в
этот, как его, Нариу-Лейома, на родину кассара?  И  что  там  ждет  его?
Здесь-то, в Ойла-Иллур, по крайней мере все уже  было  известно.  А  что
случится с ним в родовой усадьбе? Здесь хозяин все-таки нуждался в нем -
и уборка, за конями ухаживать, и за покупками. А там, небось, полон  дом
рабов, его  приставят  куда-нибудь,  кассар  о  нем  и  не  вспомнит,  и
подчиняться  придется  какому-нибудь  управителю  или  надсмотрщику.  По
рассказам здешних ребят, это поганое дело, особенно если управитель  сам
в рабском звании ходит. Такие жалости не знают, замордуют и  работой,  и
пороть будут так, что кассарские розги банным веником  покажутся.  Хотя,
может, и не в Нариу-Лейома? Там ведь  Харту-ла-Гиру  придется  со  своим
начальством объясняться, почему самовольно службу  оставил.  А  впрочем,
что толку ломать голову? Оно когда еще будет, а главное - что происходит
сейчас.
   А что происходит сейчас?  Вроде  все  тихо,  и  чего  кассар  всякими
опасностями пугал? Никаких тут бандитов, никаких стражников, тишина. Ход
по-прежнему широкий, стены далеко. Свет факела проникает шагов на  пять,
и то до стен не доходит. Ничего себе  подземные  ходы  здесь  делают!  С
размахом!  И  ведь  никаких  экскаваторов,  никаких   бурилок.   Вершина
технической мысли - лопата. И то чаще всего деревянная. Сталь тут металл
дорогой, чуть ли не как серебро. И ведь прорыли!  Небось,  тысячи  рабов
ради этого угробили. А может, это естественная  пещера?  Но  тогда  ведь
должны быть всякие сталактиты, сталагмиты - Митька что-то такое когда-то
читал. Или по географии было? По любому - нехилая пещерка.
   Стоп, а это еще кто?
   Свет факела, метнувшись, выхватил из темноты странное создание. Вроде
как толстый червяк, только длиной больше локтя. Нагло торчит на пути, не
боится ни света, ни шагов. Так... У  червяка,  оказывается,  под  брюхом
полно лапок. И не червяк это, выходит, а  какая-то  сороконожка.  Только
таких огромных не бывает... там, на Земле. А здесь, выходит, бывают?  Ни
фига себе! Интересно, а не  ядовитая  ли  она?  Сейчас  вот  вцепится  в
щиколотку...
   Митька опасливо обогнул подземное создание. Сороконожка, впрочем,  не
выказывала агрессивных намерений, ей, похоже, плевать было на  вторжение
пришельцев сверху.
   На всякий случай он взглянул  на  коней.  Те  оставались  спокойными,
немедленной угрозы вроде бы не ждали. А звать кассара для  зоологической
консультации Митька благоразумно не стал. Просто пошел дальше.
   ...Время здесь текло как-то странно. То Митьке казалось, что идут они
уже много часов, то вечернее бегство по городским улицам  представлялось
чем-то совсем недавним. Как ориентироваться? Часов  нет.  Разве  что  по
усталости, та непрестанно накапливалась в теле.  Ноги  чем  дальше,  тем
сильнее ныли, перед глазами пульсировали темные точки - будто  кружилась
стая мелких мошек. Безумно хотелось сесть на пол, а еще лучше - отойти к
стене, привалиться к ней, склонить голову  на  грудь.  Может,  попросить
кассара об отдыхе? В конце концом, есть же такое слово  -  привал.  Надо
сделать привал, сколько можно мерить шагами подземелье?  Только  лошадей
замучаешь. А что, разумно. В  крайнем  случае,  Харт-ла-Гир  отвесит  за
дерзость затрещину, а большего здесь опасаться нечего. Правда, потом, на
поверхности, все это ему наверняка отольется. А, фигня! Его и  так  ждет
нехилая порка за сегодняшние художества. Митька  не  обольщался  на  сей
счет, кассар вовсе не отменил наказания, лишь отложил "на потом",  чтобы
"в спокойной обстановке"... А ведь рано или поздно спокойная  обстановка
будет, не вечно же им тайными ходами пробираться.
