о сторонам, впитывая  свежую
информацию.
   Собственно, особо впитывать было нечего. Если тут  и  есть  дворцы  с
пальмами и фонтанами, то отсюда их  не  видать.  А  здесь  кривые  узкие
улочки  вливались  друг  в  дружку,  растекались   совсем   уж   мелкими
ручейками-дорожками,  кособокие   дома   большей   частью   одноэтажные,
редко-редко встречалась двухэтажная хоромина. Строительный материал тоже
не отличался разнообразием - серый  ноздреватый  камень,  как  и  в  той
камере, где его наградили первой (и чуяло сердце - не последней!) в этом
мире затрещиной. К улице дома оборачивались задом, глухими, без  единого
окошка, стенами. Где-то в отдалении, за заборами, виднелась  зелень,  но
на улице если что и росло, так  это  невысокая  и  редкая  трава,  почти
такого же пыльного  цвета,  как  и  стены  домов.  За  заборами  изредка
взлаивали собаки, но лениво, для порядка. Прохожие тоже  встречались  не
особо часто - как правило, несмотря на жару закутанные с ног  до  головы
женщины с коромыслами или кувшинами воды на головах.  На  рабов  они  не
обращали ни малейшего внимания - точно мимо них гнали не людей, а  отару
овец. Иногда мимо пробегали дети в набедренных повязках, а  то  и  вовсе
голышом. Мелкий сорванец, на вид никак не старше семи, запустил вдруг  в
кого-то из рабов не то камнем, не то засохшим комком глины - но, получив
от стражника древком копья пониже спины, с  ревом  скрылся  в  ближайшем
проулке.
   Понемногу улицы становились шире, да и  народу  на  них  прибывало  -
чувствовалась близость торговой площади. Митька думал, что  их  проведут
через весь рынок, но нет, купец Айгъя-Хоу предпочитал  не  вводить  свой
товар в соблазн. Колонна рабов втянулась в  длиннющую  боковую  улицу  и
долго тащилась по ней,  обходя,  видимо,  площадь  по  периметру,  пока,
наконец, не достигла места своего назначения.
   Это была большая, выложенная из потемневших досок  площадка,  с  трех
сторон огороженная низко провисающими канатами,  а  с  четвертой  к  ней
примыкал сарай, куда стражники и начали загонять  рабов,  отсоединяя  их
ошейники от общей  цепи.  Рядом  с  площадкой  располагался  столик,  за
которым бесстрастно сидел  сгорбленный  старичок  в  серой  накидке,  на
столике же стояла  чернильница  с  воткнутым  в  нее  длинным  пером,  и
возвышалась стопка чего-то, напоминающего бумагу. Митька сообразил,  что
старичок - вроде как здешний нотариус, оформляет куплю-продажу.
   Возле канатов толпился народ. Не то чтобы очень уж густо, но далеко и
не пусто. И мужчины, и женщины, в ярких  одеждах,  смеющиеся,  спорящие,
выжидающие.  От  мысли,  что  очень  скоро  кто-то  из  них  станет  его
полновластным хозяином, сосало в желудке и, несмотря  на  жару,  холодом
пробирало ребра. А на глаза, он  чувствовал,  наворачивались  непрошеные
слезы. Только этого еще не хватало!  Он  же  не  мелкий  ребенок,  чтобы
плакать, и тем более здесь, на торгах. Угроза купца  Айгъя-Хоу  заморить
голодом вспомнилась вдруг весьма отчетливо. Нет уж, лучше пускай сегодня
его купят, чем остаться у этого садиста...
   Потом пришел и его черед - Митьку отделили от цепи и загнали в сарай.
