ватился за голову. - Как призрак  одолеет
воина? И кто к ним отправится? Да и найдёт ли их?  А  как  через  лагерь
данов пробраться к лесу, вы думали? Как через стену перелезть?
   - Тихо! - Конунг  хлопнул  ладонью  по  столу,  прервав  бурную  речь
святого отца. - Сигню согласилась пойти. И сделает это, хочешь  ты  того
или нет.
   Рука отца Целестина сама потянулась к  кувшину  с  пивом,  что  стоял
рядом. Опростав его, монах слегка пришёл в себя и понял, что  если  есть
хоть какой-то шанс, то... Что ж, надо его использовать.  Хотя,  конечно,
ох как не хочется отпускать в лес Сигню, паче что сквозь лагерь данов ей
придётся пробираться. А если поймают? Страшно подумать! И,  кроме  того,
никому не ведомо, сможет ли она найти лесных духов... А  если  и  отыщет
Гладсхейма, то что он ответит на её просьбу?  Руками  разведёт?  Скажет,
что до людских дел ему касания нет? Да и чем бесплотные призраки  помочь
могут? Но коли другого выхода нет, то...
   - Согласен, - медленно наклонил голову монах. - Только  надо  сделать
всё быстро и тихо. Вы небось уже и придумали как?
   - Придумали, - согласился Видгнир. - Устроим вылазку в лагерь  данов,
пошумим около ворот, а Сигню через частокол перелезет с другой  стороны.
Должна пробраться, пока суматоха будет. А там на всё воля богов.
   - Бога, - привычно поправил отец Целестин.  -  Тогда  начинаем.  -  И
монах перекрестился.
   Сборы заняли совсем немного. Торин  сразу  ушёл  к  воротам,  а  отец
Целестин, упорно молчавшая всё это время Сигню-Мария  и  Видгнир  быстро
двинулись к южной части ограды. Казалось, что там костров поменьше,  чем
в иных местах возле частокола.
   Едва скрипнули брёвна, коими закладывали  створки  ворот,  и  человек
пятьдесят хёрдманов Торина с устрашающими воплями рванулись  за  ограду,
как Видгнир прислонил к стене захваченный с собой  шест,  они  вдвоём  с
отцом Целестином подсадили Сигню наверх, и  вот  она  уже  уцепилась  за
заострённые концы брёвен в три человеческих роста высотой.
   - Если что, иди потом на север, в Рёдберг-фьорд.  Расскажи  Хундингу,
он отомстит... - донёсся снизу, из темноты, голос Видгнира.
   В самый последний момент двое у  стены  услышали  только  три  слова,
произнесённых тоненьким, но твёрдым голоском:
   - Я вернусь. Ждите.
   Неожиданная  вылазка  вадхеймского  хёрда  данов   удивила,   но   не
обескуражила, и сеча  у  ворот  развернулась  нешуточная.  Воины-датчане
стали сбегаться туда со всего лагеря - каждому хотелось погеройствовать,
- и в царившей при неверном свете костров неразберихе никто  не  заметил
соскользнувшую со стены девушку, мигом исчезнувшую в зарослях ельника.
   Вадхеймцев начали теснить обратно к  воротам,  и  громогласный  голос
Торина приказал всем отступить внутрь ограды.  Ещё  немного  -  и  жарко
кипевший бой затих так  же  внезапно,  как  и  начался,  ворота  удалось
закрыть, а на сгрудившихся возле них данов посыпался сверху,  со  стены,
град стрел, камней и факелов. Они откатились, оставив у входа в  Вадхейм
три десятка тел своих и с  десяток  защитников  норманнского  посёлка  в
Вадхейм-фьорде.
   Над Норвегией стояла тёмная звёздная ночь.
