икак не
прореагировали. Он снова обвел их взглядом, подавляя раздражение и гнев.
Такая напыщенность, такая идиотская игра в молчание!
  - Нам надо знать, что вы тут делали, - сказал рыжеватый.
  - Агент Армии Освобождения в столице дней пятнадцать назад должен был
переправить меня из посольства в штаб Освобождения. На Разделе нас
подстерегли люди Райайе. Они привезли меня сюда. Некоторое время я
провисел в клетке-укоротке, - сказал Эсдан все тем же нейтральным тоном. -
Моя ступня повреждена, и мне трудно ходить. Дважды я разговаривал с
Райайе. Прежде, чем сказать что-нибудь еще, мне, как вы понимаете,
необходимо узнать, с кем я говорю.
  Высокий худой, который выпустил его из кладовой, обошел стол и быстро
переговорил с седым. Рыжеватый выслушал и согласился. Высокий худой сказал
Эсдану своим нетипично резким, грубым голосом:
  - Мы особый отряд Передовой Армии Всемирного Освобождения. Я - маршал
Метой.
  Остальные тоже назвались. Крупный рыжеватый оказался генералом
Банарками, усталый пожилой - генералом Тьюйо. Они называли свои звания
вместе с именами, но, говоря друг с другом, звания не употребляли, а его
не называли "господином". До Освобождения арендные редко обращались друг к
другу с какими-либо наименованиями, кроме родственных - отец, сестра,
тетя... Звания ставились перед именами владельцев - владыка, хозяин,
господин, босс. Видимо, Освобождение решило обходиться без них. Ему было
приятно познакомиться с армией, где не щелкали каблуками и не выкрикивали
названия чинов. Но он так полностью и не понял, с какой, собственно,
армией он познакомился.
  - Они держали вас в том помещении? - спросил Метой. Непонятный
человек: бесцветный холодный голос, бледное холодное лицо. Однако в нем не
было такого перенапряжения, как в остальных. Видимо, он был уверен в себе,
привык быть главным.
  - Там они заперли меня вечером. Словно получили какое-то
предупреждение об опасности. Прежде я жил в комнате наверху.
  - Можете вернуться туда, - сказал Метой. - Но не выходите из нее.
  - Хорошо. Еще раз благодарю вас, - сказал он им всем. - Будьте так
добры, когда вы поговорите с Каммой и Гейной... - Он не стал ждать
пренебрежительного молчания, повернулся и вышел.
  С ним пошел один из более молодых. Он назвался задьо Тэма.
Следовательно, Армия Освобождения использовала традиционные чины веотов.
Что среди них были веоты, Эсдан знал, но Тэма не был веотом. Светлая кожа,
выговор городского пылевика - мягкий, суховатый, отрывистый. Эсдан не
попытался заговорить с ним. Тэма был на пределе, выбит из колеи ночными
убийствами в рукопашной.., или чем-то еще. Его плечи, руки и пальцы почти
непрерывно подрагивали, бледное лицо болезненно хмурилось. Он не был в
настроении болтать со штатским пожилым пленным инопланетянином.
  "Во время войны пленники - все", - написал историк Хененнеморес.
  Эсдан поблагодарил своих новых тюремщиков за освобождение, но он
вполне понимал свое положение. Он все еще находился в Ярамере.
  И все-таки было облегчением снова увидеть свою комнату, опуститься в
кресло без ручки у окна и поглядеть на утреннее солнце, на длинные тени
деревьев поперек лужаек и террас.
  Но против обыкновения никого из домашних слуг там не было видно,
никто не вышел наружу заняться своей работой или отдохнуть от нее. Никто
не входил в его комнату. Утро медленно близилось к концу. Он поупражнялся
в танхаи, насколько позволяла ступня. Потом сидел, чутко насторожившись,
задремал, проснулся, попытался сидеть прямо, но сидел тревожно ерзая,
обдумывая слова "особый отряд Передовой Армии Всемирного Освобождения".
  Легитимное правительство в известиях по голосети называло вражескую
армию "силами инсургентов" или "мятежными ордами". А восставшие начали с
того, что назвали себя Армией Освобождения. Не Всемирного. Но с начала
Восстания он потерял постоянный контакт с борцами за свободу, а с блокадой
посольства лишился и всякого доступа к информации - разумеется, кроме
информации с других миров через расстояния в много световых лет. Вот в ней
недостатка не было, она поступала из анзибля без перерыва. Но о том, что
происходило на расстоянии двух улиц, - никаких сведений, абсолютно ничего.
