случилось  -  свист  рассекаемого  воздуха,
мелькнувшая перед глазами тень - и глухой металлический лязг.
   - А вот у  этого  получилось,  -  недовольно  процедил  князь,  пиная
лежащего возле его ног Синто. - Страшно даже подумать, что было  бы,  не
надень я панцирь под эту уютную домашнюю накидку...  Тогда  пришлось  бы
тратить на поганца живую силу... а это какой-никакой, а расход... а я не
люблю пустое расточительство.
   Халат князя был распорот как раз там, куда  метил  и  Митька,  а  сам
Диу-ла-мау-Тмер держал в руках тонкую саблю и недоуменно ее разглядывал.
Потом рассеянно разломал пополам, точно это была сухая ветка.
   - Вот уж от кого я не ожидал, - грустно качая  головой,  князь  вновь
пнул Синто под  ребро.  -  Ну  ладно  ты,  несмышленыш,  ничего  еще  не
понимаешь, собой не владеешь... Но этот-то, этот.  Ведь  учили  же,  ума
вкладывали... Похоже, Митика, его порка сегодня отменяется. Думаю,  жить
ему более незачем, так что  придумаем-ка  лучше  подходящую  казнь.  Вот
выбери сам: кол, костер, муравьиная яма...
   Митька поглядел на князя с такой ненавистью,  что  превратись  она  в
огонь, князь тут же обернулся бы кучкой пепла. Но жечь  взглядом  он  не
умел. Еще не научили...
   - Ай, как скверно, - спокойно встретив его взгляд, продолжал князь. -
Какая черная неблагодарность! И это при том,  что  у  меня  насчет  тебя
такие роскошные планы...
   - Планы у тебя действительно роскошные, князь, -  раздался  откуда-то
сзади голос. - насколько я понимаю, ты собрался продать мальчишку Тайной
Палате государя Айяру? Мне лишь не удалось узнать, почем...
   Сперва Митька увидел, как побелело княжеское лицо, и лишь затем резко
обернулся. Невдалеке, небрежно привалившись к стене, стоял  Харт-ла-Гир.
В легком походном доспехе, сжимая огромный, локтя в три длиной меч.
   - Пора, князь Диу, - улыбнулся кассар. - Пора ставить точку  в  твоей
излишне затянувшейся жизни. Погляди мне в  глаза,  тварь.  Вспомни  Гир.
Сейчас я тебя буду убивать.
   Князь лишь снисходительно улыбнулся в ответ.
 
11. 
 
   Звонок в дверь был мягок, будто  прикосновение  кошачьей  лапки.  Две
высокие ноты - ля и фа-диез. Настя откинула одеяло и, как была -  босая,
в ночной сорочке, пошла открывать. Непонятно, почему это она  так  легко
проснулась, в полчетвертого ночи. Непонятно, почему не спросила, кто.  А
ведь стоявший в тусклом коридоре никак не внушал  доверия.  Плюгавенький
мужичонка в не то чтобы грязном, но довольно помятом костюме, с  рыбьими
бессмысленными глазками,  жиденькими  волосами,  с  трудом  маскирующими
лысину. Нет чтобы недовольным тоном спросить: кто? Нет чтобы подумать  о
времени - она просто щелкнула затворами, приоткрыв тяжелую, поставленную
еще в начале девяностых железную дверь.
   От мужичка так и веяло неопределенной пакостью, такого,  быть  может,
стоило бы ничего не выясняя, взять за шиворот и крепким  пинком  придать
ему ускорение - но мы ведь так  не  можем,  мы  интеллигентные  люди.  А
мужичок деловито просочился в квартиру, зыркая по сторонам и,  казалось,
совершенно не обращая внимания на Настю. Он не говорил ни слова, и Настя
тоже молчала, только щелкнула выключателем, и прихожую залило неожиданно
ярким  светом.  Сразу  стало  стыдно  за  старенькие,  лоснящиеся  обои,
скособоченную  вешалку  -  все  не  доходили  руки   ею   заняться,   за
покарябанный паркет пола.