   Он остановился, намереваясь дождаться кассара  и  поплакаться  насчет
усталости - как вдруг спокойно шагавший Уголек дернулся, коротко заржал,
уши его  задвигались  точно  локаторы.  Митьке  пришлось  со  всей  силы
навалиться на повод, чтобы удержать его от безрассудного бегства вперед.
Шедшая сзади Искра тоже забеспокоилась, судорожно задышала.
   - Митика, стой! - ударил в спину тревожный  голос  кассара.  -  Держи
коней, факел подними повыше.
   Митька обернулся на звук. Харт-ла-Гир стоял  на  полусогнутых  ногах,
повернувшись лицом назад. Копье он держал обеими руками,  левой  ладонью
ближе к наконечнику.
   - Похоже, сейчас будут гости, - процедил он сквозь зубы. - Митика, не
бойся, не беги. Твоя  задача  -  унять  лошадей,  а  уж  с  остальным  я
управлюсь. В крайнем случае, если и спереди полезут,  ткнешь  факелом  в
морду, это хорошо действует... поначалу.
   Митька не понял, чьи морды  упомянул  кассар,  но  на  всякий  случай
перехватил факел поудобнее. Страшно пока не было - скорее, била  нервная
дрожь, как перед годовой контрольной по алгебре. Он прерывисто  вздохнул
и приготовился ждать.
   ...Тварь возникла внезапно - точно вылепилась из черноты.  Митька  не
услышал ни звука шагов, ни дыхания. Просто вдруг  появилась  на  границе
света и тьмы - огромная, рыжевато-серая, размером если и не с  человека,
то с крупного пса. Длинное плотное тело поддерживали неожиданно короткие
лапы, красноватые глаза поблескивали  с  нехорошим  интересом,  а  узкая
морда ощерилась полной желтоватых  клыков  пастью.  Широкие  уши  слегка
заострялись кверху. От нее исходило тяжелое, одуряющее зловоние,  словно
тварь только что побывала в выгребной яме.
   Лошади тонко заржали, дернулись, и Митька всем своим телом  повис  на
поводьях, удерживая их  от  бегства.  Ему  страшно  мешал  факел,  из-за
которого  свободной  оставалась  лишь  одна  рука.   Уголек   вроде   бы
успокоился, но оставалась еще Искра  -  ошалевшая,  косящая  выпученными
глазами. С ней-то как справиться?
   Кассар между тем  действовал  быстро  и,  как  неожиданно  показалось
Митьке, даже с каким-то веселым азартом. Он скользнул вперед,  навстречу
взметнувшейся в воздух твари - и его копье, брошенное в раскрытую  пасть
под  точным,  выверенным  углом,  вышло  у  зверюги  из  затылка.  Легко
уворачиваясь от когтистых лап,  он  встретил  мечом  движение  длинного,
толщиной едва ли не в руку хвоста, затем шагнул вперед, вырвал копье  из
глотки чудовища и, отступив пару на шагов, молча смотрел на  дергающуюся
в  предсмертных  конвульсиях  тушу.  Зверюга  умирала  тяжело,  исходила
высоким,  на  пределе  слышимости,   свистом   вперемешку   с   утробным
бульканьем. В конце концов она затихла, распластавшись на пыльном полу.
   - Теперь немного подождем, - проговорил, наконец, Харт-ла-Гир, утирая
ладонью лоб. - Хорошо, если она была одна,  но  чаще  всего  они  бродят
стаями. Одну, как видишь, завалить недолго, но когда их много, да к тому
же с разных сторон... Тогда ни в чем нельзя быть уверенным.