В посольстве он был неосведомленным, бесполезным, бессильно-пассивным. Вот
как теперь здесь. С начала войны он был, как сказал Хененнеморес, пленным.
Вместе со всеми на Вереле. Пленный во имя Свободы.
  Он боялся, что смирится со своим бессилием, что оно завладеет его
душой. Он не должен забывать, из-за чего ведется эта война. "Только пусть
освобождение настанет поскорее и сделает меня снова свободным!"
В середине дня молодой задьо принес ему тарелку с холодной едой -
явно остатками, найденными на кухне, - и бутылку пива. Он ел и пил с
благодарностью. Но было ясно, что свободы домашним слугам они не дали. А
может быть, поубивали их. Он заставил себя не думать об этом.
  Когда стемнело, пришел молодой задьо и отвел его в комнату с головой
стайной собаки. Генератор, естественно, не работал. В исправности его
поддерживала только усердная возня с ним старика Сейки. В коридорах люди
светили себе фонариками, а в комнате горели две большие керосиновые лампы,
отбрасывая романтичный золотой свет на лица вокруг, отбрасывая черные тени
за эти лица.
  - Садитесь, - сказал рыжеватый генерал Банарками (его имя
переводилось, как "Чтец Писания"). - У нас есть к вам несколько вопросов.
  Безмолвное, но вежливое выражение согласия.
  Они спросили, как он выбрался из посольства, кто был посредникам
между ним и Освобождением, куда он направлялся, зачем вообще оставил
посольство, что произошло во время похищения, кто привез его сюда, о чем
его спрашивали, чего хотели от него. Придя в течение дня к выводу, что
откровенность послужит ему лучше всего, он отвечал на их вопросы прямо и
коротко. Кроме последнего.
  - В этой войне я лично на вашей стороне, - сказал он, - однако
Экумена по необходимости соблюдает нейтралитет. Поскольку в данный момент
я единственный инопланетянин на Вереле, имеющий возможность говорить, все,
что бы я ни сказал, может быть ошибочно принято за позицию посольства и
стабилей. Вот чем я был ценен для Райайе. А возможно, и для вас. Но это
заблуждение. Я не могу говорить от имени Экумены. Я на это не уполномочен.
  - Они хотели, чтобы вы сказали, будто Экумена поддерживает гитов? -
сказал усталый Тьюйо. Эсдан кивнул.
  - А они говорили об использовании какой-нибудь особой тактики,
особого оружия? - Этот вопрос угрюмо задал Банарками, пытаясь не придавать
ему особой значимости.
  - На этот вопрос я предпочел бы отвечать, генерал, когда буду у вас в
тылу разговаривать с теми, кого я знаю в командований Освобождения.
  - Вы разговариваете с командованием Армии Всемирного Освобождения.
Отказ отвечать может быть расценен как свидетельство о сотрудничестве с
врагом. - Это сказал Метой, непроницаемый, жесткий, грубоголосый.
  - Я это знаю, маршал.
  Они переглянулись. Несмотря на эту неприкрытую угрозу, Эсдан был
склонен доверять именно Метою. Он был невозмутим и устойчив. Остальные
нервничали и колебались. Теперь он не сомневался, что они фракционеры. Как
велики их силы, в каком противостоянии они находятся с командованием Армии
Освобождения, узнать он мог только из случайных обмолвок.
  - Послушайте, господин Музыка Былого, - сказал Тьюйо (старые привычки
въедаются крепко), - мы знаем, что вы работали для Хейма. Вы помогали
переправлять людей на Йоуи. Тогда вы нас поддерживали.
  Эсдан кивнул.
  - И должны поддержать нас сейчас. Мы говорим с вами откровенно. У нас
есть сведения, что гиты готовят контрнаступление. Что это может означать
сейчас? Только то, что они намерены использовать бибо. Другого объяснения
нет. А этого допустить нельзя. Нельзя им позволить это сделать.
  Их необходимо остановить.
  - Вы говорите, что Экумена сохраняет нейтралитет, сказал Банарками. -
Ложь! Сто лет назад Экумена не допустила эту планету в свой союз, потому
что у нас имелась бибо. Только имелась. Достаточно было, что она у нас
есть. Теперь они утверждают, что нейтральны. Теперь, когда это
действительно имеет значение! Теперь, когда эта планета входит в их союз,
они обязаны действовать. Действовать против бомбы. Они обязаны помешать
гитам прибегнуть к ней.
