вущий с этим сознанием. Не  то  мы  оба,
осмелившиеся заменить собою богов. Да и не в нас теперь дело - дело в том,
что до взрыва звезда Ранкора была  обыкновенным  желтым  карликом.  Совсем
таким же, как наше  Солнце.  На  листках,  оставленных  профессором,  было
написано 38 формул. Всего 38. Но  среди  пояснений  была  одна  ссылка  на
формулу номер 40. И был еще пепел от сожженной бумаги в пепельнице.  Никто
не знает, что было написано на этой бумаге. Никто, кроме  меня  -  мне  не
составило труда продолжить вывод  профессора  в  рамках  развиваемой  нами
теории. И получить еще две формулу - 39-ю и 40-ю. Если интерпретировать  с
помощью последней  формулы  некоторые  отклонения  в  солнечном  ветре  от
предсказаний теории обнаруженные в последние месяцы, то выводы  получаются
страшные. Я сделал прикидочные расчеты. В запасе у нас не более трех лет -
через три года наше Солнце тоже превратится в звезду Ранкора.
     Боги спят, и профессор Ранкор тоже предпочел уснуть  навеки.  А  я...
Мне придется одному искупать свою вину - хотя бы попытаться сделать это.





                           МНЕ ЗДЕСЬ НЕ НРАВИТСЯ


     - Мне здесь не нравится, - сказал он голосом, полным уныния.
     - Почему? -  старательно  удивился  я.  -  По-моему,  городок  у  нас
неплохой.
     С улицы донесся звук выстрела, и он вздрогнул, плеснув пива  себе  на
брюки. Я сделал вид, что ничего не заметил, и, повернувшись к стоящему  за
стойкой Клемпу, спросил:
     - Адвокат Кабриди еще не заходил?
     - Нет, Гайт. Я слышал, его утром застрелили. Ты разве не знаешь?
     - Неужели? - я изобразил некоторое удивление. - А кто?
     - Говорят, ребята Макирра. Всадили в него с  десяток  пуль,  пока  он
садился в свой кар.
     - Говорил я ему, что не стоит с  ними  связываться,  -  сказал  я  и,
повернувшись к Лиммелю, добавил вполголоса: - Не  повезло  вам,  приятель.
Через Кабриди можно было бы сбыть ваши камешки.
     Вид у Лиммеля был никудышный. Даже  в  полумраке  бросались  в  глаза
бледность его лица и затравленный взгляд. С ним можно было кончать,  но  я
не торопил события. Я  слишком  устал  за  этот  проклятый  день,  мне  не
хотелось трогаться с места, хотелось расслабиться и еще немного посидеть в
прохладе, потягивая  казенное  пиво  и  дымя  казенными  сигарами.  И  мне
доставляло какое-то мстительное удовольствие  наблюдать,  как  на  бледном
лице Лиммеля временами появлялась заискивающая полуулыбка, когда он  ловил
на себе мой взгляд.
     - Да, Гайт, чуть не забыл, - сказал мне Клемп доверительным  шепотом.
Я и не заметил, как он подошел сзади. - Тут забегал паренек от Яглафа. Они
ищут какого-то типа в белом плаще. Просили свистнуть, если объявится.
     Клемп умеет шептать так, что слышно на другом конце  города.  Бедняга
Лиммель окаменел и стал медленно погружаться под стол.
     - Да вроде я видел какого-то чудака в белом плаще, - поспешил сказать
я. - Часа два назад он садился в кар напротив лавки Литса.
     - Интересно, на что он надеялся. По дороге на  Патинку  Яглаф  всегда
был хозяином.
     - Спасибо, что вы меня не выдали, -  одними  губами  сказал  Лиммель,
когда Клемп вернулся к себе за стойку.
     - Не стоит, приятель. Просто я не очень люблю Яглафа.  Как  стал  его
племянник шефом полиции, так все этому мяснику с рук сходит.
     - Ну у вас тут и порядки, - Лиммель тяжело вздохнул. - Ну  как  можно
так жить? На улице показаться боязно.
     - Порядки как порядки, - буркнул я. - Не хуже, чем в других местах.
     Порядки ему наши, вишь, не нравятся, со злобой подумал я. Ну и  сидел
бы тогда дома. И слово-то какое выбрал - боязно. Вот-вот в штаны со страху
наложит, а туда же - боязно ему. Сказал бы еще "небезопасно".
     - Нет, я просто не понимаю, - вдруг быстро заговорил  он.  -  Ну  как
вообще можно так  жить?  С  утра  до  вечера  пальба,  убийства,  насилие,
перестрелки...
     - Ночью еще хуже, - флегматично вставил я.
     - ...полиция преступников покрывает, убитый лежит прямо  на  улице  и
все проходят мимо...
