есть, - ответила Шошана.
   - А ты смогла бы так жить? Без иллюзии простора, без  горизонта...  без
деревенской церкви... может, даже без  астропочвы  -  только  полированный
металл и керамика. Смогла бы ты принять это?
   - А ты?
   - Думаю, да. Так было бы  проще...  и,  как  говорит  Эл,  честнее.  Не
цепляясь за прошлое, мы могли бы все усилия отдать настоящему и  будущему.
Знаешь, мы прошли такой долгий путь,  что  трудно  осознать,  что  бегство
закончено, что мы здесь. Мы уже  строим  новую  колонию.  Когда  в  каждой
оптимальной точке будет висеть станция -  или  когда  мы  решим  построить
Большой корабль и вовсе покинуть Солнечную систему, - какое значение будут
иметь для  наших  потомков  воспоминания  о  Земле?  Они  будут  истинными
косможителями. В этой свободе весь смысл нашего пути. И я не отказался  бы
глотнуть ее прямо сейчас.
   - Достаточно честно, - отозвалась Шошана. - Думаю,  я  просто  опасаюсь
упрощенчества.
   - Но эта вот башня - что она будет значить для рожденных и  выросших  в
пространстве? Бессмысленная руина. Мертвое прошлое.
   - Я, например, не скажу, что она значит для меня, - возразила Шошана. -
Это ведь не мое прошлое.
   Но изображение притягивало Изю...
   - Смотри! - воскликнул он. Карта показывала береговые линии Перу в 1990
и 2040 годах, отмечая поглощенные морем земли. - Погода.  Ничего  хуже  на
свете нет! Хорошо, хоть от этой невозможной, непредсказуемой  глупости  мы
избавились!
   Из волн поднимался полуразрушенный небоскреб -  все,  что  осталось  от
Мирафлореса. Низко над бурным морем  висел  тусклый  облачный  полог.  Изя
отвел глаза от монитора, глянул на иллюзию мирной Новой Англии и увидал за
иллюзией истинное убежище, хранящее их в себе, дарующее  свободу.  "Правда
сделает вас свободными", - подумал он и, приобняв жену за плечи,  произнес
это вслух.
   - Ты лапочка, - прошептала Шошана, прижавшись к мужу.
   Великие слова спустились до уровня семейных отношений,  но  Изе  и  это
было приятно. Подходя к лифту, он осознал вдруг, что счастлив - совершенно
счастлив. Должно быть, отрицательные ионы в воздухе, укорил  он  себя,  но
одной физиологии для объяснения было мало. Он ощущал то,  что  человек  на
Земле так долго искал и не находил, не мог найти, - разумное счастье. Там,
внизу, роду человеческому оставались лишь жизнь, свобода и путь к цели,  а
теперь он лишился и этого. Четыре Всадника гнали человечество  через  прах
умирающего  мира.  И  вновь  в  памяти  Исаака  всплыло  странное   слово:
"избавлены". "Мы были избавлены".


   Собрание  по  пересмотру  школьного  расписания  случилось  в   третьем
квартале второго года ОСПУЗа. Изя  присутствовал  как  член  родительского
комитета, Шошана - как родитель и учитель на  полставки  (приоритетной  ее
профессией была диетология), а Эстер - потому что подростков приглашали на
собрания в рамках политики деинфантилизации, а кроме того, ее привел отец.
Председатель комитета по образованию Дик Аллардайс произнес речь о целях и
достижениях, пара учителей  внесли  предложения  и  зачитали  отчеты.  Изя
выступил в пользу обучения детей при помощи  ЭМ.  Все  шло  по  накатанной
колее,   пока   не   поднялся   Сонни   Виггри.   Сонни   был    улыбчивым
американцем-южанином со стопроцентным конфедеративным  акцентом,  четырьмя
или пятью  университетскими  дипломами  (разными)  и  умом  жестоким,  как
стальной капкан с бритвами вместо лезвий.
   - Я б што ха-ател знать, - протянул он скромно, - што  вы  тута  думати
нащет учить гивалогию? Знате, я бы на ее плюнул.
   Пока Изя мысленно  переводил  его  речь  на  привычный  коннектикутский
диалект, встал Сэм Хендерсон. Геология была одной из его профессий.
   - Ты что, Сонни, - изумился он на своем гортанном огайоском наречии,  -
предлагаешь вычеркнуть из расписания геологию?
   - Да я тольки шпросил, што вы тута думати?..
   Это Изя перевел с легкостью: Сонни уже обеспечил себе  большинство  при
голосовании и теперь готов внести предложение. Сэм тоже знал эту игру.
