идела?" И  не  было
никакой аварии. Просто дети  играют  в  кошмарики,  пугают  друг  друга  и
пугаются сами. Пугаются старых документальных фильмов, черных  физиономий,
оскаленных от голода, когда все лица в их мирке белые, мягкие, жирные.
   "Сон разума рождает чудовищ", - прошептала  Эстер  вслух.  Она  изучила
весь файл "Шедевры западного искусства" в библиотеке, потому что, хотя мир
и  даже  ОСПУЗ  были  ей  недоступны,  картинки  она  видеть  могла,  если
наклонялась к ним достаточно близко. Гравюры были удобнее  всего,  они  не
превращались в путаницу цветных пятен, когда она увеличивала  изображение,
а  оставались  осмысленными  -  четкие  черные  линии,   тени   и   блики,
складывавшие картину. Гойя, вот кто это  был.  Летучие  мыши  вылетают  из
головы спящего на полном книг столе, и надпись внизу: "Сон разума  рождает
чудовищ" - по-английски, на единственном языке, который она знает в жизни.
Тараканы, дождь, испанский - все смыто. Конечно, испанский язык хранился в
памяти ЭМ. Как и все остальное. Если хочешь, можно его выучить. Но к чему,
если тот же ЭМ может переводить с испанского на  английский  быстрее,  чем
человек читает или думает? К чему знать  язык,  на  котором  никто,  кроме
тебя, никогда не заговорит?
   Эстер собиралась, придя  домой,  сказать  матери,  что  переселяется  в
общежитие для несемейных на Боулдер-Дам.  Сегодня  и  скажет.  Как  только
домой придет. Пора ей убираться. Хуже,  чем  дома,  даже  в  общежитии  не
будет. Это невероятное семейство - папа,  мама,  братишка  и  сестренка  -
точно из прошлого века вылезли! Матка внутри  матки!  А  вот  и  "маточная
розочка", героиня космоса, топает домой по  пластмассовой  траве...  Эстер
все же дошла до дому, распахнула дверь, обнаружила мать за  компьютером  в
кухне и, сделав героическое усилие, выдавила:
   - Шошана, я хочу переехать в несемейку. Мне  кажется,  так  всем  будет
лучше. Как думаешь, Изя взовьется?
   Молчание тянулось долго. Эстер подошла поближе и только  тут  заметила,
что мать плачет.
   - О, - пробормотала она, - о... я не знала...
   - Ничего, милая. Это не из-за тебя. Это Эдди...
   Сводный брат матери был единственным оставшимся  у  нее  родственником.
Они поддерживали связь через внешние каналы Сети. Нечасто, потому что  Изя
решительно выступал против личных контактов с оставшимися внизу, а  Шошана
не любила перечить мужу ни в чем. Но она проговорилась Эстер, а  та  свято
хранила ее тайну.
   - Он болен? - спросила Эстер, чувствуя себя нехорошо.
   - Он умер. Очень быстро. Один из БМВ. Белла послала письмо.
   Шошана говорила медленно и  очень  обыденно.  Эстер  постояла  немного,
переминаясь с ноги на ногу, потом подошла и робко коснулась плеча  матери.
Шошана обернулась, крепко прижала дочь к груди и разрыдалась, бормоча:
   - Ох, Эстер, он был такой добрый, такой добрый, такой добрый! Мы всегда
держались вместе, всех этих мачех,  и  подружек,  и  кошмары,  которые  мы
пережили, я вынесла только благодаря Эдди, он мне  помогал,  он  был  моей
семьей, Эстер. Он был моей семьей!
   Может, это слово и впрямь что-то значило.
   Наконец мать немного успокоилась.
   - Не хочешь говорить отцу? - спросила Эстер, заваривая чай на двоих.
   Шошана покачала головой:
   - Мне теперь уже все равно, знает ли он о наших с Эдди  разговорах.  Но
Белла просто послала письмо по Сети. Мы не разговаривали.
   Эстер подала ей кружку; мать отпила глоток и вздохнула.