Там было тесно и  темно,  свет  проникал  лишь  через  две  полуоткрытые
сквозные двери - заднюю, через которую рабы попадали внутрь, и переднюю,
на огороженную канатами площадку. А потом, когда,  наконец,  вся  партия
рабов оказалась в сарае, заднюю дверь плотно закрыли, лязгнули засовом -
и свету осталось ровно столько,  чтобы  едва  различать  мутные  контуры
предметов. Однако  стражники,  как  ни  странно,  даже  в  этих  плотных
сумерках  прекрасно  ориентировались  -  они  находили  нужного  раба  и
выталкивали его в переднюю дверь. Чувствовалось, что  действуют  они  по
заранее намеченному плану.
   Митька съежился, сел, обхватив коленки, и стал ждать своей очереди.
 
*** 
 
   Ждать пришлось долго. Рабов  одного  за  другим  выводили  на  торги,
хлопала дверь впереди, на миг озаряя сарай вспышкой жгучего  света  -  и
вновь пространство окутывало тьмой, а толстые глиняные стены  скрадывали
звуки площади. Но зато особо отчетливо слышалось людское дыхание, чей-то
приглушенный шепот, бурчание собственного желудка.  Митьке  вспомнилось,
как два года назад они с классом  осенью  ходили  в  поход.  Собственно,
однодневную прогулку походом назвать сложно, однако без  приключений  не
обошлось -  когда  возвращались  назад,  выяснилось,  что  отменены  все
электрички кроме совсем уж поздних, и Виктор Викторович,  физрук,  решил
вести группу к другой железнодорожной ветке,  по  Рижскому  направлению.
"Тут идти-то всего лишних пять кэмэ, - возбужденно вещал он,  размахивая
зажатым  в  руке  туристическим  атласом  Подмосковья,  -  зато   дорога
нормальная, не то что этот идиотский Ленинградский  вокзал.  Я  знаю,  у
меня в Снегирях дача", - прибавил Викторыч для пущей  убедительности.  И
они пошли, но очень скоро убедились, что атлас то ли врет, то ли  просто
древний - указанных в нем просек решительно не  наблюдалось,  авантюрист
Викторыч решил переться по азимуту сквозь глухую чащу и в  конце  концов
завел их в  болото.  "Куда  ты  привел  нас,  Сусанин-герой?"  -  ехидно
высказался кто-то из девчонок, они тогда вообще были нахальнее пацанов и
не упускали случая постебаться над нервным физкультурником. Но Викторыч,
как ни странно, не обиделся, а ответил в лад: "Не знаю, не знаю,  я  сам
здесь впервой!" Пришлось петлять, Викторыч делал постоянные поправки,  в
результате спустя три часа они,  так  и  не  выйдя  к  железной  дороге,
обнаружили автомобильное  шоссе  и  принялись  ждать  рейсовый  автобус,
который куда-нибудь да  вывезет.  Еще  через  час  показался  старенький
раздолбанный "пазик", который за пять рублей с  носа  довез  их  до  той
самой злополучной Сходни,  где  они  наивно  доверились  атласу.  Митька
вспомнил, как сидел тогда на исцарапанной скамейке, голодный, усталый  и
мрачный. Впереди его ждал нагоняй от мамы, уже, несомненно,  обзвонившей
всех родителей из класса , затем  службу  спасения,  больницы,  морги...
Сейчас тот  голод  и  то  мрачное  настроение  вспоминались  с  грустной
улыбкой. Знай он тогда, каким на самом деле он  был  счастливым!  Только
ведь, если сравнивать не с чем, не замечаешь.
   Наконец дело дошло и до Митьки.  Толстый  стражник,  тот  самый,  что
надевал ему ошейник, рывком поднял его на  ноги  и,  звонко  шлепнув  по
заду, придал ускорение в сторону передней двери. Митька торопливо  вышел
на дощатую арену и поначалу зажмурился от хлынувшего света. Потом  глаза
освоились, и он принялся смотреть по сторонам.
   По площадке расхаживал купец Айгъя-Хоу. Жестом  велев  Митьке  стоять
смирно, он повернулся к толпе и возгласил:
   - Теперь - мальчик.  Здоровый  мальчик,  крепкий,  четырнадцать  лет.
