не тот случай. В конце концов, от нас
не требуется переворачивать естествознание. Нам надо хотя  бы  для  себя
выстроить какую-то схему, чтобы  без  всей  этой  олларской  метафизики,
чтобы звучало рационально. Если нам и придется  кого-то  еще  посвящать,
или все-таки докладывать наверх, мы ведь не можем говорить о трех душах,
Тонком Вихре и  тому  подобной  чертовщине...  Нас  очень  не  правильно
поймут.
   - Но согласись, у  нашего  меккоса  все  очень  складно  выглядит,  -
отозвался  Гена.  -  Вполне  рационально,  кстати,   если   терминологию
заменить. Мне вот эта самая душа имну-глонни знаете что напоминает? - он
вытащил  из  внутреннего  кармана  мобильник.  -  Вот,  допустим  это  -
человеческое биополе. А это, -  щелкнув  крышкой,  он  извлек  небольшой
плоскую пластину, - сим-карта. - Без нее все это умное железо без толку,
как и она без железа. Вся информация пользователя хранится  в  ней.  Так
вот, если биополе -  это  какой-то  сложный  комплекс  взаимодействующих
физических  полей,  неважно  какой   природы,   то   имну-глонни   вроде
сим-карточки получается. Иначе говоря, информационная матрица. В  трубку
можно вставить другую карту, и все настройки телефона изменятся. Так  и,
выходит, с человеком.
   - А что, - присвистнул Семецкий, - аналогия вполне рабочая. Даже мне,
тупому сыскарю, понятно.
 
*** 
 
   - Добрый день, - повернулся Петрушко. - Вернее, добрый вечер.
   Из-за колонны неспешно вышел  высокий  человек  в  светлом  балахоне,
закрывавшем тело до пят. В полутьме почти невозможно было разглядеть его
лицо, но по голосу Виктор  Михайлович  понял,  что  говоривший  довольно
молод.
   - Как вы себя чувствуете, господин? - поинтересовался человек.
   - Благодарю, вполне неплохо. Меня, кстати, зовут Виктор Михайлович. А
лучше просто Виктор. А можно ли узнать ваше почтенное имя?
   - Я брат Илтару-Гьяри, - слегка поклонился обладатель балахона.  -  Я
провожу вас к Вестнику Аламу, господин.
   - Что ж, пойдемте. А почему вы интересовались моим самочувствием?
   - Переход между Кругами  нелегок,  -  отозвался  Илтару-Гьяри.  -  Не
всякий человек выдерживает его безболезненно. Иногда по  несколько  дней
люди страдают от слабости и головной боли. Но у нас,  милостью  Единого,
есть искусные целители. Если вам нужна помощь...
   - Да я как... - Петрушко замялся. - Слова "огурчик" в  здешнем  языке
не существовало, а с ходу решить, каким  местным  плодом  его  заменить,
Виктор Михайлович не смог. - Лучше пойдемте к Вестнику. Время дорого.
 
*** 
 
   Время и впрямь было дорого. И сколько этого  времени  бессмысленно  и
глупо убили в спорах  с  не  желавшим  ничего  слушать  Пашей,  с  язвой
Семецким, с другими...  умными,  осторожными...  Холодные  руки,  чистые
головы... Все они, естественно, хотели  как  лучше,  они  сомневались  в
бойцовских возможностях полковника Петрушко, они лучше знали,  на  каком
месте он наиболее оптимален для страны вообще и для УКОСа  в  частности.
Слушать их было тяжело, но приходилось слушать - и спокойно  доказывать,
что больше  в  Оллар  идти  некому.  Послать  какого-нибудь  накачанного
парнишку из команды Семецкого? Ну и толку? Во-первых, хочешь не  хочешь,
а  пришлось  бы  раскрыть  тайну  о  сопределье.  Во-вторых,   что   он,
собственно, поймет за несколько дней пребывания в "загранке"?  А  понять
следовало. Всем и так было ясно - дверь в Оллар теперь уж не закроешь, и
дай Бог хотя бы ее контролировать. Без информации оттуда - никак.
