ки  и  недооценивать  Стражу  не
стоит. Магистр не врет, рассказывая, что замыкает пещеры во время  своих
обрядов. Значит, кто-то все же суется, и вряд ли случайные люди  -  ради
них не стоило бы тратить столько живой силы, обошлись бы  и  простейшими
средствами. Что полтора года он сидел как мышь, не высовываясь из  норки
- тоже правда, Хайяар уже успел порасспросить нескольких его помощников,
и добиться их искренности было нетрудно. Другой вопрос, в  чем  причина.
Он мог ведь и просто не поделиться с кем-то из здешних сильных  людей  и
опасаться мести. То, что его вызывали н а беседу в Тайную Палату (пускай
здесь она и называется ФСБ), ничуть этому  не  противоречит,  у  сильных
людей бывают сильные связи, и давить жадного Магистра госбезопасностью -
вполне разумный  ход.  В  конце  концов,  будь  все  иначе  -  господина
Сухорукова нипочем бы оттуда не выпустили.  Что  в  здешних  законах  ни
слова не говорится  про  магию  -  пустяк,  если  страже  надо  человека
посадить, она посадит, при чем тут вообще законы? Так делается всюду, во
всех Кругах, при любой власти, как бы она ни называлась.
   Хайяар улыбнулся и, по-прежнему не зажигая света,  зашагал  прочь  по
извилистому  туннелю.  Пока  можно   не   пригибаться,   высота   вполне
достаточная, а вот дальше придется довольно долго ползти... Нет,  пещеру
придется  обрабатывать,  обязательно!  Прожигать   нормальные   ходы   в
человеческий рост, убирать стены, из-за которых приходится пока петлять,
кое-где надо будет укрепить готовые обрушиться своды. Зато потом,  когда
все вообще закончится, когда Тхаран обоснуется в Древесном Круге, пещеру
взорвут. Все правильно, лишние следы ни к чему. Достигнув чужого берега,
сломай мост, учит мудрость Тхау.
 
*** 
 
   Так-так, а это еще что? Похоже, гости? Хайяар остановился, вживаясь в
замершее пространство. Стены не мешали ему видеть, слух  достигал  самых
далеких закоулков, и всеми нервами своими он ловил напряженное  ожидание
пещеры. Стихийные духи там, в своем слое, тоже почуяли  что-то  и  сонно
зашевелились, а уж  их  движение  прозевать  трудно.  Да,  действительно
гости! Пока еще далеко, наверху, у  самого  входа.  Сколько  их...  Ого!
Пятеро спускаются, трое остались на  поверхности.  И,  похоже,  вниз  не
собираются. Значит, ждут остальных, караулят.  Интересно...  На  обычных
здешних бездельников-туристов непохоже,  те  повалили  бы  всем  скопом.
Хорошо он успел замкнуть грот, где  устроена  площадка  Перехода,  да  и
ближайшие к ней туннели.
   Возвращаться теперь незачем. То есть, конечно, с гостями он по любому
не столкнется, выходов в пещере много, и они свободны... пока.  Но  если
остается хоть мельчайший шанс, что это не туристы... А кто?  Неужели  та
самая Стража, которую так боится Магистр?
   Вот и посмотрим. Послушаем...
 
3. 
 
   - Ну, Митика, выводи лошадей. Пора!
   Харт-ла-Гир  стоял  во  дворе,  одетый  в  свою  излюбленную  зеленую
безрукавку, по-здешнему, "тсао". На поясе у него висел меч,  за  спиной,
на кожаном ремне - не слишком длинное, но толстое копье.  Все  остальные
вещи были в двух больших сумках, пристегнутых к конским седлам.
   В небе уже растаял багровый, похожий на вишневое  варенье  закат,  на
темно-синем бархате вовсю перемигивались холодные,  насмешливые  звезды.
Дневная жара сменилась легким, осторожным ветерком.