   - Ну, по моему мнению, вопрос достоин обсуждения...
   Вскочила Элисон Джонс-Курава, преподававшая естествознание  на  третьем
уровне. Изя ожидал бурного всплеска эмоций: дескать, дети ОСПУЗа не должны
забывать родную планету и т.п. Но  Элисон  вполне  разумно  заметила,  что
научные знания, ограниченные структурой и содержимым ОСПУЗа,  до  опасного
абстрактны. "Если мы когда-нибудь решим терраформировать  Луну,  например,
вместо того чтобы строить Большой корабль, не стоит ли нашим детям хотя бы
представлять себе, что такое камень?" - говорила  она.  "Главное  ухвачено
верно, - думал Изя, - и все же она ошибается, потому что суть  не  в  том,
оставить ли в расписании уроков геологию, а во влиянии Сонни Вигтри, Джона
Падопулоса и Джона Келли на комитет по образованию". Спор шел прежде всего
о власти, а учителя не понимали это: у женщин с властью всегда проблемы. И
исход спора предсказать было так же легко, как и  его  ход.  Единственное,
что удивило Изю,  -  так  это  то,  как  Джон  Келли  накинулся  на  Мойше
Оренштейна. Мойше утверждал, что Земля - лаборатория ОСПУЗа и пользоваться
ею надо соответственно, и пустился  рассказывать,  как  его  класс  учился
аналитической химии на одном-единственном камешке, который Мойше привез  с
горы Синай в качестве сувенира и  лабораторного  образца  одновременно,  -
"согласно    принципу    множественного    использования,    ну    и    из
сентиментальности, понимаете..." И вот тут Джон  Келли  оборвал  его:  "Ну
хватит! Мы говорим о геологии,  а  не  об  этнографии!"  -  и  пока  Мойше
ошарашенно молчал, Падопулос внес предложение.
   - Кажется, Мойше докопался до Джона Келли, - заметил Изя, когда они шли
по коридору А к лифту.
   - Ну и срань, пап, - отозвалась Эстер.
   К шестнадцати годам Эстер немного подросла, хотя  все  еще  сутулилась,
вытягивая шею вперед  в  попытках  разглядеть  что-нибудь  сквозь  толстые
стекла очков, все время спадавших с носа. Характер у нее был  вспыльчивый,
и Изе едва удавалось связать  пару  слов  без  того,  чтобы  дочь  ему  не
нагрубила.
   - Эстер, "срань" - не то высказывание, после которого можно  продолжать
спор, - мягко заметил он.
   - Какой спор?
   - Как я понял, о том, что Джон Келли  нетерпимо  относится  к  Мойше  и
почему.
   - Да срань это все, пап!
   - Эстер, прекрати! - не выдержала Шошана.
   - Прекратить что?
   - Если ты, как можно судить по твоему тону, знаешь, что так  раздражает
Джона, - заявил Изя, - может, поделишься с нами?
   Когда так стараешься не поддаваться иррациональным импульсам, а в ответ
не получаешь ничего,  кроме  бури  эмоций,  трудно  оставаться  спокойным.
Вполне уместная просьба  ввела  девушку  в  состояние  слепого  бешенства.
Толстые стекла яростно блеснули - за ними почти не было видно серых  глаз.
Потом Эстер протолкнулась вперед и  вбежала  в  лифт,  распахнувший  двери
будто для того, чтобы вместить ее гнев. Родителей она ждать не стала.
   - Ну, - устало проговорил Изя, пока они с женой ждали следующего  лифта
на Вермонт, - и что это было?
   Шошана чуть пожала плечами:
   - Я не понимаю. Почему она так враждебна, так агрессивна?
   Вопрос этот вставал и раньше,  но  Шошана  даже  не  пыталась  на  него
ответить. Молчание ее было почти суровым, и Изя чувствовал себя неловко.
   - Чего она хочет этим добиться? Что ей надо?
   - Тимми Келли, - ответила Шошана, - называет тебя жидом Розе.  Так  мне
Эстер сказала. Ее он в школе зовет "жидовской розочкой". Она говорит,  что
"четыре глаза" ей нравилось больше.
   - Ох, - выдавил Изя. - Ох... срань.
   - Именно.
   До Вермонта они ехали молча.
   - Я не понимаю даже, -  заметил  Изя,  когда  они  шли  под  фальшивыми
звездами через общую ячейку, - где он слово такое услышал.
   - Кто?
