е  четыре
стороны. Он долго странствовал по всей Персии и, наконец, попал в ханаку к
одному очень известному суфию и стал его учеником. Прошло несколько лет, и
Юсуф подошел к этому суфию, когда  тот  был  один,  поклонился  и  сказал:
"Учитель, я учусь у вас уже несколько лет. Могу я задать вам один вопрос?"
- "Спрашивай, сын мой," - улыбнувшись, сказал суфий. "Учитель,  вы  знаете
что-нибудь о магрибском молитвенном коврике?" Суфий  побледнел,  схватился
за сердце и упал мертвый. Тогда Юсуф кинулся прочь.  С  тех  пор  он  стал
странствующим дервишем, и ходил по Персии в поисках известных учителей.  И
все, кого бы он ни спрашивал про магрибский  коврик,  падали  на  землю  и
умирали. Постепенно Юсуф состарился, и стал немощным. Ему стали  приходить
в голову мысли, что он скоро умрет  и  не  оставит  после  себя  на  земле
никакого следа. И вот однажды, когда он сидел в чайхане и думал  обо  всем
этом, он вдруг увидел того самого старика в черной шляпе. Старик был такой
же, как и раньше - годы ничуть его не состарили.  Юсуф  подбежал  к  нему,
встал на колени и  взмолился:  "Почтенный  шейх!  Я  ищу  вас  всю  жизнь!
Расскажите мне о магрибском молитвенном коврике!" Старик  в  черной  шляпе
сказал: "Ну ладно. Будь  по  твоему".  Юсуф  приготовился  слушать.  Тогда
старик уселся напротив него, вздохнул и умер. Юсуф целый день и целую ночь
в молчании просидел возле его трупа. Потом встал, снял с него черную шляпу
и надел себе на голову. У него оставалось несколько мелких монет, и  перед
уходом он купил на них у владельца чайханы сахарного петушка...
     Саша замолчал. Аббас тоже долго молчал, а потом сказал:
     - Признайся, ты скрытый шейх?
     Саша не ответил.
     - Понимаю, - сказал Аббас, - все понимаю. Скажи, а  у  этого  дедушки
шляпа точно была черная?
     - Точно, - ответил Саша.
     - А не зеленая? Я думаю, может это Зеленый Хидр был?
     - А что тут у вас знают о Зеленом Хидре? - спросил Саша.  Он  еще  не
прочитал у Тримингэма, кто это такой, и ему было интересно.
     - Да все говорят разное. Самую интересную вещь сказал тот  дервиш  из
Хорасана, с которым мы пили. Он  сказал,  что  Зеленый  Хидр  очень  редко
является в своем настоящем обличье, и чаще всего  принимает  чужую  форму.
Или вкладывает свои слова в уста самым разным людям -  и  каждый  человек,
если захочет, может постоянно его слышать, говоря даже  с  самыми  глупыми
людьми, потому что некоторые слова произносит за них Зеленый Хидр.
     - Это верно, - сказал Саша. - Скажи, Аббас, а кто тут у вас на флейте
играет?
     - Никто не знает, - сказал Аббас. -  Уж  сколько  раз  весь  лабиринт
прочесывали... Без толку.
     Он зевнул.
     - Мне вообще-то на пост пора, - сказал он. - Кувшины  надо  разнести.
Скоро американцы придут. Не знаю, как тебя отблагодарить...  Разве  что...
Хочешь на принцессу посмотреть?
     - Хочу, - ответил Саша и залпом выпил то, что  оставалось  у  него  в
стакане.
     Аббас встал и снял с гвоздя на стене связку  больших  ржавых  ключей.
Они вышли в полутемный  коридор.  Дверь  комнаты,  где  они  сидели,  была
покрашена под стену, и когда  Аббас  закрыл  ее,  Саша  подумал,  что  ему
никогда не пришло бы в голову, что этот тупик, в сотнях похожих на который
он уже побывал, на самом деле - замаскированная дверь. Они молча дошли  до
выхода на следующий уровень, который оказался совсем рядом.
     - Только тихо, - сказал Аббас, протягивая ему ключи,  -  а  то  наших
перепугаешь.
     - Ключи отдать потом? - спросил Саша.
     - Оставь себе, - сказал Аббас. - Или выкинь.
     - А тебе они не нужны?
     - Будут нужны, - сказал Аббас, - сниму с гвоздя. Это ведь твоя  игра.
А у меня своя. Если что, заходи.
     Он протянул Саше клочок бумаги с какой-то надписью.
     - Здесь написано, как пройти, - сказал он.
