от меня, - проворчал Муленберг, - ничего не выйдет.
   - Что именно? - промурлыкала Баджи. Муленберг заглянул ей прямо в глаза и
промямлил, что предпочел бы Баджи, даже возведенной в  двенадцатую  степень,
кусок сырой печенки.
   Ее губы утратили мягкость, но и жесткими не стали.  Она  лишь  добродушно
рассмеялась:
   - Раз обольстить тебя не удается, попробую убедить.
   - Пустое, - отозвался Муленберг. - К тем двоим я тебя все равно не  пущу,
ничего о них не скажу  и  тебе  не  удастся  накормить  обывателя  очередной
порцией кровавой стряпни, которая у вас  в  газете  именуется  репортажем  с
места события.
   - Как хочешь, - вдруг сдалась Баджи,  прошла  к  прозекторскому  столу  и
вытащила из сумки перчатки. - Прости, что оторвала тебя от работы. Тебе явно
хочется побыть одному.
   Муленберг уставился на нее молча - от удивления у него  отвисла  челюсть.
Он стоял и смотрел, как Баджи вышла из лаборатории, как притворила за  собой
дверь, но тут же вновь се распахнула и обиженно спросила:
   - Может, скажешь хотя бы, почему не хочешь говорить об этом убийстве?  Он
почесал в затылке.
   - Ладно,  скажу,  -  если  будешь  паинькой.  -  Муленберг  умолк,  затем
продолжил:
   - Не твоя это епархия, вот и все. Лучше, пожалуй, не выразишься.
   - Двойное убийство на Лавер-лейн - не моя епархия? Да я только и  пишу  о
том, как "вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана...".
   -  Баджи,  на  сей   раз   дело   нешуточное.   Оно   ужасное.   Попросту
отвратительное. И очень серьезное - но по соображениям, совершенно  отличным
от тех, какие ты хочешь обрушить на читателей.
   - Что же это за соображения?
   - Медицинские. Биологические. Социальные.
   - В моих статьях биологии всегда  хоть  отбавляй.  И  социального  пафоса
тоже: они пестрят  банальностями  о  пороках  общества  -  так  я  разбавляю
сексуальные  сцены.  Или  ты  не  знал?  В  общем,  у  нас  остались  только
медицинские соображения. Что в них особенного?
   - Уходи, Баджи.
   - Брось, Мули. Меня уже не проймешь ничем.
   - Знаю.  В  твоих  репортажах  больше  клинических  подробностей,  чем  в
учебнике анатомии. Но все же, Баджи, об этом деле я лучше помолчу.
   "Доктор  Муленберг,  подающий  надежды  молодой   биолог   и   медэксперт
городского полицейского управления заявляет:  сам  факт  жестокого  убийства
двух человек и нанесения им тяжких увечий  -  мелочь  по  сравнению  с  теми
ужасами, что таятся за этим преступлением. С медицинской  точки  зрения  оно
необъяснимо, считает Муленберг". Тут Баджи ему подмигнула:
   - Ну как, звучит? - Она взглянула на часы:
   - Успею вставить  в  утренний  выпуск,  если  удачную  "шапку"  придумаю.
Что-нибудь  вроде:  "Врач  теряет  дар  речи  от  ужаса".  И   подзаголовок:
"Медэксперт  скрывает  подробности  двойного   убийства".   А   внизу   твоя
фотография.
   - Только посмей такое напечатать, - взревел Муленберг. - Да я тебя!..
   - Ладно, остынь, - взмолилась Баджи, стремясь его успокоить. - Не  стану.
Правда, не стану!
   - Обещаешь?
   - Клянусь, Мули, если только...
   - С какой стати мне с тобой торговаться? - воскликнул  он.  -  Ну-ка  вон
отсюда! - Он хотел захлопнуть дверь у Баджи перед носом, но девушка сказала:
"А  что,  если  в  редакционной  статье  поднять  вопрос:  "Имеет  ли  право
мед-эксперт утаивать сведения о маньяке-убийце и  его  методах?".  Произнеся
эту тираду, она захлопнула дверь сама.  Муленберг  закусил  губу  -  да  так
сильно, что чуть не вскрикнул от боли. С возгласом "Погоди!" он  выскочил  в
коридор.
