Виктор ПЕЛЕВИН
 Сборник


БУБЕН ВЕРХНЕГО МИРА
БУБЕН НИЖНЕГО МИРА
ВЕСТИ ИЗ НЕПАЛА
ВСТРОЕННЫЙ НАПОМИНАТЕЛЬ
Водонапорная башня
Греческий вариант
ДЕВЯТЫЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ
ДЕНЬ БУЛЬДОЗЕРИСТА
ЖЕЛТАЯ СТРЕЛА
ЖИЗНЬ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ САРАЯ НОМЕР XII
ЗАТВОРНИК И ШЕСТИПАЛЫЙ
ЗЕЛЕНАЯ КОРОБОЧКА
ЗИГМУНД В КАФЕ
ЗОМБИФИКАЦИЯ: Опыт сравнительной антропологии
ИВАН КУБЛАХАНОВ
ИКСТЛАН - ПЕТУШКИ
Краткая история пэйнтбола в Москве
ЛУНОХОД
МАРДОНГИ
МИТТЕЛЬШПИЛЬ
МУЗЫКА СО СТОЛБА
НИКА
ОНТОЛОГИЯ ДЕТСТВА
ОТКРОВЕНИЕ  КРЕГЕРА
Оружие возмездия
ПАПАХИ НА БАШНЯХ
ПРИНЦ ГОСПЛАНА
ПРОБЛЕМА ВЕРВОЛКА В СРЕДНЕЙ ПОЛОСЕ
РЕКОНСТРУКТОР
СВЯТОЧНЫЙ КИБЕРПАНК
СИНИЙ ФОНАРЬ
СПИ
СССР ТАЙШОУ ЧЖУАНЬ: Китайская народная сказка
Тарзанка
УХРЯБ




                            СССР ТАЙШОУ ЧЖУАНЬ

                        Китайская народная сказка


     Как  известно,  наша  вселенная  находится  в  чайнике  некоего   Люй
Дун-Биня, продающего всякую  мелочь  на  базаре  в  Чаньани.  Но  вот  что
интересно: Чаньани уже несколько столетий как нет, Люй Дун-Бинь уже  давно
не сидит на тамошнем базаре, и его  чайник  давным-давно  переплавлен  или
сплющился в лепешку под землей. Этому странному несоответствию - тому, что
вселенная еще существует, а ее вместилище уже  погибло  -  можно,  на  мой
взгляд, предложить только одно разумное объяснение: еще когда Люй Дун-Бинь
дремал за своим прилавком на базаре, в его чайнике шли  раскопки  развалин
бывшей Чаньани, зарастала травой его собственная могила, люди запускали  в
космос  ракеты,  выигрывали  и  проигрывали  войны,  строили  телескопы  и
танкостроительные...
     Стоп. Отсюда  и  начнем.  Чжана  Седьмого  в  детстве  звали  Красной
Звездочкой. А потом он вырос и пошел работать в коммуну.
     У крестьянина ведь какая жизнь? Известно какая. Вот и Чжан приуныл  и
запил без удержу. Так, что даже потерял счет времени. Напившись с утра, он
прятался в пустой  рисовый  амбар  на  своем  дворе  -  чтобы  не  заметил
председатель, Фу Юйши, по прозвищу  Медный  Энгельс.  (Так  его  звали  за
большую политическую грамотность  и  физическую  силу.)  А  прятался  Чжан
потому, что Медный Энгельс часто  обвинял  пьяных  в  каких-то  непонятных
вещах - в конформизме, перерождении - и заставлял их  работать  бесплатно.
Спорить с ним  боялись,  потому  что  это  он  называл  контрреволюционным
выступлением и саботажем, а контрреволюционных саботажников положено  было
отправлять в город.
