Это от тебя свихнуться можно. О чем ни заговори,  у  тебя  все  или
закон жизни, или тайна веков.
     - Не нравится, так не говори, - обиженно сказал Шестипалый.
     - Да я и не говорил бы. Это ж тебе в темноте молчать страшно.
     Шестипалый как-то совершенно забыл об  этом.  Прислушавшись  к  своим
ощущениям, он вдруг заметил, что не испытывает никакого страха. Это его до
такой степени напугало, что он вскочил на ноги и кинулся куда-то  вслепую,
пока со всего разгона не треснулся головой о  невидимую  в  темноте  Стену
Мира.
     Издалека  послышался  скрипучий  хохот  Затворника,   и   Шестипалый,
осторожно переставляя ноги, побрел навстречу этим единственным во всеобщей
тьме  и  безмолвии  звукам.  Добравшись  до  холмика,  под  которым  сидел
Затворник, он молча улегся рядом  и,  стараясь  не  обращать  внимания  на
холод, попытался  уснуть.  Момента,  когда  это  получилось,  он  даже  не
заметил.



                                    2

     - Сегодня  мы  с  тобой  полезем  за  Стену  Мира,  понял?  -  сказал
Затворник.
     Шестипалый как раз подбегал к убежищу души. Сама постройка выходила у
него уже почти так же, как у Затворника,  а  вот  прыжок  удавался  только
после длинного разбега, и сейчас он тренировался. Смысл  сказанного  дошел
до него именно тогда, когда надо было прыгать, и в результате он  врезался
в хлипкое сооружение так, что торф и опилки, вместо того чтобы покрыть все
его тело ровным мягким слоем, превратились в наваленную над головой  кучу,
а ноги потеряли опору и бессильно повисли в пустоте. Затворник  помог  ему
выбраться и повторил:
     - Сегодня мы отправимся за Стену Мира.
     За последние дни Шестипалый наслушался от него такого, что в  душе  у
него все время поскрипывало и ухало, а  былая  жизнь  в  социуме  казалась
трогательной фантазией (а может, пошлым кошмаром - точно он еще не решил),
но это уж было слишком.
     Затворник между тем продолжал:
     - Решительный этап наступает  после  каждых  семидесяти  затмений.  А
вчера было шестьдесят девятое. Миром правят числа.
     И он указал на длинную цепь соломинок, торчащих из почвы возле  самой
Стены Мира.
     - Да как же можно лезть за Стену Мира, если это - Стена Мира? Ведь  в
самом названии... За ней ведь нет ничего...
     Шестипалый был до того ошарашен, что  даже  не  обратил  внимания  на
темные  мистические  объяснения  Затворника,  от  которых  у  него   иначе
обязательно испортилось бы настроение.
     - Ну и что, - ответил Затворник, - что нет  ничего.  Нас  это  должно
только радовать.
     - А что мы там будем делать?
     - Жить.
     - А чем нам тут плохо?
     - А тем, дурак, что этого "тут" скоро не будет.
     - А что будет?
     - Вот останься, узнаешь тогда. Ничего не будет.
     Шестипалый  почувствовал,  что  полностью   потерял   уверенность   в
происходящем.
     - Почему ты меня все время пугаешь?
     - Да не ной ты, - пробормотал  Затворник,  озабоченно  вглядываясь  в
какую-то точку на небе. - За Стеной Мира совсем  не  плохо.  По  мне,  так
гораздо лучше, чем здесь.
     Он подошел к остаткам выстроенного Шестипалым  убежища  души  и  стал
ногами раскидывать их по сторонам.
     - Зачем это ты? - спросил Шестипалый.
     - Перед тем как покинуть какой-либо мир, надо  обобщить  опыт  своего
пребывания в нем, а затем уничтожить все свои следы. Это традиция.
     - А кто ее придумал?
     - Какая разница. Ну, я. Больше тут, видишь ли, некому. Вот так...
     Затворник оглядел результат своего труда  -  на  месте  развалившейся
постройки теперь было идеально ровное  место,  ничем  не  отличающееся  от
поверхности остальной пустыни.
     - Все, - сказал он, - следы я уничтожил. - Теперь надо опыт обобщить.
Твоя очередь. Залазь на эту кочку и рассказывай.
     Шестипалый почувствовал,  что  его  перехитрили,  оставив  ему  самую
тяжелую и, главное, непонятную часть работы. Но после случая  с  затмением
он решил слушаться Затворника. Пожав плечами и оглядевшись - не забрел  ли
сюда кто из социума, - он залез на кочку.