   Баджи закуривала, прислонясь спиной к дверному косяку.
   - А я и так, - резонно заметила она.
   - Ну-ка, пойдем! - рявкнул он, схватил ее за руку, втащил в лабораторию и
хлопнул дверью.
   - Что за грубости? - пожаловалась  Баджи,  потирая  руку  и  ослепительно
улыбаясь.
   - От тебя иначе, как все рассказав, не отделаешься.
   Так?
   - Так. Лучше всего будет, если ты дашь мне эксклюзивное интервью.
   - А ты потом извратить каждое мое слово, - хмуро отозвался  Муленберг  и,
взглянув на Баджи, буркнул:
   - Ладно, садись.
   - Слушаю и повинуюсь.
   - Не отвлекайся. -  В  словах  медика  впервые  промелькнула  характерная
ирония. Рассеянно закурив, он спросил:
   - Что ты уже знаешь о случившемся?
   - Совсем немного, - ответила Баджи. - Жертвы,  что  называется,  общались
без слов в парке, как вдруг на них напали хулиганы  и  убили  -  чуть  более
жестоко, чем обычно. Но, взглянув на трупы,  санитар  "скорой"  распорядился
отвезти их не в городской морг, а прямо к тебе.
   - Откуда такие сведения?
   - Если хочешь  знать,  я  сама  была  в  парке  в  момент  убийства.  Шла
кратчайшим путем в музей  и,  пройдя  по  тропинке  метров  сто...  -  Баджи
внезапно осеклась.
   Муленберг учтиво ждал, когда она продолжит, но слова как будто застряли у
нее в горле. Она сидела не шевелясь, с отсутствующим взглядом.
   - Что было дальше? - не выдержал-таки медик.
   - ., как  вдруг  услышала  крик,  -  бесстрастно  произнесла  Баджи..,  и
разрыдалась.
   - Вот тебе и раз, - вздохнул Муленберг, присел перед ней  на  корточки  и
положил руку ей на плечо. Баджи сердито отмахнулась и спрятала лицо в мокрый
носовой платок. А когда убрала его, Муленбергу  показалось,  что  она  хочет
посмеяться над собственной слабостью. Но попытка оказалась столь жалкой, что
девушка отвернулась, дабы скрыть неподдельный стыд.
   - Прости, - выдавила она срывающимся шепотом. - Этот крик, вернее, вопль,
до сих пор звучит у меня в ушах. Ничего подобного я раньше  не  слыхала.  Во
мне словно что-то  перевернулось.  Вопль  был  исполнен  такой  боли,  какую
человек, кажется, просто не в состоянии испытать.
   - Кричали мужчина или женщина? Баджи пожала плечами.
   - Итак, - бесстрастно продолжил Муленберг, - что было дальше?
   - Ничего. Я отключилась, и даже  не  знаю,  надолго  ли.  -  Она  ударила
кулачком по столу и воскликнула:
   - Журналистка я, черт  побери,  или  нет?!  Стояла  там  как  кукла,  как
помойная крыса, контуженная взрывом газов! - Она облизнула губы. - Я  пришла
в  себя  у  каменной  стены,  вцепившись  в  кладку.  Вот,  взгляни,  -  она
растопырила пальцы. - Я два  ногтя  сломала.  Очнувшись,  я  побежала  туда,
откуда слышался вопль. Но наткнулась лишь на примятые кусты. Тут я  заметила
толпившихся за оградой людей и пошла к ним. "Мясницкий" фургон стоял там же,
подле него суетились Эл и этот молодой костолом . Регал... Рагглз...
   - Регално, - подсказал Муленберг.