     - Приедут из морга, заберут. Это их забота.
     - Но я же не  смогу  здесь  жить!  -  воскликнул  он  и  закрыл  лицо
ладонями. Я не стал его разубеждать. Он был совершенно прав. Он здесь жить
не сможет, это совершенно точно.
     А ведь сперва он показался мне стоящим человеком.
     Когда рано утром я вышел на него у заброшенных складов,  то  поначалу
даже подумал, что он и сам, без  моей  помощи  способен  выкрутиться.  Его
белый плащ был вымазан в грязи, руки покрыты ссадинами, он  сильно  хромал
на правую ногу, но в глазах его я не заметил ни  малейшего  следа  паники.
Это меня и обмануло. И только полчаса назад, когда, сидя напротив  меня  в
этом погребке, он снова попытался сглотнуть таблетку, я понял, в чем дело.
Хуже нет, когда человек переходит на такие средства. Значит, он не верит в
себя и готов на  любой  поступок,  чтобы  только  избавиться  от  давящего
чувства страха. Нет, он конечно не сможет здесь жить. Просто  потому,  что
такие люди здесь не нужны.
     В склады его загнали ребята Яглафа. Я поставил свой кар  у  ворот  и,
приоткрыв одну створку - они там с незапамятных  времен  не  запирались  -
вошел во двор. Солнце еще не встало, но уже совсем  рассвело,  и  я  сразу
заметил его в проходе между строениями, что идут параллельно Шестой улице.
Но вида не подал. В таких делах никогда не следует проявлять инициативу  -
у него могло быть оружие.
     Я пересек двор, достал из кучи старых  досок,  что  лежала  у  стены,
отделявшей двор от пустыря, лопату и банку  для  червей  и  начал  копать.
Земля там жирная, потому что раньше у стены был  разбит  цветник,  и  даже
сейчас среди зарослей лебеды и иван-чая можно наткнуться на чахлый тюльпан
или нарцисс - но только по весне, пока сорняки еще  не  пошли  в  рост.  А
червям что цветы, что лебеда - все едино, и довольно быстро я  накопал  их
изрядное количество. А этот тип в плаще все не выходил.
     Наконец, мне это надоело. Я спрятал лопату, взял банку в правую  руку
- если надо, я и с левой стреляю неплохо, но обычно этот  народ  чувствует
себя спокойнее, когда правая рука чем-то занята - и насвистывая двинулся к
воротам. Бедные червяки, сколько я вас накопал  под  этой  стеной,  и  все
недосуг выпустить вас обратно, когда минует надобность.
     По сторонам я не смотрел. Если он не выйдет сейчас, значит вообще  не
выйдет, и придется действовать другими методами. Но  он  своего  шанса  не
упустил.
     - Извините, - услышал  я  сзади  неуверенный  голос.  -  Я,  кажется,
заблудился.
     Я медленно повернулся и впервые как следует  разглядел  его.  Он  был
среднего роста, на вид довольно щуплый, и, к счастью, ничего не  держал  в
руках. Не люблю я, когда они что-то держат. И белый плащ его не  показался
мне таким уж чудным, хотя здесь, конечно, так не одеваются. А акцент - что
ж, смешно было бы, если бы он говорил без акцента.
     - Эт-то точно, - сказал я. - Как вы сюда попали?
     - Я... я  перелез  через  ту  стену,  -  он  говорил  неуверенно,  но
спокойно. Это и ввело меня в заблуждение. Если  бы  он  разговаривал,  как
сейчас, дрожащим от страха голосом, я не стал бы терять на него времени. -
Видите ли, в меня стреляли... некоторым образом, - добавил  он  несуразную
фразу.
     - По-моему, в  вас  стреляли  самым  натуральным  образом.  Я  слышал
выстрелы со стороны Патинки.
     - Это там? - спросил он, кивнув в сторону дальнего угла двора.
     - Ну конечно. Как вы там оказались?
     - Это  довольно  трудно  объяснить.  Я  не  понимаю,  почему  в  меня
стреляли.
     - Ваш плащ, - сказал я флегматично.
     - Что?
     - У вас плащ белого цвета. А вы забрели на рассвете на землю Яглафа -
чего же удивляться? Сами виноваты.
     - Но я же не знал... Послушайте, если я  нарушил  какой-то  закон,  я
готов понести наказание или уплатить штраф. Зачем же меня убивать?
     Очень нужен здесь его штраф. А наказание - если всех  их  наказывать,
то работать некому будет.
     - Вы приезжий? - спросил я.
     - Да.
     - По говору чувствуется. У нас так не  говорят,  -  и  я  повернулся,
чтобы уйти.
