е  будет
этой воли - и без толку мечи, стрелы, броня, без толку золото и кони,  а
Слова Силы уж тем более без толку.
   - Вообще-то у нас говорят: на Бога надейся, а  сам  не  плошай.  -  В
груди  вдруг  открылась  сосущая  пустота.  Показалось,  что  в  комнате
невероятно душно,  несмотря  на  открытые  ставни.  Запахи  ночных  трав
сделались вдруг приторными, как в аптеке.
   - Тоже верно, - согласился Вестник. - Поэтому не волнуйся,  Вик-Тору,
лошади будут, и будут воины... много воинов. Тебе хватит пяти  тысяч?  -
спросил он, пряча в бороде усмешку.
   - А не многовато ли? - поднял брови Виктор Михайлович. - Зачем  такая
толпа-то?
   - Не толпа, - строго пояснил Алам, - а хандара. Понимай разницу.
   Петрушко мысленно присвистнул. Хандарой здесь называлось нечто  вроде
дивизии.
   - За день можно узнать многое, - продолжал Алам, - мы и узнали.  Твой
сын сейчас в замке Айн-Лиуси,  в  руках  у  дакассара  Диу-ла-мау-Тмера.
Дакассар - пожалуй, сильнейший тхаранский маг, Глубинное Посвящение,  он
входит в Собрание Старцев, носит черный плащ...
   - Черный плащ? - удивился Петрушко. - Это что-то означает?
   - Это очень много что означает, - сухо  сказал  Алам.  -  В  Собрание
Старцев входят пятеро - белый плащ, синий, лиловый, зеленый... и черный.
И хотя вождем считается носитель белого плаща, Иргру-Йаро, но у  черного
власти ничуть не меньше. Ему покровительствует  очень  сильный  демон...
самый страшный демон нашего Круга.
   - Ну-ну, - закусил губу Виктор Михайлович. - Знакомое дело, Политбюро
это у нас называется. Генсек и серый кардинал... только у вас он черный.
   - Волею Единого, - улыбнулся Алам, - скоро у нас не будет  ни  белых,
ни черных, ни синих... Тхаран доживает последние свои дни. Мышца Единого
сокрушает верящих идолам.
   - Все это, конечно, здорово, Вестник, -  согласился  Петрушко,  -  но
давайте ближе к делу. Далеко этот самый замок?
   - Смотря откуда...  Отсюда,  от  Кхермат-Лназу,  по  торговой  дороге
месяца два для пеших, недели три для конных. Но есть и иные пути...  они
труднее, но короче. Если Единый пошлет вам отблеск Своей силы, тогда  за
неделю доберетесь.
   - А Он пошлет? - прищурился Петрушко.
   - Думаю, пошлет, - невозмутимо  откликнулся  Алам.  -  Айн-Лиуси  все
равно брать надо. Это ворота на юг, во внутренний  Оллар.  Сейчас  замок
запирает все дороги, держит все окрестные земли на двести тианну вокруг.
Замок огромен и неприступен, его стены более ста локтей высоты. Вдобавок
еще колдовские ловушки... Наши войска... ну, то есть сарграмские войска,
движутся сейчас гораздо восточнее, в пустынных степях. Огибают Айн-Лиуси
по широкой дуге.  Им  навстречу  олларский  государь  Айяру-ла-мош-Ойгру
ведет свои колонны. Он не ждет наступления с севера,  целиком  полагаясь
на мощь дакассара Тмера. Поэтому мы  в  любом  случае  будем  штурмовать
замок. Штурмовать двумя хандарами, с севера и с  запада.  Ты  пойдешь  с
северной хандарой, ее поведет брат Илси-Тнаури, он опытный воин и сердце
его всецело отдано Единому. Обе хандары должны подойти  к  стенам  почти
одновременно. Кто окажется там раньше - пока неведомо.
   - Когда  мы  отправляемся  в  путь?  -  деловито  осведомился  Виктор
Михайлович. - Очевидно, тянуть нет никакого резона...
