но, что охота за  нами  началась.  Ведьма  та
небось великанов упредить послана была.
   Гунтер снова что-то засвистел через выбитый зуб. Он выразил  чётко  и
ясно возникшее у всех подозрение. Да, так и получается.  Етуны,  ведьма,
рассказ Одина о том,  что  Чёрному  Дракону  наследник  Элиндинга  живым
нужен... Всё сходится.
   - Что ж ты раньше про ведьму-то молчала? - пробурчал Торин. -  Отчего
Одину не сообщила? Он же должен знать.
   - Да знай я, что ночью будет... - хмыкнула Гёндуль. - Вроде чем-то  и
польза. Беду от Скага-фьорда отвели. Ты подумай, что великаны в  посёлке
бы устроили, по ваши души заявившись?
   Гудмунд побледнел:
   - А они... Они теперь ведь опять придут?
   - Может, и придут, - сказала Гёндуль. - Только  им  не  вы  нужны,  а
конунг Торин или Видгнир.
   Торин сжал кулаки и разразился  отчаянной  бранью,  выложив  в  самых
цветистых выражениях все свои  мысли  об  огненных  великанах,  ведьмах,
Нидхёгге и прочем, с ними связанном. Отведя душу, он  сердито  уставился
на Видгнира:
   - Сегодня же в море выйдем. Пусть вечером, ночью,  только  побыстрее.
Хёгни и его род не виноваты в том, что на нас такое проклятие  лежит.  А
ну ходу!
   Он ударил пятками в бока лошади и быстро поскакал вперёд.  Гудмунд  и
остальные тоже пустили коней  в  галоп,  понимая,  что  "Звезде  Запада"
необходимо уйти в море ещё до темноты. Только когда отряд  спустился  на
берег фьорда  и  от  посёлка  его  отделяла  лишь  одна  скала,  Гёндуль
остановила скакуна:
   - Мальчики, постойте-ка!
   Торин развернул коня, а следом  за  ним  и  остальные  тоже  натянули
поводья. Валькирия спрыгнула на прибрежную гальку.
   - Вот что. Я вас тут покину... Ненадолго. Не  нужно,  чтоб  меня  ещё
кто-нибудь видел. К Одину сейчас отправлюсь, расскажу всё, что знаю.
   Она подошла к лошади Гунтера и протянула германцу руку:
   - А ну нагнись, паршивец! - Обняв  его  за  шею  и  пылко  облобызав,
Гёндуль церемонно попрощалась с Торином,  чмокнула  в  щёку  Видгнира  и
слегка оторопевшего Гудмунда, раскланялась  с  монахом,  вознёсшим  всем
святым благодарственную молитву за то, что восхитительная  валькирия  не
полезла и к нему со своими поцелуями.
   - Ну, теперь скачите! До встречи! - Гёндуль подняла  руку,  и  только
мелкие камешки полетели из-под конских копыт.  Вскоре  фигура  красавицы
скрылась за скалой, а когда Торин  подвел  отряд  уже  к  крайнему  дому
посёлка, над головами  людей  пронёсся  громадный  белый  лебедь.  Птица
сделала круг и, тяжело взмахивая  снежно-белыми  крыльями,  унеслась  на
восток. Гунтер же поймал выпавшее из  крыла  длинное  лебединое  перо  -
прощальный дар Гёндуль.
   - Какая женщина, а?! - Гунтер  глубоко  вздохнул,  глядя,  как  белое
пятнышко исчезает вдали над фьордом. - И чем Локи лучше меня?
   Торин уже спрыгивал с коня возле дома конунга Хеши.
