и
глянул на Синира. Кот, естественно, не мог идти по  грязевому  болоту  и
по-прежнему сидел на лошади, да и будь дорога более лёгкой, то  и  тогда
заставить его спуститься на землю было бы  сложно.  После  пережитого  в
горах Синир болел - ожоги, оставленные на  его  мохнатых  боках  чёрными
щупальцами,  начали  заживать,  но  кошачья  душа  (если  она   есть   у
бессловесной твари) была явно покалечена.  Синир  стал  диковат,  боялся
любого резкого звука, прикосновений и даже не  привалах  не  бродил,  по
обыкновению, вокруг лагеря,  выискивая  какую-никакую  поживу,  а  лежал
недалеко  от  людей,  положив  голову  на  передние  лапы.  Кроме  того,
появилась у него несвойственная котам привычка  выть  ночами,  заставляя
отца Целестина, да и не только его, просыпаться от жутковатых  тоскливых
звуков. В такие минуты монах  очень  хотел,  чтобы  всё  случившееся  за
последние месяцы оказалось просто дурным сном.
   К великой радости, на восьмой день пути выглянуло солнце.  К  полудню
на небе не осталось ни единого  облачка.  Наслаждались  хорошей  погодой
недолго -  солнечные  лучи,  прогревая  мокрую  землю,  поднимали  клубы
водяных испарений, так что идти  дальше  приходилось  в  горячем  густом
тумане. Пот лил в три ручья, люди задыхались, и кончилось всё  тем,  что
вначале отец Целестин, а за ним и Сигню потеряли сознание, упав прямо  в
грязь. Волей-неволей Торину пришлось встать  на  отдых  на  относительно
сухой вершине не то сопки, не то кургана. Конунг и сам  немыслимо  устал
за минувшие дни, а посему, махнув  рукой  на  надвигающуюся  из-за  спин
опасность, объявил:
   - Отдыхаем один полный день. Пускай сюда  слетится  вся  нежить  Трёх
Миров, но до завтра мы отсюда никуда не уйдём!
   Едва пришедший в себя после обморока отец Целестин  выпустил  поводья
лошади и, рухнув прямо на ещё мокрую пожухлую траву, заснул.  Забыв  обо
всех опасностях и даже не выставив стражу, все его  спутники  устроились
неподалёку, и вскоре разбудить вымотавшихся до предела людей  не  смогла
бы и гибель мира.
   Монах проснулся одновременно с Торином. До  заката  было  ещё  долго.
Окутывавший степи туман начинал рассеиваться, благо земля подсохла, да и
с  Химинбьёрга  подул  несущий  облегчение  прохладный  ветерок.  Торин,
поднявшись,  внимательно  осматривал  окрестности,  особенно  пристально
изучая подножие недалёких Небесных  Гор.  Монах  зашевелился,  и  конунг
обернулся на звук.
   - Ну как, живой?
   - Вроде живой... - прокряхтел отец Целестин.  -  Хорошо  бы  пожевать
чего-нибудь.
   - Потом. - Торин оборвал чревоугоднические устремления святого отца и
подозвал его к себе. Когда монах подошёл, конунг вытянул руку,  указывая
в сторону предгорий:
   - Глянь-ка туда! Во-он там, немного левее, меж двух скал, видишь?
   Заслонившись рукой от бьющих сбоку  солнечных  лучей,  отец  Целестин
вгляделся и понял, что именно попало на глаза Торину. Совсем недалеко от
сопки, на которой остановился отряд,  всего-то,  наверное,  в  полулиге,
сразу за пологими травянистыми склонами из земли выпрастывались отвесные
каменные кручи. В этих местах горы поднимались прямо из степных равнин -
обычные  к  востоку   от   Химинбьёрга   предгорные   холмы   и   долины
отсутствовали,  и  нагромождения  титанических  плит  больше  напоминали
изрытые  временем  стены  древних  крепостей  с  песчаными  насыпями   у
подножий. А чуть дальше к северу казавшийся единым  монолит  был  словно
расколот на две части не очень широким  проходом,  украшенным  справа  и
слева напоминавшими клыки какого-то зверя скалами. Из расселины вытекала
быстрая и бурная речушка, а сразу за  утёсами  глаз  явственно  различал
изумрудную зелень скрытой стенами Небесных Гор долины.