   Ночной гость, однако, поступил более чем странно. Он хлопнул в ладоши
и как-то вдруг сразу съежился, оплыл, точно под одеждой  у  него  вместо
тела были воздушные шарики, и вот сейчас их проткнули  иглой.  Лицо  его
сморщилось и растаяло в воздухе, пиджак и брюки плавно опустились  вниз,
и спустя мгновение ничего, кроме груды одежды, от мужичка  не  осталось.
Но одежда, однако же, странно и неприятно  колыхалась,  словно  под  нею
все-таки было что-то.  И  вот  -  что-то  выползло  из-под  тряпок.  Это
оказались тараканы. Рыжие наглые твари, сотни тараканов, тысячи.  Всякие
- и шустрая, с маковое зернышко, молодежь, и  огромные,  едва  ли  не  с
вишню, ветераны. Деловито  расползаясь  по  всем  углам,  они  держались
уверенно, как хозяева.
   Настя ненавидела тараканов и боялась их, пожалуй, больше чем крыс или
грабителей. Но, опять же странность, она не завизжала, не  хлопнулась  в
обморок (что изредка с нею бывало), а спокойно и вместе с  тем  обречено
направилась в кухню. Не зажигая света, наощупь достала из  шкафчика  под
мойкой баллончик "Рейда" и  вернулась  в  коридор  -  пшикать.  Уныло  и
упорно, точно и не веря в действенность средства,  и  не  позволяя  себе
опустить руки. А горку  одежды,  покрывающую  поношенные  ботинки  сорок
второго размера, она даже и не замечала.
   Петрушко резко приподнялся на локте,  глотнул  ночного  воздуха.  Все
исчезло - и оккупанты-тараканы, и ботинки, и печальная Настя.  Приснится
же такое! Поневоле скажешь "блин", хотя того же Лешку упорно отучаешь от
подобного словесного мусора.
   Вокруг  был  шатер,  пропахший  дымом  костра,  такой  привычный   за
последние дни, такой реальный. Там, за плотной тканью, висела над землей
ночь, храпели стреноженные кони, чуть  слышно  перекликались  у  костров
"бдящие", это внутренняя цепь, а еще дальше, у подножья холма, затаилась
внешняя,  "тиал-гинтаму",  проще  говоря,  боевое  охранение.  Птица  не
пролетит, мышь не пролезет... за таракана, правда, ручаться нельзя.
   Бедная! Как же она там одна... Петрушко внезапно  понял,  что  больше
всего на свете хочет туда, чтобы прижаться к ее теплому,  родному  телу,
прикоснуться  к  волосам,  поцеловать  ямочку  под   ключицей...   Волна
бесполезной, неизрасходованной нежности поднялась в нем  -  и  схлынула,
как и всякая волна. Утешить, обнять, гладить упругую кожу, ощущать возле
своего  уха  ее  прерывистое,  жаркое  дыхание...  Увы,  все  это   пока
недоступно. По астралу этого не передать. Хорошо  хоть  вообще  возможна
эта  связь  -   зыбкая,   ненадежная,   многоступенчатая.   Миал-Тмингу,
сухонький, пожилой "Посвященный", передает  его  слова  Вестнику  Аламу.
Это, как он говорит, легко, если все  внутри  одного  Круга.  Вот  Аламу
проткнуть силой своего духа Тонкий Вихрь уже гораздо сложнее. А там,  на
Земле, его  слова  ловит  Гена  и  звонит  с  мобильника  Насте.  Голос,
возможно, слегка и искажен, но чего  взять  с  наших  телефонных  линий?
Много и не поговоришь, буквально несколько фраз. "Привет! Много говорить
не могу, тут к автомату очередь... Да, напал  на  след...  продвигаемся.