 
*** 
 
   Хёгни Ингвиссон сохранил и своё достоинство, и свой дом.  Ещё  ночью,
когда небо на юге горело и переливалось то багровым, то синим огнём, а в
скалы вокруг залива Скага ударяли копья грома, накатывавшие оттуда,  где
виднелись зарницы, люди его рода высыпали из домов, глядя в ту  сторону,
куда ушёл конунг Вадхейма и с ним несколько человек.  Сначала  подумали,
что проснулась огненная гора Аскья, но потом эту мысль  оставили.  Видно
было, что буря возле каменных пустошей разыгралась невиданная, а когда к
облакам стали взлетать огнистые стрелы, люди Хёгни поняли, что  огненная
гора здесь ни при чём. Это конунг Торин разбудил в холмах  силы,  доселе
спавшие, и пал первой их жертвой. Затем настанет  очередь  посёлка  рода
Хёгни.
   А кто виноват?
   Ясно кто!  Не  будь  пришлых,  и  беды  бы  не  было!  Часть  дружины
схватилась за мечи. Вадхеймцы тоже схватились. Спасибо Хёгни и  Олафу  -
не допустили резни, встав между перепуганными, а потому  особенно  злыми
исландцами и теми, кто пришёл из Норвегии. Решили ждать утра.
   Едва небо на восходе посерело, в посёлок  прискакали  кони.  Шестеро.
Все, каких взял с собой Торин. В мыле,  с  пеной  у  губ  и  выкаченными
глазами, налитыми кровью. Без поклажи и всадников.
   Все молчали. Единственными звуками были только  шум  прибоя,  тяжёлое
дыхание лошадей и отчаянные рыдания Сигню.  Олаф  только  по  голове  её
гладил, не пытаясь успокоить словами.  А  когда  рассвело,  случилось  и
вовсе невероятное...
   Лошадок отвели в конюшню  и  там  привязали,  забыв  почему-то  снять
попоны. И тогда же все люди повернули  головы  к  берегу:  по  воде,  по
волнам шла ослепительно красивая девушка, веда в поводу двух  прекрасных
белых лошадей, коня и кобылицу. Народ, расступившись, молча пропустил её
в  посёлок,  когда  красавица  вместе  с  животными  вышла   на   берег.
Неизвестная  богиня  не  вызывала  страха  и  шла  через   посёлок   под
изумлёнными взглядами жителей Скага-фьорда и гостей из  Вадхейма.  Затем
она вошла в конюшню. Конунг заглянул внутрь первым и увидел, что исчезли
и его кони, и неизвестная гостья вместе со своими двумя красавцами.
   Никто не знал, что и думать. Хёгни уже хотел просить Олафа  убираться
назавтра подобру-поздорову. После того, что рассказал ему Торин в первую
же  ночь,  Хёгни  понял:  эта  история  может  нарушить   мирный   уклад
Скага-фьорда, а  желание  конунга  Вадхейма  обследовать  земли  ётунов,
странные и страшноватые события ночи и утра едва не вызвали недопустимую
на Севере вещь - указать гостям на дверь. Сохрани Один,  а  вдруг  какую
нечисть приведут?
   Увидев пятерых всадников, вихрем влетевших в посёлок, люди кинулись к
дому Хёгни, надеясь узнать,  что  случилось.  В  толпе  зашумели,  когда
разглядели Гудмунда. Если старший сын конунга вернулся жив-здоров -  уже
хорошо.
   Первой к вернувшимся подбежала Сигню, бросившись на шею  сперва  отцу
Целестину, а затем и остальным, не исключая Гунтера, который, засунув за
обод шлема  белое  лебединое  перо,  на  этот  раз  не  проявил  особого
восхищения женским вниманием.  Торин  быстро  подозвал  Олафа,  приказал
собирать немедленно всех дружинников  и  готовить  корабль  к  отплытию.
Затем взял под руку седобородого Хёгни  и  вместе  с  монахом,  Сигню  и
Гудмундом увёл в дом. Видгнир и Гунтер отправились помогать Олафу.