Годится и для комнатного услужения, и для работ  на  полях,  на  скотном
дворе, на мельнице. Тих и благонравен, отличается  приятной  внешностью.
Двадцать восемь огримов!
   Митька незаметно хмыкнул, узнав о себе столько нового. Тих, значит, и
благонравен? Слышала бы сейчас это Галина Ивановна!
   - Да ты чего, Айгъя? - раздалось  по  ту  сторону  канатов.  -  Какие
двадцать восемь? Это же цена взрослого  юноши,  а  здесь  сопляк.  -  На
мельнице, говоришь? Да где ж такому дохлому мешок  муки  поднять?  Пупок
порвется!
   - Ты ошибаешься, почтенный  Калсеу-Нару,  -  с  достоинством  ответил
купец. - Да, сейчас, быть может, ему и не взвалить на спину шестипудовый
мешок, но мальчикам свойственно расти, знаешь ли. Спустя два-три года он
играючи будет кидать такие мешки.
   - Вот через три года и предлагай  его,  -  желчно  ответил  невысокий
крепыш в синем балахоне, изучающе оглядывая Митьку,  -  а  покамест  это
лишь проросшее семечко, не более. Я же  не  продаю  свою  муку  по  цене
сладких лепешек лишь потому, что лепешки пекут из муки?
   - Да и потом, зачем непременно таскать  мешки?  -  как  бы  не  слыша
последних слов мельника, продолжил купец. - Разве  мало  у  тебя  всякой
подсобной работы? Разве не надо ухаживать за быками, убирать в  амбарах,
засыпать зерно в желоб? Прекрасное занятие для мальчика.
   - Да, разумеется, - согласился багроволицый  Калсеу-Нару,  -  но  для
дешевого мальчика. Для мальчика, который стоит одиннадцать огримов!
   - Ну ты и скажешь, почтенный, - добродушно  осклабился  купец.  -  За
такую цену ты найдешь разве что мальчика в рудник, где он сдохнет  через
месяц. Я за одиннадцать огримов пятилетних мальцов продаю. Говорю  же  -
двадцать шесть, и ни огримом меньше.
   "Ага, - насторожился Митька, - уже сбавляет цену!" Это было некстати,
жирный мельник ему активно не понравился. Впрочем, народу возле площадки
торгов сейчас толпилось не в пример меньше,  чем  когда  их  привели  на
площадь. Видно, большинство из тех, кто хотело сделать покупки,  уже  их
сделало, и сейчас здесь торчали либо праздные зеваки,  либо  вот  такие,
как Калсеу-Нару, припозднившиеся покупатели.
   - Ну хорошо, хорошо, ты убедил меня, уважаемый Айгъя-Хоу, -  степенно
произнес мельник, демонстративно касаясь привязанного к поясу  кошелька.
- Бери  пятнадцать  огримов.  Целых  пятнадцать  полновесных  серебряных
огримов!
   - Увы, - развел руками купец, - увы, старый друг. Мне  не  нужны  эти
пятнадцать полновесных огримов, мне всего бы двадцать три,  и  довольно.
Ты же знаешь, я никогда не был жадным, никогда не запрашивал непомерное.
Если я говорю, что мальчишка стоит двадцать три  -  значит,  так  оно  и
есть. Мне он самому за двадцать достался, да  и  то  по  случаю.  Одному
моему знакомцу нужно было срочно выплатить проигрыш в кости, ну и... сам
понимаешь.
   - Айгъю, - раздраженно сказал мельник, - я, конечно, все  понимаю,  я
знаю тебя десять лет, ты правильный человек, себе в убыток  работать  не
хочешь, но и я не хочу покупать воробья по цене орла. Больше  пятнадцати
я не дам даже при всем моем искреннем к тебе уважении. Даже самый лучший
мальчик этого возраста не может стоить больше, а  твой  товар...  да  ты
посмотри сам. Разве это мышцы? Ну-ка, - строго велел он Митьке, -  сожми
кулак.