     В то утро, как обычно, Чжан и все остальные валялись пьяные по  своим
амбарам, а Медный Энгельс ездил на ослике по пустым улицам, ища,  кого  бы
послать на работу. Чжану было совсем худо,  он  лежал  животом  на  земле,
накрыв голову пустым мешком из-под риса.  По  его  лицу  ползло  несколько
муравьев, а один даже заполз в ухо, но Чжан даже не мог пошевелить  рукой,
чтобы раздавить их, такое было похмелье. Вдруг издалека - от самого  ямыня
партии, где был репродуктор - донеслись радиосигналы точного времени. Семь
раз прогудел гонг, и тут...
     Не то Чжану примерещилось, не то вправду - к амбару подъехала длинная
черная машина. Даже непонятно было, как она прошла в ворота. Из нее  вышли
два толстых чиновника в темных одеждах, с квадратными ушами и  значками  в
виде красных флажков на груди, а в глубине  машины  остался  еще  один,  с
золотой звездой на груди и с усами как у креветки, обмахивающийся  красной
папкой. Первые двое взмахнули рукавами и вошли в  амбар.  Чжан  откинул  с
головы мешок и, ничего не понимая, уставился на гостей.
     Один из них приблизился к Чжану, три раза  поцеловал  его  в  губы  и
сказал:
     - Мы прибыли из далекой земли СССР. Наш  Сын  Хлеба  много  слышал  о
ваших талантах и справедливости и вот приглашает  вас  к  себе.  Скатертью
хлеб да соль.
     Чжан и не слыхал никогда о  такой  стране.  "Неужто,  -  подумал  он,
Медный Энгельс на меня донос сделал,  и  это  меня  за  саботаж  забирают?
Говорят, они при этом любят придуриваться..."
     От страха Чжан даже вспотел.
     - А вы сами-то кто? - спросил он.
     - Мы - референты, - ответили незнакомцы,  взяли  Чжана  за  рубаху  и
штаны, кинули на заднее сиденье и сели  по  бокам.  Чжан  попробовал  было
вырываться, но так получил по ребрам, что  сразу  покорился.  Шофер  завел
мотор, и машина тронулась.
     Странная была поездка. Сначала вроде  ехали  по  знакомой  дороге,  а
потом вдруг свернули в лес и нырнули в какую-то яму.  Машину  тряхнуло,  и
Чжан зажмурился, а когда открыл глаза  -  увидел,  что  едет  по  широкому
шоссе, по бокам которого стоят косые домики с антеннами, бродят коровы,  а
чуть дальше поднимаются вверх плакаты  с  лицами  правителей  древности  и
надписями, сделанными старинным головастиковым письмом.  Все  это  как  бы
смыкалось над головой, и казалось, что дорога идет внутри огромной  пустой
трубы. "Как в стволе у пушки", - почему-то подумал Чжан.
     Удивительно - всю жизнь он провел в своей деревне и даже не знал, что
рядом есть такие места. Стало ясно, что  они  едут  не  в  город,  и  Чжан
успокоился.
     Дорога оказалась долгой. Через пару часов Чжан стал клевать носом,  а
потом и вовсе заснул. Ему приснилось, что Медный Энгельс утерял  партбилет
и он, Чжан, назначен председателем коммуны  вместо  него  и  вот  идет  по
безлюдной пыльной улице, ища, кого бы послать на работу. Подойдя к  своему
дому, он подумал: "А что, Чжан-то Седьмой небось лежит в амбаре  пьяный...
Дай-ка зайду посмотрю".
     Вроде бы он помнил, что Чжан Седьмой - это он сам, и все равно пришла
в голову такая мысль. Чжан очень этому удивился - даже во сне, - но решил,
что раз его сделали председателем,  то  перед  этим  он,  наверно,  изучил
искусство партийной бдительности, и это она и есть.
     Он дошел до амбара, приоткрыл дверь - и видит: точно. Спит в углу,  а
на голове - мешок. "Ну подожди", - подумал Чжан, поднял с  пола  недопитую
бутылку пива и вылил прямо на накрытый мешком затылок.