   Тучи к вечеру разогнало  совсем,  и  солнцу  оставалось  лишь  совсем
немного опуститься, чтобы уйти  за  край  мира,  уступив  место  луне  и
звёздам. Жители Скага-фьорда столпились на берегу. Часть дружины  Хёгни,
забыв, как ночью готовы были покидать в море незваных  гостей,  помогала
вадхеймцам столкнуть тяжёлый кнар с  отмели,  тем  более  что  наступало
время отлива. Верёвки, державшие ладью у берега, отвязаны и  свернуты  в
бухты, две длиннющие штанги-распорки,  к  которым  привязывались  нижние
углы паруса, поставлены, но само полотнище паруса с синей  звездой  пока
не поднято.
   - А ну взяли!! - рычал  Олаф,  подгоняя  толкавших  корабль  людей  и
орудуя веслом, пока кнар не запрыгал по волнам и по уши мокрые вадхеймцы
не начали забираться на борт по свешенным вниз верёвкам. Хозяева  фьорда
возвращались на берег, хмуро глядя то на ладью Торина, то  на  заходящее
за  скалы  на  противоположном  берегу  солнце.  Что-то  грядущая   ночь
принесёт?
   - Ну прощай, Торин... - Хёгни был с виду спокоен, но волнение нет-нет
да проявлялось - то сжатыми в  кулак  ладонями,  то  горькими  вздохами.
Когда Торин и другие рассказали ему почти про все события минувшей ночи,
Хёгни уже не сожалел о желании изгнать вадхеймцев, хоть и не подал виду.
Что уж теперь делать... Он только спросил у Торина, не следует  ли  всем
погрузиться  на  корабли  и  покинуть  Скага-фьорд  как  можно  быстрее.
Великаны же и отомстить могут. Торин  покачал  головой,  вспомнив  слова
Гёндуль: ётунам нужен был либо он, либо его  племянник.  В  посёлок  эти
чудовища вряд ли полезут. Здесь им  делать  нечего.  Ну  а  если  что  -
просите Винг-Тора о заступничестве.
   Сейчас Хёгни оставался почтителен и вежлив, как и  положено  хозяину,
но и не скрывал, что отбытие опасных гостей принесёт  ему  и  людям  его
немногочисленного рода лишь спокойствие. Торин знал это и  не  обижался,
понимая, каково это, когда все, за кого ты  в  ответе  перед  богами,  в
опасности, - датское нашествие на Вадхейм из памяти не изгладилось.
   - Прощай, Хёгни, - поклонился Торин.  -  Готов  поклясться  на  белом
священном камне, что не хотел зла ни тебе, ни твоему дому, ни людям,  да
пребудет на них благословение Асов. Думаю, мы  ещё  встретимся  в  более
хорошие времена. В Вадхейме ты и твои корабли всегда желанные гости.
   Он поклонился ещё раз, резко  повернулся  и  вошёл  в  ледяную  воду.
Отталкивая плавающие льдинки, Торин поймал брошенный ему Видгниром канат
и, взобравшись на кормовую палубу, встал справа, у руля.
   - Надо выйти в море, пока не станет совсем темно! - провозгласил  он.
- Вёсла на воду, дружина Вадхейма!
   Отец  Целестин  сидел  на  низенькой  скамеечке,  тоскливо  глядя  на
удаляющийся берег. Вот опять под ногами  не  земля,  а  палубные  доски,
снова спать не на постели и кушать с утра холодное .. И неизвестно,  что
дальше.
   Ну через неделю должна  повстречаться  южная  оконечность  громадного
острова, а если не будет остановки, дней через двенадцать - четырнадцать
- та самая западная земля. Ещё как-то найти деревни рода Хейдрека и  как
встретят там? Сколько  Одина  либо  посланца  его  ждать?  Кто  ответит?
Хорошо, хоть воды и припасов вдосталь, да и Хеши  не  поскупился  -  дал
рыбы и битой птииы, пусть и напуган был тем, что ему Торин про ётунов да
богов с валькириями поведал.