   - Спешат когда ящериц ловят, - гулко рассмеялся  Алам.  -  Угомонись,
Вик-Тору. Днем раньше, днем позже - мало что  изменит.  Твоему  мальчику
пока ничего не грозит. Видимо, маги его  потому  и  увезли  туда,  чтобы
защитить вернее... от нас, должно быть. Боятся они нас. Гляди - по всему
южному Оллару идет на нас охота,  наших  братьев  режут,  вешают,  жгут,
живыми закапывают в землю - и все равно боятся.  Так  что  пока  дитя  в
безопасности. Вот чтобы с ним чего не случилось во время  штурма,  нужно
позаботиться, и мы это сделаем. А  завтра  выступать  рано.  Завтра  ты,
Вик-Тору, с государем встретишься,  с  Айлва-ла-мош-Кеурами.  Ему  очень
интересно пообщаться с человеком из другого Круга.
   - А уж мне-то как интересно, - изобразил восхищение Петрушко. - Шутка
ли сказать, впервые с высочайшей особой встречусь. У нас, знаете ли,  их
маловато.
   -  Зря  шутишь,  Вик-Тору.  -  Алам   взглянул   на   него   как   на
первоклассника,  заслужившего  двойку.  -  Государь  удерживает  мир  от
распада, от поглощения последней тьмой, и потому надлежит  почитать  его
служение. Впрочем, ты  действительно  очень  отличаешься  от  нас  и  не
понимаешь очевидного. Я вижу, ты хочешь о чем-то спросить?
   - Да, Вестник, - Петрушко нервно облизнул губы. -  У  меня  есть  еще
вопрос... вернее, просьба. Вот когда мы общались с вами по астралу... по
вихрю этому самому... Гена говорил вашим голосом.  А  можно  ли  сделать
как-нибудь так, чтобы голос был не ваш, а, например, мой?
   - А почему нет? - пожал плечами Алам. - Думаешь, мне трудно  говорить
твоим голосом так, чтобы никто не отличил? Только на что это тебе?
   - Да понимаете, - слегка замялся Петрушко,  -  жена...  Она  ведь  не
знает ничего, думает, что я ищу сына в одном из  наших  городов...  и  я
обещал ей звонить, чтобы не волновалась.  Впрочем,  вы  не  знаете,  что
такое телефон...
   - Это уже не столь важно, - заметил Алам. - Я понял, что тебе  нужно.
Мы сквозь Тонкий Вихрь протягиваем нить к Ген-Нау, я повторяю твои слова
твоим голосом, Ген-Нау произносит эти  же  слова  в  этот  самый  ваш...
теле-фонау... и беспокойство покидает сердце твоей жены. Ладно, сделаем.
   Нет, внезапно понял Виктор Михайлович, вовсе не так уж здесь душно.
   - А сейчас ты пойдешь спать, - решительно подытожил Алам.  -  Ступай,
братья тебя проводят...
 
26. 
 
   Когда темнота понемногу начала рассеиваться и появились под  верхними
щелями два светлых прямоугольника, Митька понял - что-то не так.  Что-то
происходит наверху, о  чем  здесь,  в  трюме,  оставалось  лишь  гадать.
Толстые доски почти не пропускали звук, но все-таки  ему  казалось,  что
там, на палубе, кричат. К привычным уже ударам волн о  борта  прибавился
дробный стук - то ли топот сотен ног, то  ли  железный  молот  судорожно
лупит по наковальне. А может, стучат друг о друга клинки.
   Крысы благоразумно спрятались где-то за бочками и не показывали носа.
За ночь Митька успел уже убедиться, что их тут, в трюме, немало.  Однако
вели они себя смирно, не кусались  -  лишь  время  от  времени  тыкались
острыми мордочками то в бедро, то  в  щеку.  Правда,  они  и  не  думали
перегрызать веревки, но так и нечем пока было их соблазнять.
   Шебуршились они громко, затихая лишь когда Митька покрикивал на  них,
да еще когда, с трудом поднявшись, отошел  к  дальней  стене  -  отлить.