  - Если у легитимистов она действительно есть, если они действительно
планируют применить ее и если я сумею передать сообщение Экумене, что
смогут сделать они?
  - Вы заговорите. Вы скажете президенту гитов: Экумена говорит:
остановитесь! Экумена пришлет корабли, пришлет войска. Вы поддержите нас!
Если вы не с нами, то с ними!
  - Генерал, ближайший корабль находится на расстоянии многих световых
лет отсюда. Легитимисты это знают.
  - Но вы можете связаться с ними! У вас есть передатчик.
  - Анзибль в посольстве?
  - Он есть и у гитов.
  - Анзибль в министерстве иностранных дел был уничтожен в дни
Восстания. В первом же нападении на государственные учреждения. Был
взорван весь квартал.
  - Как мы можем удостовериться?
  - Это сделали ваши, генерал. Вы думаете, что у легитимистов есть
анзибельная связь с Экуменой? Ее нет. Они могли бы захватить посольство и
его анзибль, но тогда необратимо восстановили бы против себя Экумену. Да и
зачем им? У Экумены нет войск для посылки на другие планеты; - И он
добавил, внезапно заподозрив, что Банарками это неизвестно:
  - Как вы знаете. А если бы и были, сюда они попали бы лишь через
годы. Вот по какой причине - и многим другим - Экумена не имеет армии и не
ведет войн.
  Его глубоко встревожили их неосведомленность, их дилетантство, их
страх. Но он не допустил, чтобы тревога и досада прозвучали в его голосе,
и говорил негромко, и смотрел на них спокойно, словно ожидая понимания и
согласия. Простая видимость такой уверенности иногда дает желаемый
результат. К несчастью, судя по выражению их лиц, он сказал двум
генералам, что они ошиблись, и сказал Метою, что он был прав. И значит,
встал на чью-то сторону.
  - Погодите-ка, - сказал Банарками и повторил весь первый допрос:
перефразируя вопросы, настаивая на подробностях, выслушивая ответы без
всякого выражения на лице. Спасал свой авторитет. Показывал, что не
доверяет заложнику. Он упрямо настаивал, что Райайе мог сказать что-то еще
о вторжении, о контрнаступлении на юге. Эсдан несколько раз повторил, что,
по словам Райайе, президент Ойо ожидает атаки Армии Освобождения ниже по
реке от Ярамеры. И каждый раз он добавлял:
  - Мне неизвестно, было ли правдой хоть что-то из того, что говорил
мне Райайе. - После пятого раза он сказал:
  - Извините, генерал, я опять должен спросить про здешних людей...
  - Вы знали кого-нибудь тут до того, как попали сюда? - резко спросил
кто-то из молодых.
  - Нет. Я спрашиваю про домашнюю прислугу. Они были добры ко мне.
Ребенок Каммы болен, ему требуется особый уход. И мне хотелось бы знать,
что с ним все хорошо.
  Генералы переговаривались между собой, не обращая никакого внимания
на его просьбу.
  - Всякий, кто остался тут после Восстания, прихвостень врагов, -
сказал задьо Тэма.
  - А куда они могли уйти? - спросил Эсдан, пытаясь сохранить спокойный
тон. - Это ведь не освобожденная область. Боссы все еще надзирают в полях
над рабами. Они все еще применяют тут клетку-укоротку. - На последних
словах голос у него дрогнул, и он выругал себя за это.
  Банарками и Тьюйо все еще совещались, не слушая его. Метой встал и
распорядился:
  . - На сегодня достаточно. Идите со мной.
  Эсдан захромал за ним по коридору и вверх по лестнице. Их торопливо
нагнал молодой задьо, видимо, посланный Банарками. Никаких разговоров с
глазу на глаз. Однако Метой остановился у двери Эсдана и сказал, глядя на
него с высоты своего роста:
  - О прислуге позаботятся.
  - Благодарю вас, - с теплотой в голосе сказал Эсдан и добавил:
  - Гейна лечит мою ступню. Мне необходимо ее увидеть. - Если он нужен
им здоровый и невредимый, почему бы и не использовать свои травмы, как
рычаг? А если он им не нужен, какая разница?
  Спал он мало и плохо. Ему всегда требовались информация и возможность
действовать. И было мучительно оставаться в неведении и беспомощным. Кроме
того, ему хотелось есть.
