я  послал
за Вебером. Если и есть врач лучше Рэтберна, это только Вебер. Так что все
будет в порядке. Пойдем!
     - Я не оставлю его одного.
     - Пошли! - рявкнул он, и тут же перешел на шепот:
     - Он же хочет этого, неужели ты не видишь?  Он  не  хочет,  чтобы  ты
видела его таким. Правда? - с нажимом сказал он.
     Молодой человек на мгновение повернул к ним лицо, блестевшее от пота.
Они успели заметить сведенный судорогой рот. Он с  трудом  кивнул,  словно
вздрогнул.
     - Закройте... дверь... покрепче... - выдавил он сквозь зубы.
     - Пойдем, - позвал Кеог, и еще раз: - Пойдем.
     Он подталкивал ее к двери, но ноги отказывались идти.  Она  с  тоской
оглядывалась назад, пока Кеог не вытолкнул ее из спальни. Он прижал  дверь
спиной, как будто не доверяя защелке.
     - Что это? Боже, что же это такое?
     - Не знаю, - ответил он.
     - Нет, знаешь, знаешь... Ты всегда все знаешь. Почему ты увел меня от
него?
     - Ты сейчас ему не нужна.
     У нее вырвался полузадушенный нечеловеческий вопль.
     Кеог прижался губами к ее виску:
     - Может быть, ему тоже хочется кричать.
     Она стала вырываться - она была  сильной  и  гибкой  -  и  попыталась
проскочить мимо него, но не тут-то было, и, в конце концов  сдавшись,  она
заплакала. Он обнял ее, впервые с тех пор, когда  она  маленькой  девочкой
сидела на его колене. Он  обнимал  ее,  глядя  невидящими  глазами  поверх
облака ее волос на безмятежное ясное утро. Ему хотелось остановить  и  это
утро, и солнце, и время. Но...
     Обнимая ее, Кеог размышлял о своей жизни.


     Биографию Кеога  еще  труднее  раздобыть,  чем  биографию  одного  их
Уайков, потому что он провел пол жизни  в  тени  их  денег.  Кеог  был  бы
истинным Уайком, если бы не кровь и обстоятельство: Уайкам  принадлежал  и
он сам, и все, что принадлежало ему, а имел он не мало.
     Наверное, когда-то он был ребенком, затем юношей; он мог бы вспомнить
это время, если бы захотел, но он и не пытался. Жизнь для него началась  с
summacum laude - диплома с отличием - и степени  по  праву  и  бизнесу,  а
также, не смотря на молодость, с полутора лет работы в фирме  "Хиннеган  и
Бах". Затем - невероятная удача в виде вакансии в  Международном  банке  и
невиданный успех в деле Цюрих-Пленум. С годами между ним и его  партнерами
пролегла тень, но свет его карьеры разгорался все ярче, и, наконец, он был
принят на работу самим Уайком. Тогда-то ему и стало позволено узнать,  что
Уайк - это все  вместе:  и  Цюрих,  и  Пленум,  и  Международный  банк,  и
Хиннеган, и Бах; что это и его колледж, и  юридический  факультет,  и  еще
больше, гораздо больше. И в конце концов, шестнадцать - нет, Боже  правый,
уже  целых  восемнадцать  лет  назад  -  он  стал  Генеральным  директором
огромного промышленно-финансового комплекса, крупнейшего  в  стране  и  во
всем мире. А потом было второе начало,  когда  старый  Сэм  Уайк  внезапно
вызвал его к себе в то утро, именно его, хотя  он  был  самым  молодым  из
немногих приближенных лиц.
     - Кеог, - сказал старый Сэм, - это моя малышка.  Своди  ее  погулять.
Покупай все, что она захочет. Возвращайся к шести.
     Старик поцеловал девочку в макушку  ее  соломенной  шляпки,  пошел  к
двери, затем обернулся и пролаял:
     - Если она будет хвастаться, Кеог, задай ей как следует, ясно? На все
остальное, что бы она  ни  вытворяла,  мне  плевать,  но  не  позволяй  ей
хвалиться тем, что у нее есть, перед теми, у кого нет. Это  правило  номер
один.
     И он вышел, оставив изумленного Генерального  директора  с  глазу  на
глаз с мышкой-тихоней одиннадцати лет  от  роду.  У  нее  была  светящаяся
бледная кожа, иссиня-черные, блестящие, как шелк, волосы и  густые  черные
брови.