Митька даже подумал, что эта их суетня неспроста. Ну зачем так суматошно
пищать, носиться во  тьме  взад-вперед?  Видать,  крысы  что-то  заранее
почуяли. Только вот что?
   Может,  шторм,  рифы,  кораблекрушение?  Митька  хмыкнул.  Все   это,
конечно, здорово и прямо  как  в  приключенческих  фильмах,  только  вот
тонуть ему совершенно неинтересно. Тем более  когда  наметилась  все  же
какая-никакая, а надежда.
   Нет, волны вроде бы не такие и мощные, и неслышно, чтобы ветер как-то
уж особенно бесился. И еще свет...  Чем  дальше,  тем  ярче  становились
световые пятна от щелей, и значит, там, наверху, солнце. А разве  бывает
солнце, когда шторм?
   Он шикнул на крыс. Те своей возней мешали  слушать.  Но  только  и  в
минуты затишья ничего нельзя было понять. Да, кричат, да, что-то стучит.
Вроде бы звон - металлом о металл. И еще - горько, густо потянуло дымом.
Ну вот только пожара не хватало, тревожно подумал Митька. Ведь  запросто
сгоришь тут, заживо. И никто не придет, не вытащит.  Ну,  может,  сперва
задохнешься, все не так больно... Блин, ну почему ему так не  везет?  За
что, за какую вину? Да, Единый, все правильно,  на  Земле  он  вел  себя
отвратительно, но ведь тут-то все искупил -  в  десять  раз,  в  сто,  в
тысячу! Неужели мало? Ну пусть еще, но не гореть же?  При  одной  только
мысли об этом  скрутило  желудок,  и  все  съеденное  вчера  вывернулось
зловонной жижей.
   Мама... Она никогда не узнает, как умер ее сын - в ядовитом  дыму,  в
пламени, на чужом корабле, в чужом  мире...  Может,  и  хорошо,  что  не
узнает. Пускай она живет и надеется... а  вот  у  самого  Митьки  совсем
никакой надежды не осталось. Дым с каждой минутой становится все гуще, и
откуда-то сверху ползет плотным невидимым одеялом жар -  не  такой,  что
бывает от солнца, а хуже, гаже. Противно будет помирать в жгучей тьме.
   Впрочем, тьмы заметно поубавилось.  Ага,  с  резким  лязгом  откинули
крышку люка. Сейчас же густое желтое облако ворвалось внутрь, а вместе с
этим облаком... Митька что есть силы открыл  глаза  -  и  сейчас  же  их
защипало едким дымом.
   - Глаза прикрой, дурень, ослепнешь!
   Такой  родной,  такой  знакомый  голос.  Резкий  свист  клинка  -   и
стягивающая локти веревка шлепнулась на  пол,  распавшись  на  несколько
мелких обрубков. Точно змееныши, оставленные матерью в гнезде...
   ...Он еще видел, как кассар обвязывает его тело толстым канатом,  как
кидает куда-то вверх просмоленный конец и  чья-то  рука  ловит  его.  Он
видел, щуря глаза от дыма, как кассар взвился в воздух,  одним  прыжком,
казалось, преодолев все отделяющее от люка пространство.  Он  видел  это
все - но точно чужими глазами, точно пущенное  с  замедленной  скоростью
кино. Понимать происходящее уже  не  было  сил.  И  когда  мощный  рывок
выдернул его из наполненного дымом трюма,  когда  в  лицо  ему  брызнуло
утреннее,  еще  не  успевшее  озвереть  солнце,   в   голове   крутилась
единственная мысль: "крыс жалко... сгорят". А потом и вовсе  уже  мыслей
не было, и ничего не было - только кислая обморочная дурнота, а  за  ней
тьма.
   Тьма, впрочем, вскоре утянулась. В лицо ему  кто-то  тонкой  струйкой
лил холодную воду, голова болела, и перед глазами все плыло,  но  здесь,
на палубе, уже можно было дышать, здесь не было дыма,  хотя  по-прежнему
тянуло гарью. А еще здесь можно было открыть глаза.
