не  сделала  ему
замечания, и он завершил работу лишь после окончания фильма. Ах,  милый  мой
мальчик, едва ли не с умилением думала она,  впервые  в  жизни  ты  поглощен
делом. Ведь все мысли у тебя только об одном.
   Она выключила звук (но телевизор выключать не стала), решив, что Хьюберту
незачем смотреть вестерн, который шел сразу  за  детективом,  и  укоризненно
сказала:
   - Ты мог меня убить.
   - Что-то может случиться только в том случае, если телевизор будет  не  в
порядке, - уверенно возразил он. - А  этот  работает  нормально,  можете  не
сомневаться. . - Пусть так, - согласилась тетушка. - А теперь посмотри сюда.
- Она указала на латунную ручку над кроватью. - Я теперь заземлена.
   Он недоуменно вздернул брови.
   - Радиатор! - крикнула старуха. - Зачем тебе понадобилось крепить  медный
провод к радиатору?
   Хьюберт осмотрел шнур по всей длине,  от  латунной  ручки  до  радиатора,
расположенного в углу комнаты как раз за телевизором, и пожал  плечами,  все
еще ничего не понимая.
   - Вы же сами велели прикрепить его к чему-нибудь прочному.
   Она-то сама и сказала, что провод нужно прикрепить к радиатору, но  в  ее
планы не входило, чтобы он это вспомнил.
   - Разве ты не видишь? - завопила она.  -  Если  в  телевизоре  произойдет
короткое замыкание, как там написано, а мне вдруг вздумается дотронуться  до
него, скажем, повернуть  к  себе.  Видишь?  Я  буду  держаться  за  ручку  и
одновременно коснусь телевизора! Ты способен хоть что-нибудь понять?  -  Она
наблюдала за мутным  взглядом  Хьюберта,  направленным  на  нее,  на  медный
провод, на телевизор, опять на нее. Именно в  эти  минуты  свершалось  давно
предвкушаемое ею озарение. - Да, да, вот что я имею в виду,  идиотская  твоя
башка! - Она ухватилась за ручку и потянулась к телевизору. - Видишь? -  Она
резко повернула телевизор. - Теперь ты видишь?
   Лицо Хьюберта озарилось. Тетушке вдруг захотелось погасить это  радостное
возбуждение, так внезапно охватившее его. Она холодно произнесла:
   - Ладно, по крайней мере я убедилась, что пока опасности нет.
   Она прикрыла глаза, но продолжала наблюдать за ним  из-под  полуопущенных
век. Сначала ей показалось, что  он  вот-вот  закричит,  а  потом  он  уныло
опустился на стул и уставился на телевизор. Она читала его мысли  так  ясно,
как будто по его спине шла бегущая строка. Она видела: он думает о том,  как
близка желанная цель и как он не сумел выбрать по-настоящему опасный подарок
для тетушки. А потом пошли старые добрые мысли:  задушить  ее  подушкой  (но
миссис Карстерс постоянно торчит  внизу...),  принести  ей  стакан  горячего
молока с... Но он не носит ей молоко, да если и  принесет,  она  к  нему  не
притронется.
   А может, все эти мысли существовали только в ее  воображении,  а  сам  он
вообще ни о чем не думал?  Хотя  думать  он  способен,  в  этом  тетушка  не
сомневалась. Ха! Скоро,  очень  скоро  она  стимулирует  работу  его  мозга.
Поглаживая латунную ручку, она пробормотала как бы самой себе:
   - Если ты задумал убийство, то был почти у цели.
   Она видела, как округлились его глаза, как  по-детски  выпятилась  нижняя
губа, и она почти слышала, как он повторяет про себя: "Боже мой, она  знает.
Она все знает".
   Ее охватило нетерпение. Ей удалось его напугать - вот  и  отлично.  Страх
заставит его шевелиться. Теперь надо бы его еще подстегнуть.
