время он молча курил.
   - Я способен удерживать прямой курс, - сказал он  наконец.  -  Но,  чтобы
дойти до цели, мне требуется время.
   Я потер глаза.
   - Не понимаю, - сказал я. - О чем ты говоришь?
   - Неважно, - отозвался Келли. - Я хочу добраться до того, что убило Гэла.
   Я закрыл глаза и увидел перед собой  смазливое,  пустое,  злобное  личико
Черити.
   - Я провел с ней большую половину сегодняшней ночи, - сказал я.
   - Жаль, что ты не видишь ее сейчас.
   - Слушай, Келли, - начал я. - Если ты собираешься ее наказать,  то  лучше
оставь эту затею. Черити, конечно, просто мерзкая  маленькая  шлюха,  но  на
самом деле она еще ребенок, которому с самого начала не повезло в жизни. Она
не убивала Гэла.
   - Я знаю, что не убивала, и она мне совершенно безразлична.  Но  я  знаю,
что убило Гэла, и не остановлюсь ни перед чем. И, насколько мне известно,  у
меня есть только один путь...
   - Ну хорошо, - сказал я, снова роняя голову на  подушку.  -  Что  же  его
убило?
   - Милтон рассказал тебе о гаитянской кукле, которую Гэл ей подарил?
   - Да, разумеется, рассказывал, но, можешь мне поверить, это пустой номер.
Для того чтобы стать жертвой сглаза или порчи, Гэл сам должен был  верить  в
колдовство.
   - Хе-хе, Милтон и мне рассказывал то  же  самое.  Мы  проговорили  с  ним
несколько часов.
   - Тогда в чем же дело?
   - Ты наделен богатым воображением, - повторил  Келли  спокойно.  -  Давай
повоображаем вместе. Милт рассказывал тебе о людях,  которые  умирают,  даже
если выстрелить в них из ружья, заряженного холостыми патронами?
   - Нет, ноя, кажется, где-то об этом читал. Общая идея, разумеется, та же.
   - А теперь вообрази, что  все  перестрелки  или  убийства  с  применением
огнестрельного оружия, о которых ты когда либо  слышал  -  все  были  именно
такими, то есть, стрельба велась только холостыми патронами.
   - Ну, вообразил. И что дальше? Но он как будто не слышал меня.
   - Представь, что каждый раз, когда кого-нибудь убивают, - сказал Келли, -
ты  собираешь  множество  свидетельств,  улик,  экспертных  оценок,  которые
неопровержимо доказывают, что стреляли именно холостыми и что человек погиб,
потому что верил...
   - Я понял. Дальше?..
   - А теперь давай представим, что в городе появился преступник, чье оружие
заряжено настоящими, боевыми патронами.  Как  ты  думаешь,  какая  для  пули
разница, кто во что верит?
   Я молчал.
   -  На  протяжении  долгого  времени  люди  лепили  кукол  и  пронзали  их
булавками. Там, где в это верят, это непременно начинается снова.  А  теперь
представь, что кому-то в руки попала кукла, с которой были  скопированы  все
остальные фигурки. Настоящая кукла. Я продолжал лежать неподвижно.
   - Тебе вовсе  не  обязательно  знать,  что  именно  у  тебя  в  руках,  -
неторопливо  продолжал  Келли.  -  И  не  обязательно   обладать   какими-то
особенными способностями. Тебе не надо понимать, как работает эта  механика,
не надо даже ни во что  верить.  Все,  что  тебе  нужно,  это  задать  кукле
определенное направление и слетка подтолкнуть.
   - Как? Как ее подтолкнуть? - шепотом спросил я. Келли пожал плечами.
   - Назвать куклу чьим-нибудь именем. Или ненавидеть ее.
   - Господи Иисусе, Кел, ты спятил!.. Откуда ты знаешь? Ведь  этого  просто
не может быть!
   - Ты ешь бифштекс, - медленно сказал Келли. - Откуда твой желудок  знает,
что нужно усвоить, а что - выбросить вон? Ты это знаешь?
   - Некоторые люди знают.
   - Но не ты. И тем не менее твой желудок  работает  нормально.  Существует
множество естественных законов, которые действуют вне зависимости  от  того,
понимает ли кто-нибудь механизм их действия или нет. Сколько матросов  стоит
у штурвала, даже не зная толком, как устроен рулевой механизм? Так и я...  Я
знаю, куда идти и знаю, что достигну своей цели. Какое  мне  дело,  как  это
действует, и верит в это кто-нибудь, или нет.