   - Господин, -  подал  голос  Митька,  -  а  что  это  за  зверь?  Как
называется? У нас... на севере, -  он  нервно  усмехнулся,  -  такие  не
водятся.
   Кассар мрачно усмехнулся.
   - Какая тебе разница? Ты вообще слишком любопытен,  мальчик.  Похоже,
тебе придется напомнить, что раб не смеет открывать  рот  иначе  как  по
приказу господина.
   Митька, однако, не съежился от страха, как это  непременно  случилось
бы с  ним  еще  неделю  назад.  Здесь,  в  странном  подземелье,  где  в
трепещущем свете  факелов  еще  слегка  подергивалось  убитое  чудовище,
хозяйские угрозы вдруг показались ему мелкими и даже слегка смешными.
   - Да, господин, вы там, наверху, меня отлупите, - кивнул он. - Что я,
не знаю, что ли? Заслужил, да. Только почему вы не хотите ответить,  про
эту... - он указал факелом на мертвую тварь. - Секреты, что ли, какие-то
государственные?
   Смотреть  на  кассара  было  забавно.  Похоже,  на  краткий  миг   он
растерялся. Однако быстро взял себя в руки.
   - Идиот... Ну надо же, нашел время бунтовать. Да сейчас сюда,  может,
этих сотня набежит, и от нас с тобой даже костей не останется.
   - А все-таки? - упорствовал Митька.  Его  охватило  какое-то  веселое
возбуждение. Он знал, что дерзость обойдется ему как  минимум  в  лишний
десяток прутьев, но  сейчас  это  было  совершенно  неважно.  Зачем  ему
название зверюги, он сам не знал,  но  почему-то  хотелось  настоять  на
своем. Тем более, если кассар прав... Если действительно  набежит  стая,
от которой не отбиться - где тогда  окажутся  все  хозяйские  угрозы?  А
умирать  -  так  хоть  человеком,  а  не  имуществом,  которому  цена  -
пятнадцать огримов.
   - Митика,  -  неожиданно  спокойно  ответил  Харт-ла-Гир,  -  как  ты
думаешь, что мне сейчас важнее: ждать новой атаки или удовлетворять твое
дурацкое любопытство? Поговорим наверху, если, конечно, останемся  живы.
А пока пойми одно - если я не отвечаю, значит, ответы для  тебя  опасны.
Все, поговорили. Теперь заткнись и смотри за лошадьми.
 
4. 
 
   Сейчас, шагая по узкому туннелю вслед за Семецким, Виктор  Михайлович
уже сомневался, стоило ли самолично спускаться в эти мрачные, Бог  весть
когда  заброшенные  катакомбы.  Второй  час  они  шли  по  нескончаемым,
перетекающим друг в друга ходам, и нервный  свет  фонаря  выхватывал  из
темноты все одно и то же - грубые серые стены, неровные, нависающие  над
головой своды, каменную крошку под ногами. Всюду камень, серый камень...
И, само собой, следы дурного общества. От рисунков, наскальных  надписей
и самодеятельных стихов до признаний в любви  и  спартаковских  речевок.
Здесь явно постаралось не одно поколение молодежи. Правда, как разъяснил
консультант по спелеологии, сейчас  под  землю  спускаются  редко,  есть
немало других развлечений, а когда-то, лет  пятнадцать  назад,  москвичи
бродили толпами. Местные власти, скрипя зубами, терпели  безобразия,  но
порой, озлясь, взрывали  в  пещерах  входы-выходы,  и  делали  это,  как
всегда, по-идиотски. В итоге беспокойная молодежь,  без  всякого  на  то
основания именующая себя спелеологами, снова проникала вниз, только  вот
с каждым административным порывом в пещерах становилось  все  опаснее  -
взрывы тревожили  старые,  не  особо  крепкие  стены  и  своды,  изредка
случались обвалы, к счастью, до сих пор обходилось без  жертв.  Если  не
считать таковыми несколько случаев, когда люди здесь бесследно исчезали.