     Подъем на самый верх занял от силы десять минут, а если бы Саша сразу
попадал ключом в замочные скважины, понадобилось  бы  и  того  меньше.  От
уровня к уровню вела небольшая служебная  лестница,  вырубленная  в  толще
камня - что это за камень, определить было трудно, потому что он был очень
приблизительным, да и существовал  недолго  -  когда  за  Сашей  закрылась
последняя дверь, реальность снова приобрела ясные цвета и четкость.
     Саша увидел перед собой уходящую  далеко  вверх  стену  с  такими  же
карнизами, как те, по  которым  он  совсем  недавно  карабкался  навстречу
Аббасу, машинально шагнул к первому, подпрыгнул  и  подтянулся.  Вспомнив,
что у него ключи, он плюнул, спустился вниз и неожиданно для  самого  себя
прыгнул прямо на глухую стену, стукнулся о камни, свалился, опять  прыгнул
на нее и опять упал. Попытавшись нормально встать на ноги, он вместо этого
подскочил высоко вверх, прогнулся и секунду висел в воздухе  с  вытянутыми
над головой руками. Только после этого  он  пришел  в  себя  и  со  стыдом
подумал: "Вот ведь развезло."
     Это был последний уровень, и служебная лестница здесь кончалась. Саша
побежал по длинной галерее с факелами в торчащих из стен бронзовых кольцах
(ему все казалось, что кто-то воткнул их  туда  вместо  флагов),  и  через
некоторое время уткнулся в  висящий  на  стене  ковер.  Развернувшись,  он
побежал в другую сторону,  и  после  недолгого  петляния  по  коридорам  и
галереям вышел к тяжелой металлической двери вроде тех, что вели с  уровня
на уровень. С ключами наготове он нагнулся к  ней,  но  никакого  замка  в
двери не оказалось. Именно за этой дверью должна была быть  принцесса,  но
вот только чтобы открыть эту  дверь,  надо  было  очень  долго  лазить  по
далеким аппендиксам двенадцатого уровня, на каждом  шагу  рискуя  свернуть
шею, хоть и нарисованную, но единственную.
     Другой вход Саша нашел минут через десять, заглянув за ковер, висящий
в тупике на стене. В одной из плит недалеко  от  пола  был  черный  зрачок
замочной скважины. Саша сунул туда самый маленький ключ,  который  был  на
связке, и открылась крохотная железная дверка, не  больше  окна  пожарного
крана. Саша с трудом протиснулся внутрь.
     Перед ним был зал с высоким сводчатым потолком; на его стенах  горели
факелы и висели ковры, а в одном из концов видна была поднятая решетка, за
которой начинался полутемный коридор. В другом  конце  зала  была  тяжелая
металлическая дверь - та самая, в которой  не  было  замочной  скважины  и
через которую Саше полагалось бы войти, сумей он когда-нибудь добраться до
этого уровня сам. Он узнал это место - именно здесь  он  видел  принцессу,
когда она иногда появлялась на экране. Но сейчас ее не было, как  не  было
ни ковров с подушками, ни пузатых песочных часов, ни дворцовой кошки.  Был
только голый пол. Зато поднятой решетки в стене Саша  раньше  не  видел  -
просто эта часть зала не попадала на экран,  когда  показывали  принцессу.
Саша пошел вперед.
     Коридор за решеткой неожиданно кончился банальной  деревянной  дверью
вроде тех, что приводят в коммунальную ванну или сортир,  и  Саше  в  душу
закралось нехорошее предчувствие. Он потянул дверь на себя.
     Комната, которая была перед  ним,  больше  всего  напоминала  большой
пустой чулан. Пахло чем-то затхлым - так  пахнет  в  местах,  где  хозяева
держат нескольких кошек и собирают советские газеты в  подшивку.  На  полу
валялся мусор - пустые аптечные флаконы, старый ботинок, сломанная  гитара
без струн и какие-то бумажные обрывки. Обои в нескольких местах отстали от
стен и свисали целыми лоскутами, а окно выходило на близкую - в метре,  не
больше, - кирпичную стену. В центре комнаты стояла принцесса.
     Саша сначала долго смотрел на нее, потом несколько раз обошел  вокруг
и вдруг сильно залепил по ней ногой. Тогда все то, из чего  она  состояла,
повалилось на пол  и  распалось  -  сделанная  из  сухой  тыквы  голова  с
наклеенными  глазами  и  ртом  оказалась  возле  батареи,  картонные  руки
согнулись в рукавах дрянного ситцевого халата, правая нога  отделилась,  а
левая повалилась на пол вместе с обтянутым черной тканью поясным манекеном
на железном шесте, упавшим  плашмя,  прямо  и  как-то  однозначно,  словно
застрелившийся политрук.
