ладываясь  в  рамки  уже   наших   современных   научных
представлений. И потому, что наши скромные попытки поделиться  полученными
предварительными результатами с коллегами на страницах  научной  периодики
встретили неожиданно мощное противодействие,  глубинная  причина  которого
стала нам ясна  лишь  значительно  позднее.  И  потому,  наконец,  что  мы
вынуждены  были,   реконструируя   те   давние   события,   прибегнуть   к
психологическому   моделированию,   воспользовавшись   помощью,    любезно
предоставленной нам группой психологов из Центра криминалистики в  Остине.
Сотрудничество наше было весьма  плодотворным,  но  оказалось,  что  мы  в
некотором смысле разговариваем с ними на разных языках  из-за  существенно
разной   специфики   решаемых   нами   задач.   В   будущем,   несомненно,
психологическое  моделирование,  используемое  сегодня  преимущественно  в
криминалистике  и  эргономике,  будет  широко  применяться  и  в   области
компьютерной исторической голографии, поэтому  трудности,  с  которыми  мы
столкнулись, налаживая сотрудничество, несомненно удастся преодолеть. Но в
настоящее время оказалось, что наиболее  естественным  образом  объединить
полученные нами в ходе исследований данные можно при помощи,  назовем  это
так, их "беллетризации". Тот Франциск Гранвейгский, которого мы  описываем
- это всего лишь модель реального, живого Франциска, созданная  на  основе
полученных  нами  косвенных  исторических  свидетельств.  Но  эта  модель,
несмотря на свою неизбежную ограниченность и упрощенность, рассказала  нам
очень о многом. И, хотя сомнения в правильности  выбранного  нами  способа
изложения  не  покидают  нас,  начав  свой  рассказ  в  этом   ключе,   мы
волей-неволей вынуждены так же  его  и  продолжить,  не  отступая  от  раз
избранного способа изложения.
     Тем более, что некоторые моменты  из  жизни  реального  Франциска,  а
вовсе не его психологической  модели,  известны  нам  сегодня  с  поистине
поражающей даже наше воображение точностью благодаря их огромному  влиянию
на последующие события. Так, в частности, нам очень хорошо  известно,  что
же такое узнал Франциск от своей возлюбленной в эту ночь.
     Это была ночь откровений. Он,  конечно,  далеко  не  все  оказался  в
состоянии понять с первого раза, да и сама Мария старалась по  возможности
не выходить за рамки привычных и понятных  ему  ассоциаций.  Но  он  узнал
главное для себя. Узнал о том, что же такое эта таинственная пси, этот дар
Тлагмаха, которому обязан он был своим спасением. И узнал, понял,  наконец
- так ему показалось - с кем же свела его судьба, кто такая на самом  деле
его возлюбленная, целиком завладевшая его душой,  отобравшая  эту  душу  у
самого Бога.
     - Посмотри на небо, монах, - говорила  она  ему,  раскрыв  ставни.  -
Посмотри на звезды, на эти огоньки, сияющие в  вышине.  Знай,  монах,  это
вовсе не зажигаемые ангелами лампады на хрустальном  небосводе,  как  учит
ваша глупая религия. Нет, каждая из этих звезд столь же велика,  как  ваше
солнце, и точно так же они освещают и согревают множество миров,  подобных
вашему. Мир огромен, монах, и звезды просто  очень  и  очень  далеки.  Так
далеки, что твое сознание просто неспособно вообразить  действительное  до
них расстояние. Вы ведь приучены  измерять  расстояние  временем,  которое
тратит путник на его преодоление.  Но  обычному  путнику  не  хватит  даже
вечности на то, чтобы достичь ближайшей из звезд. И сам  ты,  монах,  пока
слишком мал, слаб и ничтожен, чтобы понять величие мира, в котором живешь.
Но ты можешь еще стать воистину великим и сильным, если  будешь  поступать
так, как велю тебе я.
     Она говорила и  говорила,  и  Франциск  как  зачарованный  внимал  ее
словам, не сомневаясь ни на мгновение в их истинности, впитывал их в себя,
даже не понимая - верил. И смотрел в открытое окно на темное  августовское
небо, и казалось ему, что эта бездна над головой, всегда бывшая  бездонной
и непостижимой, теперь, когда узнал он, насколько же  она  на  самом  деле
бездонна, стала вдруг близкой и понятной.