     - Что рассказывать?
     - Все, что знаешь о мире.
     - Долго ж мы здесь проторчим, - свистнул Шестипалый.
     - Не думаю, - сухо отозвался Затворник.
     - Значит, так. Наш мир... Ну и идиотский у тебя ритуал...
     - Не отвлекайся.
     - Наш мир представляет собой правильный восьмиугольник, равномерно  и
прямолинейно движущийся в пространстве. Здесь мы готовимся к  решительному
этапу, венцу наших счастливых жизней.  Это  официальная  формулировка,  во
всяком случае. По периметру  мира  проходит  так  называемая  Стена  Мира,
объективно возникшая в результате действия законов жизни.  В  центре  мира
находится двухъярусная кормушка-поилка, вокруг которой издавна  существует
наша цивилизация. Положение  члена  социума  относительно  кормушки-поилки
определяется его общественной значимостью и заслугами...
     - Вот этого я раньше не слышал, - перебил Затворник. - Что это  такое
- заслуги? И общественная значимость?
     -  Ну...  Как  сказать...  Это  когда   кто-то   попадает   к   самой
кормушке-поилке.
     - А кто к ней попадает?
     - Я  же  говорю:  тот,  у  кого  большие  заслуги.  Или  общественная
значимость. У меня, например, раньше  были  так  себе  заслуги,  а  теперь
вообще никаких. Да ты что, народную модель вселенной не знаешь?
     - Не знаю, - сказал Затворник.
     - Да ты что?.. А как же ты к решительному этапу готовился?
     - Потом расскажу. Давай дальше.
     - А уже почти все. Чего там еще-то... За областью  социума  находится
великая пустыня, а кончается все Стеной Мира. Возле нее  ютятся  отщепенцы
вроде нас.
     - Понятно. А бревно откуда взялось? В смысле, все остальные?
     - Ну ты даешь... Это тебе даже Двадцать Ближайших  не  скажут.  Тайна
веков.
     - Н-ну, хорошо. А что такое тайна веков?
     - Закон жизни, - ответил Шестипалый,  стараясь  говорить  мягко.  Ему
что-то не нравилось в интонациях Затворника.
     - Ладно. А что такое закон жизни?
     - Это тайна веков.
     - Тайна веков? - переспросил Затворник странно тонким голосом и  стал
медленно подходить к Шестипалому по дуге.
     - Ты чего? Кончай! - испугался Шестипалый. - Это же твой ритуал!
     Но Затворник и сам уже взял себя в руки.
     - Ладно, - сказал он, - все ясно. Слезай.
     Шестипалый слез с кочки, и Затворник с  сосредоточенным  и  серьезным
видом  забрался  на  его  место.  Некоторое  время   он   молчал,   словно
прислушиваясь к чему-то, а потом поднял голову и заговорил.
     - Я пришел сюда из другого мира, - сказал он, - в дни, когда  ты  был
еще совсем мал. А в тот, другой, мир я пришел из третьего,  и  так  далее.
Всего я был в пяти мирах. Они такие же, как этот, и практически  ничем  не
отличаются друг от друга. А  вселенная,  где  мы  находимся,  представляет
собой огромное замкнутое  пространство.  На  языке  богов  она  называется
"Бройлерный комбинат имени Луначарского", но что это означает, неизвестно.
     - Ты знаешь язык богов? - изумленно спросил Шестипалый.
     - Немного. Не перебивай. Всего во вселенной есть семьдесят  миров.  В
одном из них мы сейчас находимся. Эти миры прикреплены к безмерной  черной
ленте, которая медленно движется по кругу. А над ней, на поверхности неба,
находятся сотни одинаковых светил. Так что это не они плывут над  нами,  а
мы проплываем под ними. Попробуй представить себе это.
     Шестипалый закрыл глаза. На его лице изобразилось напряжение.
     - Нет, не могу, - наконец сказал он.
     - Ладно, - сказал Затворник, - слушай дальше.  Все  семьдесят  миров,
которые есть во вселенной, называются Цепью Миров. Во  всяком  случае,  их
вполне можно так назвать. В каждом из них есть жизнь, но она не существует
там  постоянно,  а  циклически  возникает  и  исчезает.  Решительный  этап
происходит в центре вселенной, через который по очереди проходят все миры.