   - Да, кстати, - добавил кассар, когда Митька, держа коней под  уздцы,
вывел их на двор, - возьми!
   Он кинул Митьке какую-то тряпку, тот поймал на лету.
   - Оденься, - хмуро велел Харт-ла-Гир. - Сейчас не время скаредничать,
и кто знает, когда еще мы будем ночевать под крышей.
   Тряпка оказалась чем-то вроде мешка с прорезями для головы и рук.  Не
то черная, не  то  темно-синяя  -  сейчас,  когда  сумерки  стремительно
прорастали в ночь, цвет уже не разобрать.
   Митька поспешил облачиться в это  "млоэ"  -  обычную  здешнюю  одежду
бедноты и рабов, чьи хозяева не доводят экономию до крайности.  Конечно,
по большому счету тряпка она и есть тряпка. Там, в  нормальном  мире,  в
Москве, Митька гляделся бы в ней  огородным  пугалом,  но  здесь  и  это
хорошо. Ткань оказалась плотная,  грубой  выделки,  края  млоэ  доходили
Митьке до середины бедер, а в дырку для  головы  вполне  пролезла  бы  и
бычья шея. Все-таки лучше, чем ничего...
   - Воздадим прощальные слова  духам  этого  дома,  -  деловито  сказал
Харт-ла-Гир. - Я уже поговорил со священной змеей миангу-хин-аалагу,  но
есть и другие бестелесные  покровители,  они  были  милостивы  к  нам  и
заслуживают благодарности. Слушай внимательно и тихо повторяй  за  мной.
Тебе придется хорошенько это запомнить, чтобы при случае мог  произнести
самостоятельно.
   Он начал говорить что-то нараспев, и  Митька,  старательно  повторяя,
ничего не понимал. На здешний язык нисколько  не  похоже,  и  он  сейчас
произносил совершенно бессмысленные звуки.
   К счастью,  прощание  с  духами  оказалось  недолгим.  Кассар  пропел
заключительную фразу, подошел к извертевшейся Искре и легко, точно и  не
был ранен, вскочил в седло.
   - Ну что, запомнил слова?
   - Не-а, - Митька честно помотал головой. - Я  ничего  не  понял.  Это
по-какому?
   - Ясно... - негромко протянул кассар. - Значит,  старый  язык  ты  не
получил... Что ж, может, и правильно... Это древний язык южного  Оллара,
уже больше тысячи лет на нем никто не говорит, но заклинания,  обрядовые
слова, проклятия, благословения - делаются на нем. Тебе придется кое-что
выучить, иначе попадешь  впросак.  Надеюсь,  ты  в  состоянии  запомнить
десяток-другой выражений?
   Митька хмуро кивнул, думая о своей  тройке  по  английскому.  А  ведь
запомнит, куда он денется... если что, кассар мигом освежит ему память.
   - Теперь Дэгу с цепи спусти. Жалко пса, пропадет небось. Но и с собой
не возьмешь...Может, из соседей кто  приютит.  Ладно,  готов?  Ну,  бери
Уголька в поводу - и пошли. Митька, погладив  напоследок  хмурую,  будто
все понявшую псину, развел  створки  ворот.  Ну  что  ж,  прощай,  улица
Ткачей. Больше он ее не  увидит.  Митька  чувствовал:  кончается  первый
кусок его здешней жизни, и начинается что-то новое. Может,  еще  хуже  и
страшнее - но другое. От этого сделалось сразу и тревожно, и  весело,  и
грустно - как тогда, в порту, глядя на огромные белые паруса.
 
*** 
 
   Сумерки  жили  недолго  -  когда   выходили   со   двора,   на   фоне
чернильно-синего неба еще можно было различить силуэты домов и деревьев,
а уже спустя несколько минут все погрузилось  в  плотную,  густую  тьму.
Лишь звезды вверху, как следует разгоревшись, напоминали о том, что есть
в мире и свет. Есть - но слишком далеко и высоко.