   Она сказала:
   - Завтра надо будет убрать этот медный шнур и натянуть что-нибудь другое.
Так слишком опасно.
   Он опустил глаза и посмотрел на свои руки. Что же  он  думает?  Вот  что:
"Другого такого шанса у меня не будет".
   Ох, до чего же он несчастный! Ну разве хоть у одной женщины на свете есть
такая милая игрушка? Сейчас внушим ему надежду.
   Она стукнула кулаком по журналу, и Хьюберт подскочил на стуле.
   - Этого нельзя допустить! Хьюберт охнул.
   - Фабрика забрала назад все  ящики  из  той  плохой  партий.  Все,  какие
удалось разыскать.
   - Да нет, не то. - Тетушка опять стукнула по журналу. -  Тут  же  все,  и
фотография, и чертеж. Здесь даже  говорится,  какой  болт  там  был  затянут
чересчур туго! Это же инструкция! Любой  тупица  сможет  превратить  хороший
аппарат в орудие убийства, прочитав эту заметку. Этого нельзя  допустить!  -
Она швырнула журнал к ногам Хьюберта, и он  опять  подпрыгнул  на  стуле.  -
Вырежи отсюда эту дрянь!
   От ее зорких глаз не  укрылось,  что  руки  Хьюберта  дрожали,  когда  он
поднимал журнал. Он разгладил страницу, и тетушке показалось, что он ласкает
заметку. (О Хьюберт, ты бесподобен. Жаль, что ты сам этого не подозреваешь!)
- Хорошо, тетя.
   Он скатал журнал в трубку, поднялся и засунул его в задний карман.
   - Уложи-ка свою старую тетку.
   - Хорошо.
   Он  рассеянно  выполнил  свои  ежедневные  обязанности:  шторы,   жалюзи,
отопление, телевизор, одеяло,  свет.  Она  обрадовалась,  когда  он  погасил
наконец свет: ей тяжело было постоянно прятать усмешку.
   И что же у него теперь на уме? О,  она  знала,  знала  наверняка,  потому
что...
   - Хьюберт!
   Конечно же, она знала, потому что, когда он  опять  показался  в  дверях,
журнал уже был у него в руке, хотя все еще свернутый.  Ох,  как  его  гложет
нетерпение! Стоило потрудиться, чтобы увидеть такого Хьюберта - энергичного,
решительного, готового идти до конца.., и напряженно  размышляющего  о  том,
каким  образом  пробраться  сюда  и  завернуть  покрепче  тот   единственный
смертоносный болт.
   - Хьюберт!
   - Да, тетя?
   - Утром скажи миссис Карстерс, чтобы она поставила  нагреватель  воды  на
максимум сразу после завтрака. Я хочу понежиться в горячей ванне.  Думаю,  я
пролежу целый час.
   Он ответил что-то, но вместо слов у него вырвался только сдавленный хрип.
   - Что, Хьюберт?
   - Хорошо, тетя. Я все скажу. И он вышел из комнаты.

***

   Она нежилась в ванне не час,  а  значительно  дольше.  Чуть  не  заснула,
отчасти из-за того, что большую часть ночи  провела  без  сна,  беспрестанно
улыбаясь  и  заключая  с  собой  разные  пари.  Имея  перед  глазами  четкую
фотографию и ясные разъяснения, найдет ли безрукий Хьюберт  нужный  болт?  В
нужную ли сторону он его повернет? Не станет ли выжидать так  долго,  что  у
него не останется времени? Тетушка сначала не учла, что по  субботам  миссис
Карстерс проводит генеральную уборку, а  она,  разумеется,  взялась  мыть  и
подметать именно в то время, когда ее хозяйка в ванной. Старая дама лежала в
ванне и представляла себе  Хьюберта,  затаившегося  у  себя  в  комнате  над
вожделенной страницей и прислушивающегося  к  шарканью  страдающей  артритом
прислуги в теткиной  комнате  наверху.  Глаза  его  горят,  губы  шевелятся.