   Виктор Михайлович уже и  про  Лешку  не  упоминал  -  из  тактических
соображений. Пускай уверятся, что он в норме,  что  он  уже  не  намерен
рвать и метать. Пускай думают, что Лешка - побочная цель,  а  главное  -
это дипломатическая миссия.
   Труднее всего было с Настей.  Врать  о  неожиданной  командировке  не
хотелось, да и не поверила бы она, что верный супруг может бросить ее  в
такой  момент  ради   каких-то   очистных   сооружений   на   Урюпинском
мясокомбинате. Пришлось скормить ей точно дозированную правду.
   Настя  лежала  на  тахте  -  лицом  вниз,  вялая,  безвольная,  сразу
постаревшая лет на десять. Да, пока ее держали на  транквилизаторах,  но
долго-то это продолжаться не может... - Вот что,  Настя,  -  сказал  он,
зажигая в  комнате  свет.  -  Послушай  меня,  пожалуйста.  Есть  важные
новости.
   - Ну? Что? - вскинулась она, резко поднимаясь. Копна  медного  отлива
волос взметнулась в воздухе, у Петрушко сердце защемило  от  нежности  и
жалости.
   - Не волнуйся, ничего страшного, скорее, даже наоборот.
   Присев рядом, он осторожно обнял ее за плечи -  напряженную,  готовую
прямо сейчас разразиться то ли смехом, то ли слезами.
   - Мне сегодня позвонил на работу Дронин. Ну помнишь,  тот  мой  друг,
майор, из угрозыска. Есть сведения, что Лешку видели в Нижнем Новгороде.
Ну, или кого-то очень похожего. Видели в компании беспризорников. Розыск
же ведется, фотографии всюду  разосланы,  их,  очевидно,  в  милиции  на
всякий случай показывают разным там...  ну,  короче,  завсегдатаям  этих
мест. И вот кто-то опознал. Вроде как видел на вокзале.
   - И как? Его нашли?  -  Настя  рванулась  к  нему,  обхватила,  жарко
задышала в щеку.
   - Увы, - махнул рукой Петрушко. - Ну ты же понимаешь, как  они  ищут.
Ни шатко, ни валко. Ну, предупредили вокзальных милиционеров, те особого
рвения не проявили, за полторы тысячи рублей какое рвение? В общем, так.
Надеяться на милицию особо не стоит, я сам туда поеду. И я его найду.
   - А на работе? Отпустят? - в голосе ее дрожали несостоявшиеся слезы.
   - Куда они денутся, - устало усмехнулся Виктор Михайлович.  -  Я  уже
оформил отпуск за свой счет, пока на две недели, а надо  будет,  позвоню
оттуда, продлю. У нас ведь тоже люди, они же все понимают...
   - А жить там где?
   - Где-где? В гостинице, вот где. Не бойся, цены там не  кусачие,  это
же все-таки провинция. Какие-то накопления у нас все же есть. Да и не  в
пятизвездочный же отель вселяться...
   - Вот что, - решительно заявила Настя, поднимаясь с тахты, - я  поеду
с тобой!
   Приятно было смотреть, как бледность покидает ее лицо, как загораются
привычной энергией глаза. И жаль ее разочаровывать.
   - Нет, Настя, это совершенно невозможно, - заявил он. -  Ты  мне  там
будешь только обузой, гораздо важнее тебе сидеть здесь, на связи. Потому
что, пойми, это лишь надежда, версия - а вдруг все иначе?  А  вдруг  это
ложный след, и на самом деле он где-то  здесь?  Представь  -  он  явится
домой, голодный и оборванный,  а  дверь  заперта,  нас  обоих  нет.  Так
нельзя, дорогая, кто-то, как в том анекдоте, должен оставаться в лавке.