   В двух лигах от устья фьорда к уже стоявшим там кораблям  с  датскими
воинами присоединились ещё шесть - некоторые  из  клана  Ильвингов  тоже
решило принять участие в ратной потехе, а заодно и  лишний  раз  уязвить
норвежцев. Ильвинги  тоже  не  раз  знакомились  с  дружиной  Торина  из
Вадхейма. Высадка прошла быстро, а отдалённое неяркое  зарево  указывало
вновь  прибывшим  захватчикам  путь.  Вспыхнули  факелы,  и  ещё  две  с
половиной сотни людей, жаждавших крови и поживы, двинулись через ночь по
хвойному лесу к обречённому посёлку.
 
*** 
 
   Ломая тугие ветви, иногда по пояс проваливаясь в  снег,  по  тому  же
лесу пробиралась как можно тише и быстрей, от одного ствола  к  другому,
шестнадцатилетняя Сигню, дочь Хагнира. Оранжевый  свет  датских  костров
остался далеко позади, ни один из врагов её не заметил. Так,  вначале  к
первому холму, потом направо, в ложбинку, и вниз, к поляне.  И  быстрее,
быстрее! Там, может быть, уже пробиты ворота и битва идёт уже меж  домов
родного посёлка! Айфар сумеют помочь, они же  добрые  и  вроде  бы  даже
родичи... Только быстрее!
   Сигню споткнулась о торчащий из снега корень,  упала,  сильно  ушибла
колено, но, стиснув зубы и преодолевая боль, двинулась дальше, забираясь
всё глубже в чащу и надеясь больше  на  свою  память  и  какие-то  ранее
невиданные чувства, гнавшие её вперёд и вперёд. Словно в ней  в  минуту,
когда решалась её судьба, судьба  родных,  всего,  что  было  знакомо  и
близко с рождения, пробудился  голос  древнего  и  чудесного  народа,  о
котором пели песни.
   Вот он, Зуб Фафнира. Здесь.
   Поляна  была  пуста  и  темна.  Нет  золотого  света,  нет  странных,
напоминающих музыку или песни звуков, нет неясных силуэтов  в  мерцающем
тумане. Тихо, темно, холодно, и гранитный клык при лунном свете  кажется
совсем чёрным, словно глыба чистой, беспримесной тьмы.
   "Конец. Это конец. Их нет. Нас никто не  спасёт.  Вадхейм  погиб",  -
мелькнула мысль, и впервые за весь день и  ночь,  наполненные  ужасом  и
смертью, Сигню разрыдалась и упала на снег у края прогалины.
   - Айфар! - исступлённо крикнула Сигню в темноту. - Айфар!! Помогите!!
Во имя всех богов и Иисуса! Во имя Эйра Вечного! Помогите, прошу вас!!!
   И тут же, стоило ей лишь упомянуть имена Великих Сил,  полыхнул  язык
золотого пламени. Слабый, чуть заметный свет озарил поляну,  и  появился
силуэт  лесного  духа.  Сквозь  слезы  Сигню  разглядела,  что  это  был
темноволосый мужчина в белом, окружённый колышущимся ореолом. Словно  бы
уже знакомое лицо... Ну да, именно он тогда говорил с Видгниром, Торином
и отцом Целестином!
   Лесной дух был один. Невесомо ступая по мгновенно  таявшему  под  ним
снегу, он подошёл к поднявшейся на колени девушке и протянул к ней руки.
Мгновенно по телу Сигню побежали струи тепла, мысли пришли в порядок,  и
она сумела подняться  на  ноги  и  смело  взглянуть  в  бездонные  глаза
явившегося перед ней айфар. В сознании Сигню зазвучал его голос:
   - Я Гладсхейм. Ты уже видела меня. Ты проста о помощи. Чем  мы  можем
быть полезны тебе, дочь народа Элиндинга?
   И Сигню, сбиваясь, перескакивая с одного на другое,  забегая  вперёд,
глотая слезы, рассказала всё. О внезапно  появившихся  данах,  о  штурме
Вадхейма, о том, что утро принесёт гибель всему  её  роду,  о  том,  что
Торин и отец Целестин с Видгниром послали её сюда... Словом, обо всём.
