. Недаром же у нас такой запас прочности образовался!





                             Сергей КАЗМЕНКО

                                ЗАКОРЮЧКА




     А вот еще какая история на Абсолюте приключилась.
     Абсолюта, если кто не знает, - это  планета  такая.  Ну  вроде  нашей
Земли. И живут на ней абсолютийцы. Они не то чтобы люди, но тоже разумными
себя считают. У них там тоже как бы цивилизация.
     Так вот, жил у них там один такой Петухов.
     У него, конечно, не Петухов фамилия была. Это я  чтобы  всем  понятно
было Петуховым его назвал. А то  любят  у  нас,  знаете,  когда  о  других
планетах пишут, такие имена выдумывать, что язык сломаешь. Пусть уж  лучше
Петуховым зовется, чем читателей калечить.
     Хотя, конечно, никто на этой Абсолюте петуха в глаза не видел.
     Они даже курицы никогда не видали.
     Но не в этом суть. А в  том  дело,  что  Петухов  этот  был  довольно
беспринципным товарищем. Он, знаете, имел обыкновение все критиковать. Как
ему что не понравится, так он давай сразу же фыркать и  плеваться.  Ну,  к
примеру, ботинки он на улице замазал - и давай бухтеть:  почему,  дескать,
дороги грязные? Я, говорит, целый день работаю, и мне неинтересно по грязи
домой шлепать. Как будто он один по грязи этой шлепает.  Или  еще  захотел
он, видите ли, на  курорт  съездить.  Он  там  что-то  такое,  видите  ли,
изобрел, и ему от этого отдохнуть захотелось. Другие сидят себе спокойно и
работают, а ему, вишь, изобретать пришло в голову. Ну вот  он  и  изобрел.
Даже, говорят, по ночам не спал и что-то такое там у себя на кухне  чертил
или рисовал. И через это будто бы очень утомился. А ему все равно  путевку
не дали.
     И вот начал он возмущаться, что путевку  вместо  него  выдали  такому
Уткину. Уткин - это тоже абсолютиец. Он с Петуховым вместе работал. Не  то
чтобы очень работал, но, по  крайней  мере,  никому  нервы  не  портил.  И
ничего, конечно, не изобретал. И вот ему дали путевку, а Петухову не дали.
И Петухов из-за этого возмутился.
     В общем, склочник.
     А ведь раньше он был на хорошем счету.
     Конечно, каждый может возмутиться. Случаются еще порой такие  казусы.
Особенно среди образованных. У них,  знаете,  всегда  амбиций  много.  Они
думают, что их для этого учили. Они о себе воображают много. Вот и Петухов
как раз из таких был. Он себя очень умным считал. И все обижался, что  его
не ценят. Обходят, мол, его. И путевка  эта  разнесчастная  ну  вроде  как
последней каплей послужила. В общем, принципы в нем взыграли, и  пошел  он
сам себя распалять. До того, представьте,  дошел,  что  заявился  прямо  к
директору - у них там, на Абсолюте, директора тоже имеются - и прямо ему в
глаза заявил: не желаю, мол, быть дойной коровой. Ну он конечно про корову
не сказал, нет у них там коров на Абсолюте. У них в животноводстве  борьба
за надои и привесы совсем на других фронтах идет.  Но  смысл  он  в  слова
примерно такой вкладывал.
     Сами понимаете, каково  было  такие  намеки  директору  слушать.  Он,
конечно, обиделся. Дескать, что же это  такое?  Дескать,  не  намекает  ли
часом Петухов этот на его, директорское, значит, соавторство. Не то  чтобы
директор чего-то там лично для себя опасался.  Нет,  конечно.  Он  крупным
ученым был и мог вообще на Петухова плюнуть и внимания не обращать. У него
таких Петуховых, может, тысяча целая была. Или  две.  Он  этого  Петухова,
может, и в глаза раньше не видел. А тот вдруг приходит к нему в кабинет  и
начинает  претензии  высказывать.  Конечно,  обидно.  Тем  более,  не  мог
директор вспомнить толком, соавтор он петуховскому изобретению или нет. Ну
вот вылетело из головы, и все тут. И вообще его Петухов этот раздражал. Не
все, конечно, изобретатели или там работники хорошие, но зато  место  свое
знали. Тот же Уткин, например - знал Уткин свое место.
     А Петухов вот выпендривался.
     Извиняюсь, конечно, за выражение.
     В общем, директор на него обиделся. Как на не оправдавшего доверия.
     Но уволить сразу не смог.