Убийца.
   Хьюберт, ох, Хьюберт. Дражайший Хьюберт. Может, этот  дурачок  так  и  не
притронется к телевизору?
   Миссис Карстерс наконец ушла. Наступила тишина. "Тетушка задремала.
   До нее донесся громкий звук. Она мгновенно проснулась  и  зажала  мыльной
ладонью рот, чтобы удержаться от громкого смеха, который буквально рвался из
горла. Ее возлюбленный,  решительный,  энергичный,  напуганный  до  чертиков
Хьюберт, безмозглый, безрукий Хьюберт уронил отвертку! Тетушка корчилась  от
беззвучного смеха, представляя себе его, парализованного ужасом, белого, как
мел.
   И опять тишина. Новая порция горячей воды, и  опять  подступила  дремота.
Когда она пришла в себя, то с  удивлением  увидела,  что  подушечки  пальцев
совершенно сморщились от горячей  воды.  Начался  трудоемкий  процесс  слива
воды, вытирания, одевания, втискивания бесполезной части  тела  в  проклятую
коляску... Она тянула время, как могла, и не напрасно. Когда она  въехала  в
комнату, Хьюберта там уже не было.
   Устроившись в кровати, она взяла пульт дистанционного управления,  чтобы,
как всегда, посмотреть субботний  выпуск  новостей.  И  вспомнила.  А  потом
подумала: почему бы и нет? Рассмеявшись, она включила телевизор.
   Солнца не было. Птиц не было. Хьюберта не было (она хихикнула), он  бегал
по магазинам, чтобы купить все необходимое для оборудования  ручки,  у  него
как-никак имелся заказ. (Вот же придурок!  Неужели  он  думает,  что  сможет
обойтись без меня? О, разве же он не единственный и неповторимый? Да  просто
шкодливый мальчишка!) Замечательно было смотреть  телевизор  -  все  подряд,
даже рекламу. Остаток дня тетушка провела в превосходном расположении духа.

***

   Наконец он  явился.  Она  не  сказала  ему  ни  слова,  ей  было  страшно
интересно, что скажет он, если дать ему заговорить первому. До  его  прихода
она долгое время предавалась философским размышлениям об убийстве и убийцах.
В какой момент человек становится убийцей? С юридической точки  зрения  -  в
момент смерти жертвы, неважно, умерла она мгновенно  или  спустя  сорок  лет
после преступного акта. Но так ли это? Когда курок спущен, пуля уже летит, и
нет никакой возможности ее остановить,  разве  стрелявший  не  является  уже
убийцей? Взять хотя бы Хьюберта. Хьюберт уже спустил курок. Его тетка  давно
могла умереть. Кстати говоря, она все время лежала неподвижно и наблюдала за
вороватой белкой, чтобы избежать соблазна ухватиться за ручку.
   А Хьюберт бродит по магазинам и думает, не встретит ли его возле дома вой
сирены скорой помощи. Она нарочно  не  стала  его  звать,  и  он  до  вечера
валандался внизу, без  сомнения,  набираясь  храбрости,  чтобы  подняться  и
обнаружить... Что же он надеялся обнаружить в ее комнате? Разумеется, ему бы
не  хотелось  первым  найти  бездыханное  тело.  Она   даже   услышала   его
невысказанную жалобу: неужели после всего, что  он  сделал,  ему  необходимо
пройти еще и через это?
   У нее возникло желание сползти на коврик между кроватью и  телевизором  и
расхохотаться  ему  в  лицо,  когда  он  склонится  над  ней,  но,   подумав
хорошенько, она решила не рисковать. Инстинкт самосохранения  подсказал  ей,
что за такую штуку она примет не легкую,  а  мучительную  смерть,  каким  бы
ягненком ни был Хьюберт. Она предпочла  лежать  по  возможности  неподвижно,
как.., скажем, как тряпка. Так она  и  лежала,  пока  он  не  склонился  над
кроватью и негромко проговорил:
   - Тетя!
