становилось  совсем  темно,  и  уже
виделись им на фоне красных угольев те ужасы, о  которых  он  рассказывал.
Волосы дыбом становились на их головах,  и  что-то  холодом  дышало  им  в
затылки, но они сидели и слушали и не  решались  издать  ни  звука.  И  он
говорил о маленьких черных людях,  которые  охраняют  светящиеся  камни  в
глубоких пещерах, и о хватале, от которого нельзя спастись, о красном лесе
и хромом Бвуке, о глазастых деревьях и царапиках, и  о  чем-то  совершенно
уже непонятном, что он называл Кшара, которое было ужаснее всех их  вместе
взятых. Он говорил это, и  ужасом  наполнялись  их  сердца,  но  не  затем
приходил  он  в  деревню,  чтобы  оставить   их   наедине   с   ужасом   и
безысходностью. И он рассказывал, как уберечься ото  всех  этих  напастей,
как обмануть их, оставить в дураках. Костер  совсем  угасал,  и  наступала
темнота, но она теперь не была уже такой страшной. Глаза начинали  видеть,
и они различали звезды на небе и силуэты  хижин,  и  вершины  деревьев  за
деревней,  и  вершины  гор  за  лесом.  И  приходило  успокоение,  и   они
расходились по своим хижинам, таким уютным теперь, когда их  научили,  как
отогнать все эти подстерегающие человека напасти. А сказочник - они совсем
забывали о нем, и спохватывались лишь наутро, когда он был  уже  далеко  -
может быть, на пути к людям Бау-Бау или даже к племени  Людоедов,  Которые
Живут За Горой, а  может  быть  на  пути  к  истокам  всех  ручьев,  чтобы
обратиться в дерево Кха и стоять в неподвижности,  пока  снова  не  придет
пора  спуститься  в  деревню.  Жизнь  в  долине  снова  текла  спокойно  и
размеренно, и почти никто из жителей не вспоминал о рассказах  сказочника,
хотя неосознанно все они поступали так, как он советовал.  И  только  дети
каждое погожее утро оглядывались на  тропинки,  выныривающие  из  леса,  и
ждали снова наступления чудесного праздника сказок.
     Но всему приходит конец, даже тому, начало чего  неизвестно.  Родился
однажды в деревне человек умный и сильный, который  знал,  чего  он  хочет
добиться, и умел устранять препятствия на своем пути. Пришло время,  и  он
сумел подчинить себе своих соплеменников, убил старого вождя и  занял  его
место. Но, хотя никто не смел уже встать на его пути, он сознавал, что это
еще не окончательная победа. И вот однажды, когда сказочник вновь вышел из
леса и направился к деревне, новый вождь встал на его пути. Он знал, какую
силу таят в себе слова сказочника, но за его спиной была иная сила  -  два
десятка лучших воинов - и он считал, что с ними способен победить в  любом
споре. Он велел сказочнику забыть навсегда дорогу в деревню.  Потому,  что
его сказки делают людей слабыми и трусливыми.  Потому,  что  он  не  может
вести этих трусов в бой против племени Зака, чтобы добыть  много  красивых
раковин из их уродливых носов, и он не может разгромить  с  этими  трусами
людей племени Бау-Бау и  забрать  себе  столько  красивой  красной  ткани,
сколько сумеют унести воины. Он не может заставить трусов выжигать лес под
новые огороды, потому  что  они  боятся  волосана,  живущего  под  корнями
деревьев, и не может заставить их  приносить  из  пещер  светящиеся  камни
из-за  ужаса  перед  маленькими  черными  людьми.  Он  сказал,  что  убьет
сказочника, если тот хоть раз еще  посмеет  появиться  вблизи  деревни,  и
прогнал его прочь. И воины его кидали вслед сказочнику камни и палки, хотя
и боялись, что руки у них после  этого  почернеют  и  отсохнут.  Но  вождя
своего они боялись гораздо больше.
     Сказочник убежал от них в лес и скрылся там навеки, и никогда  больше
жители деревни не видели  его.  Иные  говорили,  что  он  теперь  навсегда
обратился в дерево Кха и даже брались по секрету, чтобы не проведал вождь,
показать, в какое именно дерево. Другие верили, что он бродит  еще  где-то
среди иных племен. А некоторые считали, что он умер в  лесу  от  побоев  и
ран. Никто не знал, что случилось с ним на самом деле - тело его  не  было
найдено, деревья Кха не разговаривали, а люди соседних племен  никогда  не
решались заглядывать в их долину.