     Саша вышел из  комнаты  и  побрел  по  коридору  назад,  но  решетка,
отделявшая коридор от сводчатого зала, оказалась опущенной. Саша вспомнил,
что услышал звук ее падения через секунду после того, как ударил ногой  по
манекену, но в тот момент не обратил на это внимания.
     Вернувшись, он еще раз поглядел на пол, потом на обои,  и  заметил  в
одном месте контур заклеенной двери. Он подошел и  нажал  на  нее  плечом.
Дверь прогнулась, но не открылась; видимо, она была  очень  тонкой.  Тогда
Саша отошел на несколько метров, сжал кулаки и с разгону  врезался  в  нее
плечом - с такой силой, что,  распахнув  ее  и  с  хрустом  прорвав  обои,
пронесся еще метр или два по воздуху, и  только  потом,  споткнувшись  обо
что-то, полетел на пол, мельком увидев впереди  чьи-то  плечи,  затылок  и
спинку стула.
     - Тише, - сказал Итакин, поворачивая голову  от  экрана,  на  котором
мерцал высокий сводчатый зал, в центре которого  на  ковре  гладила  кошку
принцесса. - Бориса Емельяновича растревожишь. Ему сейчас опять в  бой.  У
них сегодня большие потери.
     Саша приподнялся на руках и оглянулся - за  его  спиной  поскрипывала
раскрытая дверца  стенного  шкафа,  из  которой  еще  планировали  на  пол
какие-то бумаги.
     - Ну и дела, Петя, - сказал он, поднимаясь на  ноги.  -  Что  же  это
такое?
     - Ты про принцессу? - спросил Итакин.
     Саша кивнул.
     - Это ты к ней и шел все время, - сказал Итакин. - Я ж  говорю,  твою
игру раскололи.
     - Неужели никто до нее не доходил?
     - Почему. Очень многие доходили.
     - Так почему они молчали? Чтобы другие тоже... чтобы им не  было  так
обидно?
     - Я думаю, не поэтому. Просто когда человек тратит столько времени  и
сил на дорогу, и наконец доходит, он уже не может себе  позволить  увидеть
все таким, как на самом деле... Хотя это тоже не точно.  Никакого  "самого
дела" на самом деле нет. Скажем, он не может позволить себе увидеть  того,
что видел ты.
     - А почему тогда я это видел?
     - Ну, ты просто прошел по служебной лестнице.
     - Но как же можно увидеть что-то другое? И потом, я ведь столько  раз
ее видел сам - когда переходишь с уровня на уровень, она иногда появляется
на экране, и она совсем не такая!
     - Я, наверно, не совсем  правильно  выразился,  -  сказал  Итакин.  -
Просто эта  игра  так  устроена,  что  дойти  до  принцессы  может  только
нарисованный человечек.
     - Почему?
     - Потому, - сказал Итакин, - что  принцесса  тоже  нарисована.  Ну  а
нарисовано может быть все что угодно.
     - Но куда же  тогда  деваются  те,  кто  играет?  Те,  кто  управляет
принцем?
     - Помнишь, как ты вышел на двенадцатый уровень? - спросил  Итакин,  и
кивнул на экран.
     - Помню.
     - Ты можешь сказать, кто бился головой о стену и прыгал вверх? Ты или
принц?
     - Конечно, принц, - сказал Саша. - Я и прыгать-то так не умею.
     - А где в это время был ты?
     Саша открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг так и замер.
     - Вот туда они и деваются, - сказал Итакин.
     Саша сел на лавку у стены и долгое время думал.
     - Слушай, - сказал он наконец,  -  кто  же  там  все-таки  на  флейте
играет?
     - А вот этого до сих пор никто не знает.
     Саша поглядел на часы и вдруг икнул.
     - На углу еще можно взять, - сказал он, - я сейчас сгоняю. Подождешь?
По стакану, а?
     - Мне спешить некуда, - сказал Итакин. - Только тебя назад не пустят.
     - Да я быстро, - нажимая "Escape", сказал Саша,  -  через  пятнадцать
минут.
     На экране застыла картинка, где из-под мавританской  арки  открывался
вид на огромный восточный дворец, состоящий из множества башен и  башенок,
тянущихся к сияющему огромными звездами летнему небу.