Откуда? Из Керженца, и мне сейчас бежать на обратную электричку. У  тебя
все путем? Если чего, Юрику  звони.  Ну  давай,  родная!  Люблю,  целую,
жду..." И короткие гудки - ей. А ему - волны в  серебряной  чаше,  почти
такой же, как у Гены, и расплывается бородатое лицо Алама,  и  массирует
виски  усталый  Миал-Тмингу.  Больше  пары  минут  он  не   выдерживает.
Слабенький маг... Собственно, даже и не маг, а "хаграно", ученик. "Я  не
волшебник, я только учусь". Конечно, уже  лет  тридцать  Миал-Тмингу  не
учится, с тех пор, как сбежал из Тхарана, до  глубины  души  потрясенный
единянской  проповедью.  Не  то  что  Алам,  дослужившийся  до  Великого
Посвящения. Что характерно  -  оба  терпеть  не  могут  вспоминать  свою
прежнюю, тхаранскую жизнь. Оба презирают магическое искусство, обращаясь
к нему лишь по крайней необходимости.  Миал-Тмингу,  похоже,  не  верит,
будто общаться Вик-Тору с женой - такая уж насущная необходимость.  "Все
просто, - говорит он наставительно, -  благочестивый  муж  отправился  в
поход, благочестивая жена сидит в  горнице  и  ждет,  и  молит  Единого.
Обычное дело... ни к чему вам эти разговоры. Уж не обижайся, Вик-Тору, а
странные вы,  люди  из  Железного...  Может,  и  Единый  в  вашем  Круге
воплотился, и все знание вам дано, не то что нам, кусочками, а вот же  -
простых вещей не разумеете".
   Он вновь лег, накрылся шерстяной накидкой. Бесполезно - сна все равно
ни в одном глазу. На смену сгинувшим  в  подсознании  тараканам  явились
привычные уже мысли - тяжелые, шершавые... Лешка... Легко было  говорить
Насте "продвигаемся" - а шут его знает, чем все на  деле  кончится.  Ну,
да, продвигаемся, с каждым днем все ближе к замку  Айн-Лиуси.  Может,  к
завтрашнему вечеру и выйдем. А потом? Сколько  придется  штурмовать  эту
твердыню? Тем более, как? Хандара - это же  легкая  кавалерия,  ни  тебе
осадных орудий, ни пушек. Какие пушки... тут баллиста считается вершиной
технической мысли. Может, под стенами полгода придется провести... а тем
временем Лешка... а Лешку... Да,  Виктор  Михайлович  понимал  -  Хайяар
вовсе не собирался губить ребенка. Но то  Хайяар,  а  то  князь  Диу,  о
котором за пять  дней  пути  уже  довелось  наслушаться  всяких  ужасов.
Крестьяне в селах, где они останавливались запастись  питьевой  водой  и
продуктами, прямо-таки серели лицами при  одном  лишь  упоминании  этого
имени. Мало кто вообще отваживался говорить, но все-таки  говорили...  И
оборотень он, князь Диу, огнедышащим змеем оборачивается, и упырь, кровь
сосет... детскую кровь, между прочим. И бессмертный  он,  ни  огнем,  ни
железом его не взять, и злые  духи  ему  служат...  Да,  разумеется,  на
девяносто девять процентов это фольклор, сказки - но каким же гадом надо
быть, чтобы породить подобный фольклор!
   Интересно, как все-таки Илси-Тнаури собирается брать  замок?  Сколько
вчера с ним  проговорили,  а  ясности  -  ноль.  Пороха  тут  не  знают,
соответственно, о саперном деле понятие начисто  отсутствует.  Надеяться
найти подземный ход в замок - глупо. Наверняка  он  есть,  и,  возможно,
даже не один, но отыскать их невозможно. Местные крестьяне, ясное  дело,
ничего такого не знают, и знать не могут - в противном случае князь  Диу
был бы полным  дураком.  Перебежчик  из  замка?  Откуда  он,  интересно,
возьмется? Или... или у воеводы Илси-Тнаури  есть  там,  в  замке,  свои
люди? Но ни о чем таком улыбчивый служака не говорил.