     Диплом с отличием, поступление на службу к "Хиннегану и Баху"  и  все
такое - это было началом, и он знал, что это начало. Однако только позднее
он догадался, что и это было началом, что он впервые  услышал  обновленную
версию заповеди кэпа Гамалиеля "...и не потворствуй  алчности".  А  в  тот
момент он просто стоял, не дыша, затем извинился и  пошел  в  бухгалтерию,
где выписал  чек  и  получил  из  квадратного  ящичка  кругленькую  сумму.
Захватив пальто и шляпу, он вернулся в  кабинет  шефа.  Девочка  встала  и
молча пошла за ним за ним к выходу. Они вместе пообедали и провели день, и
вернулись к шести. В одном из самых дорогих магазинов Нью-Йорка  он  купил
ей то, что она выбрала. Он водил ее повсюду, куда ей хотелось.
     Когда день подошел к концу,  он  вернул  пачку  банкнот  на  место  в
маленький ящичек, за вычетом одного доллара и двадцати центов, которые они
истратили. В магазине игрушек - самом большом  в  мире  -  она  придирчиво
выбрала резиновый мячик. Поели они  с  лотка  на  колесах.  Он  съел  одну
сосиску в тесте с кислой капустой, а она две, и с аппетитом. Они  проехали
вверх по  пятой  авеню  на  крыше  двухэтажного  открытого  автобуса;  они
побывали в зверинце  Центрального  парка  и  купили  пакетик  горошка  для
девочки и голубей и пакет булочек для девочки и медвежат.
     В заключение они опять прокатились на автобусе в центр города,  и  на
этом день завершился.
     Он отчетливо помнил, как она  выглядела  тогда:  этакий  воробушек  в
соломенной  шляпке,  правда,  очень  ухоженный.  Он  позабыл,  о  чем  они
разговаривали; да и вряд ли они  много  беседовали.  Он  был  уверен,  что
быстро забудет этот эпизод или, по крайней мере, будет держать его  в  том
разделе памяти, где значится "разное" и "выполнено". Однако  спустя  всего
неделю старый Сэм взвалил на него кучу бумаг и велел ознакомиться с  ними,
а затем, если потребуется, прийти с вопросами. По прочтении у него  возник
единственный вопрос: "Ты  уверен,  что  хочешь  заняться  этим?"  А  такие
вопросы старику Сэму не задашь. Поэтому он тщательно взвесил все  и  задал
другой вопрос:
     - Почему вы выбрали меня?
     Старик смерил его взглядом и буркнул:
     - Ты ей понравился, ясно тебе?
     Вот так и случилось, что Кеог с девочкой прожили целый год на Юге,  в
городишке с хлопчатобумажной фабрикой. Там  девочка  и  работала  -  в  те
времена  на  Юге  двенадцатилетние  девочки  уже  трудились   на   ткацких
производствах. Она работала утреннюю смену и половину  вечерней,  а  после
обеда три часа училась в школе. Вечерами, по субботам, они до десяти часов
наблюдали издалека танцы. По воскресеньям  посещали  баптистскую  церковь.
Жили они под  фамилией  Харрис.  Когда  ее  не  было  рядом,  Кеог  ужасно
нервничал. Однажды, проходя по мосткам над отстойником, она упала в  воду.
Не успела она испугаться, как откуда-то появился негр-кочегар (он скатился
с кучи угля), прыгнул за нею,  вытащил  и  передал  мгновенно  собравшейся
толпе.  Кеог  примчался  со  склада  компании,  когда  спасителю  помогали
выбраться, и, увидев, что с девочкой все в порядке,  опустился  на  колени
возле кочегара, у которого, как оказалось, была сломана нога:
     - Я Харрис, ее отец. Вы получите вознаграждение. Ваше имя?
     Негр жестом подозвал его ближе, и,  наклонившись,  Кеог  увидел,  что
тот, несмотря на боль, усмехнулся и подмигнул:
     - Мистер Кеог, прошептал он, - какой может быть разговор?
     В более поздние времена из-за такой фамильярности Кеог мог  впасть  в
ярость,  мог  тут  же  уволить  человека,  но  тогда,  в  первый  раз,  он
почувствовал лишь удивление и облегчение. Он успокоился,  так  как  понял,
что ребенок окружен специально нанятыми людьми Уайка, которые работают  на
его земле, на его фабрике и живут в его доходных домах.
     Тем временем истек год, настал другой. Девочка, теперь  под  фамилией
Кевин и с заново сочиненной биографией (на случай если бы  кто-то  проявил
интерес), отправилась на два года в аристократическую школу  в  Швейцарию.
Оттуда она исправно слала письма на имя мистера и миссис Кевин, владельцев
обширных угодий в горах Пенсильвании, и так же регулярно получала ответы.