   - Идти-то дотуда всего ничего, - сказал Торин. -  Там,  надо  думать,
переночевать можно устроиться, как думаешь?  И  кроме  того,  трава  для
лошадей найдётся! Буди остальных...
   - Погоди, - перебил  монах.  -  Что-то  здесь  не  так!  Ты,  конунг,
обернись. Ничего необычного, часом, не примечаешь?
   Торин подумал недолго, бросая насторожённые взгляды то на  степь,  то
на  недалёкий  вход  в  зелёный  дол,  и,  наконец,  уставился  на  отца
Целестина.
   - Странность какая! - крякнул он. - Справа-то от табунов и  земли  не
видно, а сюда хоть бы одна тварь подошла.
   Монах тихонько хмыкнул и покачал головой.  Торин  тоже  заметил,  что
дикие стада обходили стороной ведущий в глубь гор проход, да и  к  самим
стенам Химинбьёрга отчего-то не приближались.  Знать,  что-то  нехорошее
укрылось в уединённой и неприметной долине.
   - Не надо туда идти, - посоветовал  отец  Целестин,  после  того  как
высказал Торину свои соображения. - Уж коли зверь гор сторонится, то...
   - А ну как лошади с бескормицы падут? - гнул своё  конунг,  не  желая
прислушиваться к мнению монаха. - И потом, не может нечисть среди  такой
благости жить!
   Отец Целестин попытался было напомнить Торину, сколь хороши были леса
на западных берегах Атлантики, в коих обитал  Вендихо,  но  с  конунгом,
надо  полагать,  приключился  очередной  приступ  типично   норманнского
упрямства, и он, отмахнувшись от предостережений  святого  отца,  поднял
ото сна Видгнира, Гунтера и Сигню  и,  не  внимая  возмущённому  ропоту,
повёл отряд к недалёкой расселине, уводящей в глубь гор.
   - Далеко заходить не будем, - говорил он.  -  Ни  к  чему  нам  время
терять. А вот коням травы свежей пощипать надо!
   Отцу Целестину ничего  не  оставалось,  кроме  как  брести  вслед  за
Торином, призывая про себя на голову конунга все мыслимые  и  немыслимые
проклятия.
   Отряд очень скоро вышел на берег речки  и  свернул  направо,  к  двум
скалам, слегка похожим на Врата меж Мирами. Но если те стояли,  едва  не
касаясь друг друга двумя половинами, то здесь меж мрачными,  изрезанными
трещинами утёсами было не меньше двух полётов стрелы. А  сразу  за  ними
взорам путников, уставших от степного однообразия, открывался  маленький
потаённый рай.
   - Красиво как! - воскликнула Сигню,  от  восторга  выпустив  из  руки
поводья. - Никогда бы не поверила, что такое может быть на самом деле!
   Монах не смог бы не согласиться со  своей  воспитанницей,  да  и  все
остальные явно разделяли мнение Сигню. Долина  была  не  слишком  велика
(всего-то не больше лиги в поперечине), но очень необычна  и  прекрасна.
Создавалось впечатление, что здесь поработали не силы  природы,  а  руки
человека или... Или иного существа, наделённого разумом.