     У них там, на Абсолюте этой, давно,  знаете,  минули  времена,  когда
просто так кого-либо  уволить  могли.  У  них  там  увольнение  сначала  с
профсоюзом  надо  согласовать.  Там  вообще  начальству   разгуляться   да
самодурствовать не дают. Все можно  делать  только  с  визой  председателя
профкома.
     А тот, как назло, в отпуск ушел.
     Отпустил его директор.
     Сам же и отпустил. Он же не знал, что Петухова увольнять придется.
     Этого даже сам Петухов еще не знал.
     Он, представьте себе, думал, что все так просто обойдется.
     Он вообще не совсем, наверное, нормальный был.
     Так и директор подумал, когда  поостыл  немного.  И  решил  это  дело
проверить. Уж очень ему не хотелось председателя профкома  дожидаться.  На
нервы ему Петухов стал, знаете, действовать.  Раздражал  очень.  Подрывал,
так сказать, своей безнаказанностью авторитет директора. В чем-то его, так
сказать, дискредитировал. И бросал тем самым вызов всему коллективу.
     И  вот  решил  директор  это  дело  проверить.  Насчет   нормальности
Петухова. Вызвал он к себе  начальника  отдела  кадров  и  соответствующее
распоряжение отдал. Тот, конечно, все остальные дела  забросил,  достал  с
полки личное  петуховское  дело  и  стал  его  изучать.  Он,  знаете,  сам
обеспокоился. Как-никак, случись чего - с него весь  спрос,  на  него  все
шишки полетят. От этого Петухова теперь чего угодно можно было ждать.
     И,  представьте  себе,  не  зря   все   это   оказалось.   Неспроста,
оказывается, Петухов такие фортели откалывал. Хотя, конечно, он не  всегда
таким склочником был. Он раньше пользовался уважением товарищей - так и  в
характеристике сказано было. В своих личных целях, наверное,  пользовался.
Втерся, так сказать, в доверие к коллективу, так, будто он самый что ни на
есть нормальный Петухов. А у него, оказывается, не  все  с  документами  в
порядке. Нет, конечно, вы не подумайте чего - документы у него  подлинные.
Самые что ни на есть нормальные документы - иначе с  ним  бы,  конечно,  в
другом месте разговаривать стали. Да вот  только  нет  в  этих  документах
мелочи одной. Закорючки такой не  проставлено.  У  всех,  понимаете,  есть
закорючка, а у этого Петухова нет.
     Уж и не  знаю,  как  он  без  нее  раньше-то  жил.  Исключительно  по
недосмотру чьему-то - иначе не объяснишь. Конечно, увольнять  его  за  эту
закорючку никто не собирался - раз уж приняли на работу без закорючки,  то
пусть работает. Тем более, пока председатель профкома еще в отпуске.
     Но и оставлять этот факт без внимания нельзя. Все-таки подозрительно,
почему это вдруг Петухову еще в роддоме закорючку в бумаги не поставили. И
птичку поставили. И крестик где надо стоит.  И  кружочком  нужные  буквицы
обведены. А закорючки нет.
     Неспроста это.
     В общем, отправили петуховские бумаги куда следует  для  проверки.  А
Петухов этот ни о чем, представьте, и не подозревает. Он думает,  что  ему
все безобразия с рук  сойдут.  Он  даже  вести  себя  как-то  иначе  стал.
Дескать, смотрите на меня, вот я какой смелый, самому директору  правду  в
глаза сказать не побоялся. Нет,  конечно,  он  ничего  такого  не  говорил
вслух. Он как-никак не совсем чтобы умом тронулся. Но каждый же видел, что
его ну буквально распирает от гордости.
     И распирало его так,  наверное,  больше  недели.  Во  всяком  случае,
достаточно   долго.   На   него   даже   приходили   посмотреть   как   на
достопримечательность какую. И  больше  всего  удивлялись  абсолютийцы  не
тому, что такой вот смелый Петухов среди них сыскался, а тому, представьте
себе, удивлялись, что он такой смелый живет себе как ни в чем  не  бывало.
Их, знаете, досада какая-то охватывала, что ли. Обидно же, в  самом  деле.
Как-то такое поведение петуховское их собственные жизни смысла лишало.  Он
им этим своим поведением как бы в души плевал. Дескать, что мы  все,  хуже
этого Петухова, получается? А некоторые вообще  задумываться  стали.  Что,
мол такого особенного этот Петухов сделал,  чего  мы  не  можем?  И  даже,
наверное,  могли  бы  тоже  всяких  безобразий  вслед  за  ним   наделать.
