ет за все эти ниточки.
   - Но ведь это... -  сморгнул  Митька  внезапно  выступившие  из  глаз
слезы, - это... ну нельзя так. Ну не по-человечески... ну  ладно,  когда
кулаком или там ремнем... но пальцы резать... Это ведь все равно  как...
- он замялся. Слова "фашисты" в олларском языке, конечно же, не было.
   - Митика, - раздраженно повернулся к нему кассар, - ты мне мешаешь, а
времени у нас действительно очень мало. Я не собираюсь  сейчас  с  тобой
спорить, я буду делать свое дело. И если ты еще раз откроешь  рот...  ты
сейчас еще слишком слаб, чтобы тебя пороть... но вот  если  связать  так
же, - кивнул он на пленника, - и заткнуть рот набедренной  повязкой,  то
уж это твоему драгоценному здоровью никак не повредит. Так что  выбирай.
Или ты сидишь молча, или - веревки.
   - Только попробуйте,  -  пытаясь  справиться  со  слезами,  пробурчал
Митька. - Я тогда... я тогда убегу, вы не уследите.
   - Ты уже однажды пытался мною командовать, - сухо обронил  кассар.  -
Вспомни, чем кончилось. Больше у тебя это не пройдет.  Впрочем,  хорошо,
что предупредил - теперь я на ночь, пожалуй,  буду  тебя  связывать.  На
всякий случай. А теперь закрой рот. Не можешь смотреть - отвернись.  Или
лучше вон пойди к Угольку, напои его. В мешке еще достаточно воды.
   Митька, однако, не мог сдвинуться с  места.  Сидя  на  корточках,  он
широко раскрытыми глазами смотрел на происходящее.
   - Ну, - ухмыльнулся кассар, поднеся  к  глазам  пленника  нож,  -  ты
вспомнил язык?
   Парнишка судорожно кивнул.
   - Вот и славно. Итак, слушай. Мне надо знать, кто вы такие,  кто  вас
сюда послал и как в точности звучал приказ. Не вздумай лгать -  если  ты
знаешь, кто я, то знаешь и то, что я умею  отличать  вранье  от  правды.
Если не знаешь - просто поверь, что оно так. Скажешь правду -  я  отпущу
тебя. - Чтобы я погиб в степи  от  жажды  и  ястребов?  -  с  ненавистью
выдохнул юноша.
   - Не пытайся казаться глупее, чем ты есть, - возразил кассар. - Скоро
сюда с подкреплением вернутся твои  товарищи.  И  найдут  тебя  здесь  -
связанного, побитого, но живого. Дальнейшее  зависит  от  тебя.  Сумеешь
доказать им, что молчал - будешь жить. Нет  -  твои  сложности.  А  меня
интересует лишь то, что я спросил. Кто, зачем и как. Говори.
   Пленник долго не отвечал. Потом мрачно выдохнул:
   - Я верен своему слову, я верен своему Роду,  я  верен  своим  богам.
Язык мой не предаст.
   - Вон как? - ненатурально удивился Харт-ла-Гир. - Ладно  же.  Я  тоже
верен своему долгу. Приступим.
   Митька дернулся, видя, как неуловимым движением кассар схватил  левую
ступню юноши и положил ее себе на колено, а потом, приставив  к  мизинцу
острие ножа, коротко, но сильно резанул.
   Кровь выплеснулась одновременно с  криком  -  сдавленным,  отчаянным,
звериным.
   - Вот так, - кивнул кассар, аккуратно обтирая лезвие пучком травы.  -
Как видишь, я не шучу. - Он брезгливо поднял с земли что-то и  поднес  к
самому лицу пленника. - Вот,  одного  пальца  у  тебя  уже  нет.  Теперь
очередь второго. Понял?
   - Я... - хрипло, плачуще выдохнул парнишка, - я скажу.