     Кеог вернулся к  своим  делам,  которые  поддерживались  в  идеальном
порядке; получил причитающиеся ему выплаты  от  годовых  сделок,  а  также
дополнительную   сумму,   значительно   превышавшую   его   и   без   того
астрономический оклад, которая изумила даже его самого. Сначала он  скучал
без девочки, как и ожидал. Но он тосковал по ней ежедневно,  все  эти  два
года. Он не анализировал сам и не  обсуждал  ни  с  кем  это  необъяснимое
чувство.
     Старый  Сэм  сказал  ему  однажды,  что  такому   методу   воспитания
подвергались в свое время все Уайки. Он сам работал лесорубом в Орегоне  и
еще полтора года подсобным рабочим, а потом рядовым матросом на каботажном
судне.
     Может быть, где-то в глубине  души  Кеог  надеялся,  что,  когда  она
вернется из Швейцарии, они опять поплывут рыбачить в старой плоскодонке, и
что она снова будет сидеть у  него  на  коленях,  как  когда-то  во  время
мучительно долгих киносеансов, которые они посещали раз в месяц. Но в  тот
же миг, как он увидел ее, он понял, что прошлое  не  вернется.  Ему  стало
ясно, что начинается какая-то новая фаза  его  жизни;  это  встревожило  и
опечалило его, и он запретил себе думать об этом.  А  она...  что  ж,  она
обняла его и  поцеловала,  но,  заговорив  этим  новым  языком  с  налетом
аристократического лоска, вынесенным из школы, она показалась ему  далекой
и недоступной, как ангел,  и  он  преисполнился  благоговения.  Ведь  даже
любимый ангел далек и недоступен.
     Они снова надолго оказались вместе, но между ними уже не было прежней
близости. Он превратился в мистера Старка, брокера  из  Кливленда,  а  она
поселилась в доме с пожилой парой,  посещала  местную  школу  и  несколько
часов в день занималась канцелярской работой в его  офисе.  Она  постигала
все тонкости и масштаб семейного дела, которому предстояло перейти к  ней.
Оно и перешло к ней тогда же, в Кливленде: старый Сэм  умер  в  одночасье.
Они съездили на похороны, но были  снова  на  работе  в  понедельник.  Они
провели там еще восемь месяцев - ей предстояло многое усвоить. Осенью  она
поступила в маленький частный колледж, и  Кеог  не  виделся  с  нею  целый
год....


     Размышления Кеога прервал звонок.
     - Это врач!
     - Иди и прими ванну, - сказал он, подталкивая ее.
     Она вывернулась из-под его руки и яростно бросила прямо в лицо:
     - Нет уж!
     - Ты же знаешь, тебе нельзя войти к нему, - ответил он, идя к  двери.
Она зло глядела на него; ее губы дрожали.
     Кеог отворил дверь:
     - Он в спальне.
     - Кто? - тут врач  увидел  девушку,  ее  судорожно  сплетенные  руки,
искаженное лицо - и все понял.
     Это был высокий человек,  седой,  порывистый  в  движениях.  Быстрыми
шагами через холл и комнаты он направился прямиком в спальню  и  притворил
за собой дверь. Обошлось без споров, просьб и  отказов  -  доктор  Рэтберн
просто решительно и спокойно выпроводил их.
     - Пойди прими ванну, - настойчиво повторил Кеог.
     - Нет.
     - Ну пошли, - он обхватил ее запястья и увлек за собой  в  ванную.  В
нише для душа он повернул кран. Брызнули  струи  воды,  запахло  яблоневым
цветом.
     - Давай, - он пошел к выходу.
     Она не пошевелилась, только потирала запястье.
     - Ну давай же, - опять сказал он.  -  Совсем  немножко.  Тебе  станет
лучше. - Он подождал. - Или ты хочешь, чтобы я сам  тебя  окунул?  Честное
слово, я сейчас возьмусь за тебя.
     В ее ответном взгляде уже не было негодования - она  поняла,  что  он
хотел отвлечь ее.  Шаловливая  искорка  блеснула  в  ее  глазах,  и  тоном
фабричной девчонки она произнесла:
     - Только попробуй, и все живо узнают, что я не твоя дочка.
     Но это стоило ей слишком большого  усилия,  и  она  расплакалась.  Он
вышел, мягко прикрыв за собой дверь.
     Он ждал у спальни, когда Рэтберн  вышел  оттуда,  оставив  за  дверью
стоны и хрипы.
     - Что с ним? - спросил Кеог.