   - Точно, он. Они грузили  в  машину  два  тела,  накрытые  простынями.  Я
поинтересовалась, в чем дело. Регалио погрозил пальцем, сказал: "Это не  для
слабонервных" и осклабился так, что мне стало не по себе. Тогда я пристала с
расспросами к Элу. Он ответил, что какие-то  грабители  убили  двоих,  очень
жестоко их покалечив. И добавил, что Регалио приказал отвезти трупы к  тебе,
даже не дожидаясь полиции. Оба санитара показались мне здорово  выбитыми  из
колеи.
   - Еще бы, - изрек Муленберг.
   - Я попросила их взять меня с собой, но они отказались. Тогда  на  первом
же такси - а его пришлось ждать минут пятнадцать - я приехала сюда сама. Вот
и все. Сижу здесь и выжимаю из тебя сведения каким-то безумным способом.  Не
я расспрашиваю тебя, а ты меня. - Она встала. - Может, ты и статью  за  меня
напишешь, Мули? А я пойду в покойницкую жмуриков резать. Он  схватил  ее  за
рукав:
   - Не надо! Тебе же объяснили - это не для слабонервных.
   - То, что лежит у тебя в морозилке, явно не хуже того,  что  я  себе  уже
навыдумывала! - огрызнулась Баджи.
   - Извини, но ты сама виновата: не стоило загонять меня  в  угол,  не  дав
времени поразмыслить. Видишь ли, жертвы - не два отдельных человека.
   - А кто же? - спросила Баджи с усмешкой. - Сиамские близнецы, что ли?
   Муленберг рассеянно посмотрел на нее:
   - Вот именно. Странно, правда? Впервые девушка не нашлась, что  ответить.
Прикрыла рот ладонью, да так и оставила ее там.
   - Здесь и кроется самое жуткое. Их.., оторвали друг от друга. - Муленберг
прикрыл глаза. - Это зрелище, как назло, не выходит у меня  из  головы.  Вот
бредут по парку хулиганы, ищут, чем бы поживиться. Вот они учуяли  добычу..,
видимо, наткнулись на тех двоих. А потом...
   - Ну, хватит, хватит, - хрипло прошептала Баджи.
   - Нет, черт возьми,  -  рассердился  Муленберг,  -  не  хватит!  Я  давно
занимаюсь подобными причудами природы, знаю обо всех сиамских  близнецах  на
планете. И просто не верю, что кто-то из них мог жить в полной безвестности.
Родись они хоть в сталинской России, сведения о них все равно просочились бы
в печать.
   - Конечно, сиамские близнецы - большая редкость. И все же об их появлении
газеты вряд ли стали бы писать на первых полосах.
   - Об этих - стали бы, -  ответил  он  убежденно.  -  Во-первых,  сиамские
близнецы - не просто соединенные друг с другом двойняшки. Довольно часто они
бывают разнояйцевыми. Еще чаще случается, что один  рождается  недоразвитым.
Но такие обычно быстро умирают. А эти...
   - Что?
   Муленберг развел руками:
   - Они были развиты прекрасно. Соединялись реберно, общих органов почти не
имели...
   - Сбавь обороты, профессор. Ты сказал "реберно", имея в виду  "в  области
грудной клетки"?
   - Верно. И связь эта не очень крепкая. Вообще удивительно, почему  их  не
разделили при рождении.  Возможно,  объяснение  еще  отыщется,  но  придется
подождать до вскрытия.
   - Зачем ждать?
   - Другого выхода нет. - Неожиданно Муленберг улыбнулся. - Честно  говоря,
Баджи, ты и не  представляешь,  как  здорово  выручаешь  меня.  Меня  так  и
подмывает заняться "сиамцами", да раньше завтрашнего  утра  нельзя.  Регалио
сообщил об убийстве в полицию, а заманить сюда  коронера  среди  ночи  может
лишь появление целой пятерки сиамских близнецов, соединенных общей пуповиной
как сосиски. Мало того, у меня нет ни их имен, ни  разрешения  родственников
на вскрытие.  Поэтому  мне  пришлось  ограничиться  поверхностным  осмотром,
беспочвенными догадками и возможностью выговориться перед  тобой,  чтобы  не
сойти с ума от нетерпения.
