не меньше полутора сотен
маленьких, локтя в три ростом, созданий, взявших  вадхеймцев  в  плотное
кольцо. Существа очень  походили  на  людей  обликом,  но  чутьё  монаха
подсказывало - маленькие бородатые карлики в тёмных плащах с  капюшонами
не принадлежат к роду человеческому.
   Когда один из малышей вышел вперёд, держа в одной  руке  факел,  а  в
другой нечто похожее на миниатюрный боевой молот, отец Целестин смог как
следует разглядеть нового обитателя Мира Меж Мирами. Мешало  только  то,
что змей с бараньей головой тоже выполз  вперёд  и,  выгнув  шею,  замер
возле посланца низкорослого народца.
   Выхваченный из утренних сумерек кругом  факельного  света  карлик  не
казался грозным или устрашающим и во всём, кроме  роста,  был  похож  на
обычного человека. Широкое скуластое лицо едва не до глаз заросло  седой
окладистой  бородой,  светлые  глаза  осуждающе  и  гневно  смотрели  на
удивленно перешептывающихся людей.
   -  Оружие  не  обнажать,  -  прохрипел  Торин.  -   Вдруг   получится
договориться? Мы, конечно, много уродцев уложим,  но  они  нас  попросту
числом сомнут. Эвон сколько их набежало...
   - И откуда только взялись? - эхом отозвался Гунтер.  -  Вечером  ведь
поблизости ни единого не прошмыгнуло. А ещё и змеюга эта...
   Змей с бараньей головой  повернулся  к  Гунтеру  и  зашипел,  изредка
показывая из  пасти  раздвоенный  чёрный  язык.  Германец  отступил,  но
взяться за топор не решился.
   - Да ладно тебе...
   Карлик, стоявший поодаль с гордо выгнутой колесом грудью,  заговорил.
Если судить по интонации, то речь его была гневна и грозна, однако,  как
отец Целестин ни вслушивался, ни единого знакомого  слова  не  разобрал.
Язык низкорослого племени не походил ни на одно знакомое монаху  наречие
и был тяжёл да грубоват. Видимо, уяснив, что люди не могут понять  смысл
его речений, маленький бородач напирал на мимику и  угрожающие  выкрики,
иногда переходящие во взвизги. Карлик топал ногами,  корчил  устрашающие
рожи, тыкал своим молоточком то в бесстрастно замершего рядом змея, то в
людей и беспрестанно оборачивался, указывая куда-то за озеро.  Глядя  на
кривляку, Торин и остальные едва сдерживали смех, но вслух высказываться
не решались, ибо Видгнир успел шепнуть, что змей, по его  мнению,  тварь
пусть и бессловесная, но разумная и норманнское наречие  явно  понимает.
Отец  Целестин  удивился  было,  но  вовремя  вспомнил,  что   сгинувший
неизвестно  где  Гюллир  тоже   более-менее   сносно   разговаривал   на
норвежском, ибо сей язык употребляли ведьмы из Железного  Леса,  ушедшие
из Мидгарда не столь давно.  Красавицы  ведьмы  быстро  передали  знания
драконам, ну и конечно же эта свернувшаяся  жгутом  тварь  -  полубаран,
полузмея - вполне могла нахвататься нужных слов  от  Ночных  Всадниц.  В
том, что змей с ведьмами заодно, отец Целестин не сомневался.  Не  могут
столь безобразные чудища не быть союзниками тёмных сил!
   Карлик тем временем разошёлся вовсю,  вогнав  себя  в  совершеннейший
экстаз. Его тонкие дребезжащие вопли резко контрастировали с абсолютной,
почти  благоговейной  тишиной,   соблюдаемой   остальными   недомерками,
внимательно наблюдавшими за ним и сбившимися в  кучку  людьми.  Наконец,
оратор издал последний режущий уши звук, похожий на скрежетание  точила,
коим правят донельзя заржавевший меч, и потом напыжился так, что на  миг
монаху показалось, что  сейчас  раздастся  хлопок  и  маленький  говорун
лопнет. Вскинутая в недвусмысленном жесте  рука  бородача  указывала  на
выход из долины. Всё  стало  ясно  -  карлик  требовал,  чтобы  пришлецы
немедленно  убирались  подобру-поздорову.  Змей  же,   подобно   некогда
виденным отцом Целестином индийским кобрам, поднял голову над  землёй  и
уставился на Торина, словно зная, кто главный среди  маленького  отряда.
Конунг некоторое время молча  изучал  тёмные  выпуклые  глаза  странного
создания и после проговорил:
   - Собирайтесь быстро. Кажется, для нас всё кончилось  благополучно...