   Но что он сказал, Митька уже не слышал. Неудержимым  потоком  хлынула
из горла омерзительная, вонючая рвота, в  глазах  помутилось,  запрыгали
острые зеленые пятна, и он со стоном упал лицом в  траву.  И  сейчас  же
милосердная тьма сомкнулась над ним.
 
*** 
 
   - Очухался? - ворчливо спросил кассар, переворачивая Митьку на спину.
- Сходи умойся, там еще осталась вода. - Какой же ты все-таки... с белой
звезды...
   Митька поднялся.
   Все  вокруг  было  по-прежнему  -  зависло  в  небе  жгучее   солнце,
прокатывался по верхушкам трав легкий ветерок, пугливо шмыгнула какая-то
мелкая зверушка. Невозмутимый Уголек бродил  невдалеке,  шумно  вздыхал,
время от времени наклонял шею и щипал сухую траву.
   И пленник тоже никуда не делся.  Черным  мешком  он  лежал  навзничь,
освобожденный от веревок, и ветер  ласково  трепал  его  длинные  темные
волосы.
   - Он все рассказал, - удовлетворенно заметил Харт-ла-Гир. -  Да,  все
как я и думал.
   - Вы... - прошептал Митька... - вы убили его! А ведь обещали...
   - Да, обещал, Митика. Чего не  пообещаешь,  лишь  бы  развязать  туго
завязанный язык.
   - Но ведь... Вы же сами... это же подло!
   - Подло, - вздохнул кассар. - Но необходимо. А знаешь, кто виноват  в
его смерти?
   - Ну, кто? - недоверчиво буркнул Митька.
   - Ты. Именно из-за тебя мне пришлось зарезать парнишку.
   Митька отшатнулся, с ужасом глядя на кассара.
   - Но почему?
   - Ты просил его не пытать? Ты  говорил,  что  это  низко,  подло,  не
по-человечески? - скучным голосом перечислил Харт-ла-Гир.  -  Ты  ставил
мне условия, угрожал побегом? А ведь все это говорилось при нем.  Теперь
посмотри на все это его глазами. Раб смеет вмешиваться в дела господина,
раб смеет требовать от господина, при этом раб требует милости к  врагу,
чуть было его самого не убившего. Мыслимо  ли  такое?  Бывают  ли  такие
рабы? И может ли в таком случае истинный господин тут же, на  месте,  не
отрезать безумцу  его  поганый  язык?  Отсюда  простой  вывод  -  ты  не
настоящий раб, а я не настоящий господин. Мы оба с тобой притворяемся. И
более того - таких, как ты, ужасающихся пытке, в нашем мире  нет.  Никто
не просится в застенок, но пытка другого  -  обычное  дело,  в  ней  нет
ничего странного. Отсюда вывод - ты чужой  в  нашем  мире.  Пускай  этот
юноша, - кивнул кассар в сторону трупа, - сам бы и ничего не  понял,  он
все равно бы рассказал своим, а уж там найдется, кому приложить  палочку
к палочке. Они охотятся за тобой, Митика, но еще не знают, где ты именно
и кто именно тебя сопровождает. Поэтому подозревают всех, кто более  или
менее подходит под описание. Поэтому в степь высланы  разъезды,  поэтому
подкуплены кочевники. Степь, однако, большая, а куда мы  движемся,  наши
враги не знают. Но стоит им понять, что  это  именно  ты,  а  не  просто
похожий на тебя мальчишка - и все их  силы  будут  брошены  сюда.  Можно
кое-как отбиться от одного отряда, да и то... вспомни ночь и стрелу.  Но
отбиться от целой армии не смог бы  ни  один...  а  куда  уж  мне...  Ты
понимаешь, что такое армия? Ты видел, как лавиной  несется  конница?  Ты
видел, как сплошной цепью идет  пехота?  Ты  знаешь,  что  такое  боевые
колдуны... впрочем, у сарграмцев их нет, но от этого не легче. Ты  выдал
себя своей неуместной жалостью. А ведь сколько раз я тебя предупреждал -
слушайся меня, я лучше знаю, какие пути ведут  к  жизни,  а  какие  -  в
нижние пещеры.
