в
языке его собственной расы просто  не  было  ни  необходимых  понятий,  ни
конструкций для манипулирования ими. Наконец, с  великим  трудом  он  взял
себя в руки и сосредоточенно проделал весь комплекс  мысленных  упражнений
эгийер-кн'аги - мучительный, но  действенный  способ  очищения  разума,  с
незапамятных времен известный его расе.
     Он вновь обрел способность к ясному мышлению  -  и  какую-то  пустоту
внутри, которой никогда не замечал прежде.
     Многое теперь становилось понятным. Почти все. Он понял, наконец, что
в мышлении аборигенов оставалось для него неясным, понял,  что  сдерживало
его от начала атаки на их внутренний  мир.  Три  слова,  брошенные  Тьяги,
раскрыли ранее непонятные связи и сняли  покров  тайны.  Теперь  аборигены
были в полной его власти. Но радости не было.
     Еще вчера все в мире казалось простым и понятным.
     Еще вчера ему не о чем было особенно задумываться.
     Еще  вчера  у  него  просто  не  было   средств   для   того,   чтобы
сформулировать такие мысли. Но три  слова,  которые  он  услышал  сегодня,
разрушили плотину в его сознании -  и  все  изменилось.  Мир  вокруг  стал
другим - только потому, что  Ондизаг  не  мог  смотреть  на  него  прежним
взглядом. И в этом изменившемся мире вдруг оказалось  немыслимо  совершить
то, ради чего прибыл он на Алькаму, и остаться при  этом  самим  собой.  В
этом новом мире естественный для людей расы Ондизага образ мыслей и  образ
действий вдруг оказался просто несовместимым с самим понятием "человек". И
ничего поделать с этим было нельзя  -  если  не  позабыть  напрочь  слова,
услышанные им сегодня.  Но  даже  если  бы  он  позабыл  их,  остались  бы
логические связи, порожденные осознанием их смысла, и ничего ровным счетом
не изменилось бы. А если бы какое-то чудо вдруг лишило его понимания  этих
связей, то он уже не в силах  был  бы  навязать  аборигенам  нужный  образ
мыслей. Ему  всегда  казалось,  что  это  так  просто  -  слегка  изменить
структуру  языка,  иначе  расставить  акценты,  ввести   некоторые   новые
обороты... Никто ни о  чем  не  подозревает,  никто  не  тревожится  -  но
мышление новых поколений, вступающих в жизнь,  становится  другим.  Таким,
какое требуется расе Ондизага. Мышлением  покорных  рабов.  Или  мышлением
людей второго сорта, понимающих  превосходство  расы  Ондизага.  Мышлением
преданных слуг... И можно не бояться возмездия: сама мысль об этом никогда
не сможет возникнуть в сознании покоренных рас.
     Еще вчера казалось, что все это так просто.
     Еще вчера все это было вполне достижимо.
     Но теперь это было невозможно, совершенно невозможно! Просто  потому,
что совершивший все это мог называться только "кейенко", и  это  про  него
можно было сказать "Онги рекалу тонго".
     "Человек без рук"... Вот, значит, что она имела в виду,  вот  на  что
надеялась. И вдруг убедилась - и тени сомнения не осталось  -  не  человек
без рук. Человек без сердца, человек без души. Душа... Само  понятие  это,
столь обычное для многих покоренных народов, было  совершенно  чуждо  расе
Ондизага. И он, как и все его соплеменники, относился к душе  естественным
для себя  образом  -  как  относится  естествоиспытатель,  анатомируя  под
микроскопом бабочку. Но оказывается, и у него самого есть душа, и эта душа
болит. Проклятье! - он опять думал  на  языке  аборигенов.  Но  думать  на
родном языке он бы сегодня не смог. В его языке просто  не  было  средств,
чтобы выразить то сокровенное, что открылось ему сегодня, то главное,  чем
он отличался от аборигенов, что лишало его даже малейшей надежды  овладеть
их талантом в управлении природой, тот душевный изъян, по которому  все  в
этом  мире  сразу  распознавало  в  нем  чужака.  Как  просто  и   понятно
становилось все теперь - и безумно сложно, практически  невозможно  что-то
поправить, что-то изменить.