   Вообще с Илси-Тнаури было легко - примерно так же,  как  с  государем
Айлва. Нормальный мужик, типичный  офицер,  в  меру  насмешлив,  в  меру
невоздержан на язык... и неглуп,  весьма  неглуп.  Похоже,  несмотря  на
общую дикость, все-таки какое-то понятие о тактике и стратегии  у  людей
тут имеется. Илси-Тнаури любил поговорить на теоретические темы. Правда,
Петрушко не считал себя особым специалистом  в  военном  деле.  Пехотное
училище не в счет, сразу после выпуска была беседа с обаятельным майором
- и работать по полученной специальности не довелось... а в  органах  он
занимался отнюдь не армейскими вопросами. Хотя,  конечно,  умные  книжки
читать приходилось, военные мемуары опять же... Илси-Тнаури слушал жадно
и многое, видимо, мотал на ус. Однако подкрепить теорию  практикой  пока
не довелось - путь был на удивление мирный. Видимо, весть о пятитысячной
хандаре  распространялась  со  скоростью  звука,  и  всякая   шушера   -
придорожные разбойники,  забредающие  сюда  племена  кочевников,  отряды
местных владетельных кассаров - спешили  на  всякий  случай  убраться  с
дороги. Оно и понятно - заурядное по земным меркам войсковое  соединение
здесь, видимо, понимается как вся королевская конница,  вся  королевская
рать...
   Он так погрузился в мысли,  что  не  сразу  различил  шорох.  Слабый,
осторожный... Может, все-таки  мышь?  Так,  интересная  мышка-норушка...
Вернее, наружка. Ведь снаружи суетятся... вроде  бы  пытаются  разрезать
ткань шатра. Очень, очень интересно! Рука  сама  потянулась  к  костяной
рукояти кинжала. Только ведь кромешная тьма... а зажигать масляную лампу
долго и сложно... Может, и зря он отказался от слуги. Но уж больно  дико
было наблюдать, как  офицерам  носили  воду  для  омовения,  подставляли
спину, дабы легче вскочить в седло,  и  только  что  пяток  на  ночь  не
чесали. Виктор Михайлович очень такого не любил - еще со времен училища.
Поэтому на предложение Илси-Тнаури он ответил  ледяной  улыбкой.  Теперь
вот придется надеяться лишь на себя. Ну да ничего, в  свое  время  учили
работать в темноте. И пускай сия наука помнится смутно, но все же...
   Петрушко отбросил накидку и присел, готовясь встретить ночного гостя.
Мысль закричать и тем поднять тревогу он тут же отмел. Уж  если  кому-то
он потребовался, надо раскрутить это дело до логического конца.  Значит,
нельзя спугнуть.
   Судя по дыханию, работал кто-то один. Что ж, уже легче. Может, даже и
удастся  скрутить,  если  только  самбо  не  полностью  выветрилось   из
отягощенных высокими думами мозгов. А магии  бояться  нечего,  еще  Алам
говорил, вешая ему на грудь  маленькую,  с  палец  величиной  деревянную
рыбку. Знак, который носят все  единяне.  То  есть,  можно  сказать,  за
своего приняли, хотя от предложения просветиться путем схождения в  воду
Петрушко на всякий случай отказался. "Дело, понимаете ли, ответственное,
обмозговать бы... взвесить...  не  будем  спешить,  хорошо?"  Во  всяком
случае,  по  уверениям  Вестника,  деревянная  рыбка   ослабляла   любую
враждебную магию.
   Наконец  усилия  того,  сопящего  снаружи,  увенчались  успехом.   Он
прорезал достаточно большое прямоугольное отверстие, из которого  сейчас
же потянуло горьким травяным ветром, и  появился  даже  кусочек  неба  -
черного, но все же не настолько, как тягучая тьма в шатре. Потом на фоне
неба появилась голова.