     Возле углового гастронома шевелилась такая очередь, что Саша понял  -
взять сейчас бутылку  будет  крайне  трудно,  и,  может  быть,  невозможно
вообще. Во всяком случае, будь он трезвым, это точно было  бы  невозможно,
но он, как оказалось, выпил вполне достаточно, чтобы через несколько минут
броуновского движения по переполненному залу оказаться не так уж далеко от
кассы. Со всех сторон напирали и матерились, но через некоторое время Саша
понял, что кажущийся хаос на самом деле представляет  собой  упорядоченное
движение четырех примыкающих друг к другу очередей, трущихся друг о  друга
из-за разной скорости. Очередь за портвейном была слева, а та,  в  которую
он попал, была за килькой в томате - той самой, что после  открытия  банки
имеет обыкновение внимательно глядеть на открывшего не меньше чем десятком
крошечных блестящих глаз. Сашина очередь двигалась быстрее, чем очередь за
портвейном, и он решил преодолеть следующие несколько метров в ее составе,
и только потом уже перейти в соседнюю. Этот маневр удался, и Саша оказался
между стройотрядовской курткой, на спине которой было выведено  загадочное
слово "КАТЭК", и коричневым пиджаком, надетым прямо на голое мужское  тело
лет пятидесяти.
     -  Ы-ы-ы-ы...  -  сказал  мужик  в  коричневом  пиджаке,  когда  Саша
посмотрел на него, и закатил глаза. У мужика  изо  рта  немыслимо  воняло;
Саша торопливо отвернулся и стал смотреть на стену, где висел  треугольный
матерчатый  вымпел  и  выпиленная  из  раскрашенной  фанеры   голова   так
называемого Ленина.
     "Господи, - вдруг подумал он, - а я ведь действительно живу в этом...
в этой... Стою пьяный в очереди за портвейном среди всех этих хрюсел  -  и
думаю, что я принц??
     - Килька кончается! - раздались испуганные голоса в соседней очереди,
- килька!
     Саша почувствовал, что мужик сзади дергает его за плечо.
     - Что такое? - спросил, оборачиваясь, Саша.
     - Я так считаю, - сказал мужик, - надо  нам  идти  на  исконные  наши
земли - Владимир, Ярославль - раздать людям  оружие  и  опять  всю  Россию
завоевать.
     - А потом? - спросил Саша.
     - Потом идти воевать хана Кучума, - сказал мужик и потряс перед Сашей
кулаком.
     - Портвейн кончается... - тревожно зашептал народ.
     Саша выдавился из очереди и стал проталкиваться к выходу. Пить больше
совершенно не хотелось. У выхода стояли две  женщины  в  белых  халатах  и
шапочках, и, поглядывая на часы, тихо, но горячо что-то обсуждали.
     Вдруг где-то сзади, словно бы под каким-то невидимым потолком раза  в
три выше магазинного, появился и стал  расти  странный  звук,  похожий  на
одновременный гул нескольких десятков авиационных двигателей. За несколько
секунд  он  достиг  такой  интенсивности,  что  люди,  только  что   мирно
матерившиеся в очередях, сначала стали в  недоумении  озираться,  а  потом
приседать на корточки или даже откровенно падать на  пол,  затыкая  руками
уши. Звук достиг наибольшей силы, так же  резко  пошел  на  убыль  и  стих
совсем, но ему на смену пришел грохот танковых моторов, так  же  непонятно
где возникший и непонятно куда ушедший через несколько секунд.
     - Вот так каждый вечер, - сказала женщина в белом халате, - ровно без
пятнадцати шесть. Мы уж куда только не звонили. Мне Зоя из  Новоарбатского
говорила - у них то же самое...
     Люди поднимались с пола  и  подозрительно  пялились  друг  на  друга,
вспоминая, за кем и за чем кто стоял. Но это было неважно, потому что  все
равно и килька, и портвейн уже кончились.
     Саша  вышел  на  улицу  и  медленно  побрел   к   сияющему   веселыми
электрическими  огнями  в  окнах  зданию  Госплана.   Впереди   включилась
разрезалка пополам - по тому болезненному скрипу, с которым она  работала,
и по большим щелям между гнутыми зубьями Саша догадался, что она не из его
игры, а просто - обычная советская разрезалка пополам, плохая и старая, то
ли забытая кем-то на улице, то ли стоящая на своем положенном месте.  Саша
прошел было мимо, а потом, по приобретенной в игре  привычке,  вернулся  и
посмотрел, не стоит ли сразу за ней, как это обычно  бывало  в  лабиринте,
кувшин с восстанавливающим жизненную силу напитком. Кувшина не было,  зато
стояли сразу три бутылки семьдесят второго портвейна. Саша  пошел  дальше,
прислушиваясь к ухающему скрипу за  спиной  и  угадывая  в  нем  несколько
повторяющихся нот из "подмосковных вечеров" - словно пластинку, стоящую на
проигрывателе,  заело,  и  ржавый  голос   безнадежно   задавал   тусклому
московскому небу вечный русский вопрос: "есть ли бзна?.. есть  ли  бзна?..