   - Но по крайней мере ты  будешь  оттуда  звонить?  -  нехотя  сдалась
Настя.
   - Я  постараюсь,  -  кивнул  Петрушко.  -  Но  не  могу  стопроцентно
гарантировать. Ты пойми, что такое вокзальные  бомжата.  Сейчас  они  на
вокзале, через пять минут сели в электричку  и  покатили  куда-нибудь  в
Гороховец или  в  Шахунью.  Возможно,  мне  придется  мотаться  по  всей
области, с телефонами в этой глухомани напряженка, а мобильник там плохо
берет... Так что звонить просто так, чтобы позвонить, я  не  обещаю.  По
возможности. Но разумеется, как только я получу конкретную информацию, я
тут же дам тебе знать.
   - Да... - протянула Настя. - Я представляю, с какими  отбросами  тебе
придется иметь дело... Ведь это же опасно! -  вдруг  вскинулась  она.  -
Тебя же могут зарезать, опоить, отравить... заразить...
   - Венерической болезнью "спидифилис", - в  тон  ей  поддакнул  Виктор
Михайлович,  и  Настя  зашлась  нервным  смехом.  -  Не  забивай  голову
глупостями. Ты ведь знаешь, я очень осторожный и расчетливый, и  у  меня
есть подход к людям. Они ведь  тоже  люди,  Настя,  все  эти  бездомные,
алкоголики, проститутки, наркоманы... и если с ними по-человечески, то и
они не загрызут. Так  что  все  будет  хорошо.  Слушай,  а  у  нас  есть
пельмени? - спросил он без всякого перехода.
   - Есть, а что? - рассеянно проговорила Настя.
   - Свари, а? А то так кушать хочется, что переночевать негде...
 
*** 
 
   Обиталище Вестника  ничем  особым  не  выделялось.  Две  сравнительно
небольшие комнаты с  грубыми  каменными  стенами.  Здешняя  цивилизация,
похоже, не только до идеи обоев или ковров не доросла, но даже и досками
стены не обшивает. Правда, судить рано - ничего другого он  тут  еще  не
успел рассмотреть.
   В первой комнате на низкой скамье сидело двое молодых людей  в  таких
же широких белых балахонах, как и у его  спутника.  Но  только  у  обоих
висели  возле  пояса  длинные,  чуть  изогнутые  кинжалы...  Как-то   не
по-монашески это, мимоходом отметил Петрушко.
   - Входите, -  привстав,  поклонились  обладатели  кинжалов.  -  И  да
пребудет с вами милость Единого.
   - И вам того же, - вежливо кивнул Петрушко, толкая тяжелую, окованную
медными полосами дверь.
   Вестника Алама он узнал сразу. Трудно не узнать того, с кем не  столь
уж редко виделся по астральной связи. Только сейчас это загорелое и чуть
ли не до глаз заросшее бородой лицо  глядело  не  из  серебряной  миски.
Вестник сидел в  массивном,  темного  дерева,  кресле,  перед  небольшим
наклонным столиком, чем-то смахивающим на  парту,  за  которой  когда-то
сидел первоклассник Витя Петрушко. На столике  лежали  какие-то  желтого
цвета бумажные свитки (или то  не  бумага,  а  пергамент?),  из  простой
глиняной  чернильницы  торчали   длинные   тонкие   палочки,   наверняка
какое-нибудь  стило  или  писало,  вроде  тех,  что  можно   увидеть   в
исторических музеях.
   Над входом потрескивали два факела, и еще несколько свечей стояло  на
столике, в медных, заляпанных  воском  подсвечниках.  Где-то  дальше,  в
полутьме, угадывались очертания не то  низенькой  тахты,  не  то  просто
нескольких настеленных друг на друга соломенных циновок. Еще  в  комнате
обнаружилось  пара  грубо  сработанных  стульев.  Вполне  предсказуемая,
кстати говоря, обстановка. Аскеты - они и в Олларе аскеты.