     И они стали, повинуясь новому вождю,  выжигать  лес  и  сажать  новые
огороды, и не оказалось  под  корнями  деревьев  волосана,  способного  их
остановить, и горел лес на склонах долины, и звери покидали его,  и  дымом
застилало небо над  долиной.  Они  стали  приносить  светящиеся  камни  из
глубоких пещер, и не было в тех пещерах маленьких  черных  людей,  которые
стерегли бы подземные сокровища. Но те,  кто  прикасался  к  этим  камням,
через некоторое время заболевали страшной болезнью: кожа на  руках  у  них
краснела шелушилась и  покрывалась  язвами,  кровь  становилась  густой  и
желтой, тела пронзали страшные боли, и они умирали  в  страшных  мучениях.
Они пошли войной на людей племени Бау-Бау, и  черный  палец  из  ручья  не
остановил их на границе племенных владений, но они не  принесли  из  этого
похода чудесной красной ткани - только полтора десятка убитых  и  полсотни
раненых. Они не получили урожая с новых огородов, потому что лес к востоку
от деревни  весь  выгорел,  и  ручьи,  питавшие  огороды,  пересохли.  Они
принесли много разноцветных раковин из  похода  против  племени  Зака,  но
оставили там много убитых, а вернувшись увидели, что  деревня  их  сожжена
Людоедами, Которые Живут За Горой, и половина остававшихся в ней жителей -
тех, кто не успел спрятаться от Людоедов в лесу - либо убита, либо уведена
за Гору, на съедение.
     И они жили дальше в своей долине, с трудом отбиваясь  то  от  ставших
вдруг сильными людей Зака, то  от  неуловимых  Бау-Бау,  то  от  Людоедов,
Которые Живут За Горой, и были они постоянно голодны, и страх пришел в  их
жизнь, настоящий  страх,  которого  прежде  не  было.  И  ужасные  болезни
поражали многих из них, и  дети  их  рождались  слепыми  или  мертвыми,  и
огороды перестали приносить урожаи, и с дождями приходили наводнения, а  с
солнцем - засухи, и их становилось все меньше и меньше, а несчастий и  бед
все больше и больше. И не было видно за  всеми  этими  бедами  тех  чудищ,
которыми когда-то пугал их  сказочник.  Но  те  из  них,  кто  осмеливался
думать, понимали: страшные сказки обратились в страшную явь.





                             Сергей КАЗМЕНКО

                                 ЛЕКЦИЯ




     Товарищи!
     Надеюсь, вы позволите мне так вас называть. Да, вы совершенно  правы,
Яков Львович, мы с вами действительно товарищи по несчастью. Но  в  данном
случае я вкладываю в это слово гораздо более глубокий смысл, и  постараюсь
в сегодняшней лекции раскрыть, насколько позволят  мои  способности,  свое
понимание сущности нашего с вами товарищества.
     Но   прежде   всего   позвольте   выразить    признательность    всем
присутствующим за оказанное мне доверие. Я очень высоко  ценю  данную  мне
возможность  открыть  своей   лекцией   первое   занятие   нашего   кружка
политического самообразования и постараюсь не обмануть ваших ожиданий. То,
чем нам с вами предстоит заниматься, очень важно. Ведь мы  живем  в  эпоху
стремительного роста  политического  самосознания  масс,  и  нам,  в  силу
особенностей нашего положения, просто  непозволительно  отставать  в  этом
вопросе. Да-да, Боря, не смейтесь. То, о чем я говорю, действительно очень
важно. Сегодня нам для того, чтобы  не  утратить  всех  наших  завоеваний,
просто необходимо вооружиться передовой теорией. Потому что те  потери,  о
которых вы постоянно вздыхаете, Гулямов, ничто  в  сравнении  с  потерями,
которые грозят нам в будущем.
     Товарищи, время у нас ограничено, и я позволю себе  сразу  перейти  к
сути сегодняшней лекции. Как все  мы  с  вами  прекрасно  знаем,  классами
называются большие группы  людей,  различающиеся  по  своему  отношению  к
средствам производства, по своему месту в общественном разделении труда и,
следовательно, по способу получения своей доли общественного  богатства  -
так, кажется, у классиков. Так позвольте мне задать вопрос:  к  какому  же
классу относимся мы с вами? К рабочему? Или, может, мы крестьяне? Вон даже
Модест Ильич засмеялся. Тогда кто же мы? Не капиталисты же, в самом  деле.