   Звезды располагались причудливыми узорами.  Ничего  общего  с  земным
небом - ни ковша Большой Медведицы, ни Кассиопеи, ни Лебедя, ни  Орла  -
всех тех созвездий, что когда-то маленькому  Митьке  показывал  отец.  В
деревне Хвостовке, где жила баба Катя и куда отец привозил его на  лето,
звезды были такие же огромные, яркие - будто разноцветные  фонарики  или
фигурные леденцы. И еще, в отличие от здешнего  неба,  там  был  Млечный
Путь. Отец брал его за руку, они выходили  тихой  деревенской  улицей  в
поле, и вскоре не оставалось ничего, кроме травы под ногами и звезд  над
головой. Отец  рассказывал,  какие  бывают  созвездия,  почему  они  так
называются, какие с ними связаны греческие мифы.
   Так было до третьего класса - а после  в  Хвостовку  уже  не  ездили.
Поначалу мать раздраженным тоном говорила, что не его это  ума  дело,  а
потом Митька подслушал,  как  она  плакалась  по  телефону  тете  Свете.
Оказалось, у отца есть и другая семья,  мымра  Людка  и  две  малолетние
девчонки-близнецы. Сперва Митька приставал к матери,  чтобы  дала  новый
отцовский адрес, потом, повзрослев, перестал. Все равно  ведь  не  даст,
одни только крики да слезы. И вообще, на кой этот папа сдался,  если  за
пять лет ни разу не позвонил, не встретил где-нибудь на  улице.  Значит,
сын ему больше не нужен, так чего же напрашиваться? Пускай ублажает свою
мымру Людку... и этих, сестренок. И плевать, что было заросшее  клевером
поле, едва заметная кайма леса  у  горизонта  -  и  усыпанное  звездными
льдинками небо.
   ...Уголек  прерывисто  дышал  над  ухом,  мягко  ступая  копытами  по
глинистой дороге. Казалось, он тоже понимал:  шуметь  сейчас  нельзя.  А
может, и в самом деле понимал - Харт-ла-Гир не раз говорил,  что  лошади
не глупее людей, только у них ум иначе устроен. Не хуже и  не  лучше,  а
просто по-другому. Конечно, услышь Митька такое  раньше,  в  Москве,  он
лишь усмехнулся бы. Всем известно, что у животных разума нет,  только  у
человека. Но вдруг здесь, в Олларе,  иначе?  Тут  и  маги  настоящие,  и
звезды другие, так почему бы и лошадям не обладать умом?
   Да что же это все-таки за мир? Другая планета?  Ну,  если  судить  по
звездам,   похоже.   Неземные   звезды,   совсем   чужие.   Параллельное
пространство - а почему бы и нет? А, махнул он рукой, все равно ведь  не
узнаешь. Пока кто-нибудь не разъяснит.  Например,  какой-нибудь  здешний
мудрец  или  маг.  А  что,  вдруг  удастся  когда-нибудь  встретиться  с
настоящим магом? Правда, после того, что  случилось  на  площади,  возле
храма Итре-у-Лгами, разговаривать с бородатыми плащеносцами не хотелось.
Если они тут все такие...
   Может, рассказать все хозяину? Про Землю, про Измайловский парк,  про
морщинистого лысого колдуна... Собственно,  что  ему  мешает?  В  худшем
случае заработает еще одну порку - ну так это ж не смертельно,  к  этому
он привык... почти. Ну, обзовет его кассар психом и придурком -  так  он
все равно только и знает, что обзываться. Зато, может,  что-то  полезное
удастся выяснить.
   А вот действительно ли кассар верит, что Митька  -  северный  варвар?
Может, его шутка про упавшего с белой Звезды - не такая уж и  шутка?  По
правде говоря, Харт-ла-Гир ведет себя как-то странно. Казалось бы, он  -
такой же дикарь, как и все в этом древнем  дикарском  мире.  Как  и  все
вокруг, темный, верит во всяких там богов и богинь,  в  духов,  демонов.