   - А ты хочешь переехать в общежитие, - проговорила она.
   Эстер молча кивнула, чувствуя себя виноватой в том, что бросает мать.
   - Наверное. Не знаю.
   - Думаю, это хорошая мысль. Во всяком случае, попытаться стоит.
   - Правда?.. А он, ну, понимаешь, он не...
   - Да, - подтвердила Шошана. - Ну и что?
   - Я правда хочу уйти.
   - Так иди.
   - А он не должен одобрить заявку?
   - Нет. Тебе уже шестнадцать. Ты  совершеннолетняя.  Так  гласит  Кодекс
Общества.
   - Я не чувствую себя совершенной.
   - Ничего. Ты справишься.
   - Просто  когда  он  впадает  в  раж,  знаешь,  словно  он  должен  все
контролировать, а то все пойдет вразнос - я сама вразнос иду.
   - Знаю. Но он переживет. Даже гордиться будет, что ты так  рано  начала
самостоятельную жизнь. Только пусть покипит и сбросит пар.


   Изя их удивил. Он не стал кипеть  и  взрываться.  Требование  Эстер  он
встретил спокойно.
   - Конечно. После пересадки глаз.
   - После?..
   - Ты же не собираешься начинать  взрослую  жизнь  с  инвалидностью,  от
которой  можешь  избавиться.  Это   просто   глупо,   Эстер.   Ты   хочешь
независимости - значит, тебе нужно здоровое тело. Обрети зрение - и  лети.
Ты думаешь, я стану тебя удерживать? Дочка, да я мечтаю отправить  тебя  в
свободный полет!
   - Но...
   Изя молчал.
   - А она готова?  -  поинтересовалась  Шошана.  -  Или  врачи  придумали
что-нибудь новенькое?
   - Тридцать дней иммуносупрессивной подготовки -  и  можно  пересаживать
оба глаза. Я вчера поговорил с Диком после заседания Совета  по  здоровью.
Завтра можно будет пойти и выбрать пару.
   - Выбирать глаза? - переспросил Ноах. - Жутики какие!
   - А что... а что, если я не захочу? - спросила Эстер.
   - Не захочешь? Не захочешь видеть?
   Эстер отвела взгляд. Шошана молчала.
   - Тогда ты подчинишься страху. Это естественно, но недостойно  тебя.  И
ты всего лишь отнимешь у себя самой несколько недель  или  месяцев  ясного
зрения.
   - Но я уже совершеннолетняя. Я могу выбирать сама.
   - Можешь, и выберешь. И ты сделаешь разумный выбор. Я  уверен  в  тебе,
дочка. Докажи мне, что я уверен не зря.


   Иммуносупрессивная подготовка оказалась едва ли не хуже деконтаминации.
Бывали дни, когда Эстер ничего, кроме машин и трубок, не  видела.  Бывали,
однако, и такие, когда она чувствовала себя почти человеком и  радовалась,
когда скуку разгоняли визиты Ноаха.
   - Эй, - сказал он, - ты слышала про старуху? Ее все в Городском видели.
Началось с того, что закричал ребенок, потом его  мать  увидела,  а  потом
вообще все. Говорят, она такая сморщенная; старенькая, вроде как  азиатка,
знаешь, с раскосыми глазами, как у Юкио и Фреда, но скрюченная, и  ноги  у
нее кривые. Она ходит там и вроде  бы  собирает  мусор  с  палубы,  только
никакого мусора там нет, и складывает в мешок. Если  к  ней  подойти,  она
пропадает. И еще у нее во рту ни единого зуба нет!
   - А обожженная еще ходит?
   - Ну, во Флориде заседал какой-то женский  комитет,  и  тут  за  столом
появляются еще трое, и все черные. Поглядели и пропали.
   - О-о, - выдавила Эстер.
   - Папа назначил себя в Аварийный комитет,  там  все  больше  психологи.