Да и утро уже, так и так в дорогу пора.
   "Небось была б полночь, тоже  из  долины  как  стрела  из  самострела
вылетел бы...." - с ехидцей  подумал  монах.  Однако  он  был  рад,  что
опасности нет и ничего страшного не произошло.
   Вещи сложили быстро. Гунтер с невозмутимо-безразличным видом  засунул
в мешок даже остатки трапезы и одного из добытых им вчера вечером гусей,
которого не успели поджарить. Пока накрывали попонами  лошадок,  Видгнир
успел бросить монаху несколько слов:
   - Ты знаешь, этот змей кажется мне не совсем обычным...
   - Мне тоже, - съязвил отец Целестин. - Я ни разу не  видел,  чтобы  у
чешуйчатых гадов росла голова богонравной твари!
   - Ты не понимаешь! - шикнул Видгнир. - Он -  воплощенный  дух,  вроде
Локи. И по-моему, я его уже встречал вчера...
   Объяснить эти странные слова он не успел, ибо тот карлик, что недавно
держал речь, вновь затараторил на своём непереносимом для  человеческого
уха  наречии,  явно  подгоняя  очень  уж,  по  его  мнению,  неторопливо
собиравшихся людей. И кроме того, малыша возмутило поведение воинственно
настроенного Синира. Кот  беспрестанно  шипел  на  невиданных  им  ранее
тварей, а когда карлик попытался  отогнать  его,  сделал  быстрый  выпад
лапой, выдрав когтями из порток бородача несколько ниток. Отец  Целестин
или кто другой из отряда и внимания бы на это не обратили - кот стал  за
последнее время просто невыносим. Торин бурчал  иногда,  что  одичавшего
донельзя Синира  вообще  следует  выкинуть  куда-нибудь,  и  хотел  было
привести угрозу в исполнение, да Сигню  не  дала.  Именно  Сигню  сейчас
ахнула и, дёрнув отца Целестина за рясу, заставила обернуться.
   - Ты только посмотри! - Она широко распахнутыми глазами глядела,  как
огромный змей вдруг начал разворачивать свои кольца, а его баранья морда
наклонилась над прижавшим уши к голове котом.  Змея  явно  заинтересовал
маленький белый зверёк, и монах предположил, что Синиру вот-вот настанет
конец в желудке нелепого чудища. Но не тут-то было. Несколько  мгновений
змей смотрел на кота, который неожиданно начал успокаиваться. Только что
Синир походил на маленького разъяренного тигра - пасть приоткрыта, хвост
напряжён и крючком согнут, тело к земле прижалось, будто перед  прыжком.
А тут вдруг сел спокойно под взглядом  тёмно-коричневых  бараньих  глаз,
хвостом обвился, а мордочка умиротворенная и любопытная.
   - Как ты думаешь, что с ним? - тихо-тихо спросила Сигню у монаха,  но
тот только палец к губам приложил, наблюдая.
   Дальнейшее случилось так быстро, что никто и не успел  заметить,  как
змей выбросил вперёд кончик своего хвоста и коснулся им Синира, которого
на миг окутало синеватое, почти незаметное в уже  ярком  утреннем  свете
пламя. Отскочить кот не смог, да, похоже, и не пытался. Огонь сгинул так
же незаметно, как и появился, змей с бараньей головой  снова  свернулся,
подобно канатной бухте, посмотрев на людей с ясно различимой усмешкой, а
Синир как ни в чём не  бывало  встал,  отряхнулся,  точно  собака  после
купания, и, подойдя к Сигню, начал тереться о её сапог. Такого с ним  не
случалось со дня пришествия на перевал Глер Тьмы...
   Змей сопровождал отряд до самого выхода из долины. Отец  Целестин,  и
так недолюбливавший всяких  ползучих  созданий,  с  опаской  косился  на
украшенное жёлтым зигзагом тело, неслышно струящееся по  траве  рядом  с
рысящими лошадьми, прикидывая, не выкинет ли хозяин долины  какую-нибудь
штучку, чтобы навсегда заказать путь в его вотчину нахальным чужеземцам,
но, едва лишь  копыта  коней  переступили  грань  меж  напоённой  влагой
долиной и сухой травой степи, как удивительное  создание  последний  раз
подняло голову и, проводив взглядом удаляющихся всадников, развернулось,
исчезая в прохладном чреве короткого ущелья.