     "Онги рекалу тонго" - это было сказано о  нем.  О  человеке,  который
считает, что ему принадлежит все, который привык только брать  и  даже  не
думает о том, чтобы что-то  отдавать.  В  этом  состояло  его  отличие  от
аборигенов. Для них - только сейчас он понял это! - именно  в  том,  чтобы
отдавать, и заключался смысл жизни.  Отдавать  -  и  не  требовать  ничего
взамен. Отдавать - и получать неизмеримо больше. Все здесь было  построено
на этом универсальном принципе. Да и как могло быть иначе, если  сам  этот
мир был творением бесчисленных поколений аборигенов,  и  каждое  поколение
стремилось к тому, чтобы отдать себя без остатка. Каким же жалким  уродцем
выглядел рядом с ними он, Ондизаг, кейенко - человек,  который  берет,  не
отдавая, "тот, кто хочет проглотить весь мир", если  попытаться  буквально
перевести это слово на язык расы Ондизага.
     Он даже застонал от омерзения, представив себя со стороны.
     Но не это  было  для  него  самым  страшным.  Нет,  гораздо  страшнее
оказалось другое: он смог взглянуть со стороны не только на себя самого  -
на всю свою расу. На людей, которыми он всегда  гордился,  чье  могущество
служило неопровержимым доказательством их права на владение Вселенной.  Но
теперь  -  теперь  перед  его  мысленным  взором  предстал  жуткий   образ
расы-паразита, сосущей жизненные соки из других народов, и  уйти  от  этих
мыслей было уже невозможно. Все, что связывало его с  этой  расой  -  даже
язык ее, прежде всего ее язык - вызывало теперь в его душе  омерзение.  За
несколько часов, всего за несколько часов  весь  внутренний  мир  Ондизага
разрушился - но ничего нового не родилось на  этих  развалинах.  А  в  том
мире, что окружал его теперь, он не мог найти себе места.
     Не в силах более выносить  это  мучение,  Ондизаг  вскочил  на  ноги,
схватил свою накидку и бросился к выходу. Больше всего на свете боялся  он
встретить кого-нибудь из аборигенов. Жуткий стыд охватывал его всякий раз,
когда он думал о  том,  каким  чудовищем  предстает  в  их  глазах,  и  он
страшился прочитать в их взглядах подтверждение этих мыслей.  По  счастью,
было время вечерней еды, и он закоулками выбрался из деревни, не  встретив
никого по пути. Но куда было деваться от стыда перед самим собой?  Быстро,
почти бегом двинулся он через поляну  к  лесу.  Две  минуты  -  и  деревня
скрылась из глаз. Навсегда,  если  он  не  сбросит  с  себя  позорное  имя
"кейенко". Навсегда, если он не сумеет стать человеком.
     Ондизаг шел вперед не разбирая дороги. Он знал, что нет необходимости
уходить далеко - то, что он собирался проделать, можно было сделать  и  не
выходя из жилища. Но оставаться там он не мог да и сейчас остановился лишь
тогда, когда трудно стало дышать от быстрой ходьбы.
     Он  перевел  дух,  огляделся  по  сторонам.  Было  тихо,  сумрачно  и
спокойно. Влажная земля издавала чуть горьковатый  запах  прелых  листьев.
Где-то высоко шумела под ветром листва -  но  внизу  не  чувствовалось  ни
малейшего движения воздуха. Огромные стволы деревьев, оплетенные  лианами,
украшенные бородами  роскошного  мха,  уходили  ввысь,  а  у  подножия  их
теснились  кустарники,  временами  совершенно  непроходимые,  но  чудесным
образом расступавшиеся перед аборигенами.
     Лес ждал Ондизага.
     Он осторожно подошел к ближайшему дереву,  раздвинул  мох  и  обнажил
кусок коры с ладонь размером. Вон та темная точка внизу - кажется,  так  и
должна  выглядеть  спящая  почка.  Ондизаг  осторожно  прикоснулся  к  ней
пальцем, стал поглаживать кору вокруг.  Но  ничего,  ничего  не  менялось.
Вчера ему повезло, вчера он нашел растущий побег - но не  сумел  вырастить
эккиара. Сегодня у него не было выхода - он должен был заставить эту почку
проснуться. Но нет, нет  же,  она  не  хотела  расти.  Кейенко!  Проклятый
Кейенко! - думал он,  с  отчаянием  видя,  что  ровным  счетом  ничего  не
меняется. Ты опять думаешь не о  том,  кейенко!  Ты  опять  хочешь  что-то
получить от этого мира. Но права на  это  у  тебя  нет.  У  тебя  осталось
одно-единственное право - искупить свой грех. Жизнью своей  искупить  грех
свой и грех своей расы. Пусть ты погибнешь в этом лесу, и тогда он  примет
тебя, и ты растворишься в нем, и ткани твои сольются с его тканями, и соки
твои вольются в соки его деревьев, и руки  твои  лианами  повиснут  на  их
стволах, и дыхание твое будет ветром шелестеть в их кронах, и  слезы  твои
прольются дождем на их корни...