   Она приоткрыла глаза, и он отступил на  два  шага,  явно  не  зная,  куда
девать  руки.  А  она  все  ждала,  ждала,  что   же   он   скажет,   и   он
сказал-(неуклюжий, безмозглый кретин!):
   - Вы сегодня смотрели телевизор?
   Она засмеялась и приподнялась на локте.
   - Да, почти весь день. Получила массу удовольствия.
   - Хорошо, я... Наверное, я пойду спать. Она наклонила голову набок.
   - Тяжелый день, да, Хьюберт?
   Она улыбнулась, и лицо его изменилось.  Тетушка  уже  знала,  что  в  это
мгновение в мозгу его пульсирует отчаянная мысль: "Она знает! Она знает!"
   - Хорошо, Хьюберт, только сначала уложи свою старую тетку.
   Как? Он заколебался? Или ее обманывают  глаза?  Он  как  будто  бы  хотел
повернуться  и  уйти!  Или  поворот  головы  означал,  что  он  вспомнил   о
присутствии в доме служанки, обладающей цепкой памятью. На  допросе  она  не
должна вспомнить, что между теткой и племянником случилась ссора.
   - Хорошо, тетя.
   - Я, пожалуй, посмотрю ночное шоу, - сказала она. - Я немного  вздремнула
днем.
   - Да, ночное шоу, - эхом отозвался Хьюберт. Окно, жалюзи, шторы.  Проходя
мимо телевизора, развернутого к кровати, он задел его, и экран отвернулся  к
двери.
   Тетушка одобрительно кивнула. Он  сделал  это  так  же  естественно,  как
сделала бы она сама.
   - Пожалуйста, включи телевизор, - попросила она.
   - Хорошо, - ответил он, но вместо этого  подошел  к  кровати  и  поправил
одеяло.
   Лицо его светилось, и старая дама заметила, что в тех местах, где Хьюберт
прикоснулся к пододеяльнику, остались темные влажные пятна.
   Она засмеялась.
   В первый и в последний раз в жизни она услышала, как племянник  обратился
к ней в повелительном тоне:
   - Не смейтесь.
   Она повиновалась, но не сразу.
   - Смешной ты, малыш. - И внезапно, холодным тоном:
   - Поверни ко мне телевизор.
   Он стоял между теткой и экраном, спиной к нему.
   - И так ведь все видно.
   Его левая рука сжимала запястье правой. Она заметила, как  колышутся  его
брюки: у него дрожат колени.
   - Мы не хотим, чтобы миссис Карстерс услышала, как мы ссоримся, правда? -
осторожно сказала она.
   -  Конечно,  нет,  -  с  жаром  ответил  Хьюберт.  Дикая  сцена.  Дивная.
Поразительная. Вот это и есть жизнь.
   - Хьюберт, поверни телевизор. - Она улыбнулась. - Он тебя не  укусит.  Он
даже не включен.
   Он облизал вечно мокрые губы. И руки у него мокрые, и все  лицо.  У  него
мокрые слезы, они сейчас выступят. Он прошептал - он не  собирался  шептать,
но на большее в ту минуту он не был способен:
   - Вы сами можете дотянуться.
   - Хорошо, я сама, - неожиданно охотно согласилась она.
   В ее голосе слышалась обреченная покорность.
   - Доброй ночи.
   Он произнес эти два слова так, словно высказал какую-то дельную мысль,  и
направился к двери.
   - Хьюберт!
   Он застыл как вкопанный, как будто она набросила ему  на  шею  петлю.  Он
даже не повернулся. Он  походил  на  автомобиль  с  работающим  мотором,  но
стоящий на ручном тормозе. Сейчас он вырвется отсюда  и  с  безумным  криком
помчится по лестнице.