Гадкой змеюке молится, молочком ублажает, чтобы не прогневалась.  Как  и
все вокруг - жестокий, чуть что, хватается за прут,  дрессирует  Митьку,
воспитывает образцово-показательного раба. Но вот если задуматься... Что
ему важнее - чтобы Митька пользу в хозяйстве  приносил,  или  чтобы  вел
себя как раб? Пожалуй, второе. Иначе давно бы уже  его  продал  и  купил
кого-нибудь другого, кто и с лошадьми как следует  умеет  обходиться,  и
готовить, и убирать... Митьку-то всему этому он сам учил,  не  гнушался,
хотя по всем кассарским понятиям это западло...  попрание  чести  и  все
такое. Кассар частенько разговаривает с  ним,  рассказывает  про  всякие
здешние дела... и как рассказывает - долго,  подробно,  точно  экскурсию
ведет. А если разобраться, зачем рабу лекции читать? И так знать должен.
А если не знает - ну и пес с ним, его дело - вкалывать  на  господина  и
поменьше думать. Нет, что-то здесь неспроста. Или Харту-ла-Гиру  чего-то
от него, Митьки,  нужно,  или  боится  он  чего-то,  или  подозревает...
Рискнуть? Да, пожалуй, надо бы.
   - Господин! Я вот хотел вам сказать... Я на самом деле не с севера...
и не варвар...
   Митькин шепот выплеснулся в вязкую темноту и, похоже,  растворился  в
ней, не достигнув ушей кассара.  По  крайней  мере,  тот  долго  молчал.
Наконец обернулся и раздраженно бросил:
   - Идиот, нашел время! Заткни  пасть  и  не  отставай.  Все  разговоры
потом.
   Ну что ж, потом так потом. Но  интересно  -  он,  похоже,  ничуть  не
удивился Митькиному признанию.
   Кстати, а куда они вообще идут? Во тьме ориентироваться было  трудно,
тем более, то  и  дело  они  куда-то  сворачивали,  но  все-таки  Митьке
казалось,  что  главные  городские  ворота  совсем  в  другой   стороне.
Ворота... Он чуть не хлопнул себя ладонью по лбу. Действительно,  идиот!
Ворота же плотно закрыты на ночь и, как объяснял  ему  когда-то  кассар,
открываются  они  после  захода  солнца  не  иначе,   как   по   личному
распоряжению начальника городской стражи. А  этот  начальничек  вряд  ли
распорядится открыть. Он, скорее,  о  чем-то  другом  распорядится  -  о
таком, что и представить жутко.
   Но Харт-ла-Гир уверенно  правит  куда-то...  Значит,  есть  и  другие
пути?
   Наконец, когда Митька уже изнывал  от  напряжения,  кассар  остановил
Искру.
   - Ты здесь, Митика? Сейчас начнется самое трудное. Подойди сюда.
   Харт-ла-Гир, оказывается, уже спешился. Он стоял возле неопределенных
размеров каменного строения, теряющегося во мраке. За его спиной  черным
пятном выделялась огромная, широкая дверь. Даже не дверь - ворота.  Кони
пройдут свободно. Только  вот  огромный  амбарный  замок,  едва  заметно
поблескивающий в лучах звезд...
   - Слушай внимательно. Сейчас я постараюсь открыть дорогу. Ты  пойдешь
первым, возьмешь обеих лошадей. Я как только  запру  двери,  сразу  тебя
нагоню. Должен сразу  предупредить  -  путь  этот  опасный,  тебе  может
встретиться много  чего...  неожиданного.  Бояться  не  надо,  но  и  об
осторожности не забывай.
   Он плавным движением скользнул к двери, поводил  руками  над  замком.
Митька не слышал ни металлического лязга, ни поворота  ключа.  Казалось,
кассар просто гладил замок, как, бывало, гладил он испуганного коня. Миг
- и створки с тихим всхлипом разошлись.