   Карлики же за отрядом вовсе не последовали. Как только  Торин  сказал
своим садиться на лошадей, низенькие бородачи, как и прежде молча, стали
потихоньку расходиться, и только говорливый  уродец,  потрясая  бородой,
выдал вслед уходящим  людям  прощальный  залп  взвизгов,  порыкивания  и
верещания. Отцу Целестину показалось, что он ругается,  причём  донельзя
неприлично. "Какое счастье, что Гунтер не  знает  их  языка,  -  подумал
тогда  монах.  -  У  него  и  на  норвежском-то  что  ни  слово   -   то
непристойность, а если целый день ещё и такие безобразия выслушивать..."
   Восток пылал багровым и золотым, небо окрасилось в пурпурные  краски,
достойные  встречи  с  повелителем-солнцем,  которое  в  бессчётный  раз
двинулось в обход своих владений. Его диск выбрался из-за Небесных  Гор,
но чувствовалось, что светило движется не совсем так, как обычно,  да  и
выглядело оно нерадостно. Утренний свет  всегда  ярок  и  незамутнён,  а
сегодня словно что-то накинуло на лик  солнца  едва  заметную  кисею,  и
блеск утра утратился, сменившись  вечерней  усталостью.  Изменения  было
столь разительными, что отец Целестин долго изучал помрачневшие  небеса,
надеясь отыскать в них объяснение необычному явлению.
   -  Что-то  произошло  прошедшей  ночью,  -  убеждённо  проговорил  он
наконец. - И я уверен,  что  без  Нидавеллира  не  обошлось.  Посмотрите
кругом, какая странная безжизненность!
   Монах был совершенно прав. Ещё вчера округа кишела всяческими тварями
- лошадьми, быками, можно  было  даже  заметить  верблюдов  и  сайгаков.
Теперь же вытоптанные пространства были  пусты  и  тихи.  Только  редкие
птицы пролетали над головами  путников,  держа  к  северу.  Над  грядами
пологих возвышенностей повисла полная пугающая тишина, нарушаемая  разве
что  топотом  копыт  вадхеймских  лошадок.  Даже  драконы,  вившиеся   в
поднебесье все прошедшие  дни,  исчезли.  Впечатление,  что  мир  вымер,
усиливала странная полутьма, какая бывает лишь в  пустынях,  после  того
как ураганный ветер поднимет в воздух облака пыли и песка и  они  скроют
за собой солнце...
   - Противно как-то, - поморщился Гунтер. - Не к  добру  это,  помяните
мои слова. Нутром чую, грядет большая буря!
   - Ты прав, - отозвался Видгнир. - Тьма стала наступать куда  быстрее.
Мне кажется, что духи Нидавеллира опасаются чего-то и  спешат  поглотить
как можно больше земель...
   Монах обернулся и ещё раз пристально взглянул на простёршуюся на  юге
полосу сплошной черноты. Он старался пореже обращать взор к  югу,  чтобы
не добавлять себе уныния и дурного настроения, но прекрасно помнил,  что
Поля Мрака совсем недавно выглядели несколько по-другому. Не висело  над
ними раньше бурое марево, поднявшееся сейчас к небесам, не  был  затянут
горизонт чем-то наподобие густого дыма, и... Отец  Целестин  прищурился,
вгляделся во Тьму, словно не веря зрению,  моргнул  пару  раз,  а  затем
прошептал:
   - Спаси нас, Господи...
   Там,  в  коричневом   облаке,   протянувшемся   от   Химинбьёрга   до
неразличимых глазам далей на западе, мелькали тени.  Живые  тени.  Будто
некие духи, не обретшие плоти, но принявшие зримые формы, устроили дикую
пляску в отравленном Мраком воздухе. Серые  призраки,  казавшиеся  из-за
расстояния маленькими и невзрачными, кружили над пожирающей  плоть  Мира
Третьего Тьмой в неостановимом хороводе. Тени вздымались вверх  и  снова
исчезали, мелькали неясные силуэты,  не  похожие  ни  на  людей,  ни  на
животных,  шевелились   призрачные   щупальца,   сливавшиеся   с   общей
непрекращающейся пляской...
   - Давайте побыстрее двигаться, а? - прохрипел отец Целестин, с трудом
отрываясь от серовато-бурой завесы. Мысли о том,  что  однажды  придётся
снова столкнуться с Тьмой, как тогда, на перевале, лицом к лицу, его  не
покидали. И кроме того, монах подозревал, что в этой встрече не  поможет
ни Око Амона-Ра, ни Нидхёгг, чтоб ему пусто было, ни кто  другой,  кроме
Всевышнего...
   Дабы отвлечься от  неприятных  мыслей,  монах,  вспомнивший  недавние
слова Видгнира, обернулся к нему:
   - Видгнир, ты говорил, что со  змеем  из  долины  встречался  давеча.
Ну-ка поясни...
