ые сонары. Чтобы не натыкаться на призраков. Думаешь, хирургия
- ответ на все проблемы?
   Изя обернулся, но она стояла к нему спиной.
   - Я в больницу, - сказала она и ушла.


   - Эй! Берегись! - кричали ему.
   Изя не знал, сквозь что он идет, по мнению  кричащих,  -  сквозь  отару
овец, сквозь толпу танцующих голых дикарей, сквозь болотистую топь - и ему
было все равно. Он видел только Общую ячейку, коридоры, блоки.
   Ноах пришел  домой  стирать  майку  -  сказал,  что,  играя  в  футбол,
извозился в грязи, покрывшей стерильную астропочву в Общей. А Изя  шел  по
пластиковой  траве  и  дышал  стерильным  профильтрованным  воздухом.   Он
проходил сквозь двадцатиметровой высоты вязы и каштаны, а не  между  ними.
Он добрался до лифта, нажал на кнопку и вышел к Центру здоровья.
   - А Эстер сегодня утром выписали! - заявила улыбчивая медсестра.
   - Выписали?
   - Да. С самого утра пришла такая маленькая негритяночка с  запиской  от
вашей жены.
   - Можно глянуть?
   - Конечно. Записка в ее истории, минутку...
   Медсестра сунула ему записку. Почерк принадлежал  не  Шошане.  Неровные
буквы выводила Эстер, и на записке стояло его имя  -  "Исааку  Розе".  Изя
развернул ее:

   "Я пошла гулять в горы.
   Люблю, твоя Эстер".

   У дверей Центра здоровья Изя  остановился  и  оглянулся.  Коридоры  шли
направо, налево и  прямо.  Высота  2,2  метра,  ширина  2,6  метра,  стены
бежевые, на сером полу цветные  полоски.  Синяя  полоска  заканчивалась  у
дверей Центра здоровья или начиналась там - смотря как считать, - но белые
стрелки на синей полоске указывали в сторону Центра, так что линия все  же
заканчивалась там, где стоял сейчас Изя. Пол светло-серый, если не считать
цветной разметки, совершенно гладкий, почти ровный, потому что  здесь,  на
восьмом уровне, кривизна поверхности  ОСПУЗа  почти  не  ощущалась.  Через
каждые пять метров на потолке установлен панельный  светильник.  Изя  знал
все интервалы, все спецификации, все материалы и все  швы.  Он  помнил  их
все. Он годами не мог  выбросить  их  из  головы.  Он  создал  их.  Он  их
спланировал.
   Нельзя потеряться на ОСПУЗе. Все  коридоры  ведут  к  знакомым  местам.
Достаточно следовать стрелкам на цветных линиях.  Если  даже  ты  пройдешь
всеми коридорами, проедешь всеми  лифтами,  ты  не  сможешь  затеряться  и
окажешься там, откуда начал путь. И ты не споткнешься на этом пути, потому
что  все  полы  -  из  полированного  металла,  выкрашенного  светло-серой
краской, а на ней - цветные  полоски  и  белые  стрелки,  ведущие  тебя  к
желанной цели.
   Изя сделал два шага и, споткнувшись, полетел кувырком.  Под  руками  он
ощутил нечто шершавое, неровное, острое. Сквозь гладкий металлический  пол
пробивался камень - темный, серо-бурый с белыми жилками, истрескавшийся  и
бугристый. Под пальцами  Изи  рос  клочок  желтоватого  лишайника.  Правая
ладонь болела; Изя поднял руку, чтобы посмотреть, -  он  содрал  кожу  при
падении. Он слизнул выступившую капельку крови, потом, сидя на  корточках,
глянул на камень, потом дальше, вдоль коридора. И не увидел ничего,  кроме
стен. Но ему не нужно ничего, кроме камня, пока он не найдет ее. Камень  и
вкус собственной крови. Изя встал:
   - Эстер!
   Эхо слабо заметалось по коридору.
   - Эстер! Я не вижу! Научи меня видеть!
   Ответа не было.
   Он  двинулся  в  путь,  осторожно  обойдя  валун  и  так  же  осторожно
продвигаясь дальше. Путь был долог, и Изя все боялся сбиться с дороги.  Он
уже не знал, куда бредет, только ощущал, что склон под  ногами  становится
все круче, а воздух - все холоднее и разреженней. Он уже ничего  не  знал.
Только услыхав  резкий  голос  матери:  "Исаак,  ты  что,  заснул?"  -  он
обернулся. Мать сидела рядом с Эстер на гранитном уступе у пыльной  тропы.