   Ставни - небольшие, размером с форточку, были  приоткрыто,  и  тянуло
снаружи первобытной травяной прохладой.
   - Мир тебе, приходящий, - не вставая, прогудел Алам. Голос у него был
почти такой же, каким во время сеансов говорил Гена, но  все  же  как-то
неуловимо отличался. Обертонов, что ли, прибавилось?
   - И вам доброго здоровья,  -  слегка  поклонился  Петрушко.  -  Н-да,
небогато живете, - сказал он полминуты спустя, дабы разбить  загустевшую
паузу.
   - Зачем внешние богатства тому, кто видел  сияние  славы  Единого?  -
слегка улыбнулся Алам.  -  Мы,  верные  нашему  Господу,  живем  просто.
Прекрасные дворцы, вышитые ковры, драгоценности - все  это  игрушки  для
сидящих в сумерках. Тот, кто идет на свет, проходит мимо игрушек.
   - Или ловушек, - кивнул Виктор Михайлович.  Похоже,  сейчас  придется
поддерживать длительную богословскую беседу. Прямо, значит, с корабля на
бал.
   - Это еще самые простые ловушки, - согласился  Вестник.  -  А  бывают
тоньше, гораздо тоньше... Впрочем, у  нас  будет  время  потолковать  об
этом. Сейчас ты наверняка устал, Вик-Тору. Переход сквозь  Тонкий  Вихрь
труден даже для опытного странника, а ты шел впервые.
   - Ну, не так страшен оказался черт, - протянул Петрушко.
   - Не упоминай это имя,  -  без  тени  улыбки  сказал  Алам.  -  Когда
называешь врага,  то  открываешь  ему  путь  в  свою  душу  имну-тлао...
протягиваешь ниточку, и он скользит по ней, к тебе.
   - Извините... В нашем мире это просто поговорка, никто не понимает ее
буквально.
   - Да, в вашем мире много не правильного,  -  согласился  Алам.  -  Но
сейчас, наверное, тебе стоит отдохнуть. Как бы ты ни бодрился, а переход
никому даром не дается. Ты потерял по меньшей мере  год  жизни...  если,
конечно, у Единого нет насчет тебя каких-то иных планов.
   - А мне казалось, все прошло легко, - присвистнул Петрушко.
 
*** 
 
   ...Он преувеличивал, конечно. Все на самом деле получилось не так  уж
легко. Он нервничал, а еще больше нервничали  Гена  с  Семецким.  Сквозь
листву время от времени просачивался  жидкий  лунный  свет,  потом  небо
снова затягивали облака и становилось совсем  темно.  Ветер  раздраженно
гудел в кронах  и  напоминал  неумеху-парикмахера,  с  досадой  дерущего
расческой по непослушным волосам.
   Перенос почему-то надо было делать  здесь,  в  сорока  километрах  от
Москвы, в насквозь промокшем лесу. Гена следовал  полученным  из  Оллара
инструкциям. Как выяснилось, точку перехода выбирают отнюдь не случайно.
Ведь мало оказаться в Олларе, надо оказаться еще в правильном месте... А
то, мрачно пошутил Гена, попадешь  прямиком  в  гарем  южного  государя,
то-то обрадуются красотки.
   -  Угу.  А  уж  как  обрадуются  евнухи...  -  добавил  Семецкий.  Он
вздрагивал плечами, держал руки в карманах, ему было холодно и  неуютно.
А фляжку с коньяком применять не отваживался - непреклонный в  некоторых
вещах Вязник такого на работе не прощал. Он и сам тут был, стоял поодаль
в плотной непромокаемой куртке  с  капюшоном,  напоминая  средневекового
монаха, и только папироса нарушала сходство. Так  и  не  сумел  победить
проснувшуюся тягу.