Разрабатывают теорию массовых галлюцинаций,  сенсорных  деприваций  и  все
такое. Он тебе сам все расскажет.
   - Да, уж он расскажет.
   - А, Эся...
   - Эся-меся.
   - Они уже... то есть я хочу сказать... ты уже...
   - Да, - ответила она. - Вначале вынимают старые.  Потом  ставят  новые.
Потом соединяют нервы.
   - Ой!
   - Вот-вот.
   - А тебе правда придется выбирать...
   - Нет. Врачи мне найдут наиболее совместимые генетически. Уже подобрали
пару отличных еврейских глаз.
   - Что, точно?
   - Да нет, шучу. Не знаю.
   - Хорошо станет, когда ты будешь ясно  видеть,  -  проговорил  Ноах,  и
впервые Эстер услыхала в его голосе хрипотцу, как у гобоя, первый надлом.
   - Слушай, у тебя есть запись "Сатьяграхи"? Я хочу послушать.
   Оба, и брат и сестра, разделяли страсть к опере двадцатого века.
   - Не вижу в этом игры  ума,  -  заявил  Ноах  голосом  отца.  -  Полное
безмыслие.
   - Ага, - согласилась Эстер. - И все на санскрите.
   Ноах включил запись с последнего акта. Они  вслушивались  в  высокий  и
чистый голос тенора, выпевающий летящие ноты - все выше, выше, как  горные
пики над облаками.


   - Есть повод для оптимизма, - сказал врач.
   - Что вы хотите сказать? - поинтересовалась Шошана.
   - Что они ничего не гарантируют, Шо, - пояснил Изя.
   - Почему?! Обещали, что это простая операция!..
   - В обычном случае...
   - А такие бывают?
   - Да, -  отрезал  доктор.  -  Этот  случай  необычен.  Операция  прошла
идеально. Подготовка - тоже. Но реакция пациентки  позволяет  предположить
возможность  -  маловероятную,  но  все  же  -  частичного   или   полного
отторжения.
   - Слепоты.
   - Шо, ты знаешь,  даже  если  она  отторгнет  эти  трасплантаты,  можно
попробовать снова.
   -  Вообще-то  электронные  импланты  могут  оказаться   функциональнее.
Сохраняются зрительная функция и ориентация в пространстве. А для периодов
бездействия зрения есть съемные сонары.
   - Так что у нас есть поводы для оптимизма, - прошептала Шошана.
   - Осторожного оптимизма, - уточнил доктор.


   - Я позволила тебе сделать это, - сказала Шошана. - Позволила, а  могла
остановить.
   Она выдернула руку и свернула в поперечный коридор.
   Изе пора было в доки, давно пора, но, вместо того  чтобы  двинуться  от
Центра здоровья прямо вниз, он направился к самой дальней лифтовой  шахте,
через весь Городской ландшафт. Ему нужно  было  побыть  одному,  подумать.
Одну даже операцию  Эстер  тяжело  было  перенести,  а  еще  эта  массовая
истерия, и если Шошана  теперь  бросит  его...  Изе  мучительно,  страстно
хотелось побыть в одиночестве. Не сидеть с Эстер, не говорить с докторами,
не спорить с Шошаной, не идти на заседание комитета, не  выслушивать,  как
истерики пересказывают свои галлюцинации, - только побыть  в  одиночестве,
перед терминалом ЭМ, ночью, в покое.
   -  Только  глянь,  -  произнес  высокий  мужчина,  Лакснесс  из   ЭВАК,
остановившись рядом с Изей и вглядываясь во что-то. -  Что  будет  дальше?
Как по-твоему. Розе, что творится?
   Изя  проследил  за  направлением  его  взгляда.   Мальчишка   переходил
коридор-улицу от одного кирпично-каменного фасада к другому.
   - Мальчишка?
   - Да, Господи, посмотри на них.
   Ребенок уже ушел, а Лакснесс все смотрел, по временам сглатывая,  точно
его тошнило.
   - Мортен, он ушел.