   Митька подавленно молчал. Возразить ему было нечего.
   - Поехали, - потрепал его по плечу  кассар.  -  Ничего,  тебе  наука.
Впредь будешь осторожнее.
   И вновь пришлось держаться за конскую гриву, и вокруг лежала  колючим
одеялом необъятная степь. Солнце жарило все сильнее, и  млоэ  давно  уже
спрятали в седельную сумку, да  и  кассар  расстался  со  своей  плотной
курткой. Под его загорелой, медного отлива  кожей  прокатывались  мощные
бугры мышц. Как ни старайся, а такой мускулатуры у него, Митьки, никогда
не будет. Это ведь не Земля...
   - Что он вам сказал-то хоть? - рискнул спросить Митька, когда они уже
изрядно отъехали от мертвого тела.
   - То же, что я и предполагал. Это не  степные  разбойники-тсиу,  хотя
вырядились они именно так. Разбойникам сейчас нечего делать. Караваны  в
такое  время  не  ходят,  слишком  жарко  и   безводно.   Сейчас   купцы
предпочитают двигаться морем, оно и быстрее получается, и дешевле. А вот
осенью, когда переменятся ветры, и морской путь станет  опасен  -  тогда
действительно сюда  потянутся  караваны.  Тем  более,  пройдут  дожди  и
возродится трава, значит, можно не беспокоиться о корме  для  лошадей  и
быков... Да и жара спадет, все не так тяжко. Осень -  самое  разбойничье
время, но до осени еще далеко. А эти - крестьяне из нескольких окрестных
селений. Все как на подбор - шваль, не достигшая возраста мужа молодежь.
Несколько дней назад по селениям ездил богато  одетый  мужчина,  видимо,
кассарского звания, а может, и из жрецов. Внешних знаков различия на нем
не было. Он выискивал охотников до приключений, щедро платил им задаток.
Выдал вот эти разбойничьи тряпки, выдал оружие. За нас с тобой живых  он
сулил тысячу серебряных  огримов,  за  мертвых  -  триста.  Деньги,  как
видишь, немалые. Просто так не швыряются. Я думаю,  что  и  ночные  наши
гости - такие же млишу, как и эти - тсиу. Только ночных, наверное, не из
крестьян набирали - уж больно умело стреляют. В общем, дела неважные.  В
селения нам соваться нельзя, а припасы уже на исходе.  И  вода...  разве
что источник какой встретится, но сомнительно. Источники все в селениях,
возле воды люди и строятся. Ладно, посмотрим. Пока что  мы  оба  живы  и
здоровы. Завтра ты уж пешком пойдешь.
   - Куда хоть мы идем? - Митька наконец  задал  давно  уже  вертевшийся
вопрос.
   - Если бы знать, - вздохнул кассар. - Если бы знать...  Возможно,  мы
идем прямо в пасть ко льву.
 
18. 
 
   - Ох, не нравятся мне эти игры, - генерал Вязник отпил из  фарфоровой
чашки и с досадой посмотрел в окно. Слякоть и морось... И  куда  утянуло
недавнюю жару? Внизу асфальт мутно поблескивал лужами, пестрыми  зонтами
люди отгораживались от седого, набрякшего неба, и в приоткрытую  фрамугу
ощутимо дуло сентябрем. Хотя до него еще две недели...
   - А есть выбор,  Павел  Александрович?  -  осторожно  поинтересовался
Семецкий, устроившийся в углу у огромного, подпирающего потолок книжного
шкафа.
   -  Выбор  всегда  есть,  -  буркнул  генерал.  -   Между   плохим   и
отвратительным. Вот я и пытаюсь  понять,  что  же  это  вы  с  Геннадием
выбрали. Насколько оно отвратно.