   - Ты знаешь, показалось мне, будто змей тот суть одно целое со старым
дубом, который мы с Гунтером за озером видели, -  чуть  подумав,  сказал
Видгнир. - Помнишь, я говорил, что дерево вмещает в себе некое божество?
Я, конечно, наверняка не скажу, но и от дуба, и от  змея  Сила  исходила
совершенно одинаковая. Будто дух дерева принял на  время  другую  форму.
Новое воплощение, что ли.
   - Фантазия тогда у духа того ущербная! -  вставил  Гунтер.  -  Это  ж
додуматься надо - такое тело себе смастерить! Жуть берёт, когда увидишь!
   - Меня вот тоже при виде тебя жуть берёт, - проворчал Видгнир. - Надо
полагать, что Создатель был пьян безмерно, тебя лепив.
   - Так, наверное, и было, - легко согласился  Гунтер.  -  Однако,  всё
одно, мне чучело бараноголовое не по нраву пришлось...
   Сигню,  вполуха  слушавшая  разговор,  обернулась,  смерив   германца
взглядом, в котором смешалось удивление с лёгким презрением.
   - Змей тот добрый был! - отчеканила она. - Ты бы, дурья башка, Синира
вылечил, что ли?
   Кот и на самом деле снова стал спокойным и ласковым после  встречи  с
хозяином круглого дола. Уже на дневном привале стало ясно, что  обуявшая
его злоба исчезла бесследно. Даже Торин позволил Синиру забраться к себе
на колени, забыв о том, как три дня назад едва не прибил его, когда  кот
ни с того ни с сего вцепился зубами в ладонь, разорвав кожу едва  не  до
кости. Ну а кроме того,  следы  ожогов,  оставленные  щупальцами  Мрака,
исчезли. Видать, и впрямь змей  с  бараньей  головой  не  являлся  духом
враждебным.
   Под померкшим солнцем пошли дальше, к проходу меж  Красным  Кряжем  и
Небесными Горами. День пути приблизил цель ещё на несколько лиг. Ближе к
вечеру отряд оказался подле последнего гребня возвышенности, соединявшей
Химинбьёрг с валом Красных Гор, которые нерукотворной стеной преграждали
путь из южных степей на север, к Лесу Идалир и землям, где обитали люди.
Ныне отряду предстояло миновать вершины холмов, кои являлись  последними
отрогами гор  карликов-двергов,  и  выйти  на  равнину,  по  которой  до
подножия Имирбьёрга можно было добраться конным ходом за считанные дни.
   Имирбьёрг...  Где-то  на  его  вершине  мерцали  грани   вырубленного
двергами в теле горы замка, и одна из его зал скрывала в  своём  сумраке
древнее сокровище. Отец Целестин часто думал о том, что столь  волшебным
и чудесным вещам нет  места  в  его  мире.  Трудхейм  принадлежал  давно
канувшей в прошлое эпохе, когда Сила волшбы,  наверное,  казалась  людям
обыденной и само собой разумеющейся вещью.  Но  сейчас  чудеса  покинули
Мидгард или же остались игрушкой в руках духов, которые пока что обитали
в стенах Мира Изначального. Смертным теперь играть с Силой опасно...
   Да, может быть, с исчезновением Силы, которой  мог  бы  распоряжаться
почти каждый из живущих, мир стал более скучным и  серым,  но  если  так
случилось, то что уж сетовать? Прошедшего не вернёшь. Так зачем тащить в
мир, где эра богов и божков сменяется медленно, но неумолимо эрой новой,
в которой нет и не будет места ничему, кроме владычества свободной  воли
и свободного разума людей, вещь, которая напитана Мощью древности?  "Это
почти то же самое, что кушать сырое мясо подобно  дикарям,  вместо  того
чтобы поджарить его. Неудачное, конечно, сравнение, но ведь  так  оно  и
есть... - думал монах. - Я прекрасно  понимаю  богов  Асгарда  -  им  не
хочется умирать. Но ведь у них есть выход,  точнее,  выбор.  Остаться  в
мире, где Сила покинет их, или уйти сюда, в Междумирье, сохранив её. Да,
пророчества Давида и Асафа, изложенные в Святом Писании, сбываются, как,
впрочем, и всё, написанное в Вечной Книге..."
