здесь
никого не существует. Присмотрись, и почувствуешь, как, охваченные трепетным
почтением, восходят они все выше  и  выше  по  призрачной  лестнице  птичьих
трелей, как каждый ощущает тепло спутника, плоть  которого  жадно  впитывает
лучи нового солнца.
   Они отошли от корабля, и тот, кто повыше, бросил в него пригоршню желтого
порошка.  Звездолет  рухнул  как  карточный  домик,  превратившись  в  груду
обломков. Потом груда съежилась  до  кучки  сверкающего  песка,  песок  стал
пылью, а пыль  измельчилась  до  таких  микроскопических  частиц,  что  само
броуновское движение мгновенно разнесло их повсюду.  Каждому  было  понятно,
что пришельцы намерены остаться. Стоило только присмотреться, и  становилось
ясно, что восхищение всем, связанным с нашей планетой, уступает в  их  душах
лишь взаимному обожествлению.
   Если представить себе земную цивилизацию в виде пирамиды, то  на  вершине
ее (средоточии власти) будет восседать слепец. Уж так мы устроены, что  лишь
добровольно лишаясь зрения, способны возвыситься над себе подобными. Человек
на  вершине  всецело  поглощен  обеспечением   исправного   функционирования
общественного механизма, ибо считает  его  необходимым  условием  сохранения
своего нынешнего статуса, что соответствует истине, а также частью себя, что
истине никак не соответствует. Именно такой добровольный слепец решил в одни
прекрасный день должным образом отреагировать на бесчисленные и  неоспоримые
свидетельства и найти способ защититься от  неразлучников.  Он  скормил  все
данные  о  влюбленной  парочке  логической  машине,  самой  умной  из  всех,
когда-либо созданных людьми.
   Машина послушно поглотила превращенных в мудреные символы  неразлучников,
переварила в  своем  искусственном  нутре,  проверила,  сравнила  результат;
отдохнула, вновь сопоставила  данные  и  наконец  закончила  предварительный
этап: теперь должна была отозваться разбухшая от информации память.  Но  она
хранила молчание, и машина терпеливо ждала,  ждала...  Неожиданно  где-то  в
глубине могучего квази-мозга откликнулся один из участков; машина немедленно
извлекла новорожденный сигнал метафорическими щипцами, составленными из ряда
математических символов (одновременно лихорадочно переводя их на  язык  иных
символов).  Наконец,  на  свет  появился  белоснежный  листок,  на   котором
значилось: Дирбану.
   Данное обстоятельство все кардинально  меняло.  Ибо  космические  корабли
землян избороздили Вселенную, весьма редко  встречая  препятствия  на  своем
пути. Все эти препятствия чем-то объяснялись, кроме одного. Твердым  орешком
оказалась  далекая  планета  Дирбану,  которая  при  приближении  звездолета
окружала себя непроницаемым силовым полем. Подобным образом могли  поступать
и другие миры, но команды кораблей всегда  знали,  почему.  Власти  Дирбану,
сразу после установления контакта,  запретили  нашим  звездолетам  совершить
посадку на планету, пока на Землю  не  будет  отправлен  полномочный  посол.
Вскоре представитель таинственного мира  действительно  прибыл  (по  крайней
мере, так утверждала  логическая  машина,  единственная  из  одушевленных  и
неодушевленных создании, в чьей памяти сохранился этот визит), и стало ясно,
что у двух цивилизаций имеется много общего. Посол, однако,  выказал  весьма
странное, не приличествующее дипломату, отвращение к  нашей  культуре  и  се
достижениям, брезгливо скривился и  отправился  домой.  С  тех  пор  Дирбану
наглухо закрыла свой лик от любопытных глаз Земли.
   Естественно, неведомая планета превратилась в дразняще-непостижимую цель:
тайну, требующую разгадки.  Но  никакие  усилия  не  помогали  хоть  немного
приподнять непроницаемый занавес вокруг нее. И по мере того,  как  очередные
попытки снова и  снова  подтверждали  невозможность  этого,  в  коллективном
сознании землян образ Дирбану претерпел обычные метаморфозы, последовательно
воспринимаясь как диковинные загадки, вызов лишен мощи, враг, загадка, потом
по убывающей  снова  враг,  загадка,  диковина,  превратившись  для  всех  в
конечном итоге в нечто, находящееся так далеко,  что  нет  смысли  возиться,
иными словами, в забытую проблему.