   Уже  почти  совсем  смерклось.  Небо   на   западе   ещё   оставалось
зелено-синим, восток же почернел и выплеснул первые капли-звёзды,  когда
показался выход из фьорда и берег Исландии резко свернул на запад. Торин
велел поднять парус, и Видгнир радостно улыбнулся, увидев  наполнившееся
ветром бело-синее полотнище. Один держал  слово.  Конунг  решил  вначале
идти вдоль исландского берега, не заходя, однако, в  глубокие  заливы  и
держа Полярную звезду точно по левую  руку.  Олаф  согласился  и,  когда
стемнело совсем, распорядился только зажечь на  носу  корабля  несколько
факелов  и  поставить  наблюдателя  -  мало  ли  что...  Воды   всё-таки
незнакомые.
   Первая половина ночи прошла спокойно и бестревожно. Отцу Целестину не
спалось, и он, полулёжа на корме и закутавшись в  свою  накидку,  лениво
наблюдал за чёрной землёй. Вначале  кнар  миновал  широченный  залив  и,
подгоняемый сильным, но ровным, без шквалов, ветром, в самый глухой  час
приблизился к его дальнему, западному берегу, тянувшемуся  поперёк  пути
на северо-запад. В этих местах не бывал ни Торин, ни Олаф,  и  случилось
бы,  возможно,  непоправимое,  не  заметь  отец  Целестин  за  сполохами
корабельных факелов знакомую до странности тень.
   В этот час на носу был Снорри. Парень,  похоже  притомившись,  присел
прислонившись спиной к  обшивке  борта,  поднимавшейся  над  палубой  на
полтора локтя, и под качку задремал, не  заметив  впереди  ни  абсолютно
чёрную по сравнению со звёздным небом береговую  полосу,  ни  проблесков
тёмно-багрового огня у самой кромки воды. Ещё немного - и кнар  ударился
бы о прибрежные валуны, но мигом вскочивший на ноги монах,  а  вместе  с
ним и тоже почуявший что-то недоброе Видгнир завопили в два голоса:
   - Олаф, сворачивай!
   - Ну же, давай, во имя Девы Марии! Бери вправо!
   Как ни хотелось спать старому Олафу, как ни подводило его портившееся
с годами зрение, истинно норманнское чутьё на опасность не подвело его и
на сей раз. Он легко рванул рулевое весло на себя, почти  положив  ладью
на правый борт, и тогда намертво вцепившийся в  едва  не  полетевшего  в
воду  из-за  резкого  крена  Видгнира  отец  Целестин  только-только  не
заплакал от ужаса.
   Берег был недалёк - всего-то локтей сто, не больше. И там  уже  ждали
мгновения, когда форштевень "Звезды Запада" наконец  врежется  в  камни.
Ждали ётуны. Шестеро. До какого-то времени  огненные  великаны,  похоже,
скрывали свой огонь или же прятались за скалами, но сейчас, издавая  при
виде внезапно ускользнувшей добычи яростное рычание,  они  предстали  во
всей красе. Бешеный, рвущийся к небу багровый огонь, узкие красные глаза
и тёмные полосы пламенных клинков,  в  бессильной  угрозе  воздетые  над
неясными контурами голов.
   "Не надо бояться, - вдруг прошелестел где-то над ухом монаха знакомый
голос. Вроде бы Один... - Их стихия - огонь. В воду они  не  пойдут.  И,
кроме того, я пока не очень далеко..."
   Утром выяснилось, что эти же слова прислышались и Торину с Видгниром.
Ну а сейчас кнар уходил на север, подальше  от  опасных  земель,  с  тем
чтобы с первыми лучами солнца свернуть к западу. Ещё достаточно долго  и
отец Целестин, и  вся  дружина  вместе  с  дрожащим  с  перепугу  Снорри
(который вдобавок получил добрую затрещину  от  конунга  за  небрежение)
наблюдали слева от корабля шесть черно-багровых трепещущих теней, пока к
утру они не скрылись из виду далеко, далеко на юге.