     А потом она рассказала ему про Тлагмаха. Про того, кто, странствуя по
Вселенной от звезды к звезде, наделяет разумных субстанцией пси. Цели  его
непостижимы, говорила она, и  могущество  его  беспредельно,  но  те,  кто
обладает достаточным количеством этой субстанции, могут отчасти  понять  и
принять истину о Тлагмахе. Франциску совсем нетрудно оказалось  впитать  в
себя информацию, полученную  в  этой  части  ночного  рассказа.  Это  нам,
сегодняшним людям, трудно поверить в Тлагмаха, трудно  примириться  с  его
существованием, потому что никак это высшее  существо  не  вписывается  во
вроде бы стройную картину мироздания, которую мы сумели построить. Но  для
монаха из четырнадцатого  столетия  совсем  несложно  было  примириться  с
наличием этого верховного существа. Еще недавно  Франциск  свято  верил  в
Бога, и потому совсем не трудно оказалось для Марии - будем пока  называть
ее так - поставить Тлагмаха на опустевшее место. Франциск  был  изначально
внутренне подготовлен к восприятию того, о чем  она  говорила,  рассказ  о
Тлагмахе естественным образом вписался  в  систему  его  представлений,  и
возникающие у нас сегодня недоуменные вопросы  об  этом  существе  на  том
уровне  восприятия  мира,  которого  достиг  Франциск,  были  ему   просто
недоступны.
     Конечно,  "знание",  которое  получил  Франциск   от   Марии,   можно
интерпретировать по-разному. Можно  все  принимать  на  веру,  и  кое-кто,
несомненно, так и поступит. Но  мы  склонны  думать,  что  уместнее  всего
считать эту информацию малодостоверной. Франциск  просто-напросто  получил
понятное для него объяснение, и скорее  всего  объяснение  это  далеко  от
истины. Мы считаем,  что  объяснения,  полученные  Франциском  и  частично
изложенные в его  ужасающем  труде,  вообще  сегодня  значения  не  имеют.
Тлагмах наделяет разумных субстанцией пси. Зачем?  Почему?  Как?  -  Какая
разница? Нам важно другое, нам важно, что эта субстанция дает  возможность
обладателям ее совершать действия, издревле  относимые  людьми  к  области
чудес. Те чудеса,  в  которые  верили  люди,  когда  чудеса  эти  не  были
следствием мистификации,  самообмана  или  же  неверного  понимания  самых
обыкновенных природных явлений, обязаны своим появлением именно субстанции
пси, которую подарил людям Тлагмах. Телепатия и левитация,  ясновидение  и
телекинез, все то, что мы по странному  -  а  скорее  всего,  даже  весьма
закономерному - созвучию относим сегодня к  пси-феноменам,  обязано  своим
появлением  именно  субстанции  пси.  Люди,  по   стечению   обстоятельств
наделенные этой субстанцией в достаточном количестве,  начинают  проявлять
необычайные  способности,  иногда  сознательно,  но   по   большей   части
бессознательно становясь чудотворцами. В легендах о  чудотворцах,  которых
немало накопилось за многие века человеческой истории,  есть,  как  теперь
представляется, рациональное зерно. Чудеса случались и  чудеса  случаются.
Но очень и очень редко. И дело здесь в том, как объяснила Мария Франциску,
что субстанция пси распределена между всеми живущими, хотя распределена  и
крайне неравномерно. Она никуда не исчезает, но ее не становится и больше.
Она просто перетекает от человека к человеку. От родителей - к  детям.  От
умершего - к тем, кто его окружает. И хотя  случается,  что  один  человек
каким-то образом получает больше этой субстанции, значительно больше,  чем
все остальные, но еще никто не  смог  получить  ее  столько,  чтобы  стать
по-настоящему сильным. Если бы кому-то удалось собрать  в  себе  всю  пси,
подаренную  Тлагмахом  роду  людскому,  то  человек  этот   сравнялся   бы
могуществом  своим  с  самим  Богом,  он  стал  бы  могучим  и  всесильным
обитателем Вселенной. И  открылись  бы  перед  ним  великие  тайны  бытия,
постичь которые не способен ни один из смертных, и осознал бы  он  великий
смысл жизни всех разумных, и вечность, которая  открылась  бы  перед  ним,
оказалась бы наполнена этим смыслом. Он знал бы и  мог  бы  совершать  то,
чего никогда не узнать и никогда не совершить простому смертному.