есть ли бзна?"


     Саша дошел до Госплана, и понял, что туда уже  поздно.  Рабочий  день
кончался, и высокая ассирийская дверь  выбрасывала  на  улицу  одну  волну
народа за другой. Он все-таки попытался войти, преодолел несколько  метров
против течения и уже уцепился было за холодное  ограждение  турникета,  но
сразу же был смыт  и  вынесен  обратно  на  улицу  группой  жизнерадостных
женщин. Мимо прочапал Кузьма Ульянович Старопопиков с портфелем в руке,  и
Саша совершенно машинально пошел за ним. Кузьма Ульянович сразу  углубился
в какие-то темные переулки - видно, жил где-то  неподалеку.  Саша  сам  не
знал, зачем он идет за Старопопиковым - ему просто нужно было какое-нибудь
дело, к которому можно на время пристроиться, чтобы спокойно подумать.
     Минут через десять - а может, и через полчаса,  Саша  как-то  потерял
счет времени - Кузьма Ульянович, дойдя до большого и совершенно безлюдного
двора, направился к угловому подъезду. Саша решил, что дальше идти за  ним
будет  даже  еще  глупее,  чем  до  сих  пор,  и  совсем   уже   собирался
развернуться, когда вдруг к  Кузьме  Ульяновичу  подошли  двое  долговязых
парней в модных натовских куртках. Саша мог дать что угодно на  отсечение,
что только что их не было во дворе. Он почуял неладное и быстро нырнул  за
пожарную лестницу, до самого низа забитую досками - здесь его никто не мог
увидеть, хоть он был недалеко от подъезда.
     - Вы - Кузьма  Ульянович  Старопопиков?  -  громко  спросил  один  из
подошедших - по русски он говорил с сильным акцентом и, как и второй,  был
курчав, черен и небрит.
     - Да, - с удивлением ответил Кузьма Ульянович.
     - Это вы бомбили лагерь под Аль-Джегази?
     Кузьма Ульянович вздрогнул и снял очки.
     - Вы сами-то кто бу... - начал было он,  но  собеседник  не  дал  ему
договорить.
     - Организация Освобождения Палестины  приговорила  вас  к  смерти,  -
сказал он, доставая из кармана длинный пистолет. То же сделал и второй.
     Кузьма Ульянович подпрыгнул и выронил из руки портфель, а в следующий
миг оглушительно  загремели  выстрелы  и  полетели  на  асфальт  стреляные
гильзы. Первая же пуля отбросила Кузьму Ульяновича на дверь, но  до  того,
как он успел упасть, оба палестинца уже  разрядили  в  него  обоймы  своих
пистолетов, повернулись и пошли прочь;  Саша  с  удивлением  заметил,  что
сквозь них видны деревья и скамейки, а когда они дошли до  угла,  то  были
уже почти невидимы и даже, кажется, не стали делать вид, что  поворачивают
за него. Вдруг  наступила  странная  тишина.  Саша  вышел  из-за  пожарной
лестницы, посмотрел на Кузьму Ульяновича, который тихо ворочался у  двери,
и растерянно огляделся по сторонам. Из соседнего подъезда  вышел  какой-то
мужик в спортивном костюме, и Саша со  всех  ног  кинулся  к  нему.  Мужик
удивленно остановился, и Саша вдруг почувствовал себя глупо.
     - Вы сейчас ничего не слышали? - спросил он.
     - Ничего, - ответил мужик. - А что я должен был слышать?
     - Так... Там человеку плохо.
     Мужик пошел вслед за Сашей и нагнулся над Кузьмой Ульяновичем.
     - Пьяный, наверно, - сказал он,  подходя  и  приглядываясь.  -  Хотя,
вроде нет. Эй, что с вами?
     - Сердце, - слабо  ответил  Кузьма  Ульянович,  делая  между  словами
большие паузы. - Вызывайте скорую, мне двигаться нельзя.  Или  лучше  жену
позовите. Второй этаж, сорок вторая квартира.
     - Может, лучше мы вас туда отнесем?
     - Нет, - сказал Кузьма Ульянович. - У