Представить страшно, к чему бы все это привело.
     Потому все только  обрадовались,  когда  Петухов,  наконец,  за  свои
безобразия поплатился. Талонов ему не дали.
     А дело так было. Приходит, значит, время получать талоны на  питание.
У них там, на Абсолюте, для улучшения снабжения талоны такие ввели.  Давно
уже, никто и не помнит когда. Очень, знаете, удобно - все  необходимое  по
медицинским нормам каждому гражданину  просто-таки  гарантируется.  Причем
обеспечивается полное равенство в потреблении. Может, какой несознательный
абсолютиец даже и хотел бы там ну не знаю,  ну  одежду  какую  супермодную
вместо пищи получить или еще чего, и стал бы недоедать, экономить, похудел
бы и осунулся. А тут не похудеешь. Талоны все равно  отоваривать  надо,  и
одежду ту же по пищевым талонам не дают - на нее свои талоны есть. Так что
хочешь - не хочешь, а питайся, как тебе медицинскими нормами предписано. В
прямой зависимости от места работы и занимаемой должности.
     Нет,  конечно  кое-какие  мелкие  безобразия  случаются.  Всякие  там
незаконные обмены одного на другое. Но сознательные  абсолютийцы  ведут  с
ними борьбу и, надо думать, рано или поздно их искоренят окончательно.  Да
и не об этом речь.
     А речь о том, что Петухову как-то сразу очень нехорошо сделалось.  Он
как-то сразу поник весь. И даже на обеденный перерыв не пошел. Хотя у него
еще оставались талоны с прошлого  раза.  Они  там  эти  талоны  с  запасом
небольшим давали - на день, на два. А то в кассу всегда очередь, и не  все
сразу успевали талонами разжиться. Вот, значит, чтобы  они  от  голода  не
страдали, им и выдавали талонов с запасом. У них профсоюз такую вот льготу
сумел выхлопотать. Потом, конечно, этот запас учитывали и вычитали,  чтобы
злоупотреблений не было. Там на этот счет очень строго.
     Так вот, у Петухова запасные талоны еще были. А новых он не  получил,
хотя очередь еще рано утром занял и часа через два после открытия кассы до
окошечка добрался. Даже думал, что очень  все  удачно  получается.  Время,
мол, не придется зря терять, и можно будет в тот день еще что-то там такое
изобрести или сделать. Он, знаете,  осмелел  очень,  думал,  будто  ему  и
дальше изобретать позволят.
     Но, конечно, как не дали ему талонов, так  у  него  мысли  эти  разом
отшибло. Получку он, правда, получил. Или, может, аванс - врать  не  буду,
точно не знаю. Но талонов - ни одного. А без талонов на получку  шиш  тебе
хоть  что-то  продадут.  Там  ведь,  на  Абсолюте,  все  строго  учтено  и
распланировано, и ничего лишнего они никогда не производят. Все строго  по
потребностям. Бывает, правда, неурожай  когда  или  там  поезд  с  рельсов
сойдет, что не все талоны отоварить удается, но зато никогда ничего зря не
пропадает. Нам до такого образцового порядка еще ого-го как далеко.
     Ну так вот, Петухов, конечно, ни в столовую не  пошел,  ни  на  место
свое рабочее не вернулся. А побежал Петухов прямиком  в  дирекцию.  Где  с
ним, конечно, даже разговаривать не стали. А  из  дирекции  он  в  профком
побежал. И там, в профкоме, ему все про закорючку и разъяснили.  Они  там,
правда, тоже Петухова не любили, но побоялись,  что  он  снова  дебоширить
начнет. И потому рассказали,  что  без  закорючки  на  Петухова  фонды  не
выделяются. Нет, мол, на вас, товарищ, никаких фондов, потому  что  вам  в
роддоме закорючку не поставили. Мы, мол, тут не при чем, идите в роддом  и
выясняйте.
     В общем, мы с вами люди ученые, все понимаем. И  завидовать  Петухову
не станем. Хотя и сочувствие выражать поостережемся - склочник все-таки.