   Прежде всего поражало то, что  заключённые  в  кольце  гор  небольшой
буковый лесок, озеро и широкий,  усыпанный  цветами  луг  были  окружены
удивительно гладкими,  уходящими  к  самым  облакам  скальными  стенами,
образующими идеально ровный круг. Можно было подумать, что  над  камнями
не  одно  столетие  трудилось  множество  резчиков,  сглаживавших  любой
выступ, любую трещинку. От того,  что  гранитные  стены  поднимались  на
сотни локтей в высоту, в долине должен бы был царить вечный  сумрак,  но
отец Целестин глазам своим не поверил, рассмотрев  пляшущие  на  озёрной
глади солнечные блики. Светило к тому времени склонялось к закату и было
скрыто скалами, так что ни один его луч не  мог  проникнуть  в  странную
межгорную впадину.  Разобравшись,  отчего  всё  представшее  его  глазам
пространство залито светом, монах ахнул  от  изумления.  Оказалось,  что
отполированный до зеркальности камень высоко над головами людей  отражал
солнечные лучи, а так  как  скалы  чуть  склонялись  к  земле  под  едва
заметным углом, то рассеянный мягкий  свет  заливал  долину  весь  день,
кроме коротких рассветных и закатных часов.
   Ну и наконец, владевший этим маленьким уютным  уголком  Некто  провёл
чёткую границу своей вотчины. Едва отряд вошёл в ущелье меж пограничными
утёсами, как исчезла пожухлая  и  мёртвая  степная  поросль,  сменившись
буйной сочной зеленью. Это изменение было столь явным, что отец Целестин
ещё раз воззвал к благоразумию Торина:
   - Не надо туда ходить! В  этом  месте  наверняка  живёт  какая-нибудь
нелюдь вроде Нидхёгга, а то и похуже! Торин, ты что,  совсем  ничего  не
соображаешь?
   - Да, местечко необычное, - добавил Видгнир,  с  любопытством  озирая
чистейшее овальное озерцо, к которому подошёл отряд, и темневший за  ним
лесок. - Но я бы сказал, что опасности не ощущаю. Я бы почувствовал...
   Он смущённо умолк, перехватив  испепеляющий  взгляд  монаха,  который
хоть и попривык доверять странным способностям бывшего ученика,  но  всё
одно больше прислушивался к собственному чутью, пусть и подводило оно не
раз. И теперь отца Целестина словно что-то подталкивало изнутри, говоря:
"Не суйся туда, где смертным делать нечего!" А в том, что "смертным"  не
следует оставаться в пускай и красивом, но очень загадочном и  необычном
каменном колодце не то  что  на  ночь,  но  даже  и  до  вечера,  он  не
сомневался.
   - Если опять какая беда приключится, я  вас  спасать  не  буду!  -  с
апломбом заявил монах и погладил золотой диск с Оком Амона-Ра.
   Грянувший громкий хохот Торина и Гунтера эхом отозвался от зеркальных
стен долины.
   - Ночуем здесь, - утерев набежавшие на глаза  слезы,  сказал  конунг,
всё ещё продолжая смеяться. - И запомните все, что надеяться этой  ночью
нам придётся только на себя, ибо великий воитель-ромей отказывает нам  в
помощи! Гунтер, где у тебя правильный камень? А то мой меч затупился...
   Отец Целестин обиженно надулся. Нет, не понимают  дурни,  даже  после
всех бедствий, обрушившихся на их головы после ухода  из  Вадхейма,  что
опасность лучше обойти, а не переть напролом!
   - А долинка эта мне  всяко  не  по  нраву,  и,  помяните  моё  слово,
что-нибудь тут на нас да свалится!
   Быть может, и прав был монах...
 
Глава 17. К ЗЕМЛЯМ ЛЮДЕЙ 
 
   - Благость-то какая!.. - проговорил  отец  Целестин,  после  плотного
ужина напрочь позабывший, как совсем  недавно  грозно  пророчествовал  о
поджидающих отряд в круглой долине  бедах.  Безусловно,  от  своих  слов
монах не отказывался, но вот уже и солнце зашло, и звёзды  на  небосводе
горят, наблюдая,  как  пятеро  людей  расположились  на  отдых  в  якобы
"дурном" месте, а всё ещё ничего страшного не случилось. "Да,  наверное,
и не случится, - решил отец Целестин. - Если уж нас сюда кто-то  впустил
и позволил остаться, то и уйти целыми-невредимыми разрешит".