   -  Только  от  вас  мы  можем  ждать  спасения!  -  взывала   она   к
бесстрастному на вид Гладсхейму. - Ни Эйра, ни  Иисус  нам  не  помогут,
если не явят чуда!
   - Ты ожидаешь чуда от нас? - Голос  Гладсхейма  звучал  не  в  пример
спокойнее. - Не жди. Мы не можем сражаться с живыми  людьми,  ибо  давно
утратили способность поражать мечом, да и мечей у нас давным-давно  нет.
Ты ждёшь от нас чародейства? Его тоже нет. То, что тебе может показаться
удивительным или волшебным, - лишь малая  часть,  оставшаяся  у  нас  от
изначального. - Айфар говорил медленно, с расстановкой, даже велеречиво,
но Сигню явственно услышала ноту беспокойства в его голосе. Отчего бы?
   - Мы окажем вам содействие, чем можем, - продолжал айфар.  -  Мы  ещё
сохранили возможность взывать к Силам. Но не надейтесь на нас до  конца.
Я и мой народ пошлём призыв к Силам, но я не знаю, будут ли они помогать
по нашей просьбе людям, хоть и течёт во многих из вас наша кровь. Ждите.
Но не питайте чрезмерных надежд.
   Гладсхейм исчез мгновенно, словно и не было его. Только тёмное  пятно
голой земли среди мокрого снега там, где он  только  что  стоял.  Сигню,
подождав, не произойдёт ли ещё чего, отправилась назад, к  Вадхейму,  не
заметив, как прошла боль в разбитом колене.
   "Не питайте чрезмерных надежд! И от них не жди ничего! - думалось ей.
- Что ж, главное теперь - перебраться за ограду и там  погибнуть  вместе
со всеми. Ах, конунг, зря ты надеялся... Да спасёт нас Иисус и Пресвятая
Дева!"
 
*** 
 
   Неумолимо вставал рассвет. Уже стали меркнуть  звёзды  на  востоке  и
наливаться розовым небо. Подморозило, но  приставшие  вечером  к  берегу
датчане продрались через густой лес и вышли к  Вадхейму.  Не  сомкнувший
глаз за ночь Торин только кусал усы и злобно ругался сквозь зубы,  видя,
что враги увеличились числом и силы  их  немерены.  Более  точный,  отец
Целестин, явно наложивший на себя  епитимью  лишения  сна,  оценил  мощь
врагов в тысячу мечей, а то и поболе. Видгнир казался спокойным, но  был
бледен как полотно, видя со  стены  разворачивающуюся  картину:  десятки
штандартов  и  знамен  знатных  родов  и  семей,  собравшихся   под   их
водительством; тускло  мерцают  под  утренним  небом  шлемы  и  кольчуги
датчан, где-то ржут их коньки, догорают костры и серо-чёрный дым  уносит
усилившимся западным ветром в леса, к горам. О боги, о  Иисус,  о  Эйра,
где же Сигню?! Что сказали айфар?!
   Солнце ещё не взошло, когда даны ударили всей своей силой. Толстенное
бревно вышибло с трёх ударов ворота - враги не стали лезть  на  стены  и
зря терять своих; не стали обходить посёлок со  стороны  фьорда.  Сейчас
вся мощь, собравшаяся у ограды Вадхейма,  нацелилась  на  ворота.  Вновь
полетели огненные стрелы - занялось ещё несколько домов, в том  числе  и
жилище   конунга,    стоявшее    на    вершине    холма,    но    трэли,
предводительствуемые Саннгрид и дочерьми Торина, сумели сбить пламя.
   Лучники Вадхейма били в упор, в сбившихся у  разбитых  тараном  ворот
данов, стрелы пробивали  кольчуги  и  клёпаные  куртки,  сбивали  шлемы,
вонзались в лица и незащищённые  шеи,  но  врагов  было  слишком  много.