     - Минутку, - Рэтберн направился к телефону.
     Кеог сказал:
     - Я уже послал за Вебером.
     Рэтберн застыл на месте.
     - Ну-ну, -  сказал  он,  -  для  дилетанта  вы  не  плохой  диагност.
Интересно, есть ли хоть что-нибудь, чего вы не умеете?
     - Не пойму, о чем вы, - раздраженно ответил Кеог.
     - О, я думал, вы все поняли. Боюсь что это и  в  самом  деле  пациент
Вебера. Как вы догадались?
     Кеог пожал плечами:
     - Я видел когда-то рабочего с фабрики, которого ударили в низ живота.
Я знаю, что сейчас дело не в ударе. Но что же это тогда?
     Рэтберн быстро оглянулся:
     - Где она?
     Кеог указал на ванную:
     - Я отправил ее принять душ.
     - Правильно, - одобрил врач. Он понизил голос. - Понимаете, я не могу
судить без обследования и лабораторных...
     - Что с ним? - требовательно  спросил  Кеог,  негромко,  но  с  такой
силой, что Рэтберн отступил на шаг.
     - Похоже на хориокарциному.
     Кеог устало мотнул головой:
     - И вы всерьез думаете, что я разобрался? Я этого и не выговорю.  Что
это за штука? Впрочем, что означает вторая часть, я понимаю.
     - Одна из... - Рэтберн поперхнулся и снова начал:  -  Одна  из  самых
злокачественных форм рака, - и еще тише добавил:
     - Но такое я вижу нечасто.
     - Насколько это серьезно?
     Рэтберн развел руками.
     - Что, все так плохо? Доктор сколько ему...
     - Возможно, когда-нибудь мы сумеем... -  Он  замолчал  на  полуслове.
Оба, не отрываясь, глядели друг другу в глаза.
     - Сколько? Сколько ему осталось?
     - Наверное, месяца полтора.
     - Полтора?..
     - Тс-с, - нервно шепнул Рэтберн.
     - А Вебер...
     - Конечно, никто не знает внутренние болезни лучше Вебера. Но вряд ли
и он поможет. Знаете, как бывает: скажем, в ваш дом ударила молния  и  все
до основания выгорело. Можно проанализировать руины и сводки погоды, и  вы
точно будете знать, что произошло. Возможно, когда-нибудь мы  сумеем...  -
снова повторил он, но так безнадежно, что Кеог, у которого плыла голова от
ужаса, даже пожалел врача и бессознательно дотронулся до его рукава:
     - Что вы намерены делать?
     Рэтберн взглянул на закрытую дверь спальни.
     - То же, что и сделал. Морфий.
     Он пальцами изобразил укол.
     - И все?
     - В конце концов, я всего лишь терапевт. Посмотрим, что скажет Вебер.
     Кеог понял, что выжал из врача все, что мог, в поисках хоть проблеска
надежды. Он спросил:
     - Кто-нибудь занимается этой болезнью? Может быть, есть что-то новое?
Вы можете выяснить?
     - Ну конечно, конечно. Но Вебер с  ходу  скажет  вам  больше,  чем  я
выясню за целый год.
     Скрипнула дверь. Девушка вышла из ванной, в  длинном  белом  махровом
халате. Лицо ее порозовело, но во взгляде не было жизни.
     - Доктор Рэтберн...
     - Он спит.
     - Слава Богу. Значит...
     - Болей сейчас нет.
     - Но что с ним? Что с ним стряслось?
     - Видите ли, я не хотел бы наверняка утверждать...  Давайте  подождем
доктора Вебера. Он определит.
     - Но...
     - Он будет спать сутки.
     - Можно мне?.. - робость и осторожность, настолько необычные для нее,
удивили Кеога. - Можно мне взглянуть на него?
     - Он крепко спит.
     - Мне все равно... Я тихонечко... Я не дотронусь до него.
     - Ладно, - сказал Рэтберн.
     Она приоткрыла дверь и тихо скользнула в спальню.
     - Она словно хочет убедиться, что он там, - заметил доктор.
     - Так оно и есть, - проронил Кеог, знавший ее лучше всех.


     Но вот что касается биографии Гая Гиббона, то ее и впрямь  не  найти.
Ведь он не был ни известным лицом, ни наследником бесчисленных  миллионов,
ни прямым потомком великих предков.