  Едва взошло солнце, он подергал дверь и убедился, что она заперта
снаружи. Он принялся стучать, кричал, но прошло порядочно времени, прежде
чем появился напуганный молодой человек, вероятно часовой, а затем Тэма с
ключом, сонный и хмурый.
  - Мне необходимо увидеть Гейну, - властно сказал Эсдан. - Она
ухаживает за моей ногой. - Он кивнул на обмотанную ступню. Тэма запер
дверь, ничего не сказав. Примерно через час в замке снова заскрипел ключ,
и вошла Гейна. За ней - Метой, за ним - Тэма.
  Гейна приняла позу почтения. Эсдан быстро подошел к ней, положил руки
ей на плечи и прижался щекой к ее щеке.
  - Хвала Владыке Ками, - сказал он, - я вижу тебя в благополучии, -
произнес он слова, которые часто говорили ему люди, подобные ей. - Камма и
малыш, как они?
  Она была напугана до дрожи: волосы растрепались, веки покраснели, но
она быстро оправилась от его неожиданного братского приветствия.
  - Они сейчас в кухне, хозяин, - ответила она. - Армейские люди
сказали, ваша нога болит.
  Он сел на кровать, и она принялась разматывать повязку.
  - А с другими все хорошо, Хио, Чойо? Она качнула головой.
  - Мне очень жаль, - сказал он. Расспрашивать ее он не мог.
  На этот раз ногу она перебинтовала гораздо хуже. Руки у нее совсем
ослабели, и ей не удалось затянуть повязку достаточно туго. К тому же она
торопилась, оробев от пристальных взглядов двух военных.
  - Надеюсь, Чойо вернулся на кухню, - сказал он наполовину ей,
наполовину им. - Кто-то же должен стряпать еду.
  - Да, хозяин, - прошептала она.
  Забудь "хозяина", забудь "господина", хотел он предостеречь, опасаясь
за нее. Он посмотрел на Метоя, пытаясь определить его отношение к их
разговору, но не сумел.
  Гейна кончила перевязывать его ступню, Метой отослал ее и отправил
задьо следом за ней. Гейна ускользнула с радостью. Тэма воспротивился:
  - Генерал Банарками... - начал он. Метой посмотрел на него. Молодой
человек замялся, насупился, повиновался.
  - Я позабочусь об этих людях, - сказал Метой. - Я же всегда этим
занимался. Ведь я был боссом поселка. - Он посмотрел на Эсдана холодными
черными глазами. - Я вольнорезанный. Теперь таких, как я, осталось немного.
  После паузы Эсдан сказал:
  - Благодарю, Метой. Они нуждаются в помощи, они ведь не понимают.
Метой кивнул.
  - Я тоже не понимаю, - сказал Эсдан. - Освобождение действительно
готовится наступать? Или Райайе придумал это как предлог, чтобы заговорить
о применении бибо? Верит ли этому Ойо? И вы? А Армия Освобождения
действительно там за рекой? Вы принадлежите к ней? Не жду, что ответите.
  - И не отвечу, - сказал евнух.
  Если он двойной агент, подумал Эсдан после его ухода, то работает на
Командование Освобождения. То есть так ему хотелось надеяться. Он
предпочел бы иметь такого человека, как Метой, на своей стороне.
  "Но я не знаю, какая сторона - моя, - подумал он, вернувшись к своему
креслу у окна. - Освобождение, да, конечно, но что такое Освобождение? Во
всяком случае, не идеальная мечта - свободу порабощенным! Не теперь. И уже
больше никогда. После Восстания Освобождение обернулось армией,
политическим органом, огромным числом людей и вождей, и тех, кто хотел
быть вождем, честолюбивыми потугами и алчностью, подавляющими надежды и
силу, несуразным дилетантским правительством, ковыляющим от насилия к
компромиссам. Все это усложняется, перепутывается, и больше уже никогда не
познать дивную простоту идеала, чистой идеи свободы. А это то, чего я
хотел, ради чего работал все эти годы. Подорвать благородно простую
кастовую иерархию, заразив ее идеей справедливости. А затем подорвать
благородно простой идеал равенства всех людей, попытавшись воплотить его в
жизнь. Монолитная ложь рассыпается на тысячи несовместимых истин, и это
то, чего я хотел. Но я оказался в тенетах безумия, глупости, бессмысленной
жестокости свершившегося".
  "Они все хотят использовать меня, а я пережил свою полезность", -
подумал он. И мысль эта озарила его изнутри, как сноп солнечных лучей. Он
все время верил, что есть что-то, что он мог бы сделать. Но не было ничего.