   - Хорошо, - согласился я. - И что ты собираешься делать?
   - Я должен прикончить то, что  прикончило  Гэла.  Голос  его  по-прежнему
звучал сонно, почти лениво, но тон его показался мне очень серьезным, и я не
решился расспросить Келли поподробнее. Вместо этого  я  не  без  раздражения
спросил:
   - А зачем ты мне все это рассказываешь?
   - Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
   - Что?
   - Во-первых, тебе придется некоторое время молчать о том,  что  я  только
что тебе говорил. Кроме того, я хочу, чтобы ты сохранил для меня одну вещь.
   - Какую? И как долго?
   - Я тогда тебе сообщу.
   Я, наверное, вскочил бы и как следует на него рявкнул, если бы  Келли  не
выбрал это же самое мгновение, чтобы встать и выйти из спальни.
   - Что мне не дает покоя, - сказал он из соседней комнаты, - это  мысль  о
том, мог ли я догадаться об этом полгода назад, или не мог.
   Потом я уснул, даже сквозь сон стараясь уловить момент, когда  он  уйдет.
Но Келли двигался тише, чем любой другой человек его габаритов.
   Когда я проснулся во второй раз, было уже за  полдень.  Кукла  сидела  на
каминной полке и злобно смотрела на меня. Такого уродства  я  не  видел  еще
никогда в жизни.
   В следующий раз я встретился с Келли на похоронах Гэла. После похорон  мы
втроем, включая Милтона, слегка выпили за упокой его души. О куклах никто из
нас не говорил. Насколько мне известно, вскоре после этого Келли ушел в рейс
- так, во  всяком  случае,  думаешь  о  моряках,  когда  они  вдруг  надолго
пропадают. Что касается Милтона, то он был занят как всякий доктор, то  есть
- очень, и мне так и не удалось спросить  у  него,  что  он  обо  всем  этом
думает.
   Чудовищную куклу я оставил на каминной полке, где  она  пролежала  неделю
или две. И все это время я гадал, когда Келли  вернется,  чтобы  взяться  за
осуществление своего плана. Мне казалось,  что  он  явится  за  куклой,  как
только будет готов. Выполняя свое обещание, я никому не рассказывал  о  том,
что он мне поведал, и когда ко мне пришли какие-то  гости,  убрал  куклу  на
верхнюю полку стенного шкафа. Там она и осталась, и со временем я стал о ней
забывать.
   Примерно месяц  спустя  я  заметил,  что  в  комнатах  появился  какой-то
странный запах. Он был еще очень слаб, и мне не  удалось  сразу  определить,
что это такое. Я знал только  одно:  что  бы  это  ни  было,  запах  мне  не
нравится. В конце концов я определил, что он исходит из  стенного  шкафа,  и
вспомнил о кукле.
   Встав на цыпочки, я снял ее с верхней полки и понюхал.
   Запах действительно исходил от нее, и меня едва не стошнило. Это был  тот
самый  запах,  который  многие  люди  тщетно  стараются   забыть   -   запах
некротического разложения, как определил бы его Милтон, и я едва  сдержался,
чтобы не отправить куклу в мусоросжигатель. Но обещание - есть обещание, и я
положил куклу на стол, где она сразу  же  повалилась  на  бок.  Ее  странная
податливость и мягкость были отвратительны. Одна нога оказалась сломана чуть
выше колена и выглядела так, словно у куклы было два коленных  сустава.  Вся
она казалась распухшей и не вызывала ничего, кроме омерзения.
   Где-то в кладовке у меня  хранился  высокий  стеклянный  колпак,  которым
когда-то накрывали часы. Я отыскал его, положил куклу  на  кусок  мозаичного
линолеума и накрыл колпаком, чтобы не сойти с ума от запаха.
   Некоторое время я напряженно работал, встречался с людьми (один раз  даже
пообедал с Милтоном), и дни летели  незаметно.  И  вот  как-то  вечером  мне
пришло в голову снова взглянуть на куклу.
   Состояние  ее  было  весьма  плачевным.  Я  старался  держать  колпак   в
прохладном месте, но  кукла  продолжала  таять  и  оплывать,  растекаясь  по
линолеуму омерзительной лужей. В первый момент я подумал о том,  что  скажет
мне Келли, но потом проклял и его, и его мстительные планы, и отнес куклу  в
подвал.