Нет, дорогой Резо, даже вас никак нельзя  назвать  капиталистом.  Как  это
почему? Да потому, что вы вкладывали капиталы не в средства производства и
не с целью получения прибавочной стоимости.  А  обеспечение  благоприятной
конъюнктуры при посредстве взяток не имеет с капитализмом ничего общего  -
неужели такая элементарная мысль для вас в новинку?  Нет,  товарищи,  надо
четко осознавать, что в нашей стране капитализм побежден  окончательно,  и
не нам с вами жалеть об этом.
     Так что же тогда, несмотря на все внешние различия,  нас  объединяет?
Что заставляет нас чувствовать друг в друге братьев по классу?  Я  отвечаю
на этот вопрос так: то, что все мы - деляги, дельцы. Да, товарищи,  именно
дельцы, и я, разумеется, не вкладываю в это слово никакого уничижительного
смысла. Я вообще произвожу его не от глагола "делать", как  вы,  вероятно,
подумали, а от глагола "делить". Вдумайтесь - ведь именно дележ составляет
главное занятие каждого  из  нас.  Боря  -  специалист  по  дележу  модных
западных тряпок, дорогой наш профсоюзный босс товарищ Абакумов знает все о
дележе льготных путевок, лично я многие годы занимался дележом жилья среди
остро и не слишком остро нуждавшихся в нем сограждан. Дележ в той или иной
форме составлял и, смею надеяться,  будет  составлять  и  впредь  основное
занятие каждого из нас, в какой бы внешней форме мы его  ни  осуществляли.
Ибо что никто из вас, я убежден в этом, не в обиде на те жизненные  блага,
которые приносило ему это занятие.
     Итак, дележ - это наш кусок хлеба. Недаром же  среди  нас  так  много
торговых работников. Они как никто больше причастны к дележу  материальных
благ. Но зададимся вопросом: почему на проклятом Западе работник  прилавка
не становится дельцом в обозначенном выше смысле? Правильно - потому,  что
там нет дефицита. Именно дефицит является той, так  сказать,  материальной
субстанцией, которая не только породила наш класс и позволяет ему безбедно
существовать, но и наделила  его  реальной  политической  властью.  Да-да,
товарищи, не удивляйтесь. Фактически мы с  вами  являемся  представителями
правящего в этой стране класса. Если отбросить внешние признаки  и  судить
по конечному результату, то мы увидим, что  и  политика,  и  экономика,  и
идеология, и наука, наконец, уже многие  десятилетия  работают  на  нас  с
вами. И все потому, что великая революция тридцатых годов заложила  основу
основ нашего господства - дефицитную экономику. И  мы  с  вами  не  только
участвуем в дележе постоянно воспроизводимого дефицита, но и  -  осознанно
или неосознанно - способствуем его  расширенному  воспроизводству.  Потому
что до сегодняшнего дня незыблемым, несмотря на все наскоки  разнообразных
радикалов, остается провозглашенный Вождем принцип: при  социализме  спрос
должен опережать предложение. Этим  принципом,  товарищи,  мы  никогда  не
поступимся!
     Спасибо за эти  аплодисменты,  но  я  еще  не  кончил...  Итак,  пока
существует дефицит, существуем и мы с вами, а пока существуем мы,  дефицит
непобедим. Но это  в  идеале.  В  реальной  жизни  все  подчинено  жесткой
диалектике развития. И  приходится  с  грустью  признать,  что  дефицитная
экономика в ее современном виде уже изжила себя. Потому, товарищи, что она
не выдержала соревнования с загнивающей экономикой Запада, и это,  как  ни
печально, приходится признать объективным результатом работы положенного в
ее основу великого  принципа.  Если  бы  в  свое  время  победила  мировая
революция, вопроса об эффективности сегодня  на  повестке  дня  просто  не
стояло  бы.  А  так  -  ничего  не  поделаешь,  приходится   считаться   с
реальностью. И реальность эта сулит нам с вами мрачное будущее.