     Мы можем сегодня сказать, что именно эта ночь предопределила страшное
будущее Франциска. Ему показалось тогда, что он многое  понял,  что  перед
ним открылись великие тайны, что он постиг истину и  узнал  путь,  которым
идти в жизни. Такова была  сила  и  убедительность  слов  Марии,  что  дар
предвидения, которым благодаря своей пси уже обладал в  некоторой  степени
Франциск, не в состоянии был предупредить его об опасности. В ту ночь воля
его полностью и добровольно подчинилась воле его странной  -  скажем  пока
так - возлюбленной, и на долгое время он оказался марионеткой в ее  руках.
Разум его оказался настолько  подавленным,  что  даже  память  о  событиях
последующих нескольких месяцев  почти  не  сохранилась  у  него,  и  мы  в
состоянии судить о  происходившем  тогда  лишь  по  косвенным  данным.  Но
кое-что из происходившего мы знаем достаточно хорошо. В  частности,  мы  с
полной достоверностью установили, что в окрестностях  Аргвиля  той  осенью
было совершено немало кровавых убийств, но прямых доказательств виновности
Франциска и его возлюбленной в этих преступлениях у нас нет.
     Зато косвенных указаний на это вполне достаточно.
     Мы знаем, в частности, что впоследствии Франциск Гранвейгский обладал
многими поразительными  способностями,  которые  не  были  присущи  ему  в
юности.  Известны  случаи,  когда  он  безошибочно  предсказывал   засухи,
ураганы,  наводнения,  исходы  войн  и  смерть  владык.   Он   обладал   и
способностью исцелять простым наложением рук, но  пользовался  этим  даром
крайне редко. Он, как считали его современники, понимал мысли других людей
как свои собственные, а когда случалось ему говорить перед большой толпой,
собравшейся на очередную казнь колдунов и ведьм, то  негромкий  голос  его
отчетливо слышали все присутствующие, хотя обычному человеку  пришлось  бы
для достижения того же эффекта кричать - так много собирал  он  народа  на
эти казни. Он мог месяцами обходиться без сна и, как утверждали,  не  есть
ничего по несколько  недель  подряд.  Все  это  позволяет  с  уверенностью
говорить, что за то время, которое не сохранилось в памяти у Франциска, он
получил изрядное количество субстанции пси, которая одна и может объяснить
появление у бывшего монаха столь необычных способностей. Нам известен лишь
один способ, которым он мог воспользоваться для получения пси -  убийство.
Так что, по всей видимости, убийства в окрестностях Аргвиля в  тот  период
лежат преимущественно на его совести.
     Но сам он либо ничего не помнил,  либо  заставил  себя  позабыть  обо
всем. Лишь одно воспоминание осталось у него от того времени, и  лишь  оно
одно мучило его до самой смерти. Но связано оно было не с  каким-то  одним
определенным событием.  Скорее,  это  воспоминание  было  синтезом  многих
отдельных событий, и здесь уместнее было  бы  говорить  о  некоем  знании,
приобретенном Франциском в тот период. Умело сконструированном  знании  об
изначальной греховности  человеческой  природы,  о  подлости  и  грязи,  о
трусости и эгоизме, животной похотливости и  глупости,  которые  будто  бы
присущи любому человеческому существу от природы. За эти  скрытые  от  нас
месяцы он сумел каким-то образом усвоить все это,  он  успел  проникнуться
презрением и ненавистью ко всему роду человеческому,  так  что  доброта  и
терпимость, жалость и сострадание, казалось, навсегда покинули  его  душу.
За это сравнительно  короткое  время  его  сумели  превратить  в  страшное
чудовище, которому чуждо и ненавистно  почти  все  человеческое.  И  самое
страшное состояло в том, что это чудовище обладало  способностями,  далеко
превосходившими  способности  отдельного  человека.  И   неизвестно,   что
случилось бы с Франциском и с человечеством, презираемым им,  если  бы  не
одно событие, круто изменившее его отношение к происходящему.
     Это случилось зимой, в  один  из  тех  редких  холодных  дней,  когда
Аргвиль  ненадолго  покрывался  снегом,  и  жители  его  старались  пореже
покидать свои жилища, чтобы не схватить  ненароком  губительную  простуду.