   - Значит, ты хочешь просто воспользоваться мною?
   - Разве это плохо?
   - Да, если мне от этого нет  никакого  удовольствия.  В  ответ  Муленберг
расхохотался:
   - Мне всегда нравились твои зажигательные речи. Но распалить меня тебе не
удастся.
   Она скосила на него глаза:
   - Никогда?
   - Во всяком случае, сейчас.
   Баджи призадумалась. Взглянула на свои руки так, будто именно они  мешали
ей соблазнить Муленберга. Повернула их ладонями вверх и сказала:
   - Иногда  мне  по-настоящему  нравится,  что  нас  объединяют  не  только
постельные "охи" и "ахи". Может, нам стоит сблизиться сильнее?
   - Не понял.
   - У нас нет ничего общего, - пояснила она. - Вообще ничего. Мы разные  до
мозга костей. Оба охотимся за фактами, но из совершенно  разных  побуждений.
Ты пользуешься фактами просто для поиска истины.
   - А ты?
   Она улыбнулась:
   - Сразу и не скажешь. Хороший журналист не просто описывает происходящее.
Он передает и собственные впечатления - а они могут идти вразрез с  фактами.
В общем...
   - Интересно, возникали ли подобные мысли у наших друзей, лежащих  там,  -
он ткнул большим пальцем за спину, на дверь покойницкой.
   - Наверняка. И разобраться в них было непросто. Кстати, это двое  мужчин,
две женщины или разнополые близнецы?
   - Разве я не сказал? - искренне изумился Муленберг.
   - Нет, - ответила Баджи.
   Он открыл было рот, но не успел ничего сказать. Помешал вопль.

***

   Он донесся и снизу, и снаружи, и отовсюду, и ниоткуда - из мира, которому
нет названия. Он обволок их, проник в их души, наполнил  и  пространство,  и
время. Он казался отголоском их собственного первородного крика, который они
издали, потеряв, как и  все  мы,  тепло  материнской  утробы,  вырвавшись  в
неуютный мир. В нем слышалась боль - отчасти  из-за  утраты,  отчасти  из-за
лихорадочного осознания нестерпимого великолепия жизни. Долго ли он  длился,
понять было нельзя. Наконец он стих, боль отступила, но  сколько  еще  после
этого время стояло как зачарованное, они не знали.
   Муленберг вдруг ощутил, как ноют икры и мышцы спины.  Они  недвусмысленно
жаловались на усталость. Он осознал это и дал им отдохнуть - сел. Тогда рука
Баджи вытянулась. Муленберг опустил глаза и увидел,  что  девушка  вцепилась
ему в предплечье. Тут и она пришла в себя, отпустила его,  оставив  на  коже
красные пятна - поутру они превратятся в синяки.
   - Вот какой он, этот вопль, - сказала наконец Баджи. - В  парке  раздался
точно такой же. Дважды его выдержит не всякий...
   Только теперь Муленберг нашел в себе силы разглядеть  ее  лицо;  на  нем,
белом как полотно, едва выделялись бескровные  губы.  Муленберг  вскочил.  -
Как, опять?!
   И потащил Баджи в коридор.
   - Неужели ты не понимаешь? - воскликнул он в ответ на ее немой вопрос.  -
Это случилось снова! Такое просто немыслимо, и все же...
   - Ты уверен что это не... - Баджи кивнула в сторону покойницкой.
   - Не городи чушь, - хмыкнул Муленберг. - Они -  мертвее  мертвого.  -  Он
подтолкнул ее к ступенькам.
   Там царил полумрак. Лаборатория находилась в  захудалом  административном
здании, тусклые лампочки над лестницей висели  только  на  нечетных  этажах.