На языке богов он называется Цехом номер один. Наш мир как раз находится в
его преддверии. Когда  завершается  решительный  этап  и  обновленный  мир
выходит  с  другой  стороны  Цеха  номер  один,  все  начинается  сначала.
Возникает жизнь, проходит цикл и через положенный срок опять ввергается  в
Цех номер один.
     - Откуда ты все это знаешь? - тихим голосом спросил Шестипалый.
     - Я много путешествовал, - сказал Затворник, - и по крупицам  собирал
тайные знания. В одном мире было известно одно, в другом - другое.
     - Может быть, ты знаешь, откуда мы беремся?
     - Знаю. А что про это говорят в вашем мире?
     - Что это объективная данность. Закон жизни такой.
     - Понятно. Ты спрашиваешь про одну из величайших тайн мироздания, и я
даже не знаю, можно ли тебе ее доверить. Но  поскольку,  кроме  тебя,  все
равно некому, я, пожалуй, скажу. Мы появляемся на свет из белых шаров.  На
самом деле они не совсем шары, а несколько вытянуты, и один  конец  у  них
уже другого, но сейчас это не важно.
     - Шары. Белые шары, - повторил Шестипалый и, как стоял, повалился  на
землю. Груз узнанного навалился на него физической тяжестью, и на  секунду
ему показалось, что он умрет. Затворник подскочил к нему и  изо  всех  сил
начал трясти. Постепенно к Шестипалому вернулась ясность сознания.
     - Что с тобой? - испуганно спросил Затворник.
     - Ой, я вспомнил. Точно. Раньше мы были белыми  шарами  и  лежали  на
длинных полках. В этом месте было очень тепло и влажно. А потом  мы  стали
изнутри ломать эти шары и... Откуда-то снизу подкатил наш мир, а потом  мы
уже были в нем... Но почему этого никто не помнит?
     - Есть миры, в которых это помнят, - сказал Затворник.  -  Подумаешь,
пятая и шестая перинатальные матрицы. Не так  уж  глубоко,  и  к  тому  же
только часть истины. Но все равно - тех, кто это помнит, прячут  подальше,
чтобы они не мешали  готовиться  к  решительному  этапу  или  как  он  там
называется. Везде  по-разному.  У  нас,  например,  назывался  завершением
строительства, хотя никто ничего не строил.
     Видимо, воспоминание о своем мире повергло Затворника  в  печаль.  Он
замолчал.
     - Слушай, - спросил через некоторое  время  Шестипалый,  -  а  откуда
берутся эти белые шары?
     Затворник одобрительно поглядел на него.
     - Мне понадобилось куда больше времени, чтобы в моей душе созрел этот
вопрос, - сказал он. - Но здесь  все  намного  сложнее.  В  одной  древней
легенде говорится, что эти яйца появляются из нас,  но  это  вполне  может
быть и метафорой...
     - Из нас? Непонятно. Где ты это слышал?
     - Да сам сочинил. Тут разве услышишь что-нибудь? - сказал Затворник с
неожиданной тоской в голосе.
     - Ты же сказал, что это древняя легенда.
     - Правильно. Просто я ее сочинил как древнюю легенду.
     - Как это? Зачем?
     - Понимаешь, один древний мудрец, можно сказать - пророк (на этот раз
Шестипалый догадался, о ком идет речь), сказал, что не так важно  то,  что
сказано, как то, кем сказано. Часть смысла того,  что  я  хотел  выразить,
заключается в том, что мои слова выступают  в  качестве  древней  легенды.
Впрочем, где тебе понять...
     Затворник глянул в небо и перебил себя:
     - Все. Пора идти.
     - Куда?
     - В социум.
     Шестипалый вытаращил глаза.
     - Мы же собирались лезть через Стену Мира. Зачем нам социум?
     - А ты хоть знаешь, что такое социум? - спросил Затворник.  -  Это  и
есть приспособление для перелезания через Стену Мира.



                                    3

     Шестипалый, несмотря на полное отсутствие  в  пустыне  предметов,  за
которыми можно было бы спрятаться, шел почему-то крадучись,  и  чем  ближе
становился  социум,  тем  более  преступной   становилась   его   походка.
Постепенно  огромная  толпа,  казавшаяся  издали  исполинским  шевелящимся
существом, распадалась на отдельные тела, и  даже  можно  было  разглядеть
удивленные гримасы тех, кто замечал приближающихся.