   - Тимми Келли. Он ровесник Эстер - на год моложе. Он вырос  в  Колонии,
как и она. Келли присоединились годом позже  нас.  Господи  всевышний!  Мы
можем избавиться от всех вирусов, всех бактерий, всех спор, но это...  это
проникает всюду! Как? Как это происходит? Я говорю тебе, Шошана,  мониторы
надо закрыть. Все, что эти детишки видят на Земле, слышат с Земли, -  урок
насилия, предрассудков и суеверий.
   - Для этого не обязательно смотреть на мониторы.  -  Голос  Шошаны  был
почти по-учительски терпеливым.
   - Я работал с Джоном на "Лунной тени", бок о бок, каждый  день,  восемь
месяцев. И ничего, ничего подобного не было.
   -  Это  больше  Пат,  чем  Джон,  -  отозвалась  Шошана  все   так   же
неодобрительно-бесстрастно.  -  Эти  годы  мелких  подначек   в   комитете
диетического планирования. Шуточки. "Как, Шошана, это будет  кошерно?"  Ну
и?.. С этим приходится жить.
   - Там, внизу, - да, но здесь, в Колонии, на ОСПУЗе...
   - Изя, жители Колонии - самые консервативные из обывателей, разве ты не
заметил? Снобы из снобов. А кем нам еще быть?
   - Консервативные? Обыватели? О чем ты говоришь?
   - Да ты глянь на нас! Властная иерархия, разделение труда на мужской  и
женский, картезианская этика - сущая середина двадцатого века!  Понимаешь,
я не жалуюсь. Я сама это выбрала. Я люблю безопасность и хочу,  чтобы  мои
дети жили спокойно. Но за безопасность надо платить.
   - Я не понимаю такого отношения. Мы всем рисковали ради ОСПУЗа - потому
что мы нацелены в будущее. Сюда попали те, кто  решил  отбросить  прошлое,
начать все заново. Создать истинно гуманное общество и сделать  сразу  все
правильно, хоть в этот раз! Это  обновители,  смелые  духом,  а  не  толпа
мещан, погрязших в предрассудках. Наш  средний  коэффициент  интеллекта  -
165...
   - Я знаю. Знаю наш средний КИ.
   - Мальчишка бунтует, - проговорил Изя после недолгого молчания. - Как и
Эстер. Ругаются самыми страшными словами, которые знают, пытаются поразить
взрослых. Это бессмысленно.
   - Как Джон Келли сегодня?
   - Слушай, Мойше не  мог  остановиться.  Все  об  этом  своем  булыжнике
сувенирном... знаешь, он слишком много играет на  публику.  Школьники  еще
проглатывают, но на заседании комитета это становится  утомительным.  Если
Джон его оборвал, то Мойше сам напросился.
   Они подошли к двери своего блока - точно как в сельском домике в  Новой
Англии, хотя, когда Изя нажал на кнопку звонка, она с шипением  скользнула
вбок.
   Эстер, конечно, уже ушла к себе. В последнее время  она  старалась  как
можно меньше находиться в гостиной ячейке. Ноах  и  Джейсон  раскидали  по
всему  полу  и  встройкам  диаграммы,  распечатки,  учебники,  доску   для
триди-шашек, а сами сидели посреди этого  безобразия,  хрустели  белковыми
чипсами и болтали.
   - Сестренка Тома лепечет, будто видела ее в Общей, - говорил Джейсон. -
Привет, Исаак, Шошана. Не знаю, можно ли верить шестилетней девчонке.
   - Да, она скорее всего повторяет за Линдой, пытается внимание привлечь.
Привет, пап, мам. Слышали, что Линда Джонс и Триз  Герлак  болтают  насчет
обожженной женщины, которую видели?
   - Что значит - обожженной?
   - У школы, в коридоре С-1.  Они  шли  там  на  какое-то  свое  девчачье
мероприятие...
   - Уроки та-анцев, - перебил Джейсон и тут же  изобразил  нечто  среднее
между умирающим лебедем и блюющим школьником.
   - ...И говорят, что в первый раз эту женщину увидали, - каково, а?  Как
это на ОСПУЗе может оказаться кто-то, с кем еще ни разу не виделся? И  она
была все обгорелая и  вроде  как  жалась  к  стенке,  точно  пряталась  от
кого-то. А еще они говорят, что женщина свернула на С-3 прямо перед  ними,
а когда они зашли за угол, ее и след простыл. И ни в одну из ячеек по  С-3
она не заходила. Джейсон  говорит,  что  сестренка  Тома  Форта  тоже  эту
женщину видала, но эта, наверное, просто выдумывает, чтобы на нее внимание
обратили.
   - Говорит, у той были белые глаза. - Джейсон закатил свои,  голубые.  -
Жуть как страшно.