   Ну-ну... Петрушко еще заранее скатал шерстяную накидку так, чтобы она
изображала завернувшегося  человека,  видящего  светлые  сны  о  далеком
доме... а сам стоял сбоку, в расслабленной  позе.  Этой  расслабленности
его в секции с большим трудом обучили. Кинжал он пока сунул  за  пояс  -
дай Бог обойтись без кровопролития.
   И вот гибкая черная фигура по-кошачьи юркнула внутрь. Склонилась  над
накидкой, примерилась - и рука с чем-то острым резко нырнула вниз.
   Петрушко, задержав дыхание, прыгнул на звук. Звуков-то все равно было
достаточно. И тело, как выяснилось вскоре, неплохо помнило давние уроки.
Прыжок на спину, болевой захват шеи,  переворот  на  спину.  К  счастью,
противник оказался отнюдь не  медведеподобным.  Ни  с  того  ни  в  сего
вспомнился контролер в троллейбусе. Того бы он не  завалил...  по  таким
бугаям лишь бомжи-Семецкие работают.
   - Дернешься, зарежу, -  спокойно  сообщил  Виктор  Михайлович,  левой
рукой удерживая в захвате шею, а правой поднося  узкое  лезвие  к  горлу
пленника.
   - Режь сейчас, - отчаянно булькая, отозвался  тот.  Судя  по  голосу,
совсем молодой.
   - Нет уж, - сообщил Петрушко, - у нас так  не  принято.  Сперва  надо
ознакомить общественность, провести дознание, чтобы все согласно закона.
   И он оглушительно заорал - первое,  что  пришло  в  голову:  "Рота  -
подъем!" От волнения даже забыв перейти на олларский.
   Вскоре в шатре сделалось тесно от людей и дымно от множества факелов.
12.
 
   - Что, прямо вот сразу? - голос князя так и  лучился  чем-то,  только
Митька не понимал, чем. Не то медом, не то ядом... или и  то,  и  другое
вместе, в одной чашке. Сам  князь  стоял  шагах  в  десяти  от  кассара,
безоружный, улыбающийся.
   - А чего тянуть? - пожал плечами Харт-ла-Гир. -  По-моему,  пожил  ты
уже достаточно, пора и в нижние пещеры, змей кормить.
   - Может, сперва пообедаем? Сегодня  у  меня  как  раз  змеиное  мясо,
тушеное с овощами. Или,  по  старой  памяти,  предпочтешь  заплесневелую
лепешку?  Наверное,  у  меня  найдется,  если  хорошенько  поискать.   А
развлечься, кстати, не желаешь? Имеется большой выбор юных и пылких...
   Кассар ни слова не говоря прыгнул, на миг силуэт его  расплылся  -  и
сразу же он оказался возле князя,  проткнул  мечом...  к  несчастью,  не
владетеля Тмерского, а всего лишь  душный  воздух.  Сам  ла-мау,  как-то
вдруг очутившийся у него  за  спиной,  снисходительно  похлопал  его  по
плечу.
   - Я смотрю, мало чему тебя  научили.  Бездарен  ты,  братец.  А  ведь
возился с тобой старина Хайяар,  возился...  да  что  с  него  взять,  с
толстолобого...  Мужик   он   и   есть   мужик,   никакого,   понимаешь,
благородства, никакой тонкости.
   - Пасть захлопни, предатель! -  сумрачно  бросил  Харт-ла-Гир,  вновь
оборачиваясь к князю.
   - Ну вот, я же говорю: чувствуется школа. Ты вот  сам  посуди,  разве
это мыслимо: чтобы кассар в обучение к мужику  пошел?  Высокие,  небось,
животы от смеха надорвали, с небес подсматривая.
   - Господин мой Хайяар благородный человек, - вскинулся  кассар.  -  И
сын благородного.
   - Угу, только от навоза отмыться не успел... Его  отец  землю  пахал,
пока не подсуетился и не выпросил свободу и титул... хотя, как  и  любой
мужик,  заслуживал  изрядных  палок.  Нет,  дорогой  мой,   так   быстро
благородными не становятся... Вот посмотри на меня... Род  мой  известен
полторы тысячи лет, упомянут в Желтых Свитках. Да  хотя  бы  и  на  себя
посмотри.  Захудалые  вы,  конечно,  Гиры,  но  лет   триста,   пожалуй,
наскребете... наскребешь то есть.