     ...Он не сразу заметил вздутие на месте спящей  почки  -  лишь  когда
верхний, сухой слой коры треснул, и из-под него показался  кончик  побега.
Но он старался не отвлекаться и не смотреть на этот побег, он все гладил и
гладил кору у его основания, и только когда мягкая и  чуть  клейкая  почка
коснулась его груди, Ондизаг оторвал руку от ствола.
     Никогда прежде не был он в таком  состоянии.  Даже  когда  дурманящие
слова песен т'юнгора проникали в его сознание - а люди  его  расы  нечасто
позволяли себе расслабляться и петь эти песни - даже тогда не было в  теле
его и в мыслях той легкости, что ощущал он сегодня. И в  этой  легкости  и
дурмане как-то затерялась мысль, что, возможно, живет он последние  минуты
- сама мысль о предстоящем слиянии с этим  лесом  несла  в  себе  какую-то
странную, непонятную, неведомую прежде радость. Медленно и осторожно, так,
чтобы  причинить  как  можно  меньше  боли,  Ондизаг  провел  пальцами  от
основания до кончика побега и прищипнул верхнюю почку. Затем  все  так  же
медленно стал перебирать пальцами вдоль побега - туда  и  обратно.  Он  не
стремился повторить виденные столько раз движения - от старался заглушить,
загладить причиненную боль.
     Через десять минут эккиар лежал у него на  ладони.  Ондизаг  разломил
его надвое и откусил сочной,  сладкой  мякоти.  Он  совершенно  не  боялся
смерти. Он просто не думал об этом.
     Он знал, что прощен.
     Прощен и принят в среду людей. И никто уже  не  посмеет  сказать  про
него: "кейенко". Никто и никогда. Потому что того Ондизага, каким  он  был
еще утром, больше не существовало.
     Сзади хрустнула ветка, и он оглянулся. И не  удивился  -  будто  ждал
этого. Наверное, Тьяги давно уже стояла здесь, в пяти шагах  от  него.  Он
улыбнулся, шагнул к ней навстречу и протянул половину эккиара. Так,  будто
ничего, совсем ничего не произошло между ними всего несколько часов назад.
Так, будто не ему сказала она те страшные слова.
     Да их, в сущности, и не было. Потому что  сказаны  они  были  другому
человеку.
     - Ты злой, грубый и  жестокий,  -  говорила  она  ему  этой  ночью  в
перерывах между поцелуями. - Ты не умеешь вести себя с девушками.  У  меня
остались синяки на плечах от твоих  крючковатых  пальцев,  -  и  счастливо
смеялась, а Ондизаг целовал и гладил эти синяки,  и  крепко  сжимал  ее  в
объятиях, и был счастлив - наверное,  впервые  в  жизни.  Ведь  это  такое
счастье - отдавать, думал он. И отдавая, тоже можно покорять Вселенную.
     Но эту мысль он оставил на утро.





                            ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ


     - Но это ж немыслимо! - Риттул вскочил со стула  и  в  волнении  стал
ходить взад и вперед по кабинету. - Вы хоть отдаете себе отчет в том,  что
стоит за этой вашей миссией?
     - Я еще раз повторяю, - Габбен устало вздохнул,  на  секунду  прикрыл
глаза, -  закон  существует  для  того,  чтобы  его  выполняли.  Все.  Без
исключения. Иначе он просто перестает быть законом.
     Габбен был совершенно спокоен. Тот, кто теряет  спокойствие,  достоин
презрения. Ни  один  из  рода  Габбенов  не  терял  лица  в  экстремальных
ситуациях. А Керо Габбен прослеживал свою родословную на девять столетий в
прошлое, вплоть до самого  Олава  Керо  Габбена,  легендарного  основателя
династии, который первым из рода Габбенов добился звания Координатора.  Не
исключено, что славный род Габбенов  имел  и  более  древние  корни.  Ведь
столько архивов погибло во время печальных событий пятисотлетней давности.