   Как объяснили Гене, не было никакой понятной зависимости между местом
перехода на Земле и конечным  пунктом  в  Олларе.  Ближайшая  подходящая
точка обнаружилась здесь. А попробовали бы открыть канал прямо в  родной
конторе - и угодили бы в морскую пучину  на  далеком  олларском  севере.
Ошибка в сто метров могла обернуться неделями скитаний  в  южных  степях
или восточных лесах. Как-то очень нелинейно  все  это  зависело.  Теперь
Петрушко понимал, почему Хайяар так долго разъезжал по Подмосковью, хотя
ему было проще - в Древесном Круге годилось любое  место,  лишь  бы  там
люди нашлись поблизости. Здесь же надо было попасть  не  куда-нибудь,  а
именно в Сарграм, в его столицу Кхермат-Лназу.
   - Ну что, начали, - кинув взгляд на  часы,  сипло  выдохнул  Гена.  -
Время дорого.
   Он велел Виктору Михайловичу встать в центре вскопанного круга, зажег
не желающие разгораться в сырости свечи,  воткнув  их  прямо  в  мягкую,
размытую дождями глинистую землю. Начал нараспев  произносить  странные,
лишенные какого-либо смысла слова. Ранее, в автобусе, он  объяснял,  что
сумеет самостоятельно открыть канал, но лишь благодаря олларцам Петрушко
дойдет до цели. Канал следовало держать открытым и на Земле, и в Олларе,
а на такое Гениных способностей явно не хватало. Вот Хайяар - тот может,
добавил Гена. Особенно если предварительно чьей-то живой силы насосется.
Сейчас Гена по сути проводил такой же сеанс связи с  Олларом,  как  и  в
лаборатории, только все было проще - не надо было ничего оттуда  ловить,
следовало лишь послать сообщение, что переход начинается.
   Петрушко даже и не понял, когда он начался, переход.  Просто  хлынула
откуда-то изнутри тьма, ударила по глазам, в мозгах зазвенело,  и  сразу
верх перепутался с низом, исчезла чавкающая грязь  под  ногами,  погасло
мутное лунное пятно - и накатила тошнота. Отвратительная,  безжалостная.
Казалось, какая-то мелкая вредная тварь поселилась у него в животе и  по
очереди дергает за кишки - точно за веревочки органа. Музыка  получалась
соответствующая. Очень хотелось умереть или хотя бы  потерять  сознание,
провалившись в спасительную пустоту. Но сознание  не  терялось,  хотя  и
сильно поблекло.
   Петрушко шел вперед, и  это  оказалось  трудно  -  впереди  сгустился
плотный туман, и даже не туман, наверное, а мутный  кисель,  который  не
станешь пить по доброй воле.  Ноги  приходилось  буквально  выдирать  из
какого-то жадного теста, но  останавливаться  было  никак  нельзя.  Чуть
замедлялось его движение - и туман норовил заползти  в  рот,  в  уши,  а
тесто поднималось, бесцеремонно облизывая ноги и точно желая  растворить
их в себе.
   Здесь, в этом странном мире, все было не так. Не было света - но  это
не значило обычной черноты, не было звуков - но каждый шаг  отдавался  в
ушах,  не  чувствовалось  ни  жары,  ни  холода,  но  по  спине   бегали
беспокойные мурашки. А вместо страха - одно лишь глухое раздражение, как
бывает в тягостном сне, когда сна  по  сути  уже  и  нет,  а  проснуться
все-таки не получается.
   Хуже всего вело себя время. То ли его здесь вообще не водилось, то ли
оно поменялось ролями с пространством - но  Петрушко  понятия  не  имел,
сколько идет, час ли, день ли, а может, год... Его, время, просто  нечем
было мерить -  циферблат  часов  не  светился,  пульс  не  прощупывался,
сколько Виктор Михайлович ни тискал левое запястье. Пожалуй,  только  по
нарастающему раздражению он мог судить, что  вообще  что-то  происходит,
что-то меняется.