     Он  происходил,  как  и  большинство  из   нас,   из   средних   (или
верхне-средних, или верхне-нижне-средних,  или  нижне-верхне-средних)  или
еще  каких-нибудь  неразличимых,  сливающихся  друг  с  другом   тоненьких
прослоек общества - чем больше их  изучают,  тем  больше  запутываются.  И
вообще,  он  соприкасался  с  миром  Уайков  чуть  больше  двух   месяцев.
Естественно, что кое-какие дела (дата рождения, школьная  характеристика),
а  также  некоторые  существенные  подробности  (профессия  отца,  девичья
фамилия матери), и, наверняка, такие яркие события, как разводы или смерти
в  семье,  было  бы  несложно  отыскать;  но  найти  биографию,  настоящую
биографию, которая не просто описывает, но и объясняет человека - вот  это
была бы дьявольски сложная задача.
     Наука, надо сказать справедливости ради,  способна  на  то,  чего  не
сделает вся  королевская  рать,  а  именно:  восстановить  разбитое  яйцо;
конечно, при наличие времени и условий. Но не скрывается ли за этим другой
смысл: при наличии денег? Ведь деньги могут быть не только средством, но и
движущей силой.
     Без сомнения, самым важным событием в жизни Гая Гиббона  было  первое
соприкосновение с миром Уайков. Случилось это в ранней юности, когда они с
Сэмми Стайном повадились "нарушать право собственности".
     Сэмми был неизменным спутником во всех проделках  Гая.  В  тот  самый
день  Сэмми  вел  себя  очень  загадочно.  Он  настойчиво  уговаривал  Гая
отправиться в однодневную вылазку, но упорно не говорил, куда.  Сэмми  был
широкоплечий, добродушный, в меру уступчивый мальчик, чья тесная дружба  с
Гаем объяснялась их полной  противоположностью.  А  из  всех  проделок  им
больше всего нравилось забираться в чужие поместья, и  в  этот  раз  Сэмми
задумал очередное приключение. Эта забава появилась у них, когда  им  было
лет одиннадцать-двенадцать. Жили  они  в  большом  городе,  окруженном  не
новыми (не то что нынче), а старыми окрестностями.  Там  были  большие,  и
даже огромные, поместья и усадьбы, и их самым большим  удовольствием  было
проникнуть сквозь забор или перелезть  через,  стену,  и,  в  восторге  от
собственной смелости, пробраться через поле и лес,  лужайку  и  подъездную
аллею, как краснокожие лазутчики в стране белых поселенцев. За  это  время
они попадались дважды: один раз на них натравили собак - трех  боксеров  и
трех мастиффов, которые определенно разорвали бы их в клочья, если  бы  не
везение.  Второй  раз  их  застукала   симпатичная   маленькая   старушка,
обкормившая их до тошноты вареньем и старческой болтовней. Но во  всей  их
эпопее эти неудачи служили лишь острой приправой, потому что их было всего
две на добрую сотню успешных экспедиций - неплохой счет.
     Итак, они доехали на трамвае до конечной остановки, прошли около мили
пешком и  направились  прямо  к  повороту,  где  красовался  знак  "Проход
воспрещен". Они прошли через небольшой лесок  и  уперлись  в  неприступную
гранитную стену.
     Сэмми обнаружил эту стену неделю назад, рыская по окрестностям  один,
и ждал Гая, чтобы вдвоем преодолеть это препятствие,  чем  Гай  был  очень
тронут. У него тоже захватило дух при виде стены. Она стоила  того,  чтобы
составить план ее покорения, всласть обсудить все детали и преодолеть  ее.
Это была не только высокая, длинная и таинственная стена, это была  еще  и
неожиданная стена; к ней не вела ни одна дорога, только  своя  собственная
подъездная, неприметная и извилистая, и вела она к тяжелым дубовым воротам
без малейшей щели или трещины. Нечего было и думать,  чтобы  вскарабкаться
на стену - но им это удалось. Старый клен по  эту  сторону  стены  сплелся
ветвями с каштаном на той стороне, и они перебрались по ветвям, как белки.
     Тайком, как привидения, они побывали уже во многих богатых владениях,
но нигде еще не  видели  они  такого  порядка,  такой  ухоженности,  такой
красоты. Они стояли в мраморной  беседке,  с  которой  открывался  вид  на
бесконечный  зеленый  бархатный  газон,  кущи   затейливо   подстриженного
самшита,  лесочки,  похожие  на  парки,  ручейки  с  маленькими  японскими
мостиками и с уморительно  крохотными  каменными  садиками  в  изгибах;  и
Сэмми, растеряв от потрясения свою  обычную  самоуверенность,  ахнул:  "Да
этому чертову парку конца-краю не видно!"
     В тот первый раз они нем