     И тут вдруг над головой что-то загудело,  завыло,  застучало  -  Чжан
замахал руками и проснулся.
     Оказалось, это на  крыше  машины  включили  какую-то  штуку,  которая
вертелась, мигала и выла. Теперь все машины и люди впереди стали  уступать
дорогу, а стражники с полосатыми жезлами - отдавать честь. Двое  спутников
Чжана даже покраснели от удовольствия.
     Чжан опять задремал, а когда проснулся, было уже темно, машина стояла
на красивой площади в незнакомом городе и вокруг  толпились  люди;  близко
их, однако, не подпускал наряд стражников в черных шапках.
     - Что же, надо бы к трудящимся выйти, - с улыбкой сказал  Чжану  один
из спутников. Чжан заметил, что чем дальше они отъезжали от  его  деревни,
тем вежливей вели себя с ним эти двое.
     - Где мы? - спросил Чжан.
     - Это Пушкинская площадь города Москвы, - ответил референт и  показал
на тяжелую металлическую фигуру,  отчетливо  видную  в  лучах  прожекторов
рядом с блестящим и рассыпающимся в воздухе столбом воды; над памятником и
фонтаном неслись по небу горящие слова и цифры.
     Чжан вылез из машины. Несколько  прожекторов  осветили  толпу,  и  он
увидел над головами огромные плакаты:
     "Привет товарищу Колбасному от трудящихся Москвы!"
     Еще над толпой мелькали его  собственные  портреты  на  шестах.  Чжан
вдруг заметил, что без  труда  читает  головастиковое  письмо  и  даже  не
понимает, почему  это  его  назвали  головастиковым,  но  не  успел  этому
удивиться, потому  что  к  нему  сквозь  милицейский  кордон  протиснулась
небольшая группа людей - две женщины в красных, до асфальта, сарафанах,  с
жестяными полукругами  на  головах,  и  двое  мужчин  в  военной  форме  с
короткими балалайками. Чжан понял, что это и есть  трудящиеся.  Они  несли
перед собой что-то темное, маленькое и круглое, похожее на переднее колесо
от трактора "Шанхай". Один из референтов прошептал Чжану на ухо,  что  это
так называемый хлеб-соль. Слушаясь его же  указаний,  Чжан  бросил  в  рот
кусочек хлеба и поцеловал одну из девушек в нарумяненную  щеку,  поцарапав
лоб о жестяной кокошник.
     Тут грянул оркестр милиции, игравший на странной форме цинах и юях, и
площадь закричала:
     - У-ррр-аааа!!!
     Правда, некоторые кричали, что надо бить каких-то жидов, но  Чжан  не
знал местных обычаев и на всякий случай не стал про это расспрашивать.
     - А кто такой товарищ Колбасный? - поинтересовался он, когда  площадь
осталась позади.
     - Это вы теперь - товарищ Колбасный, - ответил референт.
     - Почему это? - спросил Чжан.
     - Так решил Сын Хлеба, - ответил референт.  -  В  стране  не  хватает
мяса, и наш повелитель полагает, что если у  его  наместника  будет  такая
фамилия, трудящиеся успокоятся.
     - А что с прошлым наместником? - спросил Чжан.
     - Прошлый наместник, - ответил референт, - похож был на  свинью,  его
часто показывали по телевизору, и трудящиеся на время забывали,  что  мяса
не хватает. Но потом Сын Хлеба узнал,  что  наместник  скрывает,  что  ему
давно отрубили голову, и пользуется услугами мага.
     - А как же его тогда показывали по телевизору,  если  у  него  голова
была отрублена? - спросил Чжан.
     - Вот это и было самым обидным для трудящихся, - ответил  референт  и
замолчал.
     Чжан хотел было спросить, что было дальше и почему это референты  все
время называют  людей  трудящимися,  но  не  решился  -  побоялся  попасть
впросак. "Да и потом, - подумал он, - может,  они  и  правда  не  люди,  а
трудящиеся".