Но переживать из-за этого  не  стоило.  Лишь  немногие  из  могущественных
кланов могли похвастаться  более  древней  родословной.  Что  же  касается
остальных... Керо Габбен как раз и  прибыл  решить  вопрос  с  остальными.
Вполне возможно, что и с этим Риттулом тоже -  иначе  с  чего  бы  он  так
разволновался?
     - Закон, говорите вы?  -  Риттул  застыл  на  месте,  уставившись  на
Габбена. - Закон? Это вы называете законом? То, что  может  обречь  любого
человека на худшую из возможных форм рабства, вы называете законом? Это же
чудовищно, это же... - он не нашел слов, в  раздражении  дернул  плечом  и
отошел к окну.
     - Давайте прежде всего будем точными, - сказал ему в спину Габбен.  -
Давайте не будем путать терминологию. То, о чем вы сейчас  сказали,  ни  в
коей мере не может относиться к человеку.
     - Да? - Риттул резко повернулся, подался вперед. - А к кому же тогда,
по-вашему, может это относиться?
     - Это относится... - Габбен презрительно поморщился.  Слегка,  только
для себя, так что Риттул, скорее всего, ничего не заметил. - Это относится
исключительно к биороботам фирмы ГБТ. Только и исключительно к биороботам.
И люди здесь совершенно не при чем.
     - Не при чем, говорите вы? Не при чем? А как  вы  отличите  человека,
обыкновенного человека от биоробота? Как, я вас спрашиваю?
     Габбен выдержал паузу.  Две  секунды.  Три.  Теперь  можно  говорить.
Теперь его слова дойдут по назначению. И этот Риттул  -  уму  непостижимо,
как он достиг звания Координатора - поймет, наконец,  что  спорить  просто
бесполезно. А может и не поймет. Может,  он  просто  не  в  состоянии  это
понять. Люди такого сорта, как правило, не очень умны. Но значения это уже
не имеет. Нравится Риттулу иск, предъявленный тсангитами, или не нравится,
это ровным счетом ничего не меняет. Человечество  добровольно  вступило  в
Сообщество и  признало  действующие  в  Сообществе  законы.  Ему  придется
подчиниться. Тем более, что удовлетворение этого иска  может  пойти  людям
только на пользу. Ведь даже незначительное снижение численности  населения
позволит решить множество проблем. Земля стала слишком тесной  для  людей,
слишком много на ней лишних ртов, и переселить их куда-нибудь подальше  до
сих пор было весьма затруднительно. Теперь же вопрос решится сам собой,  а
если подойти к делу  несколько  шире,  чем  предусматривает  предъявленный
тсангитами иск... Впрочем, для выработки подробных планов еще будет время.
     - Я уже объяснял вам процедуру, - совершенно  ровным  голосом  сказал
Габбен. - Раз вы не  поняли,  повторю  еще  раз.  Фирма  ГБТ,  как  и  все
остальные фирмы, осуществляющие разработки в области биотехнологии,  метит
своих биороботов генетическим клеймом по стандартной методике. Отрезок ДНК
биоробота,  который  ни  при  каких  мыслимых  обстоятельствах  не   может
экспрессироваться, несет  на  себе  уникальную  метку  фирмы-изготовителя.
Стандартная процедура, разработанная нами задолго  до  первых  межзвездных
полетов. Мы и сами используем ее в  своей  биотехнологии.  Как  вам  могут
подсказать    специалисты,    вероятность     случайного     возникновения
последовательности нуклеотидов, аналогичной метке, слишком мала, чтобы это
событие могло произойти за все  время  существования  Вселенной.  Поэтому,
согласно законам Сообщества, все организмы, несущие метку, вне зависимости
от   их    местонахождения    и    состояния    являются    собственностью
фирмы-изготовителя. Идентификация же биороботов производится  элементарно.
Достаточно проанализировать кровь человека по стандартной методике,  чтобы
определить...
     - Да вы хоть понимаете, что вы говорите?! - вдруг  заорал  Риттул.  -
Что вы скажете, если ваша - ВАША! - кровь вдруг покажет наличие метки?
     - Я прошу на меня не кричать, - сказал Габбен, снова выдержав  паузу.