     - Главное, - шепотом повторял Затворник последнюю инструкцию, -  веди
себя наглее. Но не слишком нагло. Мы непременно должны их разозлить  -  но
не до такой степени, чтоб  нас  разорвали  в  клочья.  Короче,  все  время
смотри, что буду делать я.
     - Шестипалый приперся! - весело закричал кто-то впереди.  -  Здорово,
сволочь! Эй, Шестипалый, кто это с тобой?
     Этот бестолковый выкрик неожиданно - и совершенно непонятно почему  -
вызвал в Шестипалом целую волну ностальгических  воспоминаний  о  детстве.
Затворник, шедший чуть сзади, словно почувствовал это и пихнул Шестипалого
в спину.
     У самой границы социума народ стоял  редко  -  тут  жили  в  основном
калеки и созерцатели, не любившие тесноты, - их нетрудно было обходить. Но
чем дальше, тем плотнее стояла  толпа,  и  уже  очень  скоро  Затворник  с
Шестипалым оказались в невыносимой  тесноте.  Двигаться  вперед  было  еще
можно, но только переругиваясь со стоящими по бокам. А когда над  головами
тех, кто был впереди, показалась мелко трясущаяся  крыша  кормушки-поилки,
уже ни шага вперед сделать было нельзя.
     - Всегда поражался, - тихо сказал Шестипалому Затворник, - как  здесь
все мудро устроено. Те, кто стоит ближе  к  кормушке-поилке,  счастливы  в
основном потому, что все время помнят о желающих попасть на  их  место.  А
те, кто всю жизнь ждет, когда между  стоящими  впереди  появится  щелочка,
счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это  ведь  и  есть
гармония и единство.
     - Что ж, не нравится? - спросил сбоку чей-то голос.
     - Нет, не нравится, - ответил Затворник.
     - А что конкретно не нравится?
     - Да все.
     И Затворник широким жестом обвел толпу вокруг,  величественный  купол
кормушки-поилки, мерцающие желтыми огнями небеса  и  далекую,  еле  видную
отсюда Стену Мира.
     - Понятно. И где, по-вашему, лучше?
     - В том-то и трагедия, что нигде! В том-то и  дело!  -  страдальчески
выкрикнул Затворник. - Было бы где лучше, неужели б я с вами тут  о  жизни
беседовал?
     - И товарищ ваш таких же взглядов? -  спросил  голос.  -  Чего  он  в
землю-то смотрит?
     Шестипалый поднял глаза - до этого он смотрел себе под  ноги,  потому
что это позволяло  минимально  участвовать  в  происходящем,  -  и  увидел
обладателя голоса. У того было обрюзгшее раскормленное лицо, и,  когда  он
говорил,  становились  отчетливо  видны  анатомические   подробности   его
гортани. Шестипалый  сразу  понял,  что  перед  ним  -  один  из  Двадцати
Ближайших, самая что ни на есть совесть эпохи. Видно, перед их приходом он
проводил здесь разъяснения, как это иногда практиковалось.
     - Это вы оттого такие  невеселые,  кореша,  -  неожиданно  дружелюбно
сказал тот, - что не готовитесь вместе  со  всеми  к  решительному  этапу.
Тогда у вас на эти мысли времени бы не было. Мне  самому  такое  иногда  в
голову приходит, что... И, знаете, работа спасает.
     И на той же интонации добавил:
     - Взять их.
     По  толпе  прошло  движение,  и  Затворник  с  Шестипалым   оказались
немедленно стиснутыми со всех четырех сторон.
     - Да плевали мы на вас, - так же дружелюбно сказал Затворник. -  Куда
вы нас возьмете? Некуда вам нас взять. Ну, прогоните еще раз. Через  Стену
Мира, как говорится, не перебросишь...
     Тут на лице Затворника изобразилось смятение,  а  толстолицый  высоко
поднял веки - их глаза встретились.
     - А ведь интересная задумка. Такого у нас еще не было. Конечно,  есть
такое выражение, но ведь воля народа сильнее пословицы.
     Видимо, эта мысль восхитила его. Он повернулся и скомандовал:
     -  Внимание!  Строимся!  Сейчас   у   нас   будет   незапланированное
мероприятие.
     Прошло не так уж много  времени  между  моментом,  когда  толстолицый
скомандовал построение, и моментом, когда процессия, в центре которой вели
Затворника и Шестипалого, приблизилась к Стене Мира.