     Скоро машина остановилась у большого кирпичного дома.
     - Здесь вы  будете  жить,  товарищ  Колбасный,  -  сказал  кто-то  из
референтов.
     Чжана провели в квартиру, которая была убрана роскошно и дорого, но с
первого взгляда вызвала у Чжана нехорошее чувство. Вроде бы и комнаты были
просторные, и окна большие, и мебель красивая - но все это  было  каким-то
ненастоящим, отдавало какой-то чертовщиной:  хлопни,  казалось,  в  ладоши
посильнее, и все исчезнет.
     Но тут референты сняли пиджаки, на столе  появилась  водка  и  мясные
закуски, и через несколько минут Чжану сам черт стал не брат.
     Потом референты засучили рукава, один из них взял гитару и заиграл, а
другой запел приятным голосом:
     - Мы - дети Галактики, но - самое главное,
     Мы - дети твои, дорогая Земля!
     Чжан не очень понял, чьи они дети, но они нравились ему все больше  и
больше. Они ловко жонглировали  и  кувыркались,  а  когда  Чжан  хлопал  в
ладоши, читали свободолюбивые стихи и пели  красивые  песни  про  то,  как
хорошо лежать ночью у костра и  глядеть  на  звездное  небо,  про  строгую
мужскую дружбу и красоту молоденьких певичек. Еще была там одна песня  про
что-то непонятное, от чего у Чжана сжалось сердце.


     Когда Чжан проснулся, было утро.  Один  из  референтов  тряс  его  за
плечо. Чжану стало стыдно, когда он увидел, в каком виде спал - тем  более
что референты были свежими и умытыми.
     - Прибыл Первый Заместитель! - сказал один из них.
     Чжан увидел, что его латаная синяя куртка куда-то пропала; вместо нее
на стуле висел  серый  пиджак  с  красным  флажком  на  лацкане.  Он  стал
торопливо одеваться и как раз кончил завязывать галстук, когда  в  комнату
ввели невысокого человека в благородных сединах.
     - Товарищ Колбасный! - возвестил он. - Основа колеса - спицы;  основа
порядка в поднебесной - кадры; надежность колеса зависит от пустоты  между
спицами, а кадры решают все. Сын Хлеба слышал о вас как  о  благородном  и
просвещенном муже и хочет пожаловать вам высокую должность.
     - Смею ли мечтать о такой чести? - отозвался Чжан, с трудом сдерживая
икоту.
     Первый Заместитель пригласил его за собой. Они спустились вниз,  сели
в черную машину и поехали по улице, которая называлась "Большая  Бронная".
И вот они оказались у дома вроде того, где  Чжан  провел  ночь,  только  в
несколько раз больше. Вокруг дома был большой парк.
     Первый Заместитель пошел по узкой дорожке впереди; Чжан  двинулся  за
ним, слушая, как спешащий сзади референт  играет  на  маленькой  флейте  в
форме авторучки.
     Светила луна. По пруду плавали удивительной  красоты  черные  лебеди,
про которых Чжану сказали, что все они на самом деле  заколдованные  воины
КГБ. За тополями и ивами прятались десантники, переодетые морской пехотой.
В кустах залегла морская пехота, переодетая десантниками. А у самого входа
в дом несколько старушек с лавки мужскими голосами велели им  остановиться
и лечь на землю, сложив руки на затылке.
     Внутрь пустили только Первого Заместителя и Чжана. Они долго  шли  по
каким-то коридорам и лестницам, на которых играли веселые  нарядные  дети,
и, наконец, приблизились к высоким инкрустированным дверям, у  которых  на
часах стояли два космонавта с огнеметами.
     Чжан был перепуган и  подавлен.  Первый  Заместитель  открыл  тяжелую
дверь и сказал Чжану:
     - Прошу.