Дружина  Торина  рубилась  горячо;  сбив  щиты   и   выставив   короткие
зазубренные копья, отряд норманнов неистово ударил  по  прорвавшимся  за
ворота данам, но натиск снаружи был настолько  велик,  что,  не  обращая
внимания на дождь стрел, сыпавшихся справа  и  слева  из  двух  башенок,
поднимавшихся у ворот, невзирая на утренние сумерки - почти  темноту,  -
даны стали давить всей своей массой на небольшой отряд  Торина,  и  тот,
шаг за шагом, начал отходить. Даны прорвались в Вадхейм.
   Бьёрн поступил правильно и расчётливо. В  тот  момент,  когда  ворота
рухнули, в образовавшийся пролом,  прикрываясь  не  обычными  на  севере
круглыми, но  вытянутыми,  каплеобразными  щитами,  кои  использовали  в
основном  словины,  двинулись  копьеносцы.  Короткие  норманнские  копья
значительно уступали в длине  древкам  оружия  датчан  -  с  широкими  и
гладкими оконечьями, и потому даны  могли  держать  воинов  Вадхейма  на
безопасном расстоянии, не позволяя приблизиться и завязать ближний  бой.
Позади строя тяжеловооружённых врагов легко угадывались ряды лучников, и
весь этот человеческий вал  пусть  и  медленно,  но  преодолел  яростное
сопротивление вадхеймского хёрда, вошёл на три  десятка  шагов  в  глубь
поселения, и  тогда  же  оборона  норвежцев  была  прорвана  с  флангов.
Множество датских ратников начали  окружать  сбившуюся  в  единый  кулак
дружину Торина, надеясь взять её в кольцо и  быстро  уничтожить.  Однако
конунг, предвидя столь опасный поворот событий, сохранил в резерве около
тридцати дружинных из самых  опытных  и  отчаянных  бойцов  -  они-то  и
встретили рвущихся к домам данов, ненадолго остановив  их.  Поняв,  что,
быть  может,  получится  прорваться  вниз,  к  фьорду,  конунг  Вадхейма
приказал своим отступать и стараться не нарушить  строй  -  тогда  сразу
конец. Торин надеялся, что под прикрытием хёрда хотя бы часть  женщин  и
детей сможет выбраться из поселения на лёд и  уйти  в  леса,  благо  что
возле выхода из гавани данов было совсем немного.
   Было  раннее  утро  девятнадцатого  марта  851  года  от   пришествия
Спасителя. Утро, вошедшее во многие летописи Севера как  одно  из  самых
необычайных в истории Скандинавии и христианских стран...
   Начать с того, что после восьмилетней давности боя  на  корабле  ярла
Эльгара отец  Целестин  взялся  за  меч,  ибо  более  ничего  делать  не
оставалось. Его разум был в смятении, монах, как  мог,  быстро  бормотал
молитвы, готовясь ко вступлению в Царство Божие, по  ходу  дела  смахнув
сунутым ему в руки Видгниром клинком одного из датчан, прорвавшегося  за
полукольцо дружинников Торина, с бешеной яростью отбивавшихся отходя  от
пролома, в который вливалась, казалось, бесчисленная орда врагов. Где-то
там монах видел непокрытую голову  Торина,  его  взлетавший  и  вновь  с
быстротой молнии падающий меч,  глухой  шлем  Видгнира,  сработанный  по
заказу у кузнеца Сигурда на манер римских; крики, хлопанье  самострелов,
удары, вдребезги разбивавшие щиты...
   - Отец Целестин! Отец Целестин!
   Монах обернулся, и его взгляд наткнулся на Сигню. В руках  у  девушки
был топорик, не боевой -  обычный,  каким  рубят  дрова,  выглядела  она
уставшей и напуганной, но всем своим  видом  неведомо  откуда  взявшаяся
Сигню-Мария выражала решимость.
   - Гладсхейм обещал! Может быть, они смогут что-то сделать!