   Очень хотелось выбросить из головы все,  лечь  на  спину  и  отдаться
этому извечному туману. Раствориться в нем, исчезнуть,  освободиться  от
боли, тоски, злости... От всех мучительных мыслей. От мыслей про  Настю,
про Лешку. И он уже почти решился - но тут  всплыли  в  мозгу  те  самые
Лешкины стихи... которые он сочинил на даче, когда  собирали  орешник...
Немногим больше месяца прошло, а кажется, словно то была  совсем  другая
эра. Петрушко обречено вздохнул и двинулся дальше, на ходу шепча  губами
легкие строчки:
   В небе полная луна,
   Красоты она полна
   И висит над головой,
   Свет бросая пред собой.
   Чтоб подольше не проснуться,
   Сбросив груз дневных оков,
   Нужно просто улыбнуться,
   Взять две пары башмаков,
   В путь отправиться далекий
   Вдаль на самом солнцепеке
   Белой призрачной луны.
   ...Сочных красок сны полны,
   В них волшебные слова,
   В них надежды и огни,
   Лунных сказок острова.
   Не проснешься, хоть щипни.1
   Кончилось  это  все  внезапно.  Только  что  он  шел,  продираясь   в
бесцветном киселе - и вдруг нога не находит опоры, и вот  уже  он  летит
вниз, в гостеприимно раскрывшуюся серую бездну. Вновь накатила  тошнота,
заложило уши -  а  потом  вдруг  раздался  оглушительный  хлопок,  перед
глазами вспыхнул мертвенный лиловый свет, и ничего не стало. Ни  киселя,
ни теста. Был полутемный зал с колоннами, был свежий ветер, был  чадящий
факел на стене - и  все  это  показалось  таким  милым  и  родным  после
прогулки по Тонкому Вихрю...
 
*** 
 
   - Не храбрись, Вик-Тору, -  возразил  Вестник.  -  Ты  шел  там,  где
человеку не выжить. Единый предназначил для человека Круги, а не  то,  в
чем они носятся. Тонкий Вихрь высасывает жизнь из  любого,  кто  в  него
попадет. Тебя защитил лишь покров, который сплел словами силы твой друг,
Ген-Нау, но никакая броня не защищает  полностью,  и  никакая  броня  не
вечна.
   Господи, смятенно подумал Петрушко, а Лешку-то как по  этому  темному
каналу проволокло?
   - А как же мой сын? - напряженно спросил он.
   - Я думаю, ему было  легче.  Меккос  Хайяар  наверняка  спеленал  его
защитными покровами лучше, чем это сделал Ген-Нау.  Ведь  Ген-Нау  очень
неумелый маг, он и  от  природы-то  не  слишком  силен,  но  вдобавок  и
необучен. Значит, и на то была воля Единого.
   Это Гена-то слабый маг? Петрушко невесело усмехнулся.  Что  же  тогда
сильный маг? Нет, правильно все-таки они не стали хватать Хайяара. Крови
бы пролилось...
   - Ладно, это все... лирика, - последнее слово он произнес  по-русски,
не было ему аналога в  олларском  языке.  -  Давайте  перейдем  к  делу,
Вестник. Скажу вам правду - я вызвался быть  партнером  вашего...  гм...
разведчика главным образом затем, чтобы найти моего украденного  сына  и
вернуть его на Землю. Все прочие цели не так уж  для  меня  важны.  Пока
Лешка там, у тхаранских магов, я не нахожу себе места. И  я  надеюсь  на
вашу помощь, Вестник.
   - Хорошо, - кивнул Алам, - я буду молить о нем Единого, дабы  избавил
Он дитя от руки злых и послал ему свою защиту.
   - Хм... - Петрушко не нашелся, что и сказать. - Молить? И только?
   - Разве этого мало? - в свою очередь удивился Вестник. - Тебе надо бы
знать, что ни один волос не упадет у человека без вышней воли. Н