     Так что же, спросите вы, неужели нет реального  пути  для  выхода  из
кризиса, и нам остается только смириться с развитием  событий,  ведущим  к
утрате всех наших завоеваний и полной  потере  своей  классовой  сущности?
Нет, товарищи, мы на это никогда не согласимся! И я  рад  видеть,  что  вы
полностью солидарны со мной в этом  вопросе.  Мы  будем  бороться,  и  для
успеха этой борьбы постараемся вооружиться новой, передовой теорией.  Выше
голову, товарищи, не все еще потеряно!
     Какой же конкретно  выход  из  сегодняшнего  кризисного  состояния  я
предлагаю? Вот Модест Ильич сейчас сказал, что нам нужна сильная рука. Что
ж, это реальная возможность защитить наши с вами классовые  интересы.  Тем
более, что, обладая ядерным оружием, мы вполне в состоянии снова  опустить
железный занавес и  жить  на  своей  части  планеты  так,  как  сами  того
пожелаем. А подтолкнуть страну на этот путь проще простого. Достаточно еще
год-два потянуть с радикальными реформами, и  неизбежное  снижение  уровня
жизни сделает свое дело. Большая часть населения с  радостью  приветствует
нового вождя, который наведет порядок. Только зададимся вопросом: хотим ли
этого мы сами? Согласимся ли на  неизбежное  при  этом  падение  и  нашего
собственного уровня жизни? Согласимся ли, наконец, на потерю уверенности в
собственной безопасности? Нет, Модест Ильич, в  этом  вопросе,  я  уверен,
большинство не на вашей стороне. Возврат к такому прошлому  мало  кому  из
нас покажется привлекательным. Власть как таковая интересует - вы уж меня,
Модест Ильич, извините - только маньяков. Нормальные люди заинтересованы в
основном  в  благах,  которые  этой  власти   сопутствуют,   как   успешно
продемонстрировал  нам  наш  недавний  лидер.  А  какие  блага  сулит  нам
повторение пройденного? Да в сущности никаких! Ведь сами мы этих  благ  не
производим. И не в состоянии, к сожалению, выделить среди остальных именно
тех, кто способен  их  произвести  -  история  с  Лысенко  наглядное  тому
подтверждение. Да, раба можно заставить, скажем, выкопать канал - это  вы,
Модест Ильич, умеете. Но можете ли вы заставить его думать? А ведь  именно
это качество сегодня  является  определяющим.  Так  что,  как  ни  грустно
сознавать это, нам с вами повторение опыта тридцатых сулит  лишь  кровавую
борьбу за то малое, что сильная власть будет в состоянии выжать  из  своих
рабов.
     К счастью, у нас есть другой выход. Зададимся вопросом: откуда  мы  с
вами получаем ту часть общественного богатства,  о  которой  идет  речь  в
определении классов? Ответ очевиден - мы присваиваем себе часть труда  так
называемого рабочего класса. Как? При капитализме, когда существует  рынок
рабочей силы, рабочий выступает как ее собственник и продает ее  владельцу
средств производства, позволяя тому присваивать прибавочную стоимость.  Мы
же, монополизировав еще в тридцатых практически  все  производство,  рынок
рабочей  силы  ликвидировали.  А  при   отсутствии   такового   происходит
неизбежное  -  рабочая  сила  отчуждается  от  рабочего  и   переходит   в
собственность правящего класса. В нашу с вами собственность, товарищи. Как
дефицит есть средство получения нами своей доли  общественного  богатства,
так монополия есть средство осуществления и воспроизводства нашей  власти.
Пока сохраняется монополия, пока сохраняется институт прописки и множество
других  чрезвычайно  полезных  изобретений,  мы  остаемся   собственниками
рабочей силы в этой стране. Так неужели же мы с вами, товарищи, не  найдем
этой своей собственности достойного применения? Да быть такого не может!
     Вы спросите: как это сделать?  Вопрос  серьезный,  и  я  не  стал  бы
торопиться с  конкретными  рекомендациями.  Могу  сказать  только,  что  в
современном  мире  достаточно  вредных  производств,  достаточно  тяжелой,
монотонной работы, и мы можем выгодно продавать рабочую силу всем,  кто  в
ней нуждается. У  нас  же  в  руках,  товарищи,  практически  безграничный
источник воспроизводимого  ресурса,  с  которым  не  сравниться  ни  нашим
запасам нефти и газа, ни тем более  остаткам  наших  лесов.  Мы  должны  в
полной мере использовать потенциал этого источника.