   - Гладсхейм... - Святой отец злобно сплюнул сквозь зубы,  забыв  даже
спросить свою воспитанницу, как она сумела пробраться в Вадхейм. - Я  же
говорил, дурацкая это затея, и что только Торин думал?! Надо пробиваться
всем в леса -  небось  поодиночке  всех  не  переловят!  Да  спасёт  нас
Господь!.. На него одна надежда!
   И тут свершилось.
   На западе, на тёмном  ещё  небе,  ярко  сияла  утренняя  звезда,  что
называлась у римлян Венерою, у других же  народов  по-иному.  Словно  по
наитию, монах обратил свой  взор  к  небесам  и  замер  от  удивления  и
благоговейного ужаса. С запада,  от  ярко  сиявшей  звезды,  к  Вадхейму
протянулся блистающий тонкий луч, упёрся в  лед  фьорда,  расцветив  его
всеми оттенками золота и серебра, превратив в  чудесное,  переливающееся
словно живым огнём зеркало. Само светило  вдруг  полыхнуло  ослепляющим,
неземным светом, и взгляд ясно различил появившегося всадника  на  белом
коне, что как Ураган нисходил к берегам Вадхейм-фьорда по лучу  западной
звезды. Громадный снежно-белый скакун в вихрях золотого  пламени,  и  на
нём в  диковинном  высоком  седле  -  человек  в  огненных  доспехах,  с
обнажённым пламенным мечем и бело-золотым рогом на поясе.
   Э, нет, отец Целестин. Не человек. Нечто, некая великая и  забытая  в
твоём мире Сила, принявшая облик  человека.  Сила,  сравнить  с  которой
нельзя ни мощь империи франков или византийцев,  ни  единого  из  земных
королей, пришла на помощь людям рода Элиндинга.
   И тут же первый раз  громыхнуло,  а  с  запада,  от  океана,  налетел
невиданный  ранее  здесь  ураган.  Где-то  за   скалами   фьорда   вдруг
образовалось густое, молочно-белое облако, и чудовищной силы ветер понёс
его на посёлок - скалы,  леса,  лёд,  покрывавший  залив,  исчезали  под
мутным покровом, и последнее, что смог разглядеть монах, так это дивного
всадника, чей конь стоял у основания луча, на ледяной  броне  фьорда,  с
воздетым мечом в одной руке и рогом в другой. Чудесный Дух поднёс рог  к
губам, воздух потрясли громовые и  в  то  же  время  волшебно-мелодичные
звуки, услышав которые отец  Целестин  окончательно  уверился:  спасение
пришло. Вадхейм будет жить.
   Густая белая волна накатила на поселение, поднялась вверх  по  холму,
охватив его со всех сторон, вместе с окрестными лесами, и монах  потерял
способность видеть в серебристом  мареве.  Остались  одни  ощущения.  Он
запомнил сотни голубых вспышек,  окруживших  его,  беспрерывные  раскаты
грома, разрывавшие уши, крики, таявшие где-то в  тумане,  и  раскатистые
звуки рога того неведомого существа, что спустилось на огромном коне  по
звёздному  лучу.  Пару  раз  отец  Целестин  видел  сквозь  туман  синие
мгновенные молнии, ударявшие в призрачно-чёрные силуэты,  походившие  на
людские, колыхалась земля, в воздухе сильно пахло грозой, ветер сбивал с
ног, но туман не рассеивался. Когда молния ударила совсем рядом и  вслед
за ней  последовал  такой  раскат  грома,  что,  казалось,  сами  небеса
раскололись и рухнули на землю, отец Целестин потерял сознание.
   Немногие наблюдали за происходившим в районе Вадхейма  со  стороны  и
издалека, но чьи  бы  глаза  ни  обратились  к  юго-западному  побережью
Норвегии,  грандиозное  зрелище,  развернувшееся   перед   ними,   могло
повергнуть любого в состояние близкое к тому, в  котором  находился  уже
отец Целестин.