   - Должно быть, это из районов голода, - отозвался Лакснесс, не  меняясь
в лице. - Знаешь, в первые пару  раз  я  думал,  что  это  голографические
проекции. Решил, что это кто-то вытворяет, - знаешь,  может,  у  связистов
крыша поехала или еще что.
   - Мы исследовали эту возможность, - заметил Изя.
   - Ты на их руки глянь. Господи!
   - Мортен, там никого нет.
   Лакснесс глянул на него:
   - Ты ослеп?
   - Там никого нет.
   Лакснесс смотрел на него, точно сам Изя был галлюцинацией.
   - Теперь мне кажется, что это наша вина, - сказал он,  переводя  взгляд
на то, что мерещилось ему посреди площади. - Но что нам делать? Не знаю.
   Внезапно он шагнул вперед и  замер  с  тем  разочарованным  выражением,
которое Изя привык уже видеть на лицах тех, чьи галлюцинации рассеивались.
   Изя прошел мимо. Он хотел  сказать  что-нибудь  Лакснессу,  но  не  мог
придумать что.
   Проходя  по  коридору,  он  ощутил  странное   чувство   -   точно   он
проталкивается через некую субстанцию или, может быть, толпу,  неощутимую,
не мешающую идти. Только множество не-прикосновений к рукам, к плечам, как
тысячи электрических уколов, дыхание в лицо, неощутимое сопротивление. Изя
добрел до лифтов и спустился в доки. Кабина была переполнена, но Изя  ехал
в ней один.
   - Привет, Изя. Видел уже привидения?  -  весело  приветствовал  его  Эл
Бауэрман.
   - Нет.
   - Я тоже. Даже неловко. Вот распечатка по моторному отделению, с новыми
данными.
   - Морт Лакснесс только что бредил в Городском. Вот уж кого не назвал бы
истериком.
   - Изя, - укорила его Ларейн Гутьеррес, помощник механика, - при чем тут
истерика? Эти люди здесь.
   - Какие люди?
   - С Земли.
   - Мы все, сколько я помню, с Земли.
   - Я о тех людях, которых все видят.
   - Я не вижу. Эл не видит. Род не...
   - Видел уже, - пробормотал Род Бонд. - Не знаю. Это бред какой-то, Изя,
я знаю, но эта толпа, которая вчера заполонила коридор Пуэбло, -  я  знаю,
через них можно пройти, но все их  видят  -  они  точно  стирали  белье  и
полоскали в реке. Вроде старой ленты по антропологии.
   - Массовый психоз...
   - ...Ничего общего с этим не имеет, -  отрезала  Ларейн.  В  голосе  ее
прорезались визгливые нотки. "Она выходит из себя, - подумал Изя, -  стоит
с ней не согласиться". - Эти люди здесь, Изя.  И  с  каждым  днем  их  все
больше.
   - Итак, станция полна настоящих  людей,  сквозь  которых  можно  пройти
насквозь?
   -  Хороший  способ  избавиться  от  тесноты,  -  с  застывшей   улыбкой
подтвердил Эл.
   - И то, что видите вы, реально, даже если я этого не вижу?
   - Не знаю я, что ты видишь, - огрызнулась Ларейн. - И не знаю, что  тут
настоящее. Я знаю, что они - здесь.  Не  знаю,  кто  они;  может,  это  мы
выясним. Те, кого я видела вчера, были из какого-то  примитивного  народа,
все в шкурах, но они были даже красивы - люди, конечно,  а  не  шкуры.  Не
изголодавшиеся и очень внимательные, наблюдательные такие. Мне  показалось
даже, что не только мы их, а и они нас видят, но в этом я не уверена.
   Род согласно кивал:
   - Ага, а потом вы с ними разговаривать начнете. Привет,  ребята,  добро
пожаловать на ОСПУЗ.
   - Пока что, если  подойти,  они  куда-то  пропадают,  но  к  ним  можно
приблизиться все больше, - серьезно ответила Ларейн.