   - А я и теперь считаю, что  нужно  было  брать  паршивца,  -  заметил
Петрушко. - Никуда бы не делся, мы бы его как волка обложили... В  конце
концов, и Гена не лыком шит, и Юрины орлы тоже много чего повидали. Да и
не станет он всю свою магическую мощь применять - после этого считай, на
всей затее можно ставить  крест.  Сдался  бы,  посидел  бы  в  одиночке,
подумал о жизни... И  вернул  бы  Лешку  просто  за  так,  только  чтобы
работать дали. Короче, зря мы под него прогнулись...
   - Виктор, я сейчас скажу неприятные слова, - с неохотой повернулся  к
нему Вязник. - Я понимаю, как дорог тебе сын. Он всем нам дорог,  ты  уж
поверь... Но скольких бы ребят мы положили на задержании? Одного,  двух,
десяток? Пускай даже ты прав, пускай потом этот "меккос" бегал бы  перед
нами на цырлах, но жизни-то людские не вернуть. Вот что бы ты  лично  их
матерям сказал? Цитировал бы устав? Сколько трупов ты готов положить  за
Лешкину жизнь? И даже не за жизнь - за возвращение? Я не думаю, что  там
мальчику действительно угрожает что-то серьезное. - Есть разница,  Паша,
- всем корпусом развернулся к нему Виктор Михайлович. - Ребята Семецкого
взрослые люди, профессионалы, они давали присягу. А он - ребенок.
   - Между прочим, в тексте присяги нигде не сказано, что они  обязуются
умирать по любому поводу. Целостность государства, национальные интересы
- это одно, а конкретный приказ обезумевшего от горя полковника -  нечто
другое.
   - Ты их спрашивал, Паша? - Петрушко хлопнул себя по колену. -  У  них
ведь тоже  есть  право  решать.  Добровольно  ребята  пошли  бы,  ты  же
понимаешь.
   -  Понимаю,  -  вздохнул  Вязник.  -  Молодые  они,  горячие.  Книжек
начитались. "Будь всадником сам" и все такое. Героизм в  очко  стучится.
Но я старый, вредный и нудный, я такого допустить не  могу.  Вообще,  ты
меня удивляешь. Ну ладно, шок. Так ведь уже вторые  сутки  идут,  ты  же
крепкий мужик, встряхнись, отключи эмоции и включи мозги.
   - Тогда что же тебе, собственно, не нравится в  ситуации?  -  холодно
осведомился Виктор Михайлович, отодвигая от себя стакан. Чая  больше  не
хотелось,  и  вообще  ничего  не  хотелось  -  ни  спорить,  ни  думать.
Раствориться бы в этих тугих облаках, что с утра  затянули  небо.  Стать
ветром, дождем... Ветру не страшно, дождю не больно... Мечты, мечты...
   - Изволь, - терпеливо откликнулся генерал. - Мне не нравится, что  мы
потеряли темп,  что  это  он  предложил  нам  условия,  а  не  наоборот.
Возможно, перетянули мы после того первого разговора... Надо было  сразу
ответить согласием и торговаться уже по деталям. А  он,  видимо,  решил,
что мы его дурим - и проявил инициативу.
   - Да не поэтому, - хмыкнул Петрушко. - Он насчет Ани  испугался,  что
все ей настучим. Там же, как ты знаешь, фантастическая любовь. Про такую
в книжках пишут... в классике... Ну а скажи мы Ане про его магию, и все,
шарик  лопнет.  Вы  же  все  понимаете,  как  отнесется   консервативная
христианка к такому вот старичку. И он понимает. Именно потому  и  решил
посадить меня на свой поводок. Еще неизвестно, что  ему  теперь  важнее,
Тхаран эвакуировать  или  с  девчонкой  кадриться.  По  любому  выходит,
виноват я. Не надо было пугать. Не Магистр же он какой,  в  самом  деле.
Гордый мужчина... истинный олларец.
   - Сегодня у нас прямо день  покаяний,  -  произнес  доселе  молчавший
Гена. - Мне вот кажется, не нужны эти раскопки ошибок и просчетов, потом
уж как-нибудь, постфактум. Важнее наметить  план  действий.  Собственно,
что мы имеем? Хайяар свои обещания выполнил меньше чем наполовину,  так?