   Петрушко зябко поежился, думая о нависающих над головой тысячах  тонн
мертвой  породы.  Все  же  в  этих  фанатах-спелеологах  сидит  какая-то
мазохистская запятая. Нет бы байдарка, альпинизм, лыжи - но лезть  сюда,
в мрачное подземелье, где всего-то и есть, что  мертвые  сырые  камни...
Теперь он лучше понимал, зачем Магистр проводит свои странные ритуалы  в
пещерах.  Не  одной  только  безопасности  ради  -   сама   душа   здесь
пропитывается тьмой, раскрывается ей навстречу.
   Семецкий чуть приостановился, обернулся:
   - Идешь, Михалыч? Все в порядке?
   - А то, - улыбнулся Петрушко, понимая, что Юра вряд ли разглядит  его
улыбку, слишком далеко, да и фонарь он установил в  режим  максимального
рассеяния. - Что же вы, ребята, меня за хилого старичка  держите?  Сидел
бы, мол, на печи... в кабинете, рисовал бы бумаги...  списки  на  премию
там всякие...
   - Преувеличиваешь, - спокойно возразил Семецкий.  -  Просто  не  вижу
смысла.  Нижегородцы  ребята  толковые,  в  сущности,  они  бы  и   сами
справились.  Так  нет,  и  вы  с  Геной  полезли,  и  Лариса   Сергеевна
просилась... Детство у вас у всех в одном месте играет.
   - Детство не  детство,  а  сидя  все  время  в  кабинете,  разучишься
работать. - Петрушко одернул рукав комбинезона - великоват оказался,  да
где уж было в последний момент размер подбирать... -  Может,  мне  здесь
лучше думается. Душа, знаешь ли, пропитывается  тьмой,  лучше  начинаешь
представлять психологию наших "объектов".
   - Ну, это на любителя, - хмыкнул  Семецкий.  -  Мне  тьма,  напротив,
навевает мысли о светлом. Например,  о  светлом  "ярпиве".  А  вообще-то
ничего наши орлы нижегородские  здесь  не  накопают.  Раньше  надо  было
суетиться, в позапрошлом году,  Магистр  тогда  особо  и  не  таился.  А
сейчас-то что? Ну отчитаемся о выполнении плана проверок... и толку?
   - Да, не таился Магистр, - мягко откликнулся Петрушко. -  Вот  потому
мы его очень  хорошо  и  напугали.  Натравили  и  налоговую,  и  СЭС,  и
ментов... Он же не дурак, он понял, что сам по себе  кирпич  не  падает,
особенно когда люди отказываются брать взятки. Вот и стережется  теперь,
дует на воду. Пожалуй, тут мы слегка переборщили. Лучше бы эти  взяточки
принять, а то  за  неподкупностью  как  бы  не  разглядел  он  глубинное
бурение...
   - Да брось ты, перестраховщик... Заподозри он влияние  конторы,  стал
бы такую бешеную активность разворачивать, и всего за месяц?  Ты  глянь,
реанимировал "Белое пламя", лекции по клубам читает, набирает людей,  да
и за "Воинами" его ушки просвечивают, "Тропой" этой Таволгин вертит, его
левая рука. А может, и правая.
   - Увы, пока все законно. - Петрушко собрался было сплюнуть на пол, но
все же постеснялся. - Рано еще брать его за задницу. Сам же  говоришь  -
читают лекции, даже до медитаций начального цикла не дошли.  Магии  пока
ноль. Пострадавших ноль. Так что ты, похоже, прав - незачем ему  пока  в
пещеры спускаться. Посмотрим, что будет к зиме. - Он  перехватил  фонарь
левой рукой и поправил сползающую на глаза каску. - Да,  кстати.  Что  у
нас с этим парнишкой, Владиславом Чашкиным? Работает?