   - Ларейн, - медленно проговорил Изя,  -  ты  сама  себя  слышишь?  Род?
Слушайте, если я приду и скажу: "Эй, ребята, знаете что,  тут  трехголовый
пришелец телепортировался с летающей тарелки, так что..." Что? Вы  его  не
видите? Ларейн, не видишь? Род? Не видите? А я  вижу!  И  ты  видишь,  Эл,
правда? Видишь трехголового пришельца?
   - А как же, - ухмыльнулся Эл. - Маленького и зелененького.
   - Вы нам верите?
   - Нет, - ответила Ларейн сердито. - Потому что вы врете. А мы - нет.
   - Тогда вы сошли с ума.
   - Отрицать то, что я и все остальные видим своими глазами,  -  вот  это
безумие.
   - Эй, онтологические споры, конечно, жутко интересны, - прервал их  Эл,
- но нам уже  двадцать  пять  минут  как  следовало  заняться  отчетом  по
моторному отсеку.


   Той ночью, работая за терминалом, Изя вновь ощутил мягкое электрическое
покалывание в руках, стеснение,  шепоток  за  пределом  слышимости,  запах
пота, а может,  мускуса  или  человеческого  дыхания.  Он  стиснул  голову
руками, потом поднял взгляд к терминалу электронного мозга и  пробормотал,
словно обращаясь к нему: "Не допусти этого. У нас нет другой надежды".
   Но экран был пуст, а недвижный воздух - лишен запаха.
   Изя еще поработал немного, потом  отправился  спать.  Его  жена  лежала
рядом в ночной тишине - и все же дальше самых далеких планет.
   А Эстер лежала в больнице, в вечной тьме. Нет,  не  вечной.  Временной.
Целительной тьме. Она будет видеть.


   - Что ты делаешь, Ноах?
   Мальчик стоял у кухонной мойки, зачарованно глядя на стоящую в раковине
воду.
   - Смотрю на золотых рыбок, - ответил он. - Их выплюнуло из крана.


   - Вопрос заключается в следующем: до какой  степени  концепция  иллюзии
может описать интерактивную сцену,  воспринимаемую  совместно  несколькими
наблюдателями?
   - Ну, -  заметил  Хайме,  -  сама  интерактивность  может  быть  частью
иллюзии. Вспомним Жанну д'Арк и ее голоса.
   Но в его собственном голосе не  было  убежденности,  и  Елена,  ставшая
лидером Аварийного комитета, задала резонный вопрос:
   - Может, еще пригласим наших гостей на это заседание?
   - Стойте, стойте, - перебил  ее  Изя.  -  Вы  говорите  "воспринимаемую
совместно". Но она же не воспринимается совместно. Я ее не  вижу.  Есть  и
другие, кто не видит. Так на каком основании вы объявляете ее  совместной?
Если  эти  фантомы,  эти  "гости"  неощутимы,  исчезают  при  приближении,
беззвучны, так они не гости, а привидения, а вы отбрасываете рассудок и...
   - Изя, прости, конечно, но ты не можешь отказывать им  в  существовании
из-за того, что не можешь их воспринимать.
   - А что, может существовать более веское основание?
   - Но ты отказываешь нам в праве  на  том  же  основании  утверждать  их
реальность.
   - Основанием для  оценки  галлюцинаторного  бреда  является  отсутствие
галлюцинаций у наблюдателя.
   - Так зови их галлюцинациями, - посоветовала Елена. - Хотя  мне  больше
нравятся "призраки". Возможно, оно и точнее. Но мы не умеем сосуществовать
с призраками. Нас этому не учили. Так что обучаться придется по ходу  дела
- поверьте мне, придется. Они никуда не пропадают, они здесь, и даже  наше
"здесь" меняется. Если захочешь, Изя, ты можешь  быть  очень  полезен  нам
именно тем, что не видишь ни наших... гостей, ни перемен. Но мы,  видящие,
должны выяснить, как и откуда они берутся. И если ты будешь слепо отрицать
их существование, ты просто ставишь нам палки в колеса.