     Чжан услышал негромкую музыку и на цыпочках вошел внутрь. Он оказался
в просторной светлой комнате, окна которой были распахнуты  в  небо,  а  в
самом центре, за белым роялем [Редкий музыкальный инструмент, напоминающий
большие гусли. (Прим. перев.)], сидел Сын Хлеба, весь в хлебных колосьях и
золотых звездах. Сразу было видно, что это человек необыкновенный. Рядом с
ним стоял большой  металлический  шкаф,  к  которому  он  был  присоединен
несколькими шлангами; в шкафу что-то тихонько булькало. Сын  Хлеба  глядел
на вошедших, но, казалось, не видел их; влетающий в окна ветер шевелил его
седые волосы.


     На самом деле он, конечно, все видел - через минуту он убрал  руки  с
рояля, милостиво улыбнулся, а потом сказал:
     - С целью укрепления...
     Говорил он невнятно и как бы задыхаясь,  и  Чжан  понял  только,  что
будет теперь очень важным чиновником. Потом  состоялся  обед.  Так  вкусно
Чжан никогда еще не ел. Вот только Сын Хлеба не  положил  себе  в  рот  ни
кусочка. Вместо этого референты  открыли  в  шкафу  дверцу,  бросили  туда
несколько лопат икры и вылили бутылку пшеничного вина. Чжан никогда бы  не
подумал,  что  такое  бывает.  После  обеда  они  с  Первым   Заместителем
поблагодарили правителя СССР и вышли.
     Его отвезли домой, а вечером  состоялся  торжественный  концерт,  где
Чжана усадили в самом первом ряду. Концерт  был  величественным  зрелищем.
Все номера удивляли количеством участников  и  слаженностью  их  действий.
Особенно  Чжану  понравился  детский  патриотический  танец  "Мой  тяжелый
пулемет" и "Песня о триединой задаче" в исполнении Государственного  хора.
Вот только при исполнении этой песни на солиста навели зеленый прожектор и
лицо у него стало совсем трупным; но Чжан не знал  всех  местных  обычаев.
Поэтому он и не стал ни о чем спрашивать своих референтов.
     Утром, проезжая по городу, Чжан увидел из окна машины  длинные  толпы
народа. Референт объяснил, что все эти люди вышли проголосовать  за  Ивана
Семеновича Колбасного - то есть за него, Чжана. А  в  свежей  газете  Чжан
увидел свой портрет и биографию, где  было  сказано,  что  у  него  высшее
образование и раньше он находился на дипломатической работе.
     Вот так, в восемнадцатом году правления под девизом "Эффективность  и
качество", Чжан Седьмой стал важным чиновником в стране СССР.
     Потянулась новая жизнь. Дел у Чжана не было никаких, никто ни  о  чем
его не спрашивал и ничего от него не хотел. Иногда только его призывали  в
один из московских дворцов, где он  молча  сидел  в  президиуме  во  время
исполнения какой-нибудь песни или танца; сначала он очень смущался, что на
него глядит столько народа, а потом подсмотрел, как ведут себя  другие,  и
стал поступать так же - закрывать пол-лица ладонью  и  вдумчиво  кивать  в
самых неожиданных местах.
     Появились у  него  лихие  дружки  -  народные  артисты,  академики  и
генеральные  директоры,  умелые  в  боевых  искусствах.  Сам   Чжан   стал
Победителем  Социалистического  Соревнования  и  Героем  Социалистического
Труда. С утра  они  всей  компанией  напивались  и  шли  в  Большой  театр
безобразничать с тамошними певичками и певцами - правда,  если  там  гулял
кто-нибудь более важный, чем Чжан, им приходилось поворачивать. Тогда  они
вваливались в  какой-нибудь  ресторан,  и  если  простой  народ  или  даже
служилые люди видели на  дверях  табличку  "Спецобслуживание",  они  сразу
понимали, что там веселится Чжан со своей компанией, и обходили это  место
стороной.