   - Да вроде бы, - кивнул Семецкий.  -  Я  его  к  Буркину  устроил,  в
электротехнический   отдел   хозуправления.   Буркин   говорит,    пацан
небезнадежен. Руки хорошие, голова, в общем, тоже не ватой  набита,  так
что когда дурь выветрится, будет толк. Эх, зря ты, Михалыч, запретил его
в "Тропу" запустить. Это ж такой уникальный случай  -  абсолютно  чистый
объект,  никакие  ихние  сенсы  ничего  не  заподозрят,  потому  что   и
подозревать нечего. А мы бы его,  скажем,  раз  в  неделю  просвечивали,
глядишь, скоро и настоящий  компромат  на  Таволгина  нарыли  бы.  Тоже,
блин... Наставник Волкобой, щенячий  хвост.  И  ведь  за  чистую  монету
принимают, уроды.
   - Нельзя, Юрик, - сухо произнес Петрушко. - И ты  это  не  хуже  меня
понимаешь. Грязно слишком. Одно дело послать своего  агента,  который  и
знает, на что идет, и подготовлен, а вот  руками  зеленого  пацанья  жар
загребать... Чем мы тогда лучше дуболомов из Минобороны?  Да  и  схарчат
его эти воины, в куклу превратят.
   - Все так, Михалыч, все так,  -  терпеливо  закивал  Семецкий.  -  Но
агента ведь нельзя, ясное дело,  раскусят  они  агента  на  счет  "раз".
Телепаты у Магистра имеются, про  гипнотизеров  я  уж  и  не  говорю,  а
ставить агенту защиту - значит, публично же и засветиться. Сломать  нашу
стенку они не сломают, но сам факт... И более того, как бы  не  устроили
нам двойную игру, с этих  станется.  Я  понимаю,  надо  чистыми  руками.
Разделяю, принимаю, потому и из "двойки" в свое время ушел. Просто можно
ведь посмотреть на дело и с оперативных позиций... можно ведь обеспечить
парнишке стопроцентное силовое прикрытие. В конце концов, нам всего-то и
надо, чтобы после первого цикла семинаров он,  скажем,  завещал  "Тропе"
свою долю квартиры...  Блин,  какой  из  этого  можно  сделать  процесс!
Конфетка! Супер! В итоге Владик и  при  своем  останется,  и  немерянную
компенсацию  за  моральный  ущерб  поимеет,  ну,  может,  месяцок-другой
придется потом в хорошем санатории подлечиться... так  это  же  легко...
Ладно-ладно, я пошутил. Все, начальник, молчу.
   - Короче, - подытожил Петрушко,  -  ты  его  не  трогай.  Пусть  себе
провода паяет, а в грязи ковыряться - это наше с тобой дело.
   Впереди показалось бледное пятнышко света, и вскоре возле укосовского
начальства нарисовался один из нижегородцев, небритый и ехидный Болотов.
   - Ну что, Сусанин? - едва ли не  хором  поинтересовались  Петрушко  с
Семецким. - Каковы успехи?
   - Вы таки будете смеяться, Михалычи, - сообщил Сашка  Болотов,  -  но
аномалия тут  действительно  есть.  Сто  процентов  не  дам,  но  больше
восьмидесяти точно. Характерный рисунок поля, рамка как надо крутится. И
Гошан тоже подтверждает, он попробовал даже волну туда послать, так  его
нехило прошибло, пришлось коньяком отпаивать.
   -  Но-но!  -  грозно  воздел  руки  Семецкий.  -  Вы  там  не   очень
увлекайтесь... Еще не хватало тащить по этим штрекам пьяную тушу. Далеко
эта ваша... аномалия?
   - Было бы далеко, стал бы я за вами бегать,  -  рассмеялся  Сашка.  -
Метров   пятьдесят   примерно.   Геннадий   Александрович    уже    там,
принюхивается... своими методами.
   - Ну тогда пошли, - скомандовал Петрушко. - Впервые в жизни посмотрю,
как размыкают пространство.