   Первым, кого он увидел, оказался, однако, вовсе  не  кассар.  Хьясси,
сосредоточенно наклонясь над ним, осторожно лил  из  вытянутого  кувшина
воду. Руки и ноги у мальчишки были расцарапаны, а левая  щека  запачкана
копотью.
   - Ты?! - выдохнул Митька и ничего не смог  с  собой  поделать.  Слезы
хлынули стремительно, словно до того таились,  ждали  команды.  Горячие,
соленые слезы, их нельзя было удержать, да и не хотелось  удерживать,  и
плевать, что он плачет как малыш, да еще при  младшем,  и  плевать,  что
здесь  кассар,  и  вообще  -  плевать.  Все  вдруг  сделалось  мелким  и
незначащим, и в  то  же  время  все  имело  громаднейшее  значение,  все
открылось каким-то глубинным, невероятным смыслом, заиграло  как  солнце
после дождя, или утром, в саду, на капельках росы.
   - Будет реветь-то, - недовольно бросил  кассар.  -  Не  до  того  нам
сейчас. Встать можешь?
   Митька осторожно поднялся. Пятка болела по-зверски, но все-таки  ноги
его держали.
   Солнце, еще более яркое, чем в степи, заливало все вокруг - и палубу,
и желтые паруса, и широкую, бурлящую поверхность реки. Все-таки река, не
море - вот, если приглядеться, по обеим сторонам виден  туманный  берег.
Но далеко, у самого горизонта. Где же это?
   - Тханлао, - ответил сзади кассар. - И течением нас несет на  восток,
прямо в  гостеприимный  град  Ойла-Иллур,  где  ждут  уже  нас  пыточные
подвалы. Правда, не доплывем.
   - Почему? - прохрипел Митька отвыкшими от речи губами.
   - А вот, - Харт-ла-Гир махнул ладонью вперед, прямо по курсу. Там, на
пределе видимости, что-то темнело. - Ждут нас, боевая галера  государева
флота. Триста  гребцов,  четыре  паруса,  сотня  мечников,  само  собой,
большие айманские луки, они бьют на полтианну. И точно такая  же  сзади.
Видишь, Митика, с каким почетом тебя везли?
   - Кто? - растерянно выдохнул он.
   - Да вон эти, - небрежно повел рукой кассар. - Добрые  единяне.  Ишь,
уже и не таятся, в Ойла-Иллур как к себе домой плавают. Думают, все  уже
куплено...
   И только тут Митька увидел.
   Тела. Скрюченные, изрубленные, и не успевшая засохнуть кровь  темными
пятнами  расплывается  на  одежде.  Кое-кто  сжимает  мертвыми  пальцами
бесполезные клинки, а местами оружие  раскидано  на  гладких,  тщательно
надраенных досках палубы. Кинжалы, боевые  топорики,  сабли  -  подбирай
охапками.
   Их было не менее двух десятков - кто  в  боевом,  сверкающем  медными
пластинами  доспехе,  кто  в  обычной  одежде.  Митька  потерянно  обвел
взглядом палубу. Все молодые, крепкие мужики.
   - Да, - опустил ему ладонь на плечо кассар. - Неприятная  работа,  но
что поделаешь. Их тут больше было,  просто  этих  уже  некогда  за  борт
скидывать. В трюме зерно загорелось, мы и побежали тебя искать, пока  не
испекся...
   - Это вы? Их всех?
   - Ну да, а что? Кое-кто из этих, - Харт-ла-Гир  презрительно  сплюнул
за борт, - и впрямь умеет держать в руках меч. То есть, умел... Но  и  я
тоже умею. Здесь-то просто, Митика, самое главное было попасть на  борт.
И прямо скажу, без  этого  мальца,  -  он  ласково  потрепал  по  голове
подошедшего Хьясси, - все оказалось бы куда сложнее. Но это  все  потом,
давай сперва  с  тобой  разберемся.  Ты  присядь,  а  то  шатаешься  как
тростинка. Что они тебе сделали?