     Еще Чжан любил выезжать в ботанический сад любоваться цветами; тогда,
чтобы не мешали простолюдины, сад оцепляли телохранители Чжана.
     Трудящиеся очень уважали и боялись Чжана; они  присылали  ему  тысячи
писем, жалуясь на несправедливость и прося помочь в  самых  разных  делах.
Чжан иногда выдергивал из стопки какое-нибудь письмо наугад  и  помогал  -
из-за этого о нем шла добрая слава.
     Что больше всего нравилось Чжану, так это не  бесплатная  кормежка  и
выпивка, не все его особняки и любовницы, а здешний народ, трудящиеся. Они
были работящие и скромные, с пониманием, - Чжан мог, например, давить  их,
сколько хотел, колесами своего огромного черного  лимузина,  и  все,  кому
случалось быть при этом на улице, отворачивались,  зная,  что  это  не  их
дело, а для них главное - не опоздать на работу. А уж беззаветные  были  -
прямо как муравьи. Чжан даже написал в  главную  газету  статью:  "С  этим
народом можно делать что угодно", и ее напечатали, чуть изменив заголовок:
"С таким народом можно творить великие дела". Примерно это  Чжан  и  хотел
сказать.
     Сын Хлеба очень любил Чжана.  Часто  вызывал  его  к  себе  и  что-то
бубнил, только Чжан не понимал ни слова. В шкафу что-то булькало и урчало,
и Сын Хлеба с каждым днем выглядел все хуже. Чжану было очень его жаль, но
помочь ему он никак не мог.
     Однажды, когда Чжан отдыхал в  своем  подмосковном  поместье,  пришла
весть о смерти Сына Хлеба. Чжан перепугался  и  подумал,  что  его  теперь
непременно схватят. Он хотел уже было удавиться, но  слуги  уговорили  его
повременить. И правда, ничего страшного не случилось - наоборот, ему  дали
еще одну должность:  теперь  он  возглавил  всю  рыбную  ловлю  в  стране.
Нескольких друзей Чжана арестовали, и установилось  новое  правление,  под
девизом "Обновление истоков".  В  эти  дни  Чжан  так  перенервничал,  что
начисто забыл, откуда он родом, и сам стал верить, что находился раньше на
дипломатической работе, а не пьянствовал дни и ночи напролет  в  маленькой
глухой деревушке.
     В восьмом году правления под девизом "Письма  Трудящихся"  Чжан  стал
наместником Москвы. А в третьем году правления под девизом "Сияние истины"
он женился, взяв за себя красавицу-дочь несметно богатого академика:  была
она изящной, как куколка, прочла много книг и знала танцы и музыку. Вскоре
она родила ему двух сыновей.
     Шли годы, правитель  сменял  правителя,  а  Чжан  все  набирал  силу.
Постепенно вокруг него сплотилось много преданных чиновников и военных,  и
они стали тихонько поговаривать, что Чжану пора взять власть в свои  руки.
И вот однажды утром свершилось.
     Теперь Чжан узнал тайну белого рояля. Главной обязанностью Сына Хлеба
было сидеть за ним и наигрывать какую-нибудь несложную мелодию. Считалось,
что при этом  он  задает  исходную  гармонию,  в  соответствии  с  которой
строится  все  остальное  управление  страной.  Правители,   понял   Чжан,
различались между собой тем, какие мелодии они знали. Сам он хорошо помнил
только "Собачий вальс" и большей частью наигрывал именно его.  Однажды  он
попробовал  сыграть  "Лунную  сонату",  но  несколько  раз  ошибся,  и  на
следующий день на Крайнем севере  началось  восстание  племен,  а  на  юге
произошло землетрясение, при котором, слава Богу, никто не погиб.  Зато  с
восстанием пришлось повозиться: мятежники под черными энаменами  с  желтым
кругом посередине пять дней сражались с ударной десантной дивизией "Братья
Карамазовы", пока не были перебиты все до одно