Баджи и Муленберг почти ощупью пробирались мимо  разношерстных  заведений  -
нотариальной  конторы,  фабрики   игрушек   и   импортно-экспортной   фирмы,
единственным товаром которой служили телефонные звонки. В здании не было  ни
души, редкие плафоны  под  потолком  едва  теплились.  Да  и  тишина  стояла
подстать потемкам - непроницаемая, как глухой ночью. Гробовая.

***

   Наконец они спрыгнули с каменных ступенек  на  мостовую  и  остановились,
сгорая от любопытства,  но  побаиваясь  оглядеться.  Впрочем,  опасаться  не
стоило. Улица пустовала: одинокий фонарь, приглушенный  звук  автомобильного
клаксона за углом... Тихонько щелкнуло реле светофора  и  никому  не  нужное
изумрудное  ожерелье  огней  сменилось  столь  же  бесполезным  в  этот  час
рубиновым.
   - Дойдем до угла, -  предложил  Муленберг,  указав  на  него  пальцем,  и
разделимся. Ведь кричали совсем близко.
   - Нет, - уперлась Баджи, - Я с тобой.
   - Ладно, - согласился Муленберг, да так легко, что сам себе удивился. Они
добежали до угла. Улица была пуста. Редкие машины  стояли  у  обочины,  одна
припарковывалась, но никто не уезжал.
   - Куда теперь? - спросила Баджи.
   Муленберг  молчал,  обдумывая  ответ.  Баджи  терпеливо   ждала,   а   он
прислушивался к далеким звукам, из которых и соткана ночная тишина. Вдруг он
сказал:
   - Спокойной ночи, Баджи.
   - Спокойной.., о чем ты!?
   Оп отмахнулся:
   - Пошли-ка лучше по домам.
   - А как же?..
   - Устал я, - признался Муленберг. - И вымотался. Этот вопль все  жилы  из
меня вытянул, да и по лестницам  скакать  я  не  мастак.  В  этом  уравнении
слишком много неизвестных, с наскока его не решить. Так что пойдем спать.
   - Ну Мули...
   - Понимаю, - ответил он  вздохнув.  -  Ты  печешься  о  своем  репортаже.
Клянусь тебе, Баджи, ты получишь эксклюзивное интервью, как только мне будет
что сказать.
   Она внимательно оглядела его лицо в тусклом свете фонаря и удовлетворенно
кивнула.
   - Хорошо, Мули. Больше не стану на тебя наседать. Позвонишь?
   - Обязательно.
   Он поглядел ей вслед и подумал: "Хороша!". Потом спросил себя, почему она
вдруг заговорила о том, что им нужно сильнее сблизиться. Раньше такое ее  не
волновало. Впрочем, в этой мысли что-то есть. Когда берешь нечто, называемое
обтекаемым словом "все", подчас кажется, что ты получил не так  уж  много...
Пожав  плечами,  Муленберг  двинулся  назад,  к  лаборатории,  размышляя   о
морфологии, тератологии и случаях, когда чудовище, получившееся в результате
ошибки природы, может ужиться с чудовищем, созданным по злому умыслу.
   Внезапно  он  заметил  свет.   Мерцающий,   мягкий,   теплый.   Муленберг
остановился  и  задрал  голову.  Свет  лился  из  окна   четвертого   этажа.
Оранжево-желтый,  но  с  ярчайшим  голубым  оттенком.  Красивый,  но..,  это
полыхала лаборатория. Вернее, покойницкая.
   Муленберг застонал. Потом решил поберечь силы. Они еще  понадобятся  -  в
лаборатории.
   Добравшись до двери покойницкой, он распахнул ее. В лабораторию выметнуло
облако горячего дыма. Муленберг захлопнул створку, сорвал с вешалки халат  и
намочил его под краном в умывальнике. Потом  вытащил  из  шкафа  два  ценных
огнетушителя, закутал лицо и шею халатом, сунул  огнетушители  под  мышку  и
снял со стены еще один - насосного типа.