За ними, по другую сторону воздушной  бездны,  под  ярким  горным  солнцем
сверкали снежные пики. Эстер глянула на  отца  ясными  черными  глазами  и
промолвила:
   - Ну вот. Теперь можно и спускаться.



    Урсула Ле Гуин.
    Sur

   -----------------------------------------------------------------------
   Ursula К.Le Guin. Sur (1982).
   Пер. - А.Корженевский. "Миры Урсулы Ле Гуин". "Полярис", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   Краткий отчет об антакртической экспедиции "Ельчо" в 1909-1910 годах




   Хотя у меня и нет намерения публиковать  этот  отчет,  я  думаю,  будет
все-таки замечательно, если мои или чьи-то еще  внуки  найдут  его  спустя
многие годы. Я буду хранить его в кожаном чемодане  на  чердаке  вместе  с
платьем Роситы, в котором ее крестили, серебряной  погремушкой  Хуанито  и
моими свадебными туфлями.
   Первое необходимое условие для снаряжения любой  экспедиции  -  наличие
денег - выполнить обычно труднее всего, и я очень сожалею, что даже в этом
отчете, который будет  храниться  в  чемодане  на  чердаке  дома  в  тихом
предместье Лимы, не  могу  упомянуть  имени  нашего  щедрого  благодетеля,
человека большой души, без чьей помощи экспедиция "Ельчо" так  и  осталась
бы лишь праздной экскурсией в страну воображения.  Самое  лучшее  и  самое
современное оборудование, обильные  запасы  превосходного  продовольствия,
принадлежавший чилийскому правительству корабль  с  храбрыми  офицерами  и
галантной командой, дважды высланный через полмира для наших  нужд  -  все
это благодаря тому благодетелю, чье имя - увы! - я не имею права  назвать,
но чьим осчастливленным должником я останусь до самой смерти.
   Когда я была еще совсем ребенком,  мое  воображение  захватил  газетный
рассказ о путешествии "Бельгики", которая, отплыв с  юга  Огненной  Земли,
оказалась затертой льдами в море Беллинсгаузена и целый год, пока люди  на
борту страдали от голода и ужаса нескончаемого зимнего  мрака,  дрейфовала
вместе со льдиной. Я читала и перечитывала этот рассказ много раз. Позже с
огромным интересом следила за отчетами о спасении доктора  Норденшельда  с
Южных  Шотландских  островов  отважным  капитаном  "Уругвая"  Иризаром   и
приключениях "Шотландии" в море Уэдделла. Но все эти подвиги были для меня
лишь  предвестниками  Британской  национальной  антарктической  экспедиции
"Дискавери" 1902-1904 годов и замечательного отчета о ней капитана Скотта.
Эта книга, которую я заказала из Лондона и перечитывала, наверное,  тысячу
раз, наполнила меня страстным желанием своими глазами  увидеть  загадочный
континент, Ultima Thule юга, что изображается на картах и глобусах в  виде
белого облака, огромной пустоты, очерченной кое-где  участками  побережья,
сомнительными мысами, ненадежными  островами  и  землями,  которые  то  ли
существуют, то ли нет. Одним  словом,  Антарктиду.  Чистое,  как  полярный
снег, желание: побывать и увидеть, ни больше и ни  меньше.  Я  преклоняюсь
перед научными  достижениями  экспедиции  капитана  Скотта  и  с  огромным
интересом читала об открытиях физиков,  метеорологов,  биологов  и  других
ученых.  Но,  не  располагая  никакой  научной  подготовкой  и   не   имея
возможности такую подготовку приобрести, я едва ли смогла бы из-за  своего
невежества добавить что-либо к массе знаний об  Антарктике.  То  же  самое
касается и всех остальных членов нашей экспедиции. Жаль, но тут мы  ничего
не   могли   поделать.   Наши   задачи   ограничивались   наблюдениями   и
географическими исследованиями. Мы хотели всего лишь пройти немного дальше
и увидеть немного больше, а если не удастся дальше  и  больше,  то  просто
пройти и увидеть. Не такие уж грандиозные планы. Скромные, я бы сказала.
   Однако все это не дошло  бы  даже  до  планов,  так  и  оставшись  лишь
стремлением, если бы не поддержка и поощрение моей дорогой кузины и  друга
Хуаны (я не указываю фамилий,  чтобы  не  вызвать  смущения  и  неприятной
огласки для ничего не подозревающих мужей, сыновей и пр., если этот  отчет
случайно попадет  в  чужие  руки).  Я  дала  Хуане  почитать  "Путешествие
"Дискавери", и именно она сказала, когда мы, возвращаясь с мессы в одно из
воскресений 1908 года, прохаживались под зонтиками по Плаза-де-Армас: "Что
ж, если капитан Скотт смог, то почему не сможем мы?"