   ...Это, однако, оказалось не слишком интересно. В  отличие  от  Гены,
нижегородцы не жгли странных  свечей  и  не  произносили  заклинаний.  В
небольшом гроте, где их рамки начали вращаться с  чудовищной  скоростью,
не обнаружилось ничего особенного. Такой же серый камень, как  и  всюду,
такая же каменная крошка на полу, такая же изморозь на потолке. Они сюда
едва-едва  и  вместились.  И  что,  за  этими  стенками   скрыты   некие
пространства? Верилось с трудом. Ведь не компьютерная же игра, где Лешка
нажимал клавишу пробела - и в лабиринте стенка уезжала со своего  места,
являя игроку неисхоженные еще коридоры? Слишком это было бы просто.
   - Ну что, отцы-командиры? -  обернулся  к  ним  веселый,  похожий  на
объевшегося сметаной кота Болотов. - Можно приступать к вскрытию?
   - Давай, - кивнул Семецкий. - Рули.
   Второй нижегородец, молчаливый  Гоша  Травников,  вынул  из  кожаного
рюкзачка  нечто,  смахивающее  на  медицинский  пластырь.  Он   принялся
равномерно лепить на стенку кусочки этого "нечто", глухо ворча себе  под
нос, что материал дорог, покупается на свои кровные, и вообще, наверное,
ничего не получится, зряшный  расход...  Сашка  Болотов,  не  вступая  с
коллегой в спор, дождался, когда вся  стена  окажется  покрыта  клочками
пластыря, потом оба  нижегородца  уперлись  ладонями  в  сырой  щербатый
камень, напряглись - и разом коротко выдохнули.
   "Неужели собираются стенку ломать?" - с трудом удержался  от  усмешки
Виктор Михайлович. В конце концов,  нижегородцы  знали,  что  делают.  В
сопроводительной справке говорилось,  что  эти  двое  -  стихийные  маги
удивительной силы, причем сами об этом не подозревающие. Не  подозревали
они, конечно, и ни о каком УКОСе, думая,  что  сотрудничают  с  закрытым
оборонным НИИ. У себя в Нижнем  оба  работали  инженерами  в  издыхающей
госконторе и рады были всякой  возможности  подкалымить.  Вышли  на  них
через тамошнего кадровика,  которому  Вязник  тоже  скормил  "оборонную"
версию. Ребята поначалу  слегка  удивлялись,  но  после  привыкли  и  не
задавали излишних вопросов. Если они о чем  и  догадывались,  то  уж  во
всяком случае не трепались - эти вещи всегда  проверялись  тщательно.  И
потому их даром выявлять пространственные аномалии генерал Вязник иногда
пользовался.
   ...Стенка, однако же, и не  думала  поддаваться  их  усилиям.  Вместо
этого белые кусочки  пластыря  засветились  мутным,  жидким  светом.  По
Сашкиному короткому сигналу все выключили фонари,  но  нахлынувшая  тьма
тут же и отступала, побежденная бледным сиянием, более всего смахивающим
на бледный утренний туман. Постепенно этим туманом заволокло весь  грот,
пропали стены, пропали пол с потолком, вокруг не осталось ничего,  кроме
неяркого света.
   - Ну все, готов котенок, -  донесся  сквозь  молочное  сияние  Сашкин
голос.  -  Не  такая   уж   и   сложная   полость   оказалась.   Сейчас,
отцы-командиры, мы подсветку уберем.
   И действительно, туман постепенно начал таять, редеть,  сворачиваться
гаснущими хлопьями. Вскоре пришлось вновь зажечь  фонари  -  и  Петрушко
неслышно  присвистнул.  Там,  где  еще  недавно  господствовал  каменный
монолит,  сейчас  приглашающе  чернел  широкий  туннель,  по  нему,   не
пригибаясь, мог бы идти не только  Виктор  Михайлович,  но  и  массивный
Семецкий, которого однажды в автобусе обозвали "шкафообразной гориллой".