Как удалось установить, Франциск и Мария по-прежнему жили в том  же  самом
доме, причем монах скрыл от окружающих - благо в городке было теперь много
новых людей, и это оказалось нетрудно - свое прошлое и свое происхождение.
Никто из прежних жителей, наверное, не признал бы в нем одного из  монахов
из теперь разграбленного и частично сгоревшего  монастыря,  потому  что  и
внешне Франциск сильно изменился. Он взял себе вымышленное имя,  и  вскоре
после его выздоровления, в конце августа, они с Марией  обвенчались.  Есть
указания  на  то,  что  на  первом  этаже  Франциск  оборудовал  столярную
мастерскую и  выполнял  кое-какие  работы  по  заказам  горожан.  Заказов,
правда, было немного, и жили молодые в основном на наследство, доставшееся
Марии от матери. Хотя, разумеется, покойная не могла быть  матерью  Марии.
Однако, не зная ничего о том, когда Мария появилась в ее доме и как сумела
вступить во владение наследством, мы не станем заниматься спекуляциями  по
этому вопросу. На  наш  взгляд,  ее  способность  контролировать  поступки
других людей в достаточной степени все объясняет.
     Так вот, однажды, спустившись к нему в мастерскую, та,  что  называла
себя Марией, сказала Франциску:
     - Случилась беда, монах. Случилась страшная беда.
     Она могла бы и не говорить ничего - Франциск и так уже несколько дней
чувствовал, что с его  любимой  происходит  что-то  страшное,  потому  что
обладал он уже способностью без  слов  общаться  с  ней  на  расстоянии  и
понимать некоторые из ее мыслей. Но что же именно происходило  с  ней,  он
пока осознать не мог. Он отложил в сторону молоток и стамеску, выпрямился,
подошел к Марии и обнял ее за плечи. Но она неожиданно отбросила его  руки
в стороны, отстранилась и отступила назад, к двери. И таким холодом  вдруг
повеяло от нее, что Франциск, пораженный, застыл без  движения.  Наверное,
это и был момент его побуждения, момент обретения  Франциском  собственной
воли, не подчиненной Марии.
     - Не надо, монах, - холодно и как-то злобно сказал она. - Не надо.
     - Но почему?
     - Почему? Да потому, что случилась страшная вещь. Случилось то,  чего
не должно было случиться. Я слишком вжилась в это тело, монах, и  потеряла
бдительность. И теперь... Теперь у нас будет ребенок.
     - Ребенок? - спросил он. И не сказал  больше  ни  слова.  Он  и  сам,
наверное, не понял, что же за чувства родились в его душе. Но Мария -  она
поняла. Она-то поняла все сразу.
     - Замолчи, глупец! - закричала она, хотя он и так молчал. - Замолчи!
     Он отшатнулся, как от удара,  потому  что  лицо  ее  вдруг  сделалось
страшным. Не таким,  каким  могло  быть  в  гневе  лицо  его  любимой.  Не
человеческим лицом. Нет - лицом чудовища, лицом чего-то такого, для чего в
человеческом языке даже названия не существует.
     - Глупец! - снова закричала она. - Неужели ты так же глуп и ничтожен,
как и все остальные люди? Неужели и ты, уподобившись животному,  только  и
способен, что продолжить свой род?
     - Но что в этом плохого? - он с трудом собрал силы,  чтобы  выдохнуть
этот вопрос.
     - Что? Да то, что часть нашего пси - и твоего,  и  моего  -  перейдет
теперь к этому ребенку. И если ребенок останется жить, то нам с тобой - ты
слышишь, глупец?! - нам с  тобой  никогда  уже  не  стать  всемогущими!  В
который уже раз пытаюсь я сотворить бога из человека, и всякий раз настает
момент, когда он сам отказывается от божественной силы! Неужели же  и  ты,
монах, ты, который в прежней своей жизни отказался от всего во имя  своего
Бога, теперь откажешься от божественности во имя продолжения рода?