   И  вот,  спустя  столько  бесплодных  лет,  Земля  дает   приют   парочке
инопланетян, оказавшихся настоящими  Дирбану,  а  они,  вместо  того,  чтобы
поделиться  ценной  информацией,  завораживают  странным   волшебством   все
население  планеты!  Сознание  нетерпимости   такой   ситуации   мало-помалу
овладевало  умами,  но  процесс  шел  довольно  вяло,  -  ведь  на  сей  раз
настойчивые сигналы чувства гражданского долга приглушала,  словно  ласковое
пуховое одеяло, проникшая в души добровольных слепцов  магия  неразлучников.
Понадобилось бы очень много времени, чтобы окончательно убедить людей, что в
их среде таится угроза обществу, если бы не поразительный поворот событий.
   Земля получила официальное послание от Дирбану.
   Заполнявшие эфир бесчисленные передачи, программы, интервью, отражающие в
своей массе  охватившую  землян  дирбануманию,  привлекли  наконец  внимание
властей Дирбану, которые сухо уведомили нас, что неразлучники  действительно
являются уроженцами вышеозначенной планеты, более того, они совершили побег,
найдя себе убежище на Земле: что если наш мир и дальше  собирается  укрывать
беглых преступников, это вызовет самую негативную реакцию. Если же, с другой
стороны, земляне посчитают необходимым их выдать,  реакция  будет  в  высшей
степени благоприятной.
   Все еще околдованная неразлучниками, Земля сумела трезво проанализировать
ситуацию  и  выработать  приемлемую  схему  действий.  Наконец-то  появилась
возможность найти некую основу для строительства дружественных  отношений  с
загадочным народом.., точнее, великим народом, поскольку он обладает силовым
полем, которое земляне не способны скопировать, и, скорее всего,  множеством
иных полезных вещей; могучим народом, пред которым не стыдно  опуститься  на
колени (с парочкой бомб - разумеется, только для самообороны, -  рассованных
по карманам), склонить голову, признавая его превосходство (чтобы  не  виден
был нож, зажатый в зубах), и  с  достоинством  поклянчить  крошки  со  стола
(чтобы выведать, где расположена кухня).
   Итак, эпизод с неразлучниками стал еще одним доказательством в длинном  и
унылом ряду фактов, подтверждающих, что  основанная  на  непобедимой  логике
расчета нетерпимость способна подмять под себя и раздавить все, даже магию.
   Особенно магию...
   Вот почему в один прекрасный день  влюбленные  были  арестованы,  корабль
"Звездная малютка 439" превратился в межпланетный "черный ворон",  для  него
подобрали экипаж, составленный из наиболее защищенных от влияния  пришельцев
людей, и звездолет стартовал, неся на борту груз,  в  обмен  на  который  мы
надеялись приобрести, во благо родной планеты, целый мир.

***

   Экипаж "Звездной малютки"  состоял  из  двоих:  колоритного,  маленького,
жилистого, ершистого петушка и мрачно-серьезного верзилы-быка. Первый, - его
называли Главным, - исполнял обязанности  капитана,  а  заодно  и  остальной
части офицерского корпуса. Второй,  Молчун,  заменял  весь  рядовой  состав.
Главный   был   подвижным,   самолюбивым,   инициативным;   белый,    волосы
золотисто-каштанового оттенка,  глаза  того  же  цвета.  Суровый,  сверлящий
взгляд.
   Молчун - неуклюжий великан с  тяжелыми  ручищами-лопатами,  прикосновение
которых было удивительно деликатным и нежным, богатырскими  плечами,  размах
которых равнялся половине роста главного. Молчуну  очень  подошла  бы  ряса,
подпоясанная веревкой, как у странствующих монахов. Ему наверняка подошел бы
бурнус. Он не носил ни того, ни другого, но,  несмотря  на  это,  производил
соответствующее впечатление. Ни одна  живая  душа  не  догадывалась,  что  в
голове у мрачного гиганта всегда кружится бесконечный хоровод  ослепительных
картин и слов, сопоставлений и идей. Никто, кроме главного,  не  подозревал,
что у Молчуна есть книги, - целое море книг! - а  капитану  было  наплевать.
Его прозвали молчуном с того момента, когда он  пролепетал  первое  в  своей
жизни слово, и прозвали недаром. Ибо он упрямо не желал бросать  драгоценные
слова на ветер, выпускать из копилки мозга, а если и произносил что-либо, то
расходовал запас экономно, с  большими  промежутками.  Так  Молчун  научился
сводить свою речь к серии фыркающих и мычащих звуков, а если не  получалось,
просто оправдывал прозвище.
   Они были примитивами, эти двое, то  есть  вульгарными  практиками,  а  не
мыслителями или эстетами, как приличествует  современному  человеку.  Первые
открывают новые формы и разновидности искусства достижения эйфории, а вторые
платят им, чутко  откликаясь  на  изобретения.  Звездолет  -  не  место  для
современног