   Не столь давно на одном из привалов отец Целестин пролистал псалтырь,
лежавший вместе с Евангелиями в  его  мешке,  и  наткнулся  на  один  из
псалмов, на который ранее не обращал внимания,  считая,  что  сей  текст
мало его касается. Теперь же всё происходящее получило для  него  лишнее
подтверждение  из  источника,  которому  монах  доверял  безгранично  на
протяжении  всей  своей  жизни.  Восемьдесят  первый  псалом   начинался
словами: "Бог встал в сонме  богов;  среди  богов  произнёс  суд".  Отец
Целестин, прочтя эту  фразу,  едва  не  поперхнулся.  Значит,  и  Библия
признаёт существование тех,  кого  смертные  именуют  богами.  Вот  оно,
лишнее свидетельство того,  что  существование  духов  Олимпа,  Асгарда,
пантеона кельтов или индусов не вымышлено,  что  встречи  с  Одином  или
Тором  не  являются  наваждением  больного  рассудка   либо   же   сном!
Доказательство того, что мифы народов языческих имеют под собой не менее
твёрдую почву, чем Вера Истинная! И чем дальше вчитывался отец  Целестин
в начертанные греческими буквицами стихи псалма,  тем  более  убеждался,
что всё случившееся с ним, начиная с минувшего Рождества, укладывается в
описанную Асафом картину. Всё правда!
   "Доколе  будете  вы  судить  не  праведно  и  оказывать   лицеприятие
нечестивым? - так вёл Всесущий речи, обращённые к богам. -  Давайте  суд
бедному  и  сироте;  угнетенному  и  нищему  оказывайте  справедливость.
Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых".
   "Верно, верно! - думал монах,  пожирая  глазами  строчки  Писания.  -
Здесь - всё.  Коротко  и  ясно.  Разве  окажет  Один  помощь  трэлю  или
пленнику? Нет, ибо боги способствуют лишь приносителям жертв да  героям,
пускай и проливают они реки крови  невинной!  Поспешествует  ли  Аса-Top
тому, кто не  принесёт  ему  жертв  богатых?  Справедлив  ли  суд  богов
Асгардских всегда? А ведь даже в сагах языческих говорится:
 
   Ты, Один, молчи!
   Ты удачи в боях
   Не делил справедливо:
   Не воинам храбрым,
   Но трусам победу
   Нередко дарил ты!
 
 
   Ох, и пристрастен же суд духов Асгарда! Пусть и баял  Харбард-Один  о
том, что пеклись боги о  здравии  и  счастье  народов  своих,  но  разве
остановили  они  хотя  бы  единого  викинга,  поднявшего  меч  на   дитя
неразумное или женщину, а? Или сами заветы Единого не нарушали,  убивая,
грабя, прелюбодействуя? А в псалме сказано: "Не знают, не  разумеют,  во
тьме ходят, все основания земли колеблются..." И далее: "Я сказал: вы  -
боги, и сыны Всевышнего - все вы". Так отчего не желаете пределы мира, в
котором вам места нет, покинуть? Зачем вам Чаша Сил? Всё одно,  речённое
в Писании сбудется, ибо вот он, стих седьмой псалма: "Но вы умрёте,  как
человека, и падёте, как всякий из князей".
   И то, что предначертано, сбудется. Неважно, вернётся  ли  Трудхейм  в
Мидгард или нет. Гибель богов неизбежна..."
   Отец Целестин впился глазами в последнюю строку короткого  текста  и,
прочтя её, вспомнил, как посмотрел на него Один в Исландии, когда  зашла
речь о том, что царство Мидгард более ему  не  принадлежит.  Да,  так  и
есть. Древние боги перестали быть пастырями людей, выполнив свою миссию,
и теперь всё в Мире Изначальном будет по слову  из  восемьдесят  первого
псалма "Восстань, Боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы..."
   "Так не зря, наверное, поднялся над Междумирьем всепожирающий Мрак? -
пронеслось  в  голове  монаха.  -  Быть  может,  это  и  есть  то,   что
окончательно уничтожит тех, кто  в  былые  годы  властвовал  над  Римом,
дельтой Нила или Галлией? А мы только зря погибнем среди грохочущей  над
Миром Третьим великой битвы, в  которой  не  будет  ни  победителей,  ни
побежденных, а само Междумирье сгинет, пожраккое тем,  что  мы  называем
Тьмой, а должно именоваться Ничем?  Кто  знает,  настал  ли  час,  когда
Великие Духи должны исчезнуть в Вечности?.. И стоит  ли  теперь  идти  к
Имирбьёргу для того, чтобы взять Чашу Сил? На что она Одину?"
   И тем не менее отец Целестин продолжал гнать свою  лошадку  вслед  за
остальными на север. К чёрному конусу  величайшей  горы  Междумирья,  во
чреве которой была скрыта вещь, что позволила бы и ему, и тем,  кого  он
любил, вернуться домой. В Мидгард.
 
*** 
 
   Многие века назад ясень Иггдрасиль соединял воедино