   Солнце показало свой краешек, и все страхи исчезли.  Мир  снова  стал
добрым и радостным: голубое небо, золотой круг светила,  отправляющегося
в новый дневной путь, плеск волн и парус с синей восьмилучёвой  звездой.
Полосочка берега исчезла слева и сзади.
   Корабль прорывался на запад сквозь Великое Море.
 
Глава 9. ЗА ОКЕАНОМ 
 
   День - ночь,  день  -  ночь...  Однообразие,  одинаковость  прошедшей
недели позволили отдохнуть  отцу  Целестину  и  его  друзьям.  Кошмарная
ночёвка в Исландии  теперь  вспоминалась  как  дурной  сон;  события  на
холодной равнине Страны Льда если и не ушли из памяти насовсем, то  ныне
не будоражили воображение. Никто не просыпался с криками ужаса, поднимая
на ноги дружину и заставляя всех хвататься за оружие. Такая неприятность
пару раз приключилась с монахом через день после ухода из Исландии  -  в
темноте послышался его хрип, словно святого  отца  пытались  удавить,  а
чуть погодя отчаянный крик "Етуны!! Спасайся!" привёл к небольшой панике
на борту "Звезды Запада". Гунтер, к примеру, спросонья не разобрав,  что
к чему, да в придачу приняв на ночь крупицу своего зелья ("чтоб  спалось
лучше", как он объяснил), снёс попавшимся под  руку  топором  Эрика  все
факелы на носу ладьи, приняв их  за  великанов.  Утихомиривать  дружину,
будить монаха и зажигать огонь снова Торину пришлось в кромешной мгле  -
месяц только-только нарождался. Долго удивлялись наутро, как это Гунтеру
обычные факелы великанами  пригрезились.  Германец  хмуро  отмалчивался,
сказав только, что порошок свой теперь припрячет подальше.
   Отец Целестин виновато отводил взгляд  и  извинялся.  Когда  улеглись
заново и видели уж десятый сон, монах  повторно  возвестил  о  появлении
ётунов, но на сей раз общего переполоха не поднял, тем более что Гунтер,
которому отчего-то теперь не уснуть никак  было,  едва  заслышав  первые
стоны святого отца,  запустил  в  него  сапогом.  Отец  Целестин  поднял
голову, оглядел осоловелым взглядом палубу, перевернулся на другой бок и
захрапел до самого утра. Потом он всё объяснял расшатанными нервами.
   Простые хёрдманы, понятно, так и не узнали  обо  всём  происшедшем  в
Исландии. Торин много не рассказывал  -  пояснил  только,  что  ночью  с
огненными великанами из Етунхейма повстречались  да  едва  ноги  унесли.
Людей конунг до поры пугать не хотел и другим запретил. Все до последней
детали узнала одна Сигню. Отец Целестин от неё ничего не скрыл и к  тому
же хотел поплакаться родной душе в том, что все устои  его  веры  начали
опрокидываться  после  явления  языческих  божеств  и  прочих  созданий,
которым в христианском мире места не  было.  Сигню  оказалась  в  чём-то
мудрее монаха, ответив на его хватающую за душу исповедь не  утешениями,
а железной логикой:
   - Знаешь, если Один есть, то ты ничего с этим не поделаешь, и  ничего
тут плохого нет. И Иисус есть. Просто его  бытие  в  доказательствах  не
нуждается. Вот и верь и в того и в другого.  Чем  плохо?  Если  Один  не
поможет, проси христианского Бога, ну и наоборот...
   Отец  Целестин  после  подобного  заявления  рассвирепел  и  заставил
Сигню-Марию сорок раз читать Pater. Нет, вы только вообразите, до  столь
вопиющей ереси додуматься! Остыв, монах ещё раз привёл воспитаннице  все
доказательства  бытия  Божия  и  прочёл   очередную   проповедь   против
язычества. Шёпотом. Чтобы не слышал никто больше.