   Он недаром сравнивал скрытую в скалах долину с  маленьким  раем  -  и
воздух здесь был чистым и ароматным, не то что в пропылённой  степи  или
душном лесу, буйные травы на лугу не тронула сушь, и  могли  они  укрыть
человека  по  пояс.  Озеро  так  и  вообще  поражало  обилием   рыбы   и
водоплавающей птицы - подходи и хоть руками  бери.  То,  что  дичь  была
непуганая, очень быстро выяснил  неугомонный  Гунтер.  Громадные,  очень
жирные серые гуси едва  только  не  кинулись  к  вышедшему  на  травяной
бережок человеку, чтобы он покормил их с рук. У  Гунтера,  правда,  были
совсем другие намерения. Вынув из мешка лук, которым он не пользовался с
первой ночи в Междумирье, предпочитая  более  удобный  самострел,  он  с
нескольких шагов подстрелил трёх ничего не подозревавших птиц, вручил их
Сигню, чтобы ощипала, а сам вместе с  Видгниром  отправился  к  лесу  за
озером - набрать дров для костра. Торин в это время  углядел  плеснувшую
хвостом по воде рыбину и, подняв брошенный  Гунтером  лук,  встал  возле
самой кромки берега. Дождавшись, когда на озёрной глади рябью  мелькнула
едва заметная тень, поднял оружие и тренькнул тетивой. Тисовая стрела  с
чуть слышным всплеском  ушла  в  воду  локтях  в  десяти  перед  ним,  а
мгновение спустя снова появилась над поверхностью вместе  с  расписанной
синими и розовыми пятнами радужной  форелью  -  остриё  вошло  рыбине  в
голову.
   - А достать как? - спросил наблюдавший за действиями конунга монах.
   - В воду лезть придётся, - вздохнул Торин.  -  Чего  ж  такую  добычу
бросать?
   Быстро раздевшись, конунг нырнул в прозрачную, очень холодную воду и,
в несколько  взмахов  настигнув  дрейфующую  по  лёгким  волнам  форель,
вернулся. Едва он вышел на берег, монах схватился за голову:
   - Батюшки, а это ещё что? Ну-ка постой!
   - Что за беда? - не понял Торин и, лишь когда отец Целестин указал на
невесть  откуда   взявшихся   толстых   чёрных   пиявок,   незаметно   и
безболезненно вцепившихся в его руки и грудь, чертыхнулся и принялся  их
отдирать.
   - Нет, не надо! - запротестовал монах. - Если пиявок руками  снимешь,
ранки потом загноятся. Погоди-ка, я сам попробую.
   - Только давай быстрее, - буркнул Торин, всё ещё сжимая рыбу в  левой
руке. - Не люблю я этих тварей...
   Быстро выудив из своей сумы заветный мешочек с солью,  отец  Целестин
присыпал  по  щепотке  на  раздувшиеся   хвосты   кровососов,   и   они,
поизвивавшись, отцепились.
   -  Не  пойму,  откуда  здесь  пиявки  взялись?  -  недоумевал  Торин,
обтираясь пучком травы. - Ведь не было их у берега, я бы заметил...
   Сигню, уже  окружённая  кучками  сероватого  гусиного  пуха,  подняла
голову и внимательно посмотрела на озеро.
   - Мне кажется, что хозяин этого места на нас сердится, -  проговорила
она. - Вот он тебя и предупредил.
   - Не говори глупостей! - отмахнулся Торин. - Если бы этот хозяин  был
и мы пришлись ему не по нраву, то он бы не пиявок  на  нас  напустил,  а
что-нибудь похуже...