   - Кого боги хотят уничтожить, - произнес Изя, вставая  из-за  стола,  -
того они лишают разума.
   Остальные молчали, смущенно опустив глаза. Комнату он покинул в тишине.
   По коридору СС бежала, смеясь и хохоча, толпа людей.
   - К перекрестку их,  к  перекрестку!  -  вопил  здоровяк  пилот-инженер
Стирнен, размахивая руками, точно погоняя кого-то.
   - Это бизоны! - кричала женщина. - Бизоны! Гоните их по коридору С, там
места больше!
   Изя шел прямо и смотрел только перед собой.


   - У входа вырос вьюн, - сказала Шошана за завтраком так  обыденно,  что
Изя на мгновение обрадовался, что  они  наконец-то  могут  поговорить  как
взрослые люди.
   Потом до него дошло.
   - Шо...
   - И что я могу поделать, Изя? Чего ты хочешь? Чтобы я наврала тебе, или
промолчала, сказала, что ничего там не растет? Да вот она.  По-моему,  это
красная фасоль. Она есть.
   - Шо, фасоль растет в земле. На Земле. На ОСПУЗе земли нет.
   - Знаю.
   - Так как ты можешь знать это и отрицать?
   - Все  движется  в  обратную  сторону,  пап,  -  произнес  Ноах  новым,
хрипловатым голоском.
   - Как это?
   - Вначале появлялись люди. Все эти жуткие  старухи,  калеки  и  прочие,
помнишь? - а потом обычные  люди.  Затем  пошли  животные,  а  теперь  вот
растения и вещи. Мам, ты слыхала, что в Резервуарах видели кита?
   Шошана рассмеялась:
   - Нет, видела только коней в Общей ячейке.
   - Красивые они были, - вздохнул Ноах.
   - Я их не видел, - вымолвил Изя. - Никаких коней в Общей.
   - Целый табун. Правда, к себе они не подпускают. Дикие,  наверное.  Там
было несколько очень красивых, пятнистых.  Нина  говорит,  они  называются
"аппалуза".
   -  Я  не  видел  коней,  -  прошептал  Изя,  стиснул  голову  руками  и
разрыдался.
   - Эй, пап, - услышал он голос Ноаха, а потом Шошаны:
   - Все хорошо. Ничего. Ничего. Иди в школу. Все хорошо, дорогой.
   Зашипела дверь.
   Руки  Шошаны  приглаживали  его   волосы,   массировали   плечи,   чуть
встряхивая, чуть покачивая.
   - Все хорошо, Изя...
   - Нет. Нет. Нехорошо. Все не так. Мир сошел с  ума.  Все  рухнуло,  все
разрушено, разбито, испорчено. Все не так.
   Шошана долго молчала, растирая мужу плечи.
   - Мне страшно, когда я думаю об этом, Изя, - призналась она наконец.  -
Это сверхъестественно, а  я  не  верю  в  сверхъестественное.  Но  если  я
перестаю думать умными словами, если я просто смотрю, смотрю на людей и...
и коней, и фасоль у двери... все обретает смысл. Как мы подумали,  как  мы
могли подумать, что можем уйти от всего этого? Что мы о себе возомнили? Мы
привезли с собой все, что мы есть, коней, и китов,  и  старух,  и  больных
детей. Они - это мы, мы - это они, и все мы здесь.
   Изя помолчал чуть-чуть и глубоко вздохнул.
   -  Вот-вот,  -  горько  прошептал  он.  -   Не   сопротивляйся.   Прими
необъяснимое. Веруй, потому что нелепо. Да кому нужно это понимание?  Кому
это интересно? Мир куда осмысленней, если не пытаться в  нем  разобраться.
Может, нам всем стоит сделать себе лоботомию? Тогда жизнь точно  стала  бы
проще.
   Шошана отпустила его плечи.
   - А после лоботомии поставим себе электронные мозги, - подхватила  она.
- И переносн