   И что самое гнусное, долго себе не признавался, что вся произнесённая
речь была ложью от первого до последнего слова. Эх, трудно отказаться от
старых убеждений...
   А жизнь на корабле шла спокойно и  размеренно.  Можно  сказать,  даже
тоскливо. Первые дни плавания несколько отличались  большим  количеством
плавающего льда, и  не  раз  небольшие  льдины  приходилось  отталкивать
баграми, а иногда браться за вёсла, - обходя уж очень громадные  ледяные
горы, парус обычно сворачивали. Только когда на  четвёртый  день  конунг
взял значительно южнее, оставив Полярную  звезду  за  кормой  и  справа,
постепенно количество льдов уменьшилось и ночью не надо было  вскакивать
при любом подозрительном скрежете или плеске, опасаясь, что ледяная гора
ударит в корабль. Тем более что помощи в неизвестных морях  можно  ждать
только от богов.
   Земля, которую позже назовут Гренландией, показалась вечером седьмого
дня, почти перед закатом. Вначале отец Целестин и  Видгнир  решили,  что
впереди огромный плавучий ледник. В  лучах  низкого  солнца  лёд  мерцал
всеми оттенками белого золота, но затем Видгнир  углядел-таки  тоненькую
чёрную полоску земли у самого края ледника. Земля, изрезанная бухточками
и шхерами, по внимательному рассмотрению  казалась  совершенно  мёртвой.
Торин, не решившись высадиться на ночь глядя на берег, приказал сбросить
в воду якоря - почти неподъёмные кованые двузубцы, обвязанные верёвками,
и заночевать вблизи неизвестного побережья.  Он  не  забыл  выставить  и
стражу, запретив снимать кольчуги, - ещё, чего доброго,  ночью  с  лодок
нападут! На следующий день разглядели - кнар стоял недалеко от  входа  в
глубокий скалистый фьорд, подобный тем,  какие  встречаются  в  Северной
Норвегии. Но на берегу не видно было ничего, кроме камня, льда и  снега.
Люди, деревья здесь словно и существовать  не  могли.  Зато  тучи  птиц,
вивших гнёзда на скалистых уступах, проносились над ладьёй,  как  густые
облака. Интересовавшийся животными, отец  Целестин  увидел  сразу  шесть
невиданных в Европе птиц. Одни смахивали на гусей  с  ярким  красноватым
оперением, другие поражали длиннющим  клювом  и  густо-чёрной  окраской,
третьи же походили более на  уток,  но  только  походили  -  эти  птички
отличались изуродованным, похожим на  топор  клювом  и  очень  необычной
яркой раскраской. Монах, щуря от  солнца  глаза,  сразу  же  вцепился  в
путевой  дневник,  катастрофически  запущенный  за  последние   дни,   и
немедленно начал зарисовывать  увиденное,  а  когда  затренькали  тетивы
луков  -  дружинникам,   подошедшим   к   проблемам   естествознания   с
практической точки зрения, захотелось свежего на обед, -  отец  Целестин
получил  и  образцы  перьев,  бережно  затем  завёрнутые  в  тряпочку  и
засунутые в дорожный мешок.
   Кнар снялся с якоря и пошёл на юг вдоль неизвестной земли, пристав  к
берегу только через день. Надо было наполнить  бочки  пресной  водой,  а
кто-то рассмотрел впадавшую в  море  речушку.  Берег  в  том  месте,  по
счастью, оказался низкий, но всё равно высадка заняла целых полдня. Отец
Целестин на землю сойти на решился. Пришлось бы сначала прыгать в  воду,
а она тут была холоднее льда. Отправленные за  водой  хёрдманы  в  любом
случае утверждали, что отморозили себе всё, что можно... Ещё спустя  два
дня, минуя череду небольших островков, "Звезда Запада"  снова  вышла  на
простор океана, а берег гигантского острова сперва свернул на  запад,  а
затем и на север, оставшись позади корабля.