Парнишка-то, Лешин противовес, сбежал  от  Магистра,  и  где  он  сейчас
болтается?
   - Найдем, - звякнул ложечкой Семецкий. - Это-то как  раз  просто,  за
пару дней сделаем.
   - Не так уж просто, - возразил Гена. - Парнишка-то  не  простой,  маг
он,  хоть  и  начинающий...  Но  ведь  ученик  Тхарана  -  наверняка  не
хухры-мухры.
   - Все равно найдем. Да и Хайяара  припашем,  пускай  ловит  своего...
гм... салабона.
   - Но вторую половину он выполнил. Притащил вот это  самое  тламмо,  -
Гена хмуро выложил на стол  большое  серебряное  кольцо.  Вернее,  нечто
среднее между кольцом и браслетом. Если оно и надевалось  на  палец,  то
разве что на великанский. -  И  ты  веришь,  это  действительно  оно?  -
скептически протянул Семецкий.
   - А шут  его  знает...  -  Гена  запустил  пальцы  в  бороду,  слегка
покачался на стуле. - Что предмет магический,  очевидно.  Поля  на  него
наложены сильные, тут целая радуга переплелась. А вот  смысл  сей  магии
мне лично неясен. Эксперимент ведь тут невозможен. Да, некую связь между
полями кольца и аурой Хайяара я чувствую. Но это  может  быть  все,  что
угодно. Вплоть до того, что через кольцо он может наблюдать за нами.  То
есть, конечно, уже не может,  я  принял  меры,  но  попади  оно  к  кому
другому... В общем, господа, самое время консультироваться с  единянами.
Я, правда, не представляю, как они через астрал могут кольцо  проверить,
но мало ли... Во всяком случае, в курс их ввести надо. Кстати, и  насчет
Лешки тоже пускай учтут... Пускай воюют где-нибудь в другом месте.
   - А они нас Лешкой шантажировать не станут? - прищурился Семецкий.  -
Ведь оно им выгодно, если от высоких материй  отвлечься.  Допустим,  они
Лешку того... извини, Витя, я же только так, абстрактно  рассматриваю...
ну, вы все поняли.  Что  тогда?  Взбешенные  мы  ломаем  кольцо,  Хайяар
дохнет, эвакуация Тхарана  срывается,  единяне  магов  мочат,  с  силами
бесовскими покончено и массовое ура. Логично?
   - Юра, это наша логика. То есть, извини, логика циничного чекиста,  -
голос Геннадия Александровича был мягок, словно  прикосновение  кошачьей
лапки. Или, учитывая габариты, львиной. - Пойми, они  рассуждают  иначе.
Там не двадцатый век, там минус  двадцатый...  Совсем  иная  психология,
иная система ценностей. Они же  глубоко  верующие  люди,  для  них  грех
страшнее пыток и казней.
   - Про инквизицию напомнить? - рассмеялся Семецкий. - А про  крестовые
походы, а про "священный джихад"?
   - Слушай, ну  кончай  фигню  нести,  -  похоже,  Гениному  добродушию
наступил конец. - Если у них это все и будет, то еще очень нескоро. Я  с
ними общаюсь, и я их вижу.  Я  считаю,  им  можно  доверять.  До  твоего
цинизма, Юра, им еще карабкаться не одну тысячу лет...
   - Ну-ну, - хмыкнул Вязник. - Гена, а они ведь,  похоже,  тебя  самого
обратили.
   - Куда меня обращать, я и  так  православный,  -  невесело  засмеялся
Гена. - Плохой, конечно, православный, но вот крещенный же.
   - Ну-ну, - повторил генерал. - Тебе объяснить, куда тебя с  твоими...
гм... способностями попы определят, ежели, конечно, рискнешь покаяться?
   Гена помрачнел. Нет, зря это Паша начал, отрешенно подумал  Петрушко.
Вспомнился горький Генин рассказ о давней попытке исповедаться.