   - Пожалуйста, - мягко сказала она. (Пожалуй-, ста? Хьюберту?) - Ты  забыл
проверить отопление. Окажи мне последнюю услугу, ладно?
   Его плечи вздрогнули, и он повернулся к ней.
   - Да-да, конечно, - вздохнул он, прошел в угол и наклонился к радиатору.
   Наклонился, опираясь на металлический корпус телевизора.
   Всего  одно,  едва  заметное  движение.  Его  тетушка  нажала  на  кнопку
включения.
   Ничего похожего на жуткий вопль Хьюберта старая леди не слышала никогда в
жизни. Этот вопль был похож на хриплое подавленное чиханье; он  шел  внутрь.
Тетушка  когда-то  читала,  что  при  сильном  ударе  током  человек   может
проглотить язык и задохнуться. Именно это и происходило  с  Хьюбертом.  Одна
скрюченная рука его застыла на телевизоре, а вторая  скрюченная  рука  -  на
радиаторе. Он рухнул, и по его ногам прошла судорога.  Тетушка  видела,  как
напряженные мышцы, словно мячики для гольфа, перекатываются под тканью брюк.
   - А теперь убей меня, - проскрежетала старуха, но в этот момент телевизор
нагрелся и заорал ей в уши.
   Она поспешно приглушила звук.
   После этого она долго сидела в  постели  и  смотрела  на  ноги  Хьюберта,
торчащие из-за телевизора, на торчащие вверх  носки  его  туфель.  К  ней  с
ужасающей  ясностью  пришло  осознание  того,  что  на  такой  исход  она  и
рассчитывала. Она не помнила, чтобы сознательно задумывала убийство,  но  не
сомневалась, что  все  было  спланировано  заранее.  Она  смотрела  на  ноги
племянника и повторяла:
   - А ты сломал мне позвоночник!
   В общем, день удался. И ночь прошла отменно. Вот она, истинная  жизнь.  А
какое  удовольствие  она  получила,  когда  прибыла  полиция!  Уже  к  концу
пятнадцатой секунды полицейским стало ясно, что имел место не совсем обычный
"несчастный случай". Дознание вел молодой человек с  умными  морщинками  под
глазами; тихим голосом он быстро задавал вопросы, бьющие прямо в точку.  Кто
принес этот телевизор? Кто прикрепил провод к  радиатору.  Ах,  раньше  была
веревка? Кто ее заменил медным проводом? Кто срезал с латунной ручки кожу?
   Хьюберт. Хьюберт. Хьюберт.
   Пришли какие-то люди, соскребли  с  пола  вокруг  телевизора  серебристую
пыль, сделали уйму фотоснимков. Чьи это отпечатки пальцев?
   А самым  смешным  был  тот  мужик,  который  шумно  выражал  сожаление  о
случившемся, уверял тетушку, что эксперты устранили короткое замыкание,  что
телевизор сейчас совершенно безопасен, но лучше бы от него на всякий  случай
избавиться. Потом он долго мялся и промямлил наконец,  что  не  советует  ей
возбуждать процесс против производителя телевизора; сейчас,  мол,  не  время
вдаваться в технические детали, но "я заверяю  вас,  что  самое  разумное  с
вашей стороны - это последовать моему совету, в противном случае вы рискуете
навлечь на свою голову.., гм.., неприятности".  Короче  говоря,  прилагались
всяческие усилия, дабы скрыть от  пораженной  горем  пожилой  дамы,  что  ее
племянник попался в ловушку, расставленную им же  для  нее.  Зачем  огорчать
старушку? Правда, если она вздумает затевать процесс,  ей  придется  открыть
для себя горькую правду. Она неподвижно и мирно лежала под  одеялом,  все  о
ней заботились,  она  слабым  голосом  говорила,  что  совершенно  со  всеми
согласна, что она всем полностью доверяет. Вот  это  было  здорово!  Концерт
продолжался до следующего вечера, когда миссис Карстерс вынесла  из  комнаты
Хьюберта все вещи и принялась их разбирать. Ничего особенного она не  нашла.