   Со дня смерти Гэла прошло почти два месяца, когда я впервые спросил себя,
с чего я вообще решил, что Келли должен вернуться за своей кошмарной  куклой
до того, как начнет осуществлять свой замысел.  Он  сказал,  что  собирается
разделаться с тем, что погубило Гэла, и, насколько я его  понял,  гаитянский
божок и был истинным виновником смерти его брата.
   Что ж, он добрался до куклы, и я нисколько об этом не  жалел.  Однажды  я
даже принес из подвала часовой колпак и, подставив к лампе, вгляделся в  то,
что осталось от куклы. В луже на линолеуме еще можно было угадать  очертания
человеческой фигурки и какие-то не до конца оплывшие куски, но все остальное
превратилось в отвратительную, гниющую массу.
   - Ай да Келли! - злорадно воскликнул я. - Добей его, дружище!
   Потом мне позвонил Милтон и спросил, могу ли я встретиться с ним у  Рули.
Голос его мне очень не понравился, но я не знал,  что  могло  случиться.  За
последнее время мы только раз с ним выпили, да и то немного.
   Когда я вошел, Милтон сидел в самом дальнем углу и, втягивая то одну,  то
другую щеку, нервно закусывал их зубами. Губы у него были какими-то  серыми,
и, поднося к ним стакан, он расплескал его содержимое.
   - Что это с тобой? - ахнул я. Милтон страдальчески сморщился.
   - Я знаменит, - сказал он, и я услышал, как стекло звякнуло о его зубы. -
Я так часто приглашал к Гэлу консультантов, что теперь меня  считают  чем-то
вроде эксперта по этой.., по подобным состояниям.
   И  Милтон  двумя  руками  поставил  стакан  на  стол.  Он  явно   пытался
улыбнуться, и я сказал, что лучше бы он этого  не  делал.  Тогда  он  бросил
насиловать себя и чуть не заплакал.
   - Пойми! - почти выкрикнул он. - Я не могу, просто не могу выхаживать еще
одного такого больного. Я просто не выдержу!
   - Скажешь ты наконец, что случилось? - резко спросил я.  Иногда  подобные
приемы оказываются самыми действенными.
   - Д-да... Да. Недавно в отделение общей патологии привезли.., еще  одного
такого больного. Естественно, вызвали меня. Клиническая картина  в  точности
такая же, как у Гэла. В точности!.. Все дело только в том,  что  я  не  могу
снова заниматься этим. Не могу и не хочу! К счастью, через шесть  часов  она
умерла.
   - Она?.. Это была женщина?
   - Знаешь, что нужно сделать с человеком,  чтобы  довести  его  до  такого
состояния?  -  спросил  Милт,  не  ответив  на  мой  вопрос.  -  Нужно  туго
перевязывать  конечности  и  ждать,  пока  они  не  омертвеют  и  не  начнут
разлагаться. Нужно сдирать кожу  рашпилем,  расплющивать  ткани  дубинкой  и
втирать в раны грязь, чтобы вызвать заражение. Нужно ломать  кости  тисками,
нужно...
   - Ну хорошо, хорошо, но ведь никто не...
   - ..И все это нужно было повторять  ежедневно  на  протяжении,  наверное,
двух месяцев, -  закончил  Милтон  и  принялся  тереть  кулаками  глаза.  Он
проделывал это с таким ожесточением, что я не  выдержал  и  схватил  его  за
запястья.
   - Я знаю, что никто этого не делал!  Разве  я  сказал,  что  это  -  дело
человечески рук? - рявкнул Милтон.  -  Разве  Гэла  кто-нибудь  тронул  хоть
пальцем?
   - Выпей, - сказал я, но он не  стал  пить.  Вместо  этого  он  наклонился
вперед и зашептал:
   - Каждый раз, когда с ней кто-нибудь заговаривал, она отвечала одно и  то
же. Например, когда ее спрашивали, что случилось и кто сделал с  ней  такое,
она отвечала только одно: "Он называл меня куколкой". Вот  и  все,  что  она
говорила: "Он называл меня куколкой"!..
   Я встал из-за стола.
   - Пока, Милт.
   Он ошарашенно поглядел на меня.
   - Постой, куда же ты? Не уходи! Ты должен...
   - Мне пора идти, - сказал я и вышел не оглядываясь. Мне  необходимо  было
как можно скорее остаться одному, чтобы задать себе несколько вопросов и как
следует пораскинуть мозгами.
   Кто виноват в убийстве, спрашивал я себя, ружье,  или  тот,  кто  спустил
курок? Я вспоминал пустое, смазливое, маленькое личико, алчный взгляд  карих
глаз и слова Келли, который сказал:" Она мне совершенно безразлична".