     Вот тут как раз и возникает, казалось бы,  основная  трудность.  Что,
спрашивается,  способно  удержать  основную  массу   населения   в   нашем
подчинении, стоит ей лишь начать осознавать нашу с вами сущность.  В  этой
стране, где самый  намек  на  слово  "эксплуатация"  вызывает  у  среднего
человека не меньшую ярость, чем красная  тряпка  у  быка,  массы,  которые
вдруг увидят, что мы с вами уже столько лет успешно эксплуатируем их труд,
казалось бы, должны вмиг не оставить от нас мокрого места. Вы  же  читаете
газеты. Посмотрите, какую ярость вызывают кооператоры, еще немного,  и  их
просто-напросто раздавят. Так что же тогда с нами-то будет?!
     Я отвечу: _Н_И_Ч_Е_Г_О_.
     Ровным счетом ничего, товарищи. Если не дать процессу  зайти  слишком
далеко, то нам нечего опасаться. И причина моего оптимизма  очень  проста.
Она состоит в том, товарищи, что  мы  с  вами,  являясь  в  этом  обществе
правящим классом и эксплуатируя чужой  труд,  тем  не  менее  не  являемся
основным эксплуататорским классом. Да-да, Гулямов, не удивляйтесь, мы все,
все дельцы этой страны вместе взятые, присваиваем себе далеко  не  главную
часть создаваемого чужим трудом избыточного продукта.  И  я  имею  в  виду
вовсе  не  ту  огромную  часть  этого  продукта,  которая  умышленно   или
неумышленно уничтожается во имя поддержания дефицита. Нет, я говорю именно
о потребляемом людьми продукте. Только о нем, товарищи.
     Все ведь, если разобраться, очень просто. Сами того не желая  и  вряд
ли осознавая, отцы-основатели нашего великого  государства  создали  такой
строй, где человеку - впервые в истории! - не  составляет  ровно  никакого
труда стать эксплуататором. Для этого, товарищи,  нужно  совсем  немногое.
Для этого достаточно смириться с относительно невысоким  уровнем  жизни  и
просто плохо работать. Да-да, просто плохо работать, и ничего больше.  При
уравнительном распределении и при системе, когда  за  плохую  работу  тебе
ровным счетом ничего не грозит,  плохо  работающий  человек  становится  -
вольно или невольно, сознавая это, а чаще всего даже и не задумываясь  над
такими вопросами - эксплуататором труда тех, кто плохо работать не  может.
К счастью, такие всегда находятся, и в этом залог жизнеспособности  нашего
общества. А залог его устойчивости в том, что значительная часть населения
- я не  побоюсь  сказать,  что  большинство  -  вполне  свыклась  с  такой
ситуацией и это большинство не склонно прикладывать хоть какие-то усилия к
тому, чтобы ее изменить.  Более  того,  оно  инстинктивно  видит  врага  в
каждом,  кто  может  нарушить  сложившееся  в  обществе   производственные
отношения   -   пример   ненависти   к   кооператорам   достаточное   тому
подтверждение.
     И потому, товарищи, вопрос  о  сохранении  нашего  привилегированного
положения в таких условиях есть прежде всего вопрос о сохранении  условий,
когда эксплуататором может стать каждый. Конкретных рекомендаций тут можно
дать немало, но за недостатком времени я  остановлюсь  лишь  на  основных.
Первое: необходимо  всемерно  душить  всякую  легальную  форму  рынка  для
рабочей силы: все эти кооперативы,  артели,  аренду,  индивидуалов  и  так
далее. Это не только сохраняет ее в  нашей  с  вами  собственности,  но  и
создает предпосылки для уравнительного распределения, столь  полюбившегося
нашему народу. Нет, дорогой Резо, это только кажется, что нам с вами нужны
кооперативы, позволяющие "отмывать"  деньги.  Нам  с  вами  они  не  нужны
совершенно, нам с вами они вредны, потому что в этой стране  хорошо  живет
не тот, кто может много получать, а тот, кто может мало тратить.  Спросите
товарища Абакумова: много ли он зарабатывал на своем профсоюзном посту?  А
как он жил? Или, например, я - да у меня  академики  и  генералы  в  ногах
валялись.
     Второе:  необходимо  развивать  и  поддерживать