   Именно Хуана предложила написать Карлотте в Вальпараисо. Через Карлотту
мы познакомились с нашим благодетелем и  таким  образом  получили  деньги,
корабль и  даже  правдоподобное  объяснение  нашего  отсутствия:  половина
участниц экспедиции заявили дома, что отправляются на время в  боливийский
монастырь, другие сказали, что собираются  на  зимний  сезон  в  Париж.  И
именно Хуана даже в самые  трудные  мгновения  оставалась  непреклонной  и
исполненной решимости достичь поставленной цели.
   А трудностей у нас хватало, особенно в начале 1909 года. В то  время  я
еще просто не представляла себе, каким образом можно превратить экспедицию
в нечто большее, чем четверть тонны истраченного впустую пеммикана и повод
для сожалений до конца жизни. О, как нелегко  было  собрать  нашу  группу!
Многие из тех, кого мы спрашивали об участии в экспедиции, думали, что  мы
или сошли с ума, или задумали что-то недостойное, или и то и другое сразу.
Из тех же, кто разделял нашу увлеченность, далеко  не  все  смогли,  когда
дошло до дела, оставить свои ежедневные обязанности  и  дать  согласие  на
путешествие, обещавшее растянуться  по  крайней  мере  на  шесть  месяцев,
путешествие, связанное  с  немалыми  опасностями  и  неизвестным  исходом.
Больные родители, тревожащийся муж, осаждаемый деловыми заботами, ребенок,
которого не с кем оставить, кроме неграмотных  и  некомпетентных  слуг,  -
такую ответственность нельзя снять  с  себя  и  с  легкостью  отбросить  в
сторону. А тех, кто хотел бы избежать подобных обязанностей,  мы  вряд  ли
пожелали бы себе в компаньоны, с которыми придется делить тяжелую  работу,
риск и лишения.
   Но поскольку усилия наши увенчались успехом, к чему останавливаться  на
задержках и неудачах, на изощренных выдумках и  откровенной  лжи,  которые
нам  всем  пришлось  использовать?  С  сожалением  я  оглядываюсь   назад,
вспоминая наших подруг, которые хотели отправиться с нами,  но  не  смогли
вырваться, тех, кто остался продолжать жить той же  привычной  жизнью  без
опасностей, без риска, без надежды.
   Впервые все участницы экспедиции встретились в Чили, в Пунта-Аренас  17
августа 1909 года. Хуана и я из Перу; Зоя, Берта и  Тереса  из  Аргентины;
Карлотта и ее подруги Ева, Пепита и Долорес из Чили. В последний момент  я
получила письмо из Кито, в котором  Мария  сообщала,  что  ее  муж  Тяжело
заболел и она вынуждена остаться выхаживать его. Таким образом, нас вместо
десяти стало девять. Честно говоря, мы уже думали, что  нас  будет  только
восемь, когда с наступлением ночи все-таки прибыла в  крошечной  индейской
пироге неукротимая Зоя: ее яхта дала течь, едва войдя в пролив Магеллана.
   В тот вечер перед  отплытием  мы  начали  знакомиться  и  тогда  же  за
отвратительным  ужином  в  ужасном   приморском   отеле   в   Пунта-Аренас
постановили: если возникнет ситуация столь опасная  и  требующая  срочного
решения, что мы должны  будем  подчиниться  одному  голосу,  почетная,  но
незавидная роль говорить этим голосом выпадет  мне;  если  я  по  каким-то
причинам не в состоянии буду выполнить возложенную на  меня  задачу,  меня
заменит Карлотта; если и с ней что-то случится, тогда командование  примет
Берта. После  чего  со  смехом  и  тостами  нас  троих  окрестили  именами
"Верховный Инка", "Ла Араукана" и  "Третий  Помощник".  К  моему  великому
облегчению и удовольствию, вышло так,  что  мои  способности  "лидера"  не
пришлось проверять. С начала и до конца мы вдевятером решали  все  сообща,
обходясь без приказов, и лишь два или три  раза  прибегли  к  голосованию.