   Когда вернулись Гунтер с Видгниром  и  запылал  костёр,  отвыкшие  от
доброй пищи люди устроили роскошный пир, тем более что Видгнир  притащил
из леса целую кучу диких  яблок,  оказавшихся  на  диво  сладкими.  Пока
пеклись рыба и гуси, Видгнир рассказывал о виденном в заозёрном лесу,  и
монах всё больше убеждался, что круглый  дол  очень  отличается  от  уже
виденных в Междумирье межгорий, не говоря уже о долинах европейских гор.
   - Там растут  совершенно  потрясающие  деревья,  -  говорил  меж  тем
молодой норманн. - Сразу за полосой буков начинается очень  старый  лес,
но в нём на удивление светло и чисто. Я не видел, чтобы стволы  покрывал
мох или лежали поваленные деревья. Кора у них такая гладкая,  разве  что
не блестит. Рябины, берёзы, ясеней много... И всё большие и древние.
   - Ты про старый дуб расскажи, - напомнил Гунтер.
   - Да, верно. Недалеко  от  края  рощи  мы  на  поляну  наткнулись,  а
посредине её дуб растёт, да какой! - Видгнир развёл руки, будто  пытаясь
показать размеры огромного дерева. -  Верхние  ветви  под  самые  небеса
уходят! Ствол, наверное, обхватов в семь, не меньше.  Желудей  на  земле
видимо-невидимо лежит. А  кое-где  на  ветках  вихорево  гнездо  растёт.
Необычно.
   "Вихорево гнездо? - про себя удивился монах. - Э,  погодите,  это  же
по-простонародному так омелу кличут".
   - Ну и что? - удивился конунг. - Что же тут необычного? Большой  дуб,
тысячелетний небось, дубовые ягодки на нём  -  омелы  разве  никогда  не
видел? Чем же он от собратьев своих в  Триречье  или  даже  в  Гардарики
отличен?
   - Сильное место, - качнув головой, ответил Видгнир. - Это даже Гунтер
учуял.  По-моему,  дуб  тот  вмещает  в  себя  некоего  духа,  божество,
принявшее  облик  дерева.  То  место  очень  уж  святилище   напоминает,
кстати...
   - Как так? - не понял, но сразу насторожился монах.
   - Кости мы там нашли. Бычьи, кажется. Не иначе как в жертву тех быков
закололи.
   Отец Целестин скривился. И так-то не одобрявший кровавые  жертвы,  он
недоумевал, как можно приносить дары какому-то дереву, будь оно неладно?
Кроме того, кто зарезал быков? Люди? Или, например,  тролли  или  турсы?
Жилище Нидхёгга уже неподалёку, и сих тварей в округе можно встретить...
   Спорили  до  темноты,  выдвигая  самые  разные  предположения.  Монах
настаивал на том, что большому дубу поклонялись, скорее  всего,  нелюди,
но Торин напомнил ему о племенах, живших в окрестных степях и  недалёких
развалинах посёлков. Надо думать, что жители тамошние и  приходили  сюда
испрашивать милости у древнего дерева. К единому мнению так и не пришли,
однако Торин понимал, что если в долине кто-то бывал  раньше,  то  может
наведаться и вновь. Потому конунг встал на стражу  первым,  сказав,  что
потом разбудит Видгнира, а тот в свою очередь уже под утро - Гунтера.
   Лошади бродили вокруг костра, пощипывая траву уже не столь  жадно,  у
огня, исходя паром, сушились вымокшие  за  последние  дни  вещи.  Тишину
изредка  нарушал  плеск  озёрной  воды  да   редкое   хлопанье   крыльев
устраивавшихся на ночлег птиц. Любой, даже самый тихий  звук,  отражаясь
от каменных стен, многократно усиливался, но это ничуть не помешало отцу
Целестину, да и всем прочим, спокойно уснуть на  охапках  свежесрезанной
пахучей травы. Один лишь Торин сидел  возле  костра,  изредка  помешивая
горячие угли.