   - Девочки об этом сообщили кому-нибудь? - поинтересовался Изя.
   - Триз и Линда? Не знаю. - Ноах уже потерял интерес к разговору. -  Так
получим мы допвремя на работу с Шонвельдтом?
   - Я заказал, - ответил Изя.
   Настроение у него было испорчено. Непонятная злоба  Эстер,  непонимание
Шошаны, а теперь вот Ноах и  Джейсон  рассказывают  истории  о  белоглазых
привидениях, цитируя двух малолетних истеричек. Душевному спокойствию  все
это не способствовало.
   Он ушел к себе в ячейку-кабинет и  принялся  прорабатывать  предложения
Левайтиса  по  дизайну  второго  поселения.  Никаких  фальшивых  пейзажей,
никаких  декораций  -  обнаженные  углы  и  кривые.  Структурные  элементы
конструкции прекрасны в своей разумной необходимости. Форма  соответствует
функции. Свободное пространство в каждом квадранте будет не общей ячейкой,
а просто свободным пространством - назовем его  "квад".  Десять  метров  в
высоту, двести в поперечнике, под антисводом купола. Изя вывел изображение
на голоэкран, оглядел с разных углов, прошелся по нему...
   Спать он лег в четвертом часу ночи, возбужденный и  довольный  работой.
Шошана крепко спала. Изя лежал в ее  недвижном  тепле,  вспоминая  события
вечера, - в темноте разум его работал яснее. Антисемитизма  на  ОСПУЗе  не
было. Только вспомнить,  сколько  из  колонистов  -  евреи.  Изя  принялся
считать в уме и обнаружил, что все уже подсчитано, - в памяти  само  собой
всплыло число семнадцать. Странно, ему казалось, их больше. Изя перечислил
всех поименно и снова получил семнадцать. Не так много, как могло быть, из
восьми-то сотен, но куда лучше, чем  у  многих  других  групп.  Проблем  в
выборе лиц азиатской национальности не было - в этом  отношении  опасаться
приходилось скорее перебора, но недостаток чернокожих  колонистов  вызывал
тогда, еще в Союзе, долгие и мучительные битвы  политики  с  совестью.  Но
обойти тот факт, что в тесном сообществе из восьмисот человек все и каждый
должны  соответствовать  не  только  генетическому,   но   и   личностному
стандарту, никак не удавалось. А  после  развала  системы  государственных
школ во время Рефедерации негры просто не  получали  нужного  образования.
Тем не менее несколько чернокожих претендентов все же нашлись, хотя  почти
никто из них не прошел жесткого отбора. Они были замечательными людьми, но
этого было мало. Каждый взрослый человек  на  борту  должен  был  являться
выдающимся специалистом не в одной, а в нескольких  областях.  И  не  было
времени обучать тех, кто, пусть не по  своей  вине,  не  получил  форы  на
старте. Все сходилось к  тому,  что  Д.Г.Мэстон,  "отец  ОСПУЗа",  называл
"холодными уравнениями" - цитата из  старого  рассказа,  моралью  которого
было: "Никакого мертвого груза на борту!" "Слишком много жизней зависит от
нашего выбора! - говорил он. - Если бы мы могли позволить себе сантименты,
пойти легким путем, то никто не радовался бы этому больше меня. Но  у  нас
может быть только один критерий: абсолютное  превосходство  -  физическое,
умственное, во всех отношениях. Всякий, кто соответствует этому критерию -
наш. Всякий, кто не соответствует - вылетает".
   Так что даже во времена Союза в Обществе состояло только  трое  негров.
Гениального  математика  Мэдисона  Алесса  внезапно  поразила   отложенная
радиационная болезнь, а после его самоубийства Везьи,  прекрасная  молодая
пара из Англии, вышли из проекта и уехали домой. То была потеря не  только
для генетического разнообразия, но и  для  национального  состава  ОСПУЗа,
потому что с их отъездом осталось лишь несколько человек, родившихся не  в
Союзе или США. Но, как указал Мэстон, это ничего не  значило,  потому  что
национальность - ничто, а сообщество - все.
   Дэвид Генри Мэстон применил "холодные уравнения" к себе. Когда  Колония
переместилась в Калифорнию, ему был шестьдесят  один  год.  Он  остался  в
Штатах. "Когда ОСПУЗ построят, - сказал он тогда, - мне  будет  семьдесят.
Чтобы   семидесятилетний   старик   занял   место   деятельного   ученого,
женщины-роженицы, ребенка с КИ 200? Шутить изволите?" Мэстон был  еще  жив
там, внизу. Порой он выходил на связь по Сети из Индианаполиса с советами,
всегда волевой, властный, хотя в последнее время -  немного  отставший  от
времени.