   Потом, уже не торопясь, он вскочил на подоконник, вытянулся в  струнку  и
поглядел сквозь материю поверх облака  дыма.  Спрыгнул  на  пол,  пригнулся,
заглянул под дым. Удовлетворенно выпрямился,  нацелил  огнетушители  -  один
прямо, другой вправо и вниз - и исчез  в  дыму,  держа  третий  огнетушитель
наготове.
   Когда Муленберг вбежал в покойницкую, там что-то завыло,  волна  горячего
воздуха ударила его в грудь, словно живая, и ушла в лабораторию. Дым немного
рассеялся, и  оказалось,  что  Муленберг  стоит,  задыхаясь,  у  стены  близ
рубильника. Включив с его помощью  метровый  вентилятор  в  верхней  фрамуге
крайнего окна, Муленберг быстро избавился от остатков дыма - их вытянуло  на
улицу.
   Вдоль левой стены стояли полки с реактивами и стеклянные шкафы, в которых
блестели хирургические инструменты. Рядом находились четыре массивных  стола
с  мраморными  крышками.  Остальное  пространство  занимали   стеллажи   для
химических  опытов,   раковины,   отделенная   светонепроницаемыми   шторами
проявочная и громадная центрифуга.
   На одном из столов  лежала  куча  чего-то,  напоминавшего  горелое  мясо,
вперемешку с топленым животным жиром. Это месиво дурно пахло - но не гнилью,
а кислятиной и сыростью, если к запаху подойдет такая характеристика.  Кроме
того, ощущалась резкая вонь едких химикатов, от нее свербило в носу.
   Муленберг снял с головы сырой халат и бросил в угол. Потом приблизился  к
столу, мрачно оглядел лежавшее на нем. И вдруг заметил в месиве кость.
   - Ну и дела, - прошептал он.
   Потом обошел вокруг стола, ткнул пальцем куда-то в середину кучи и тут же
отдернул руку. Тогда он взял со стола щипцы и  вытащил  ими  кусок  твердого
вещества, похожего на застывшую вулканическую  лаву  или  шлак.  Внимательно
рассмотрев его при свете настольной лампы, Муленберг воскликнул:
   - Это же термит!
   Какое-то время он стоял не шевелясь, только желваками поигрывал.  Наконец
медленно шагнул прочь от омерзительной кучи и что было сил швырнул  щипцы  в
угол. Затем вернулся в лабораторию, снял телефонную трубку и набрал номер:
   - Это  "скорая"?..  Привет,  Сью.  Регалио  здесь?  Муленберг  беспокоит.
Спасибо... Здорово, док. Лучше сядь, а то упадешь. Сел? Тогда слушай. Только
что меня лишили  сиамских  близнецов.  Их  больше  нет...  Заткнись,  и  все
поймешь! Я сидел в  лаборатории,  разговаривал  с  журналисткой,  как  вдруг
услышал дьявольский вопль. Мы выбежали на  улицу,  но  ничего  не  нашли.  Я
простился с журналисткой и  вернулся  в  лабораторию.  Меня  не  было  минут
пятнадцать-двадцать. За это время сюда кто-то проник, положил оба  трупа  на
один стол,  распорол  им  животы  и  нафаршировал  смесью  оксида  железа  и
гранулированного алюминия - этого добра тут полно, добавил немного магниевой
фольги и поджег. В общем, сделал из жмуриков термитные  бомбы...  Нет,  черт
возьми, конечно, от них ничего не осталось. Они минут  десять  жарились  при
трех тысячах градусов... Проспись, Регалио. Не знаю я,  кто  это  сделал,  и
даже думать не хочу. Я устал как собака. Увидимся завтра,  с  утра...  Какой
смысл посылать сюда людей? Это же не поджог - хотели просто уничтожить трупы
и выбрали очень надежный способ... Коронер? Я  не  знаю,  что  ему  сказать.
Пойду выпью и завалюсь спать... Просто хотел вв