     В роддом Петухов, конечно, не пошел. Что толку в роддом ходить?  Его,
может, давно уже и в помине не было, того роддома. И потом, все равно  там
ничего бы ему  утешительного  не  сказали.  Кто  его  там  может  помнить,
Петухова-то? Ведь он же с тех пор вырос все-таки,  в  плечах  раздался.  И
одежда у него другая теперь, а  рождаются  абсолютийцы,  как  и  люди,  по
большей части вообще голыми. Да и вряд ли там,  в  роддоме  этом,  кто  из
персонала до сих пор работал - работа унылая, а снабжение там по невысокой
категории. Так что Петухов туда даже не пошел. Тем более,  не  помнил  он,
как туда идти. Его оттуда,  знаете,  на  руках  когда-то  принесли,  а  он
проспал всю дорогу. Он же не знал, что надо эту дорогу запоминать.
     Да и не стали бы они там ему закорючку ставить.
     Не их это было дело - ставить закорючку задним числом. За такое можно
и выговор схлопотать.
     А пошел Петухов в Горсовет. У  них  это  там  по-другому  называется,
конечно, но я упрощаю, чтобы  всем  понятно  было.  Дождался  он,  значит,
звонка, когда проходная открылась, и прямиком в Горсовет дунул.  Он  хотел
выяснить, что же это за безобразие с закорючкой.  Он  думал,  что,  может,
какое недоразумение случилось.
     Так вот, дунул он прямиком в Горсовет. А там уже закрыто.  Рабочий-то
день кончился. А даже если бы не кончился - кто бы с ним там разговаривать
стал? На прием-то Петухов не записался. А запись - за месяц.  А  то  и  за
два, чтобы все заранее распланировать и все вопросы не мешкая решить.  Так
ему милиционер у входа объяснил. Ну  не  милиционер,  там  они  по-другому
называются, но тоже не всегда дозовешься.
     Ну вы понимаете, в каком настроении Петухов домой пришел. А  там  уже
все знают. Сотрудники Петухова жене  петуховской  все  сообщили.  Они  так
сочувствие выразили. Или не знаю чего. В общем, по  телефону  позвонили  и
все сказали. Сразу несколько  сотрудников.  Или,  может,  один  и  тот  же
разными голосами. Самый активный. Они не назвались, так что я не знаю, кто
это звонил. Но с работы петуховской - это точно.  Уж  больно  голоса  были
радостными.
     А могли бы и не звонить. Потому что еще днем на квартиру  к  Петухову
со смотровым ордером приходили, чтобы  одну  из  двух  комнат  занять.  На
Петухова теперь, без закорючки-то, целая квартира не полагалась. На  него,
по чести говоря, вообще теперь площади не положено было. Так что  желающие
сразу нашлись. Там, на Абсолюте, очередь на жилье тоже, знаете,  пока  еще
не до конца рассосалась. Хотя  определенные  успехи  налицо.  У  них  она,
знаете, быстрее движется, чем у нас. Правда, не всегда в  нужную  сторону.
Там, знаете, не отдельную очередь для внеочередников заводят, а  вставляют
их в общую, но только ближе к началу. И потому  Петухов,  например,  своей
квартиры двадцать лет ждал. Только въехал - и на тебе, закорючки нет.
     Хотя, конечно, сам виноват.
     Может, не рассерди он директора, никто ничего бы не  обнаружил.  Ведь
жил же он столько лет без закорючки - и ничего. Очень даже  прилично  жил.
Может, и дальше  бы  везло.  Может,  он  и  помер  бы  себе  спокойно  без
закорючки. Тем более, он  здоровьем  ослаб,  а  путевку  ту  Уткину  дали.
Конечно, потом бы  все  обнаружилось,  и  родственникам  еще  пришлось  бы
намаяться. На кладбище-то место получить тоже без  закорючки  нельзя.  Но,
повторяю, самому-то Петухову на эти заботы уже было бы наплевать, так  что
его бы все как везунчика вспоминали.
     А он вот вылез со своей принципиальностью.
     Ну и поплатился.
     В общем, была там семейная сцена. Жена, конечно, вся в  слезах,  дети
ревут, сам Петухов весь красный. Или, может, фиолетовый -  я  не  выяснял,
как они там, на Абсолюте этой, краснеют. Крики, шум,  волнения.  И  соседи
еще в стенку стучат. Им, мол, неинтересно  Петуховские  скандалы  слушать.
Они, мол, сами  всегда  только  шепотом  разговаривают,  чтобы  никому  не
мешать, а Петуховы эти то и дело или чихают, или  кашляют,  покоя  от  них
нет. И с соседней лестницы жилец  чего-то  такое  бубнил,  но  там  стенка
потолще, там не разобрать было.
     А Петухов, знаете, даром что подавлен был,  а  прямо-таки  взъярился.