     Процессия была впечатляющей. Первым в ней шел толстолицый, за  ним  -
двое назначенных  старушками-матерями  (никто,  включая  толстолицего,  не
знал, что это такое, - просто была такая традиция), которые  сквозь  слезы
выкрикивали обидные слова Затворнику и Шестипалому, оплакивая и  проклиная
их одновременно, затем вели самих преступников, и замыкала  шествие  толпа
народной массы.
     - Итак, - сказал толстолицый, когда процессия остановилась, -  пришел
пугающий миг воздаяния. Я думаю, братки, что все мы зажмуримся, когда  эти
два отщепенца исчезнут в небытии, не так ли? И пусть это волнующее событие
послужит красивым уроком всем нам, народу. Громче рыдайте, матери!
     Старушки-матери  повалились  на  землю  и  залились  таким  горестным
плачем,  что  многие  из  присутствующих  тоже  начали  отворачиваться   и
сглатывать; но, извиваясь в забрызганной слезами пыли, матери иногда вдруг
вскакивали  и   сверкая   глазами   бросали   Затворнику   и   Шестипалому
неопровержимые ужасные обвинения, после чего обессиленно падали назад.
     - Итак, - сказал через некоторое время толстолицый, -  раскаялись  ли
вы? Устыдили ли вас слезы матерей?
     -  Еще  бы,  -  ответил  Затворник,  озабоченно  наблюдавший  то   за
церемонией, то за какими-то небесными телами, - а как вы нас перебрасывать
хотите?
     Толстолицый задумался. Старушки-матери тоже замолчали, потом одна  из
них поднялась из пыли, отряхнулась и сказала:
     - Насыпь?
     - Насыпь, - сказал Затворник, - это затмений пять займет. А  нам  уже
давно не терпится спрятать наш разоблаченный позор в пустоте.
     Толстолицый, лукаво прищурившись, глянул на Затворника и одобрительно
кивнул.
     - Понимают, - сказал он кому-то  из  своих,  -  только  притворяются.
Спроси, может, они сами что предложат?
     Через несколько минут почти до самого края Стены Мира поднялась живая
пирамида. Те, кто стоял наверху, жмурились и прятали лица, чтобы,  не  дай
Бог, не заглянуть туда, где все кончается.
     - Наверх, - скомандовал  кто-то  Затворнику  и  Шестипалому,  и  они,
поддерживая друг друга, пошли по шаткой веренице плеч и спин к терявшемуся
в высоте краю стены.
     С высоты был  виден  весь  притихший  социум,  внимательно  следивший
издали за происходящим, были видны некоторые незаметные  до  этого  детали
неба и толстый шланг, спускавшийся к кормушке-поилке из  бесконечности,  -
отсюда он казался не таким уж и величественным, как с земли. Легко,  будто
на кочку, вспрыгнув на край Стены Мира, Затворник помог Шестипалому  сесть
рядом и закричал вниз:
     - Порядок!
     От  его  крика  кто-то  в  живой  пирамиде  потерял  равновесие,  она
несколько раз покачнулась и развалилась - все попадали вниз, под основание
стены, но никто, слава Богу, не пострадал.
     Вцепившись в холодную жесть борта, Шестипалый вглядывался в крохотные
задранные лица, в серо-коричневые пространства своей родины; глядел на тот
ее угол, где на Стене Мира было большое зеленое пятно  и  где  прошло  его
детство. "Я больше никогда этого не увижу", - подумал он, и  хоть  особого
желания увидеть все это когда-нибудь еще у него не было, горло  все  равно
сводило. Он прижал к боку маленький кусочек земли с прилипшей соломинкой и
размышлял о том, как быстро и необратимо меняется все в его жизни.
     - Прощайте, сынки родимые! - закричали снизу  старушки-матери,  земно
поклонились и принялись рыдая швырять вверх тяжелые куски торфа.
     Затворник приподнялся на цыпочки и громко закричал:

                         Знал я всегда,
                         что покину
                         этот безжалостный мир...

     Тут в него угодил большой кусок торфа, и он, растопырив руки и  ноги,
полетел вниз. Шестипалый последний раз  оглядел  все  оставшееся  внизу  и
заметил, что кто-то из далекой толпы  прощально  машет  ему,  -  тогда  он
помахал в ответ. Потом он зажмурился и шагнул назад.
     Несколько секунд он беспорядочно крутился в пустоте,  а  потом  вдруг
больно ударился обо что-то твердое и открыл  глаза.  Он  лежал  на  черной
блестящей поверхности из незнакомого материала