   - Теперь вот что, - Харт-ла-Гир извлек непонятно откуда узкий флакон,
вылил на ладонь несколько капель и, подтянув к себе Митьку,  смазал  ему
лоб. Жидкость издавала странный, ни на что не  похожий  запах  и  слегка
пощипывала кожу.
   - Так надо, - пояснил кассар. - Ни о чем не спрашивай. Теперь коней.
   Он проделал то же самое с лошадьми, напоследок протер и свой лоб.
   Митька стоял, удивленно глядя на Харта-ла-Гира.
   - Бери коней и иди туда! - свистящим шепотом велел он. -  Быстрее.  И
не останавливайся. Вперед, прямо. Не ошибешься, там сворачивать  некуда.
А я тут завершу кое-что.
   Взяв лошадей под уздцы, Митька шагнул в  раскрывшийся  проем.  Оттуда
остро пахнуло сеном, мышами и разрытой влажной  землей.  Если  на  улице
были хотя бы звезды, то  здесь  тьма  стояла  полная,  абсолютная.  Кони
тревожно дышали, но не  вырывались.  Им  явно  было  не  по  себе.  Как,
впрочем, и Митьке.
   Оказалось, тут ужасно пыльно, он даже закашлялся от неожиданности, но
потом понял, что дышать надо  редко  и  осторожно.  Отовсюду  доносились
непонятные шорохи, скрипы, но он не стал ломать над этим голову - просто
зашагал вперед, продавливая плотную тьму, и  умницы-лошади  покорно  шли
следом, их почти и не приходилось тянуть.
   Идти, однако, приходилось осторожно - под ногами то и дело попадалось
что-то большое и твердое - то ли камни, то ли  доски.  Митька,  со  всей
дури долбанувшись об это "что-то" правой ступней, тихонько взвыл и  едва
удержался, чтобы не матюгнуться. Он понимал,  шуметь  не  следовало,  но
слишком уж было больно. Так  больно,  что  закружилась  голова  и  перед
глазами поплыли мелкие  радужные  пятна,  словно  бензиновые  разводы  в
черной луже.
   Сзади послышались быстрые шаги. Кассар возвращается, понял Митька, но
когда тот, невидимый, тронул его за плечо неожиданно холодными  пальцами
- вздрогнул, точно от прикосновения змеи.
   - Стой, сейчас зажгу факелы, - деловито сообщил Харт-ла-Гир.
   Спустя минуту тьма  отхлынула,  рассеянная  удивительно  ярким  рыжим
пламенем. Оба факела - длинные, больше локтя,  обмотанные  промасленными
тряпками, чадили и пахли смолой пополам с дегтем.  Один  из  них  кассар
каким-то образом приторочил к седлу Искры, другой вручил Митьке.
   - Держи. Осторожнее, он капает, не обляпайся. Пойдешь впереди.
   Митька огляделся. Еще недавно, проталкиваясь сквозь  вязкую  черноту,
он думал, что вокруг - узкий туннель подземного хода, но оказалось,  все
иначе.
   Они стояли в огромной пещере, стены едва заметно проглядывали  вдали,
во тьме. Невидимые своды  уходили  высоко  вверх,  зря  Митька  пригибал
голову, опасаясь набить шишку. Двух, если не трех таких Митек можно было
бы поставить друг другу на плечи, чтобы верхний коснулся потолка. А  под
ногами,  на  рыхлом  земляном  полу,  действительно  валялись   каменные
обломки,  высохшие  стебли  каких-то  огромных  растений,  иногда  мутно
поблескивали мелкие лужицы.
   И впереди, и сзади, там, куда не  достигал  свет  факелов,  клубилась
тьма - глухая, мутная, возмущенная тем, что ее посмели  растревожить.  И
пахло здесь как-то подозрительно - не то отходами, не  то  разлагающейся
плотью. Не так уж сильно и пахло, но мысли навевало самые мрачные.