   Не готовый, что мельник обратится прямо к нему, Митька слегка  опешил
- и тут же заработал легкий подзатыльник от купца.
   - Уши засорились? - злобно процедил он, наклонясь к Митькиной голове,
- так я тебе их через зад прочищу!
   Митька немедленно напряг бицепс. В  классе  он  считался  очень  даже
нехилым, и вздувшийся на плече шарик казался ему более чем  достаточным.
Однако у мельника было иное мнение:
   - Да я же говорю -  дохляк!  -  мрачно  бросил  он,  стиснув  потными
пальцами Митькину руку. - Более чем подметать горницу такие  неспособны!
Тут даже не пятнадцать, о которых я только что говорил, тут  как  раз  и
есть те одиннадцать, о которых шла речь  изначально.  Тут  мышцы  как  у
десятилетнего. И кроме того, - ухмыльнувшись, добавил он, -  твой  товар
то ли слаб на ухо, то ли на мозги. Тебе пришлось повторять  ему  приказ!
Раб, который не слышит и не исполняет с первого раза  -  это  вообще  не
раб, а не пойми что. Нет, Айгъя, или одиннадцать, или до  свидания.  Мне
все равно быть в городе еще неделю, платить подать, закупать зерно,  так
что подожду до послезавтра, когда почтенный Ирсоу-Алло приведет  караван
невольников из Аньяма. А что касается этого ублюдка... ты не продашь его
ни за двадцать три, ни за пятнадцать. Помоги тебе Пресветлые боги Оллара
выручить хотя бы десяток огримов.
   Купец потемнел лицом, что-то прикидывая, но все же никак не  решаясь.
Молчание длилось долго, едва ли не целую минуту. Митька замер, чувствуя,
как балансирует на острой грани его судьба.
   И тут откуда-то слева послышался густой мужской бас:
   - Сколько, говоришь, стоит этот дрянной мальчишка?  Двадцать  восемь?
Гм... Пожалуй, я взял бы за двадцать. Если, конечно, он мне подойдет.
   Никогда еще Митьке не приходилось видеть, как темное  от  гнева  лицо
светлеет, озаряясь радостной улыбкой.  Сейчас,  наблюдая  за  Айгъя-Хоу,
увидел.  И  лишь  потом  осмелился  повернуть  голову  и  взглянуть   на
покупателя.
   Это был высокий крепкий мужчина, лет тридцати на вид, одежда  его  не
поражала пестротой красок, но и явно не гляделась обносками.  На  поясе,
кроме расшитого тусклым бисером кошелька, у него висел и длинный  кривой
кинжал в  отполированных  деревянных  ножнах.  Темные,  слегка  вьющиеся
волосы, перехваченные на лбу синей повязкой, спадали  до  плеч,  глубоко
посаженые глаза на бронзово-загорелом лице иронически смотрели на купца,
а полоска густых усов над губой слегка топорщилась.
   -  Тебе  повезло,  почтенный  Айгъя-Хоу,  -  присвистнул  озадаченный
мельник. - Видно, боги к  тебе  и  впрямь  благосклонны,  коли  посылают
такого щедрого покупателя! Ну что ж, мне, пожалуй, пора и по делам.  Ох,
все дела, дела, не знаю уж, когда смогу пожить тихо,  спокойно,  в  свое
удовольствие...
   - Под холмиком, наверное, - хохотнул купец. - В полотняном мешке.
   - Все  будем  в  нижних  пещерах,  -  кивнул  мельник.  -  Ну  ладно,
встретимся еще на неделе, пивка попьем. Я в "Змеином Зубе"  остановился,
как обычно.
   Проводив взглядом тучного Калсеу-Нару, купец повернулся к  нежданному
клиенту.
   - Вы сделали  правильный  выбор,  почтенный!  Отличное  приобретение,
замечательный мальчик, здоровый, крепкий, умный...