  Это была своего рода свобода.
  Неудивительно, что он и Метой поняли друг друга без слов и сразу. К
двери подошел задьо Тэма, чтобы отвести его вниз. Снова в комнату стайной
собаки. Всех с замашками вождей влекла эта комната, ее суровый мужской
дух. Теперь его там ждали лишь пятеро: Метой, два генерала и еще двое в
ранге реги. Доминировал надо всеми Банарками. Он покончил с вопросами и
был настроен отдавать приказы.
  - Завтра мы уходим отсюда, - сказал он Эсдану. - Вы отправитесь с
нами. У нас есть доступ в голосеть Освобождения. Вы будете говорить за
нас. Вы скажете гитскому правительству, что Экумена знает про их планы
использовать запрещенное оружие, и предупредите их, что за подобной
попыткой последует мгновенное и ужасное возмездие.
  У Эсдана покруживалась голова от голода и бессонницы. Он стоял
неподвижно - его не пригласили сесть - и смотрел в пол, опустив руки по
бокам. Он прошептал еле слышно:
  - Да, хозяин.
  Голова Банарками вздернулась, глаза сверкнули.
  - Что вы сказали?
  - Энна.
  - Да кто вы, по-вашему?
  - Военнопленный.
  - Можете идти.
  Эсдан вышел. Тэма пошел за ним, но не направлял и не останавливал. Он
пошел прямо на кухню, откуда доносилось звяканье кастрюль, и сказал:
  - Чойо, дай мне что-нибудь поесть.
  Старик, съежившийся, трясущийся, что-то мямлил, извинялся, ворчал, но
положил перед ним немного сушеных фруктов и кусок черствого хлеба. Эсдан
сел к столу для разделки мяса и жадно принялся за еду. Он предложил Тэма
присоединиться, но тот сухо отказался. Эсдан съел все до последней крошки.
Потом прохромал из кухни к боковой двери на большую террасу. Он надеялся
увидеть там Камму, но терраса была пустой. Он сел на скамью у балюстрады
над продолговатым прудом, отражавшим небо. Тэма стоял на посту неподалеку.
  - Вы говорили, что крепостные в таком месте - прихвостни врагов, если
они не присоединились к Восстанию, - сказал Эсдан.
  Тэма стоял неподвижно, но слушал.
  - А вам не кажется, что они просто не понимали происходящего? И до
сих пор не понимают? Это проклятое место, задьо. Здесь свободу трудно даже
вообразить.
  Молодой человек некоторое время подавлял желание ответить, но Эсдан
продолжал говорить, нащупывая хоть какой-то контакт с ним. Внезапно что-то
в его словах вышибло пробку.
  - Постельницы, - сказал Тэма. - Трахаются с черными каждую ночь. Все
они трахнутые. Блудни гитов. Рожают черных щенят, дахозяин, дахозяин. Вы
сказали: они не знают про свободу. И не узнают. Нельзя дать свободу таким,
которые дают черным себя трахать. Они гнусь. Грязь, и их не отмыть.
Насквозь пропитались черным семенем. Гитским семенем!
  Он сплюнул на террасу и утер рот.
  Эсдан сидел неподвижно, смотрел на неподвижную воду пруда за нижней
террасой, на вековое дерево, туманную реку, дальний зеленый берег.
"Здоровья ему и благого труда, терпения, сострадания, душевного покоя.
Какая была от меня польза? Хоть какая-то? Все, что бы я ни делал, никогда
не приносило пользы. Терпение, сострадание, душевный покой. ОНИ ЖЕ - ТВОИ
ЛЮДИ..." Он посмотрел вниз на густой комок слюны на желтой плитке террасы.
"Глупец! Верить, что ты можешь кому-то дать свободу. Вот для чего
существует смерть. Выпускать нас из клетки-укоротки".
  Он встал и молча захромал в дом. Молодой человек последовал за ним.
  С наступлением сумерек зажегся свет. Наверное, они допустили старого
Сейку к генератору. Предпочитая вечерний сумрак, Эсдан выключил свет у
себя в комнате. Он лежал на кровати, когда в дверь постучали, и вошла
Камма с подносом.
  - Камма! - сказал он, вставая, и обнял бы ее, если бы не поднос. - А
Рекам?
  - С моей мамой, - прошептала она.
  - С ним все хорошо?
  Кивок затылком. Она поставила поднос на крова