   Сквозь сон отец Целестин услышал, как глубокой  ночью  конунг  поднял
Видгнира и улёгся сам, а в предутренние  часы  гулкое  эхо  разнесло  по
долине недовольное  бурчание  разбуженного  Гунтера.  Германец,  пытаясь
проснуться окончательно, плеснул себе в лицо несколько пригоршней  воды,
нарезал Ториновым мечом побольше  сена  и,  устроив  роскошную  лежанку,
прилёг возле костра. На том стража Гунтера  и  кончилась,  ибо  едва  он
склонил голову, надеясь всё же не  заснуть,  как  немедля  провалился  в
дрёму.
   Синир завыл, когда небо над долиной приобрело цвет морской  волны,  а
звёзды начали гаснуть, исчезая в свете нарождающегося  на  востоке  дня.
Завыл кот жутко, наполнив низкими стенающими звуками замкнутое в глубине
горы  пространство.  Серые  скалы  ответили  прокатившимся,  как  долгий
камнепад, эхом, усилившим вой до невозможного, останавливающего сердце и
застилающего разум рычания. Монах, в котором мгновенно  ожили  вчерашние
опасения, пробудился в один миг и,  перекатившись  с  живота  на  спину,
правой рукой  выхватил  из  ножен  кинжал,  а  левой  ухватился  за  Око
Амона-Ра. Тотчас же воздух прорезали визг Сигню и сквернословия Гунтера.
   - Да что случилось?! - возопил отец Целестин, не  видя  нигде  вокруг
себя никаких  врагов,  и,  только  лишь  бросив  взгляд  на  серевшую  в
рассветных сумерках воду озера, понял, в чём причина переполоха.
   Поднимавшаяся над девственно-гладким озером белая туманная  дымка  не
мешала рассмотреть выползающее на берег,  где  расположился  на  ночёвку
отряд, удивительное существо. Вскочившие  и  напуганные  люди  оторопело
наблюдали, как неимоверно толстая - с  доброе  бревно  -  коричневая,  с
жёлтым  зигзагообразным  рисунком  змея  свивается  кольцами  на  траве,
подтягивая из воды, казалось бы, нескончаемо длинный  хвост.  Но  вместо
обычной, сплюснутой и ромбовидной змеиной головы огромное  тело  венчала
голова барана с изящными жемчужно-серыми изогнутыми рогами.
   Отец Целестин решил, что он ещё спит, ибо столь  фантастическое  даже
для Междумирья  создание  может  лишь  пригрезиться  в  дурном  сне.  Но
случившееся далее доказало, что странное чудище существует наяву и столь
же реально, как и все необычные твари, населяющие Мир Третий.
   Змей с бараньей  головой  застыл  подле  стоянки,  уподобясь  некоему
чудесному изваянию. Лишь тёмный раздвоенный язык иногда появлялся из его
полуоткрытого  рта,  пробуя  холодный  утренний  воздух.  Большие  глаза
внимательно наблюдали за каждым движением людей, и  едва  кто-нибудь  из
них пытался отойти или резко взмахнуть рукой, как змей издавал тихое, но
угрожающее шипение - звук весьма необычный и больше похожий на  дрожащий
свист пополам с блеянием только рождённого ягненка.
   - Смотрите,  факелы...  -  Видгнир,  на  волосах  которого  появились
золотистые  блёстки,  глазами  указал  налево  и  направо.   -   Похоже,
несдобровать нам.
   - Я же предупреждал, - сдавленно пробормотал отец Целестин, нащупывая
на груди Око богов Сокрытых Гор. Но золотой кругляш оставался  холодным,
игнорируя угрозу от  надвигавшейся  орды  непонятно  откуда  появившихся
невысоких тварей.
   На берег, с обеих сторон огибая озеро, вышло