     Он молчал, не в силах произнести ни слова, и она снова  заговорила  -
злым, резким, ненавидящим голосом:
     - Так вот слушай, монах. Слушай и пытайся понять. Не для  того  я  по
крупицам собирала пси своего  народа,  не  для  того  прожила  вечность  и
преодолела  бесконечные  расстояния,  чтобы  делиться   с   кем-то   своим
могуществом и своим  бессмертием.  Тебе,  монах,  легко  отказаться  и  от
бессмертия, и от великой силы - ты никогда не имел ни того, ни другого. Но
я от них отказываться не собираюсь. Знай:  этот  ребенок  умрет,  если  на
счастье свое он не родится уже мертвым. Знай это, монах.
     "Этот ребенок умрет" - гулко звучало в голове у  Франциска,  наполняя
ее погребальным звоном колоколов, и вскоре ничего, кроме этого  звона,  не
осталось у него в сознании, и он как подкошенный рухнул на пол. Лишь через
много часов, когда совсем стемнело, пришел он в себя. Он так  и  лежал  на
полу в мастерской. Члены его затекли, тело замерзло, и  не  сразу  удалось
ему подняться на ноги. Хромая, подошел он к лестнице,  с  трудом  поднялся
наверх и отворил дверь в комнату. И  спросил  в  темноту,  зная,  что  она
здесь, что она не спит и слышит его:
     - Зачем?
     И сразу же вспыхнули свечи в  изголовье  кровати,  осветив  ее  лицо,
столь  любимое  когда-то  Франциском.  Но  теперь  прекрасное   это   лицо
показалось ему ужасным и отвратительным, и он вздрогнул, застыв на месте.
     - Зачем? - она говорила тихим, холодным, совершенно чужим голосом.  -
Затем, монах, что я не хочу умирать. Я хочу жить вечно, и мне нужен кто-то
равный мне или даже более могущественный, кто помог бы этого добиться. Дар
Тлагмаха каждому из  разумных  народов  Вселенной  велик,  но  этого  дара
хватает лишь на кого-то одного. Только на одного, монах, не больше. Только
на одного. А мне пришлось покинуть свой мир,  бежать  оттуда,  не  овладев
даже половиной  пси,  которую  подарил  Тлагмах  моему  народу.  Тот,  кто
завладел оставшейся частью пси,  был  сильнее  меня,  и  иного  выхода  не
оставалось. Или погибнуть, или... Но и он не всемогущ, пока  не  завладеет
всей пси моего народа, и потому - я знаю наверняка  -  он  идет  по  моему
следу. Ты, монах, став всемогущим, мог бы спасти меня.  Ну  неужели  после
всего, что я для тебя сделала, ты откажешься меня спасти, ты оставишь меня
без защиты? И ради чего - ради этого ребенка, который возьмет  на  себя  и
часть твоего могущества? Который,  быть  может,  захочет  потом  завладеть
всем. Неужели ты настолько глуп, монах, чтобы согласиться на такую жертву?
     - Кто ты? - спросил  Франциск  слабым  шепотом,  опершись  о  дверной
косяк, чтобы не упасть.
     - Я - твой Бог, монах, -  ответила  она  уже  столько  раз  слышанной
Франциском фразой, но что-то сломалось в душе у Франциска,  и  он  не  мог
больше молиться этому богу.
     - Нет, - прошептал он. - Ты не бог. Ты - дьявол.
     Он повернулся и бросился прочь из этого дома.  В  ночь,  в  холод,  в
темноту.
     Мы ничего не знаем пока о его жизни на протяжении следующих  шести  с
небольшим месяцев. Мы знаем лишь, что в конце концов он вернулся в Аргвиль
нищим странствующим монахом в  оборванной  рясе,  голодным  и  исхудавшим,
изменившимся так, что трудно было  бы  поверить,  что  лицо  этого  монаха
принадлежит человеку, не достигшему своего тридцатилетия. За  эти  полгода
он стал похож на умудренного жизнью и много страдавшего старца, и до самой
смерти  своей  сохранил  Франциск  этот  облик.  Одна  из   наших   групп,
занимающаяся  анализом  изображений,  сумела  выделить  лик  Франциска  на
десятках фресок, икон и миниатюр среди ликов различных святых. Вглядываясь
в эти изображения, можно понять, почему  всякий,  с  кем  приходилось  ему
впоследствии встречаться, запоминал эту встречу на всю оставшуюся жизнь  -
столь пронзительным был взгляд неистового аббата. Он оставил свой  след  в
душах очень многих людей - только потому память о нем не умерла даже после
столетий мнимого забвения.
     Франциск вернулся  в  Аргвиль  в  тот