Среди немногочисленных бумаг обнаружилась аккуратно  сложенная  страница  из
журнала для потребителей с материалом о телевизорах в металлическом корпусе.
Над этим листком Хьюберт размышлял и выжидал, тем временем  рисуя  кружки  и
пририсовывая усы к физиономиям счастливых потребителей. Еще он  написал  там
одну фразу, а под ней - два слова.
   Всю жизнь Хьюберт оставался бессловесным существом, и в этой единственной
немудрящей фразе выразил все свои смутные,  несформулированные  чувства.  Он
написал:
   Без меня она всего лишь старая карга.
   И внизу крупными буквами:
   Старая карга Его тетушка прочитала эту фразу и закрыла глаза,  чтобы  без
помех обдумать это последнее послание. Когда она  снова  открыла  глаза,  то
прежде всего посмотрела на свои руки,  на  костлявые,  обтянутые  старческой
кожей пальцы. Она сбросила на лицо седую  прядь,  чтобы  взглянуть  на  нее,
сквозь нее. Всю жизнь она  была  чем-то  занята,  вот  и  не  успела  никому
понравиться, не успела стать любимой. У нее не было детства  и  старости  не
было, она была слишком занята.
   А теперь все кончено. Дело Хьюберта было последним из занимавших ее  дел.
Много лет оно было единственным смыслом ее существования. А теперь его  нет.
Она проскрипела еще довольно долго, и  все  же  конец  Хьюберта  стал  и  ее
концом.



   Теодор СТАРДЖОН
   ЛЮБИМЫЙ МЕДВЕЖОНОК ПРОФЕССОРА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


   - Спи, - сказало чудовище. Это было сказано ухом, с помощью запасных губ,
скрытых глубоко в складках плоти, потому что его пасть была полна крови.
   - Я не хочу спать, я грезю... - ответил Джереми. - Когда я  засыпаю,  мои
грезы убегают. Или просто притворяются грезами. А сейчас  я  вижу  настоящую
грезу.
   - А о чем ты грезишь? - поинтересовалось чудовище.
   - Я грезю.., грежу о том, что я вырос...
   - ..И превратился в очень толстого  дядю  семи  футов  ростом,  -  быстро
подхватило чудовище.
   - Ты глупый, - покровительственно сказал мальчик. - Ростом я  буду  ровно
пять футов, шесть и три восьмых дюйма, на макушке у меня будет лысина, и еще
я стану носить круглые очки - толстые, как стеклянные пепельницы. Моя работа
будет состоять в том, чтобы  читать  молодым  людям  лекции  о  человеческих
судьбах и метемпсихозе  Платона.
   - Что такое метемпсихоз? - с жадностью спросило чудовище.
   Джереми было четыре года, и он мог позволить себе быть терпеливым.
   - Метемпсихоз, - пояснил он, - это такая штука, которая получается, когда
человек переезжает из старого дома в новый.
   - Как было у твоего отца, когда он переехал сюда с улицы Монро?
   - Вроде того. Только я имел в виду не обычный дом с крышей,  канализацией
и всем остальным. Я имел в виду вот такой дом, - сказал мальчик  и  постучал
по своей маленькой груди.
   -  Ox!  -  сказало  чудовище  и  вскарабкалось  повыше,   скорчившись   в
непосредственной близости от нежного горла ребенка. Сейчас оно  как  никогда
раньше было похоже на плюшевого медвежонка.
   - Может, сейчас? - спросило чудовище умоляющим голосом. Оно было вовсе не
тяжелое.
   - Нет, - нетерпеливо откликнулся мальчик. - Иначе я засну, а мне  хочется
еще немного по