   Потом я подумал, что испытывала кукла, когда Черити ломала,  выкручивала,
колола ее. Готов спорить, она об этом даже не задумывалась.
   Я думал: "Действие: девушка бросает  в  человека  вентилятором.  Ответное
действие:  человек  бросает  девушку  в  вентилятор.  Проблема:  колесо   не
снимается с оси. Решение: выбить ось".
   Это - образ мышления.
   Как убить человека? Использовать восковую куклу.
   А как убить куклу?..
   Кто виноват: ружье, или тот, кто спустил курок?
   Он называл меня куколкой.
   Он называл меня куколкой.
   Он называл меня куколкой...
   Когда я вернулся домой, в комнате надрывался телефон.
   - Привет... Это был Келли.
   - С ней покончено, - сказал я. -  Твоя  кукла  умерла.  И  еще,  Келли...
Знаешь, держись от меня подальше.
   - Хорошо, - ответил Келли.



   Теодор СТАРДЖОН
   БАРЬЕР ЛУАНЫ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


   Вшивая перспектива.
    Впрочем,  в  такие  полеты  отправляются  только  добровольцы  (то  есть
самоубийцы), и им не на кого пенять, кроме самих себя. О да,  перед  полетом
тебя кормят на убой, и вино льется рекой, и все пьют за тебя  и  всех  твоих
предков и потомков в придачу. Зато когда полет начинается, тебе  уже  не  до
веселья. Человек умирает не тогда, когда пускает себе пулю в висок, а тогда,
когда задумывает самоубийство.
   Поттер вечно ковырял в  носу  и  сам  того  не  замечал,  пусть  даже  он
разговаривал с тобой и смотрел тебе в глаза. Ну как можно с таким  человеком
общаться? Меня, во всяком случае, бесила эта его манера.  Прочим,  по-моему,
больше  всего  досаждал  Донато.  Как,  спросите  вы,  Донато   прошел   все
медицинские комиссии со своим кашлем? Да очень просто: раньше никакого кашля
у него не было. Думаю, потому, что раньше он не ходил на смерть.  А  мне  до
Донато, в общем-то, не было дела. Потому, наверное, что очень уж я накушался
этого  пресловутого  "глубочайшего   сочувствия"   Луаны.   А   вот   Поттер
Ковыряющий-в-носу доставал меня до крайности, теперь я готов это признать.
   Кроме Поттера, у нас еще был  этот  малыш  Дона-то,  что  вечно  старался
угодить всем и каждому.  Некоторые  люди  раздражают  тем,  что  ради  блага
ближнего палец о палец не ударят. Донато представлял собой другую крайность.
Он обязательно уступит дорогу, согласится со всем, что вы скажете,  во  всем
поможет, уступит место, принесет вам что-нибудь, скажет приятное слово, а  о
неприятных новостях умолчит; короче говоря, он услужлив настолько, что очень
скоро вам захочется взорвать корабль ко всем чертям, плюнув  на  собственную
судьбу, лишь бы не видеть больше Донато. Хуже  всего  в  нем  было  то,  что
придраться к нему невозможно. Не раз я наблюдал, как  кто-нибудь  из  членов
нашего экипажа ни с того ни с сего набрасывался на Донато и  начинал  орать,
лишь бы вывести его из себя. "О чем речь, приятель", - мягко говорил Донато,
и его собеседнику оставалось только рвать на себе волосы от досады.
   Поттер специализировался в механике полей,  а  Донато  был  экспертом  по
баллистике. Ингленд, большеухий урод, у которого неизменно слезились  глаза,
как правило, помалкивал, разве что за едой  громко  чавкал.  Он  отвечал  за
ракеты. Лично меня зовут Палмер. Я как-то слышал,  что  на  Альфе  Сигме  IV
живет человек, который лучше меня разбирается в вопросах давления в космосе,
но я не верю в эту байку. Все мы по-разному  представляли  себе  преодоление
Барьера Луаны, в чем, собственно, и состояла  цель  нашей  экспедиции.  Наши
представления, надо сказать, были довольно-таки завиральными, поскольку  все
говорило за то, что Барьер скорее всего преодолеет нас. Но  действовать  тем
не менее было  нужно.  Когда  человеку  необходимо,  просто-таки  необходимо
совершить невозможное, он волей-неволей  начинает  строить  иллюзии,  причем
других считает  неисправимыми  мечтателями.  Я  разработал  стройную  теорию
специально для того, чтобы противостоять трем неисправимым мечтателям.