   На кассара было страшно смотреть. Вены на лбу его  вздулись,  к  лицу
прилила кровь, и он молча и резко рубанул мечом.
   - Ну вот, - секундой спустя сокрушенно проворчал князь, - сговорились
вы сегодня все, что ли? Халат мне весь  попортили,  теперь  на  швейника
тратиться... как не стыдно?
   - Кто говорит о стыде? - плюнул ему под ноги Харт-ла-Гир. - Предатель
Тхарана, предатель государя? Уж не ты  ли,  мерзавец,  собрался  продать
этого мальчика людям Хниа-Луаму, начальнику государевой Тайной Палаты? И
ведь почти успел... кораблю-то недолго оставалось плыть,  особенно  если
духов ветра в паруса запрячь... Уж не они  ли,  лазоревые  воины,  стоят
сейчас лагерем в полудне пути от твоего замка и ждут лишь сигнала,  дабы
прийти и получить свое?  А  кто,  интересно,  посылал  свиток  изменнику
Айлва-ла-мош-Кеурами, предлагая дружбу, золото и руку с мечом,  лишь  бы
тебя не трогали его хандары? Кто клялся  в  любви  к  Единому  и  честил
Высоких Господ наших?
   - Я гляжу, ты многое унюхал, щенок... - задумчиво произнес  князь.  -
Все такой же шустрый, все такой же глупый... Ничего-то ты не понял, да и
где уж... Ну и чего  ты  хочешь?  Чтобы  я  объяснял  какому-то  жалкому
ублюдку всю глубину моих планов? Не дождешься!  Давай  лучше  решим  вот
что: как именно тебе умереть? Сегодня так и так  устраиваем  казнь,  вот
этого дурня казним, - махнул он рукой в сторону тяжело дышавшего  Синто.
- Так объединять вас, или по отдельности? Как тебе муравьиная  яма?  Или
лучше в кипятке сварить? Какие будут пожелания?
   Кассар неожиданно расслабился, уперся острием меча в пол и  задумчиво
взглянул на князя.
   - Я многое унюхал, - согласился он вполголоса. - И не так уж это было
сложно. Ты, видимо, совсем обнаглел, князь, ты уже никого не  боишься  -
ни Тхарана, ни государя, ни гнева Высоких Господ.  Ты  даже  не  прячешь
следов. Надеешься на Господина мрака?
   - Почему бы и нет? - Диу-ла-мау-Тмер с недовольным видом  разглядывал
дыры на халате. - Тиура-Гьянни-Лоу меня пока что не подводил. Мы, видишь
ли, нужны друг другу.
   - Что ж, - кивнул кассар, - очень скоро ты уже перестанешь  быть  ему
полезным. Какая польза от тени? Ведь я и  в  самом  деле  убью  тебя,  и
никакие прислуживающие духи не помогут.  И  знаешь  почему?  Ты  слишком
много суетишься, владетель Тмерский. Ты всегда пытаешься обогнать судьбу
хотя бы на полшага... И тебе это удается, и ты все больше удаляешься  от
того единственного места, где тебе надлежит  быть,  чтобы  оставаться  в
единстве с Сущим. Ты удалился уже настолько, что покинул область жизни и
шагаешь теперь в долине смертной. Ты уже сошел  в  свои  нижние  пещеры,
только сам не видишь этого... не желаешь  видеть.  Я  сказал,  что  убью
тебя, и я действительно убью, но я лишь сделаю явным то,  что  на  самом
деле давно уже случилось. Заключая завет с Господином мрака, разве ты не
знал, какой будет плата?
   Митька, не спуская с него глаз, подобрался поближе  к  Синто.  Искоса
взглянул на князя - но тому сейчас явно