   - Погоди-погоди, - перебил его  мужчина.  -  Я  ведь  еще  не  сделал
выбора. Я лишь сказал, что  дал  бы  за  парня  двадцать,  если  он  мне
подойдет. А сие надо еще сперва проверить.
   С этими словами он перешагнул огораживающий площадку канат и  подошел
к Митьке.
   - Да, разумеется, почтенный господин! - торопливо  закивал  купец.  -
Конечно, осмотрите! Видите, вполне доброкачественный товар!
   - Покажи зубы,  мальчик,  -  велел  покупатель,  и  Митька,  помня  о
недавнем подзатыльнике, поспешно открыл рот.
   Покупатель внимательно оглядел  его  зубы,  прищурился,  потом  вдруг
сунул ему палец в рот и попробовал расшатать несколько зубов - прочно ли
сидят в деснах? Митьке было стыдно,  да  и  довольно  неприятно,  но  он
терпел. Пока терпел, - уговаривал он сам себя.
   - Странные у него какие-то зубы,  -  задумчиво  процедил  покупатель.
Наверное, пломбы увидел, решил Митька. Пару пломб он в свои четырнадцать
уже имел. А ведь эти дикари, наверное, и понятия о том  не  имеют.  Рвут
больной зуб - и все дела.
   - А чего зубы? - вскинулся Айгъя-Хоу. - Крепкие зубы,  такими  зубами
камень грызть можно.
   - Я же не говорю "некрепкие", - пожал плечами  мужчина.  -  Я  говорю
"странные". Но ладно, поглядим  остальное.  Так,  напряги  мышцы...  Да,
шестипудовые мешки точно  не  потянет,  да  и  ладно.  Теперь,  мальчик,
расставь, ноги пошире и наклонись до земли.
   Очень уж унизительно было выполнять требование покупателя, но  ничего
не поделаешь, пришлось. Митька стоял, касаясь кончиками пальцев  пыльных
досок и чувствовал, как чужие сильные пальцы ощупывают его зад.
   - Ну что ж, - произнес мужчина, - глистов  вроде  бы  нет,  да  и  не
похоже, чтобы его когда-нибудь употребляли. Это  хорошо,  мне  не  нужен
мальчик из веселого дома.  Но  я  смотрю,  нет  даже  следов  наказаний?
Странно, не находишь ли? Задница и спина раба должны нести  обыкновенные
в таких случаях отметины.
   - Это очень послушный мальчик, - сейчас же принялся объяснять  купец.
- Его не за что наказывать!
   - Чтобы  мальчишку  да  не  за  что  было  наказывать?  -  добродушно
рассмеялся покупатель. - Так не бывает. А кстати, с чего ты взял,  будто
он такой послушный? Давно ли ты его приобрел?
   - Он у меня уже три года  в  услужении!  -  торопливо  сказал  купец,
украдкой делая свирепые глаза Митьке. - Показал себя с лучшей стороны.
   - Три года, говоришь? Интересно, интересно. Он что, все эти три  года
просидел в темном чулане? Смотри, какая у него белая кожа! Судя по цвету
его волос, это невольник из дальних северных пределов Сарграма, но  даже
и таких быстро меняет олларское солнце.
   Купец досадливо хмыкнул.
   - Ну, почтенный, вы же знаете, всегда бывают исключения. Значит,  так
дали ему боги. Многие вообще  сочли  бы  его  бледность  оригинальной...
особенно если поставить мальчишку в пару с загорелым до черноты...  это,
знаете ли, будет смотреться.
   - Благодарю, но пока мне этого не требуется, - усмехнулся покупатель.
- Мне слуга нужен, а не красивая безделушка. Ладно, пускай  три  года...
Всякие чудеса бывают. Значит, он умеет все,  что  полагается  комнатному
слуге? А также ухаживать за лошадьми, работать на земле, готовить  пищу,
стирать? Скажи, мальчик, ты все это можешь?