   - Да так, - проглотил слюну Митька, - пустяки. Ногу  обожгли,  пятку.
Чем-то раскаленным, только я не видел. Но  я  все  равно  ничего  им  не
рассказал про вас, - торопливо добавил он.
   - Да хоть бы и рассказал, - вяло отмахнулся  кассар,  -  разницы  уже
никакой. Так...  -  его  пальцы,  ставшие  вдруг  неожиданно  мягкими  и
осторожными, ощупывали пострадавшую ногу. - Ничего, жить будешь. Поболит
и перестанет, а до кости они не добрались. Сейчас...
   Скосив глаза, Митька  наблюдал,  как  из  мешочка,  прикрепленного  к
поясу, он достал щепоть какого-то серого порошка и  равномерно  рассыпал
по обожженной коже. Потом сел рядом на корточки, наклонился,  плюнул  на
рану - и аккуратно  растер  порошок  слюной.  Поводил  сверху  ладонями,
беззвучно пошептал что-то.
   - Завтра пройдет, - наконец  сообщил  он,  поднимаясь.  -  Дожить  бы
только до завтра... Ты сиди пока, не шевелись, береги  свою  драгоценную
пятку. А я пока схожу вниз, посмотрю, что там с пожаром делается.
   И Харт-ла-Гир ловким, неуловимым  каким-то  движением  перескочил  на
другой край палубы, откинул крышку люка  -  не  того,  откуда  вытягивал
Митьку, другого, дальнего. Ругнулся сквозь  зубы  -  и  нырнул  туда,  в
вырвавшиеся ему навстречу темные клубы дыма.
   - Сильно болит? - участливо спросил Хьясси, присаживаясь рядом.
   - Да  не  особо,  -  соврал  Митька.  -  Но  это  вообще...  Как  все
получилось-то? Давай, рассказывай, пока он там возится.
   - А чего рассказывать-то? - пожал плечами Хьясси. Только  тут  Митька
обратил внимание, что на мальчишке -  млоэ,  причем  из  дорогой  ткани,
украшенной серебряной вышивкой  и  зеленой  окантовкой.  Такое  рабы  не
носят, да и мало кто из свободных... Богатый купец, чиновник,  кассар  -
те могут нарядить отпрыска. Только ткань почему-то была мокрой.
   - Все рассказывай!  -  решительно  сказал  Митька.  -  Вот  как  меня
схватили на конюшне - все, что потом было.
   - А я видел, как тебя схватили, - грустно улыбнулся  Хьясси.  -  Меня
господин вслед за тобой выставил, велел сходить тебе помочь. Только я не
сразу пошел, я сперва немножко  послушал  под  дверью...  Он,  господин,
оказывается, решил меня продать этому... ну, на постоялый двор. Мне  так
обидно стало, я и побежал тебе рассказать... а там вижу, тебя уже крутят
и в мешок суют. А потом лошадей вывели по двор, мешок поперек седла -  и
погнали куда-то. Я сразу наверх, к господину... Ой, что там было...
   Хьясси судорожно вздохнул, откинул прядь волос со лба.
   - Он  же  хозяину  бороду  всю  вырвал,  ногами  его  топтал!  А  как
ругался... У нас в квартале гончаров так никто не умеет, и в деревне так
не умеют... Грозился весь постоялый двор сжечь... Но  не  сжег,  схватил
Уголька, меня впереди себя - и следом... Два дня гнали,  и  ночью  тоже,
почти и не слезали - только чтобы по-быстрому перекусить, и все такое...
   - Как Уголек-то выдержал? - удивился Митька.
   - А господин ему в ухо что-то шептал  такое...  Наверное,  заклинания
идольские, - боязливо  передернул  плечами  Хьясси.  -  И  как  он  путь
находил? Они ж не по дороге мчали, а напрямик через  степь,  в  траве...