- Вы испуганы, и это вполне понятно. Что же касается меня - меня  лично  -
то ваша  обеспокоенность  моей  судьбой  лишена  каких-либо  оснований.  Я
совершенно точно знаю свою  родословную  на  протяжении  последних  девяти
столетий и потому убежден, что не могу нести в себе генов, характерных для
биороботов.  Ведь  общеизвестно,  что  первое  столкновение   человека   с
тсангитами произошло всего семьсот три года назад.  До  этого  времени  их
биороботы просто не могли проникнуть в человеческое общество.  Поэтому  за
меня,  повторяю,  беспокоиться  не  стоит.  Что  же  касается   вас...   -
договаривать он не стал.
     - Мне неясно, - подал голос молчавший до  сих  пор  Итто  Сантало,  -
Почему фирма ГБТ предъявила свой иск именно сейчас?
     - Да какое это имеет значение? - раздраженно спросил Риттул.
     -  Существенное.  Насколько  я  знаю  Кодекс  Сообщества,  существует
понятие срока давности. Не так ли, господин Габбен?
     - Такое понятие существует, - поджав губы, ответил Габбен. - Но  срок
давности нельзя применять к праву собственности. Право собственности вечно
и незыблемо.
     - Несомненно. Но на каком основании тсангиты требуют  экспертизы?  На
основании результатов,  полученных  восемьдесят  два,  если  не  ошибаюсь,
стандартных  года  назад.  Могут  ли  столь  давние   результаты   служить
основанием для предъявления иска?
     - Даже если и не могут, -  немного  подумав,  сказал  Габбен,  -  это
ничего не изменит. Ровным счетом ничего. Хотя  бы  потому,  что  они  дают
право на проведение выборочной проверки. Судя  по  информации,  которой  я
располагаю, такая проверка неизбежно  подтвердит  прежние  результаты.  Вы
получите отсрочку - не более.
     - А если  не  подтвердит?  Я  правильно  понимаю  ситуацию,  господин
Габбен: если нет - иск будет признан недействительным?
     Габбен молча кивнул. Этот Сантало совсем неглуп.  И  не  трясется  от
страха за  свою  шкуру,  что  довольно  странно.  Насколько  знал  Габбен,
происхождение этого Сантало было весьма и весьма сомнительным. Его  предки
по материнской линии уже в  восьмом  колене  были  совершенно  неизвестны.
Конечно, это еще ничего не означает, но не хотел бы  Габбен  поменяться  с
Сантало местами.
     - Вот видишь, Риттул, не все еще потеряно, - Сантало встал и  подошел
к  Координатору.  -  Тем  более  теперь,  когда  мы  получили  метку   для
экспертизы...
     - Я думаю, господин Габбен извинит нас, - поспешно сказал  Риттул.  -
Нам необходимо собрать руководство базы, чтобы выработать план действий.
     - План  действий  предусмотрен  процедурой  экспертизы,  внесенной  в
Кодекс Сообщества, - холодно сказал Габбен. - Но я не  стану  вам  мешать.
Только прошу помнить: я должен представить посредникам отчет о результатах
не позднее, чем через сутки.
     Он не спеша встал, молча кивнул на прощание и вышел. Некоторое  время
в кабинете было совершенно тихо. Первым заговорил Риттул:
     - Какого черта, - сказал он совершенно  ровным  голосом,  за  которым
чувствовалась в любой момент готовая вырваться  наружу  ярость,  -  какого
черта потребовалось тебе распускать язык перед этим?...
     - А что особенного? - голос Сантало звучал изумленно, совсем не  так,
как еще минуту назад.
     - Ведь этот... этот Габбен -  консультант  фирмы  ГБТ,  представитель
тсангитов.
     - Но он же человек...
     - Он представитель фирмы и только потом уже человек. Если  он  вообще
человек. А ты выбалтываешь перед ним то,  что,  может  быть,  единственное
сегодня дает нам надежду.
     - Прости, я не подумал, - Сантало сел, обхватил голову руками. -  Вот
ведь проклятье! Сорвалось с языка. Мне вдруг пришло в  голову,  как  можно
отразить угрозу, и я на радостях обо  всем  позабыл.  Ты  думаешь,  Габбен
способен донести об этом разговоре тсангитам?
     - Я не думаю, Итто. Я знаю, - Риттул отошел  от  окна,  сел  за  свой
стол, помолчал, успокаиваясь. - Я прекрасно знаю  людей  подобного  сорта.
Это же Габбен из рода Габбенов  с  его  бог  знает  сколькими  поколениями
влиятельных предков. Одно это делает его не таким,  как  мы.  Он  донесет,
поверь моему слову, он обязательно донесет обо всем, что сумеет пронюхать.
И есл