   Митька на миг замялся, но  потом  энергично  закивал.  Оставаться  во
власти взбешенного неудачей купца ему  не  хотелось  совершенно.  А  как
повернется тут, с этим мужиком, это еще  посмотрим.  Во  всяком  случае,
достаться толстому мельнику было бы ничуть не лучше.
   - Слушай, а он что, немой? - удивился мужчина. - Кивает, вместо  того
чтоб ответить.
   - Отвечай, когда господин спрашивает! - нагнувшись к его уху, яростно
прошипел купец, и Митька суетливо заговорил:
   - Да, конечно, я это умею, да, могу.
   - Вдобавок еще и  дерзкий  мальчик-то,  -  усмехнулся  покупатель.  -
Обращаясь к  свободнорожденному,  не  прибавляет  "господин".  Его  что,
совсем манерам не учили? А, купец? Ты же только что сказал, будто он три
года был у тебя в доме. Странно это как-то, знаешь ли. Скажи, парень,  а
ты вообще давно в рабах-то?
   - Ну... - замялся Митька, - не очень. То есть недавно. -  Покосившись
на взбешенного купца, он тут же поправился:
   - Хотя вообще-то давно, три года, просто я думал, что давно - это всю
жизнь, а я же не всю жизнь, я три года...
   О том, что три года в действительности укладывались  в  два  дня,  он
благоразумно умолчал.
   - И вот что еще интересно, - медленно произнес покупатель, -  я  ведь
не наблюдаю на нем рабского клейма. Ты ведь знаешь, купец, что  согласно
прошлогоднему указу  нашего  великого  государя  Айяру-ла-мош-Ойгру,  да
продлят боги его земное существование и введут  в  свой  светлый  чертог
после, всех олларских рабов полагается клеймить в установленном порядке,
с уплатой соответствующей  пошлины  в  государеву  казну.  Как  же  так,
уважаемый?
   Купец испугался. Это было заметно невооруженным  глазом.  Пальцы  его
судорожно   стискивали   друг   друга,   левая   щека   начала   ощутимо
подергиваться, мышцы непроизвольно напряглись. Даже  Митька  понял,  что
его ироничный покупатель говорит не  просто  так,  прикалываясь,  а  как
чиновник, исполняющий скучную, но необходимую службу.
   - Впрочем, - заметил мужчина, - когда ты продашь мальчишку, это будет
уже не твоей заботой, а нового владельца. Которому придется заплатить за
клеймо и за пошлину четыре огрима. Исходя из этого, - он сделал паузу, -
а также и из прочих открывшихся обстоятельств, я пришел  к  выводу,  что
мальчик несколько не соответствует твоему радужному  описанию.  Над  ним
еще немало предстоит  поработать.  Поэтому  я  даю  за  него  пятнадцать
огримов, и ни медяшки больше. Согласен?
   Айгъя-Хоу  вынужденно  кивнул.  Сейчас,  после  разговора  о  клейме,
торговаться ему было совсем уж не с руки.
   - Ну что ж, - улыбнулся мужчина, - приятно видеть разумного человека.
Итак, уважаемый, получи. -  Он  расстегнул  висевший  на  поясе  кошель,
запустил туда руку и принялся считать серебряные монеты. - Ровно полтора
десятка. На зуб проверять будешь?
   Купец отчаянно замотал головой.
   - Ну что ж, тогда пойдем запишемся.
   Они направились к сидящему за  столиком  старичку,  что-то  принялись
говорить, дали мелкую монетку, старичок тут же, выхватив верхний лист из
стопки, принялся скрипеть пером и скрипел в течение минут  пяти.  Митьке
эти минуты показались вечностью. Он стоял сейчас на грязных  досках,  на
нем не было ошейника (тот сняли, выводя его из сарая) и по идее  он  мог
бы сейчас рискнуть - юркнуть в толпу, опрометью  метнуться  в  бли