Конечно, мы нередко спорили. Но у нас было на это время. И так или  иначе,
споры всегда заканчивались принятием решения, в соответствии с которым  мы
впоследствии действовали. Обычно по крайней мере кто-нибудь один оставался
недовольным решением, сердился, иногда сильно.  Но  что  такое  жизнь  без
недовольства и редкой возможности заметить: "Вот, я же вам говорила!"? Как
можно вести домашнее хозяйство, присматривать за детьми и тем более волочь
за  собой  сани  в  антарктических  снегах,  всегда  оставаясь  довольной?
Офицерам, как мы узнали на борту "Ельчо", ворчать и выражать  недовольство
запрещено, но мы, девять женщин, по рождению  и  воспитанию  однозначно  и
неизменно представляли собой команду, рядовой состав.
   Хотя самые короткие маршруты к южному континенту, предложенные  вначале
капитаном нашего  славного  корабля,  пролегали  через  Южные  Шотландские
острова и море Беллинсгаузена или через Южные Оркнейские  острова  и  море
Уэдделла, мы запланировали отправиться на  запад  к  морю  Росса,  которое
исследовал и описал в своей книге капитан Скотт и откуда только предыдущей
осенью  вернулся  бесстрашный  Эрнест  Шеклтон.   Эти   районы   побережья
Антарктиды были изучены больше других, и, хотя  "больше"  представляло  из
себя не так  уж  много,  все  же  имеющиеся  знания  служили  определенной
гарантией безопасности корабля,  которым  мы  не  имели  права  рисковать.
Капитан  Пардо  полностью  согласился  с  нами,   изучив   карты   и   наш
предполагаемый маршрут.  Поэтому,  выйдя  на  следующее  утро  из  пролива
Магеллана, мы повернули на запад.
   Нашему полукругосветному  путешествию  сопутствовала  удача.  Маленький
"Ельчо" весело пыхтел сквозь шторма и холодный блеск  вод  Южного  океана,
охватывающего по кругу весь земной шар. Хуана, сражавшаяся в свое время  с
быками и еще более опасными коровами в ее родовом поместье,  называла  наш
корабль "La vaca valiente" [храбрая корова (исп.)], потому что он  никогда
не сдавался волнам. Когда нас перестала наконец  мучить  морская  болезнь,
путешествие морем даже пришлось  нам  по  вкусу,  хотя  временами  немного
раздражало доброе,  но  навязчивое  покровительство  капитана  и  офицеров
корабля, считавших, что мы в  безопасности,  только  когда  сидим  в  трех
крошечных каютах, которые они галантно освободили для нас.
   Наш первый айсберг мы увидели гораздо дальше к югу, чем рассчитывали, и
отпраздновали это событие  "Вдовой  Клико"  к  обеду.  На  следующий  день
корабль вошел в зону пакового льда -  пояс  плавучих  льдин  и  айсбергов,
отломившихся  от  материкового  ледника  или  прибрежных  ледяных   полей,
замороженных зимой и  дрейфующих  по  весне  к  северу.  Фортуна  все  еще
улыбалась нам: наш маленький пароход с неукрепленными  стальными  бортами,
неприспособленный для того, чтобы проламывать себе  дорогу  во  льду,  без
колебаний выбирал путь от одного водного просвета к другому, и  уже  через
три дня мы прошли зону пакового льда,  где  корабли,  случается,  неделями
воюют с льдинами и в конце концов поворачивают обратно. Теперь перед  нами
раскинулось море Росса, а за ним, у самого  горизонта  угадывался  далекий
блеск отраженной облаками белизны  Великого  ледового  барьера  [шельфовый
ледник Росса].
   Войдя в море Росса чуть восточное 160-го градуса западной  долготы,  мы
приблизились к барьеру в том месте,  где  высадилась,  обнаружив  уступ  в
огромной стене льда, экспедиция капитана Скотта, и  выпустили  наполненный
водородом шар для разведки и фотографирования. Высящаяся стена  барьера  с
острыми скалами и вытесанными водой нишами лазурного и лилового  цветов  -
все в точности соответствовало описаниям  Скотта,  но  сама  бухта  сильно
изменилась: вместо узкой промоины появился довольно значительных  размеров
залив, где, выбрасывая вверх фонтаны воды,  резвились  под  ярким  солнцем
ослепительной южной весны ужасающие и одновременно прекрасные косатки.
   Очевидно,  с  тех  пор  как  здесь  в  1902  году  побывала  экспедиция
"Дискавери",  ледяные  массы  по  краям  барьера  (который  почти  целиком
покоится не на суше, а плавает на воде)  обламывались  огромными  кусками.