   Но почему он, Изя, лежит здесь,  вспоминая  о  старике  Мэстоне?  Поток
мыслей  вяз  в  болоте  подступающего  сна.  Дрожь  ужаса  прошла  по  его
расслабленному телу, заставив вздрогнуть каждый мускул, - древний, далекий
страх, страх беспомощности, безмыслия, страх перед сном.  Потом  пропал  и
ужас. И  Исаак  Розе  пропал.  Живое  тело  вздохнуло  в  темноте,  внутри
блестящей игрушки, ловко подвешенной на лунной орбите.


   Линде Джонс и Триз Герлак было по двенадцать лет. Когда  Эстер  поймала
их, чтобы задать пару  вопросов,  они  немного  стеснялись  ее  и  немного
презирали, потому что, хотя ей уже шестнадцать, она  такая  "жутиковая"  с
этими стекляшками на носу, и Тимми Келли называл ее жидовкой, а ведь Тимми
Келли такой клевый!.. Так что Линда отводила взгляд и делала вид,  что  не
слышит, а вот Триз, казалось, была польщена. Хихикая, она сказала, что да,
они и правда видели эту  "жутиковую"  женщину,  и  та  действительно  была
какая-то обгорелая и блестящая, и даже  одежда  на  ней  обгорела,  только
тряпки остались. "И груди у нее болтались, дико так было, длинные такие, -
сказала Триз. - Сущий жутик, да? Так и висели, Господи".
   - У нее были белые глаза?
   - Это что, так дурашка Форт рассказывала?  Она  говорит,  что  тоже  ее
видела. А мы так близко не подходили.
   - Это зубы у нее были белые, - добавила Линда, не  в  силах  перенести,
что вся слава достается подруге. - Белые-белые, как череп, да, и их  вроде
как слишком много было.
   - Точно в исторических видиках, - продолжила Триз,  -  знаешь,  как  те
люди, которые жили до пустыни в этой... как ее там?  -  Африке,  вот.  Вот
такая  она  была.  Как  те  голодающие.  Слушай,  может,  какая-то  авария
случилась, а нам ничего не сказали? Может, солнечная буря? А  эта  женщина
вроде как обгорела и с ума сошла и теперь прячется?
   Триз и Линда были совсем не глупы - без сомнения, КИ у них  переваливал
за 150, как и у всех, - но они родились в Колонии. Они никогда  не  бывали
вовне.
   А Эстер была. И помнила. Розе присоединились к проекту, когда  ей  было
семь лет. И она многое помнила из прошлой, городской  жизни.  Филадельфия:
тараканы, дождь, сирены экологической тревоги и ее  лучшая  во  всем  доме
подруга, Савиора, у которой было  десять  миллионов  крохотных  косичек  и
каждая завязана красной ленточкой с синей бусинкой. Ее лучшая  подруга  во
всем доме, и в школе, и во всем мире. Пока  ей  не  пришлось  переехать  в
Штаты, а потом в Бейкерсфилд и проходить обеззараживание,  избавляться  от
всего: от бактерий и вирусов, и грибков, от тараканов, радиации  и  дождя,
от красных ленточек и синих бусинок и ясных глаз. "Да я буду  смотреть  за
тебя,  слепышка,  -  говорила  Савиора,  когда  Эстер  не  помогла  первая
операция. - Я буду твоими глазами,  ладно?  А  ты  станешь  моей  головой,
особенно по арифметике".
   Странно, что спустя десять лет ей так ясно помнились эти слова. В  ушах
стоял голос Савиоры: как она выпевает слово "арифметика", так,  что  слово
становится  иностранным,  непонятным,  восхитительно-загадочным,  синим  и
красным...
   - А-риф-ме-е-тика, - пробормотала Эстер про себя, проходя коридором, но
у нее так не получалось.
   Ладно, допустим, что эта "обгорелая" женщина - негритянка.  Но  это  не
объясняет, как она попала в коридор С-2, или в Общую, или  на  площадь  во
Флориде, где девочка по имени Уна Чен и  ее  младший  братишка  видели  ее
прошлым вечером сразу после выключения солнца.
   "Срань какая, - думала Эстер Розе, проходя общей  ячейкой,  сливавшейся
для нее в зелено-голубой фон. - Если бы я  только  могла  видеть.  Да  что
толку? Эта женщина может проходить передо мной прямо  сейчас,  а  я  и  не
обращу внимания, решу, что так и надо. Да откуда у нас  взяться  "зайцам"?
На втором году жизни в космосе! Где она все это время с