   В предутренних сумерках на западе грозно разгорелась ярчайшая звезда,
метнув один из своих лучей к лесистому берегу.  Издалека  казалось,  что
фьорд и прилегающая к нему местность накрыты гигантским белым куполом  -
будто облако спустилось с небес и улеглось отдохнуть  на  землю.  Вокруг
него всё казалось чёрным или тёмно-серым, настолько ясно сиял колдовской
покров, мерцавший бело-голубым светом. Изредка с его вершины в пока  ещё
тёмное  небо  ударяли  слепящие  молнии,  тотчас  исчезая  в  будто   бы
накалившемся воздухе. За многие лиги был ясно различим  смутный  гул,  а
иногда и чудовищный грохот, шедший из глубин тугой, плотной,  клубящейся
массы, накрывшей берег.
   Страшен гнев древних богов!
   И вдруг всё кончилось. Многие  вадхеймцы,  кто  был  крепок  душой  и
телом, кто не потерял сознания от ужаса  или  усталости,  почувствовали,
что непроглядная белая  мгла  начала  рассеиваться,  удары,  сотрясавшие
землю, прекратились, не сверкали более огненные вспышки и не слышны были
нечеловеческие голоса. Столь же внезапно померкли и угасли огни пожаров,
и ласковый, тёплый весенний ветерок,  в  который  превратился  неистовый
ураган, унёс прочь дым и остатки таинственного тумана.
   - Отец Целестин, проснись! - пронёсся в сознании монаха чей-то голос.
Вроде бы... Вроде бы Гладсхейма? - Проснись и зри!  Сам  Эйреми  Владыка
явился к нам!
   В этом голосе звучало такое благоговение  и  сила,  что  святой  отец
сразу пришёл в себя, поднялся, оперевшись  на  правую  руку,  и  обратил
совершенно безумный взгляд вниз, к подножию  холма,  где  сиял  в  свете
звезды битый лёд залива, казавшийся сейчас алмазным.
   Многие десятки жителей посёлка тоже устремили свои взоры к  явленному
им чуду. Нет, не чуду. Чудо - это что-то сказочное, легендарное, чего  в
жизни и быть-то не может. А здесь блистали перед людьми невиданная  мощь
и великолепие - настоящие и  осязаемые.  Великая  Сила  прошлого,  тайна
тысячелетий, пришедшая по зову обречённых,  средоточие  Блага  и  Света,
Мощи и Власти, что не являлись на грешную землю  после  Христа  вот  уже
восемь с половиной столетий.
   Всадник на огромном белоснежном коне, сиявшем во мгле перед рассветом
ярким серебром.
   Белый плащ вьётся по ветру, драгоценный доспех бросает блики,  волосы
подобны расплавленному золоту; лик грозен, но в серых, как  летняя  тень
над водопадом, глазах радость и сострадание, гнев и милость.
   И тут грянул глас его:
   - Живите! Давно я не приходил по такой  просьбе  в  Мидгард,  но  что
сделано, то сделано, пусть и пошёл я против воли  других  Сил.  Помните,
люди рода Элиндинга, об этом дне, и  искупите  мою  вину  перед  Эйра  и
Силами делами своими. Я сказал - вы слышали.
   Вновь поднёс всадник к губам рог и вострубил, и  дрогнула  земля  под
копытами коня. Полыхнула звезда на западе, Эйреми развернул  скакуна,  и
тот,  взвившись  в  воздух,  помчался  по  звёздному  лучу,  что   начал
истончаться и меркнуть. В последний миг отец Целестин увидел, как словно
разорвалось небо над  океаном  и  Великий  Дух  исчез  в  образовавшемся
проёме. И ещё глаз монаха различил  появившиеся  на  мгновение  башни  и
купола какого-то города, перед которым померкли бы и Рим,  и  Багдад,  и
Константинополь...
   Или чудилось всё святому отцу?
   Как знать...
   К монаху нежданно-негаданно подбежал Видгнир и помог подняться. "Жив,
жив, слава Иисусу  да  Богородице!  -  думал  отец  Целестин,  глядя  на
воспитанни