Там же никаких следов не видно.  А  он  гнал,  будто  точно  знал,  куда
надо... И так два дня, пока до берега не  доскакали.  А  доскакали  -  и
видим, как корабли отходят. Три  корабля,  а  господин  сразу  сказал  -
Митика на среднем, а другие - это охрана.
   - И что же вы  дальше?  -  казалось,  Митька  слушал  приключенческую
повесть, до конца еще не веря, что все это и впрямь было.
   - А дальше мы следом, вдоль берега... Три дня, да... А потом... Потом
Уголек умер. Прямо на ходу, знаешь... Дернулся вдруг, замедлил шаг - и у
него колени подломились. Господин едва успел меня на руки подхватить,  и
Уголек упал. Захрипел, заржал так  жалобно  -  и  все,  затих.  Господин
сказал, сердце не выдержало.
   - И вы что же, пешком дальше?
   - Недолго,  -  успокоил  его  Хьясси.  -  Нас  потом  конный  разъезд
остановил. Все такие важные, с  государевыми  повязками,  с  копьями.  А
господин их перебил за минуту. Даже меч не  доставал,  голыми  руками...
Прыгнул одному сзади за спину, сбросил  с  седла,  потом  уже  других...
Связал и оставил в траве, а сам на одного коня,  меня  на  другого  -  и
дальше погнали.
   - Ты что же, умеешь верхом ездить? - удивился Митька.
   - Конечно, -  недоуменно  ответил  Хьясси.  -  У  нас  все  мальчишки
умеют... А тем более у дедушки в деревне. Только там кони не  такие,  не
кассарские... Там их в  телеги  запрягают,  мешки  возить,  бревна...  А
кассарские кони норовистые, но господин ему пошептал, и  он  ничего,  не
лягался, не сбрасывал. И мы догнали корабли, и даже немножко опередили.
   - Во дела, - зачаровано выдохнул Митька. -  Жалко,  меня  с  вами  не
было.
   И тут же рассмеялся своей глупости.
   - А потом господин придумал,  как  попасть  на  корабль,  -  деловито
продолжал Хьясси. - Вот это мне дал, - указал от  пальцем  на  роскошное
млоэ, - и велел плыть на середину реки, как раз за  поворотом,  там  она
изгибалась... ну, и барахтаться, вроде как тону. Как раз средний корабль
чтобы в этот момент вышел, и меня там увидели. Я так и сделал.
   - А если бы потонул? - строго спросил Митька.
   - Потонул? Но я же умею плавать!  -  гордо  ответил  Хьясси.  -  Что,
побарахтаться трудно, покричать? Да и вода теплая, ногу не сведет...  Не
то что в горных речках. Мне папа рассказывал... - он  коротко  вздохнул,
будто разом потерял весь воздух. - В общем, меня заметили,  засуетились,
стали вытаскивать.  -  Ну  а  почему  они  вообще  тебя  стали  спасать?
Подумаешь, пацан какой-то тонет.
   - Так на мне ведь одежа богатая, это ж видно,  -  терпеливо  объяснил
Хьясси. - Раба, ясное дело, вытягивать бы не стали. А  так  понадеялись,
что отблагодарят.
   Он вновь затих, обвел  взглядом  мертвые  тела.  Да  уж,  присвистнул
Митька, отблагодарили так отблагодарили...
   - И что же ты им сказал, когда тебя вытащили?
   - А господин мне заранее велел, что говорить. Будто  я  сын  местного
старосты, и убежал с ребятами на лодке кататься, а лодка была дырявая  и
потонула, и они все, ну, ребята, потонули, один я выплыл... Ну,  плакал,
что накажут... Лицо-то все равно мокрое, не видно, настоящие ли слезы...
А пока они вокруг меня суетились, господин под водой до корабля доплыл и
как-то на борт забрался, а потом что-то  такое  зажег  в  трюме,  и  все
забегали, закричали, всем не до меня  стало...  А  он  тогда  на  палубу
выскочил и начал с ними драться. Ну и вот... Сам видишь.  Я  никогда  не
думал,  что  человек  так  драться  умеет.  Наверное,