   Именно мы четверо составляли ядро экспедиции; все  прочие  члены  экипажа
относились к обслуге. Наш шкипер, капитан Стив, неплохо соображал  во  всем,
что касалось управления кораблем и доставки его к месту  назначения,  а  все
остальное ему  было  решительно  до  лампочки.  Я  никогда  не  ворчал,  как
некоторые, по поводу того, какой плохой нам достался  шкипер.  Капитан  Стив
делал свое дело, а что еще от него требовалось?
   Над нашим чернорабочим можно было потешаться в течение получаса, а  потом
хотелось только смыться от него подальше. Пришибленный он  был  какой-то,  с
несоразмерно огромной головой. А в  левой  ноге  у  него,  похоже,  застряла
пружина. Я думаю, что давным-давно кто-то так его покалечил, что с  тех  пор
ни один человек не мог свыкнуться с его физическими  недостатками.  Мы  все,
как правило,  теоретически  понимаем,  что  невежливо  таращиться  на  чужое
уродство, и после встречи с подобным человеком мы легко забываем, что видели
нечто из ряда вон выходящее, но никогда не можем  избавиться  от  неприятных
ощущений во время разговора. Я вообще-то считаю,  что  мы  вполне  могли  бы
обойтись без чернорабочего. Не уверен, впрочем, что  я  считал  бы  так  же,
доведись мне выполнять всю его работу  самому,  но  некоторые  другие  члены
экипажа меня бы хорошо поняли. Прогресс прогрессом, но людям всегда придется
перетаскивать тяжести,  убирать  помещения,  заделывать  всяческие  прорехи.
Короче говоря, обезьяну нашу звали  Нильсом  Блюмом,  и  никто  на  него,  в
общем-то, внимания не обращал.
   Еще у нас была безработная - девушка  из  Девотряда.  Знаете,  что  такое
Космический Девотряд? Я не тех безработных девок имею в виду, что  сшиваются
в космопортах. Наша была безработной в том смысле, что на  борту  у  нее  не
было определенных занятий. Честно говоря, вид у  всех  этих,  из  Девотряда,
отвратный. Понятно,  что  внутри  космической  жестянки  нет  смысла  носить
приличную одежду, или соблюдать изящные манеры,  или  пользоваться  дорогими
духами. Соблазнять на корабле никого не приходится; время само  делает  свое
дело. От девчонок требуется только быть чистенькими и ждать своего часа. Все
они толстокожие и соображают туго; особо тонкими им при их профессии быть не
приходится, от этого одни  неприятности.  Наша  Вирджиния  была  типичнейшей
девотрядовской девушкой, в ней было все, что отличает  таких,  как  она,  от
нормальных   земных   женщин,   в   частности,   широкое    плоское    лицо,
невыразительное, как запертая дверь. Все необходимые части тела  у  нее  как
будто бы имелись, но ни о какой из них нельзя  было  сказать  ровным  счетом
ничего определенного. В общем, она была готова исполнять свои обязанности на
корабле. Какой же она все-таки была? Ну, такой, что в первую минуту она тебе
не нравилась, на десятую ты уже не выносил ее и в конце  концов  начинал  ее
воспринимать как низшее существо, рядом с которым стыдно показаться на глаза
людям. На борту у нас нередко случались разногласия,  но  только  не  на  ее
счет. Такая вот у нас была безработная из Девотряда.  Я  когда-то  читал  об
одном полярнике, он жил в те времена, когда полюса Старой Земли были покрыты
ледяными шапками. Так вот, в качестве кухарки  он  брал  в  свои  экспедиции
самую уродливую женщину, которую ему удавалось отыскать, и  говорил,  что  в
тот день, когда она покажется  ему  привлекательной,  он  поймет,  что  пора
возвращаться. Не знаю, может быть, и для Вирджинии у нас со временем нашлась
бы работа. Но так долго люди не живут. Ох и  хороша  была  Вирджиния,  одним
словом.
   Вот такая  она  была.  Я  потому  думал  о  ней,  что  во  время  долгого
путешествия самые разные мысли лезут в голову. В школе я знал одного  парня,
чье   лицо   было   настолько   отталкивающим,   оскорбляющим   человеческое
достоинство, что все учителя рады были бы вышвырнуть его из класса только за
то, что он явился на урок.  Потом  они  узнали,  в  чем  там  было  дело,  и
подвергли этого парня переработке. Может, и Вирджиния относилась к  тому  же
типу. Может, она просто не могла быть  другой.  Ее  в