Это ставило под сомнение наш план установить  лагерь  на  самом  шельфовом
леднике,   и,   обсуждая   альтернативные   варианты,   мы   до   принятия
окончательного решения  попросили  капитана  Пардо  направить  корабль  на
запад, к острову Росса и заливу Мак-Мердо. Поскольку море было спокойно  и
свободно ото льда, он с  радостью  согласился  это  сделать  и,  когда  мы
увидели впереди по курсу дымок над горой Эребус, принял  участие  в  нашем
праздновании, уничтожившем еще пол-ящика "Вдовы Клико".
   "Ельчо" бросил якорь в бухте Прибытия, и мы с помощью шлюпок высадились
на берег. Не могу описать чувства, охватившие меня,  когда  я  ступила  на
землю, на ту  землю,  на  холодные  камни  пустынного  берега  у  подножия
длинного вулканического склона. Я испытала  душевный  подъем,  нетерпение,
признательность, трепет и еще такое чувство, словно мне все здесь знакомо.
Словно я вернулась наконец домой. Восемь  пингвинов  Алели  тут  же  вышли
поприветствовать  нас  удивленными  криками,  в  которых   мне   слышались
заинтересованность и некоторая доля  неодобрения:  "Ну  где  же  вы  были?
Почему так долго? Хижина тут, рядом. Сюда, пожалуйста.  Осторожней,  здесь
камни". Без приглашения они последовали за нами на мыс Хижины  к  большому
деревянному  строению,  поставленному  еще  экспедицией  капитана  Скотта.
Выглядело оно точно так же, как на фотографиях и  рисунках  в  его  книге.
Однако  местность  вокруг  напоминала  отвратительное  кладбище:   повсюду
валялись  шкуры  и  кости  тюленей,  кости  пингвинов,  мусор,   и   везде
хозяйничали крикливые суматошные поморники. Наш эскорт  проследовал  через
эту заброшенную бойню в молчании, и  один  пингвин  подвел  меня  прямо  к
двери, хотя войти внутрь отказался.
   В хижине все  выглядело  гораздо  пристойнее,  но  тоже  безотрадно.  В
отгороженной  комнате  лежали  ящики  с  припасами.  Я  совсем  по-другому
представляла себе  хижину,  когда  читала,  как  в  долгую  полярную  ночь
участники  экспедиции  "Дискавери"  разыгрывали  тут  пьесы  и  устраивали
выступления поэтов. (Много позже мы  узнали,  что  сэр  Эрнест  перестроил
хижину, когда побывал здесь за год  до  нас.)  В  хижине  царили  грязь  и
беспорядок: открытая фунтовая банка  с  чаем,  валяющиеся  повсюду  пустые
жестянки из-под мяса, рассыпанные галеты, собачьи экскременты - замерзшие,
конечно, но это не сильно меняло дело. Без сомнения,  последние  обитатели
покидали хижину второпях, возможно, даже во время снежной бури. Но банку с
чаем они могли бы и закрыть. Впрочем, нелегкое искусство ведения домашнего
хозяйства - занятие не для любителей, здесь требуется профессионализм.
   Тереза предложила использовать хижину  в  качестве  базы.  Зоя  в  свою
очередь предложила ее просто поджечь. В конце концов мы захлопнули дверь и
оставили все как есть. Пингвины  это,  похоже,  одобрили  и  с  радостными
криками проводили нас до самой шлюпки.
   В заливе Мак-Мердо льда не было, и капитан  Пардо  предложил  перевезти
нас с острова  Росса  на  побережье  Земли  Виктории,  где  мы  смогли  бы
поставить лагерь у подножия Западных гор, на твердой сухой земле.  Но  эти
горы с  темными  от  штормов  пиками,  отвесными  пропастями  и  ледниками
выглядели так же мрачно, как описал  их  капитан  Скотт  во  время  своего
путешествия на запад, и никто из нас не захотел искать там прибежища.
   Возвратившись в тот вечер на  корабль,  мы  решили  повернуть  назад  и
поставить лагерь, как планировалось  раньше,  на  шельфовом  леднике:  все
имевшиеся у  нас  отчеты  указывали,  что  наиболее  удобный  путь  на  юг
пролегает  через  ровную  поверхность  барьера,   потом   по   одному   из
перетекающих в него ледников на высокогорное ледовое  плато,  по-видимому,
занимающее всю центральную часть континента. Капитан Пардо возражал против
этого плана, обеспокоенный опасностями, грозящими нам в том  случае,  если
кромка ледника, где  будет  расположен  наш  лагерь,  оторвет