   - Пойми, Гена, я не проповедую  тебе  атеизм,  -  уже  мягче  добавил
генерал, - но розовые очки-то все же сними. Люди всегда и везде люди.  И
цинизм, коварство, подлость жили всегда. И в хижинах, и в  дворцах.  Эти
твои единяне не исключение. У них тоже есть руководство,  там  наверняка
умные люди, дальновидные, трезвые. На Бога своего, может, и надеются, но
уж точно сами не плошают. Ты погляди - северного  императора  приручили,
армию контролируют, вассальные племена держат... во всяком  случае,  тут
их  слова  сходятся  с  рассказами  Хайяара.  Для  этого  нужен   мощный
государственный ум. Ну  сам  представь,  сколько  нужно  пролить  крови,
скольких подсидеть, скольких запугать, сколько кому проплатить, чтобы из
нищей гонимой секты вырасти до такой мощи. Да для  них  жизнь  какого-то
чужого мальчишки и гроша ломанного  не  стоит...  или  что  там  у  них,
огримы? А богословское объяснение найдут,  и  на  какой-нибудь  промысел
сошлются, и о душе помолятся, и в святцы вставят. Будь реалистом,  Гена.
Я не говорю, что они все такие. Может, только  один  процент.  Так  ведь
именно этот процент и будет решать.
   - Павел Александрович, - помолчав, ответил Гена, - это все,  конечно,
очень умно, очень убедительно... Но почему-то я вам не верю, а вот им  -
верю. Тем, с кем общаюсь по астралу. А это,  между  прочим,  руководство
ихнее. Вестник Алам, между прочим,  сам  на  связь  выходит.  Вы  вообще
представляете, что такое астральный контакт?  Передаются  же  не  только
слова, передаются и эмоции. По астралу нельзя солгать...
   - Что мы знаем про астрал... - вздохнул Вязник. - Тебе кажется, что с
тобою искренни. Возможно, это твое ощущение - тоже результат магического
воздействия. Я не утверждаю, что это так. Просто ни в  чем  нельзя  быть
уверенным на все сто. Доверяй, но проверяй, как говорил старик Рейган.
   - Что ж,  проверяйте,  -  согласился  Гена.  -  А  я  буду  доверять.
Разделение переменных называется. Короче, сейчас мы  с  Витей  пойдем  в
лабораторию, попробуем связаться с  Олларом.  Всяко  лучше,  чем  терять
здесь время в теологических диспутах.
   - Ступайте, - махнул на него  выпитой  чашкой  Вязник.  -  Общайтесь,
консультируйтесь,  потом  доложитесь,  я  у  себя  буду.  Все,   ребята,
совещанию конец.
   Уже в дверях Петрушко заметил, что  сгорбившийся  за  столом  генерал
щелкнул зажигалкой, выпустил  колечко  дыма.  Надо  же!  Пять  лет  ведь
держался мужик, не курил... Понятное  дело,  не  такой  уж  он  железный
дровосек, как пытается выглядеть.
 
*** 
 
   - Ну, вроде бы все готово. Начинаем?
   Виктор Михайлович окинул взглядом комнату.  Как  обычно,  здесь  была
полутьма. И сейчас для  этого  даже  не  пришлось  задергивать  шторы  -
мрачные облака за окном пропускали слишком  мало  света.  В  центре,  на
огромном круглом столе (сгодился бы и  королю  Артуру  с  его  рыцарями)
разгорались витые, изгибающиеся спиралью свечи, расставленные так, чтобы
обозначать вершины правильного семиугольника. А между свечами стояла все
та же заслуженная серебряная миска. Прабабушкино наследство. В миске  до
краев плескалась только что налитая из крана вода.
   Гена сидел в кожаном кресле, глаза его были закрыты, а пальцы  сжаты.
Он уже начинал сеанс. Может быть, и безуспешный. В астрале  тоже  бывает
плохая погода, когда связь  каждые  пять  минут  норовит  оборваться,  и