   Харт-ла-Гир между тем снял с плеча свое странное, удивительно толстое
копье. В оранжевом пламени  блеснуло  большое,  едва  ли  не  с  локоть,
стальное лезвие.
   - Теперь слушай внимательно, Митика, - негромко  произнес  кассар.  -
Идти придется довольно  долго.  Путь  этот  опасный,  может  встретиться
всякое, и свет послужит нам не слишком  надежной  защитой.  Вот  это,  -
похлопал он свободной ладонью по темному древку  копья,  -  получше.  Но
целиком полагаться на оружие нельзя, ибо все во  власти  Высоких  Господ
наших,  светлых  богов  Оллара.  Лишь  в  их  власти  провести  нас  без
преткновения. Сейчас мы вознесем к ним  мольбу,  и  надеюсь,  она  будет
услышана. Преклони колени и тихо повторяй за мной.
   С этими словами он сам опустился наземь, не снимая, однако, ладоней с
копейного древка. Митька, чуть помедлив, выпустил повод Уголька и  встал
на колени рядом с хозяином, уперев узкий  конец  факела  в  землю.  Было
как-то странно и неловко кланяться  сказочным  местным  демонам,  но  не
спорить же с кассаром.
   А тот уже нараспев произносил  непонятные  слова.  Скосил  на  Митьку
недовольный взгляд - ну же, повторяй, дубина! Пришлось шевелить  губами,
делая вид, будто  повторяет.  На  этом  ихнем  древнем  языке  вообще  и
выговорить ничего невозможно, одно сплошное щелканье да  присвистывание,
а уж тем более запомнить бессмысленные звуки... Митька с тоской подумал,
что впоследствии придется все же заучивать, иначе кассар  с  него  шкуру
спустит. До сих пор слово у него не расходилось с делом.
   Наконец с Высокими Господами было  покончено,  Харт-ла-Гир  поднялся,
деловито отряхнул колени.
   - Иди  вперед,  поведешь  Уголька,  -  произнес  он  уже  на  обычном
олларском. - Если вдруг  что  случится  -  свистнешь.  Свистеть-то  хоть
умеешь?
   Митька с гордостью кивнул. Уж в чем - в чем,  а  тут  у  него  имелся
немалый опыт.
   - Но только если что-то серьезное. А странных вещей не бойся, они  на
самом деле не опасны. За лошадьми смотри, если сильно занервничают  -  и
сам  будь  настороже.   Лошадиное   чутье   здесь   надежнее   твоего...
северянского... Все, пошел!
   И Митька пошел. При свете это оказалось не столь и сложно, во  всяком
случае, разбить ноги он теперь не опасался. Крупные  каменные  осыпи  он
перешагивал, лужиц избегал - почему-то у него возникла  мысль,  будто  в
них не простая вода, а какая-то липкая гадость. Воздух  по-прежнему  был
плотен и пылен, но если дышать мелко и редко - жить можно.
   Факел трещал, время от времени с  него  срывались  горячие  капли  и,
шипя, застывали в пыли под ногами. Одна такая капля попала ему на одежду
и темным пятном растеклась по плотной ткани. Попадет ли ему от  хозяина,
что млоэ испортил? Вполне возможно, кассар бережлив, лишь сегодня вообще
расщедрился  на  одежду.  Правда,  будь  он  по-настоящему  бережлив   -
наверняка бросил бы его в  порту,  на  растерзание  бандитам.  Так  нет,
заступился, а в итоге пришлось ему бросить снятый  на  год  вперед  дом,
бросить свою тайную государеву службу, и бежать - неведомо куда. В самом
деле, куда они направляются?  Ну  ясно,  сейчас  они  подземными  путями
уходят из города, а вот потом? Харт-ла-Гир, понятно,  планами  своими  с
ним не делился, и сейчас Митька угрюмо размышлял. Может, их путь лежит