Прямо-таки на свою жену, супругу законную, кричать  стал.  Хотя,  конечно,
какая у него  может  быть  законная  супруга,  если  закорючки  нет.  Так,
сожительница. Но ему это все будто бы и невдомек было. Ах ты,  говорит  он
ей, такая-сякая! А еще говорила, что любишь! Так я же,  отвечает  она,  не
знала, что у тебя закорючки  нет.  Ты  бы,  говорит,  думал,  прежде,  чем
жениться. И детей бы не заводил. Все равно, говорит,  им  теперь  податься
некуда, при таком-то родителе. И  вообще,  говорит,  ты  у  меня  какое-то
подозрение вызываешь. С одной стороны ты, конечно, Петухов, и я даже  тебя
по-прежнему люблю. Но почему у тебя нет закорючки?
     В общем, очень стало Петухову грустно.
     Но все, знаете, в конце концов уладилось.
     Так что не надо  за  него  переживать.  Ведь  он,  повторяю,  сам  на
неприятности напросился. Вел бы себя, как остальные - и жил  бы  спокойно.
Так что не стоил он особых волнений.
     Тем более, что с ним все в  порядке.  Одумался  Петухов,  исправился.
Понял свои ошибки. Ему вся эта история даже на пользу  пошла.  Вес  лишний
сбросил, на свежем воздухе теперь трудится. Дворником.  И  очень  доволен.
Мне, говорит, теперь нечем возмущаться. Я, говорит, теперь все свои ошибки
понял. Трудом, дескать, хочу их искупить. Тем  более,  что  никто  ему  не
мешает трудиться. Пользу, так сказать, приносить обществу на своем рабочем
месте.
     Поставили ему закорючку-то.
     Да,  так  вот  прямо  взяли  и  поставили.  Оказывается,  просто   по
забывчивости ее вовремя не черканули. Ну может заговорилась та  секретарша
с приятельницей, которая это должна была сделать. Или бумажка  петуховская
в свое время к другой какой бумажке прилипла, ее и оставили без закорючки.
Или еще чего. Всякое ведь бывает. Бумаг-то эвон сколько,  поди  уследи  за
всеми. Но у них на Абсолюте порядок образцовый, у них ни одна  бумажка  не
пропадает. И  если  им  потребовалось  выяснить,  надо  ли  было  Петухову
закорючку ту ставить, то уж  будьте  уверены,  они  это  рано  или  поздно
выяснят. Хоть сто лет пройдет - отыщут  нужную  бумажку  и  четко  скажут:
"товарищу Петухову закорючку нужно было поставить". Такой у  них  порядок.
Так что, повторяю, переживать за Петухова не стоило. Тем более, что не сто
лет он промаялся, а всего-то полгода. И ничего в этом страшного нет.
     Вовсе не то, товарищи, страшно, что с Петуховым случилось. Мало ли  у
нас самих таких историй на памяти?
     Нет, совсем другое страшно.
     То, что у каждого абсолютийца при желании  можно  найти  какую-нибудь
закорючку навроде петуховской.
     И каждый из них об этом догадывается.
     Вот это действительно страшно.





                                 ЗАЩИТНИКИ


     - Шесть часов. Мне скоро на вахту, Дейк.
     - Что? А, на вахту, - Дейк очнулся от задумчивости, поднял голову.  -
На вахту... А я вот... уже никогда...
     Его правый, единственный глаз подозрительно блестел,  и  Аргол  отвел
взгляд. Он не хотел видеть слез. Только не это. Каждый исполняет свой долг
до конца, до тех пор, пока еще способен держать в  руках  оружие.  И  Дейк
свой  долг  исполнил.  Не  его  вина,  что  он  стал  теперь  для  станции
бесполезной обузой. Он уходит в отставку с почетом, с повышением в  звании
и с тремя орденами,  он  может  спокойно  доживать  свои  дни  на  далекой
беззаботной Гее, которую никогда еще не видел. Он заслужил отдых, заслужил
почет,  наконец.  Все  рано  или  поздно  уходят  в  отставку.  Все,  кому
посчастливится дожить до этого. И потому не надо слез. Все исполняют  свой
долг.
     - Сколько лет мы прожили вместе, Аргол?
     - Не помню. Лет пятнадцать, если не считать интерната и училища.
     - А я вот помню. Четырнадцать с половиной. Через несколько дней будет
ровно четырнадцать с половиной. Я теперь все буду помнить, обо  всем  буду
только вспоминать. Все, все осталось там... Вчера... Позавчера...  В  этом
вся наша с тобой разница теперь, - он смотрел прямо перед соб