     - Н-но послушайте, - сказал он мне в спину. - Что же мне делать? Я не
знаю, куда мне идти, чтобы... чтобы в меня хотя бы не стреляли.
     Я снова повернулся, медленно оглядел его с головы до ног.
     - Прежде всего, снимите этот плащ. В  нем  вы  все  равно  далеко  не
уйдете.
     Он стал быстро расстегивать пуговицы. Под плащом  оказался  свитер  и
нечто вроде брюк. В сумерках можно было пройти мимо и не  заметить  ничего
странного. Но не днем. Поймав мой взгляд, он неуверенно опустил глаза.
     - А другой одежды у вас нет? - спросил я.
     - Н-нет.
     - Н-да, вам не позавидуешь. В городе в этом не  покажешься,  а  здесь
ребята Яглафа вас скоро найдут.
     Он  начинал  мне  нравиться.  Немногие  способны  выслушать  такое  и
остаться спокойными. Он был озабочен - но не испуган, нет. Кто ж знал, что
это из-за таблеток?
     - Что же мне делать? - снова спросил он.
     - Слушайте, а как вообще вас сюда занесло?
     - Это долгая история. Может, вы мне поможете?
     - Вообще-то я собирался на рыбалку...
     - Я заплачу, - быстро сказал он.
     - Дело не в деньгах. Мне не хотелось бы портить отношения с  Яглафом.
А вас я не знаю.
     - Я не сделал этому Яглафу ничего плохого.
     - Но вы ходили по его земле, - как о чем-то само  собой  разумеющемся
сказал  я.  Но  уже  решил  помочь  ему.  Ведь  бывает,  что  среди  таких
оказываются стоящие люди.
     - Спасибо. Я не останусь в долгу.
     - Надеюсь, - сказал я  флегматично.  Тут  как  раз  очень  кстати  со
стороны Патинки раздался выстрел. - Не будем терять времени. Мой кар стоит
у ворот. Сейчас я выйду, раскрою дверь. Как  только  я  свистну,  прыгайте
внутрь и ложитесь на пол. Дверь я закрою сам.
     Он молча кивнул, и  я  протиснулся  в  щель  между  створками  ворот.
Солнце,  выкатившись  из-за  Монта,  уже  жарило  вовсю,  и  страшно  было
подумать, что ждет нас днем. И это на такой высоте... Представляю,  каково
сейчас внизу, в долине.
     Вокруг не было ни души, но я не спешил. Обошел  кар,  пнул  ногой  по
левому переднему колесу, потом открыл дверь и  забрался  внутрь.  Банку  с
червями поставил под сиденье и конечно сразу забыл о  ней.  Потом  раскрыл
заднюю дверь и еще раз огляделся по сторонам. Было по-прежнему пусто, и  я
негромко свистнул.
     Только по тому, как мой кар качнулся и слегка осел на задние  колеса,
я понял, что пассажир уже внутри - разглядеть его прыжок  я  не  успел.  Я
закрыл дверь и завел мотор. Еще  не  поздно  было  от  него  избавиться  -
высадить его у поворота на Стрейт, а ребята Яглафа погнали бы его в нужном
направлении. Никто не осудил бы меня за это. Но что-то  меня  удержало.  И
вот результат - усталый и злой я сидел в погребке у Клемпа,  сосал  кружка
за кружкой казенное пиво  и  смотрел,  как  этот  таблеточник  все  больше
раскисает от страха. Эх, знать бы утром, чем все это кончится.
     - Можете подниматься, - сказал я, проехав километра два.
     В зеркало я увидел, как он осторожно  сел  и,  стараясь  особенно  не
высовываться, огляделся по сторонам.
     Он  не  выглядел  испуганным,   и   это   заставило   меня   решиться
окончательно. Поворот на  Стрейт  я  проехал  не  останавливаясь,  свернул
вскоре налево и выехал через мост  на  Третью.  Здесь  было  уже  довольно
людно,  открылись  маленькие  кафе,  взад  и  вперед  сновали  кары  самых
последних  моделей.  Он  осмелел,  вовсю  смотрел  по  сторонам,  пытался,
наверное, разобрать вывески - скорее всего, безуспешно. Напротив Пинг-Понг
Холла я  свернул  направо  и  чертыхнулся,  едва  не  переехав  покойника,
лежащего в луже крови у самого тротуара. Мой  пассажир  побледнел,  но  не
сказал ни слова, и я, объехав труп по противоположной полосе, спросил:
     - Как вас зовут?
     - Лиммель. Ян Лиммель, - ответил  он,  как  мне  показалось,  упавшим
голосом.
     - Странное имя. Вы издалека?
     - Да.
     Он не счел нужным пояснять, а я не  стал  выспрашивать.  Пусть  лучше
молчит, чем врет.
     - Вы мне чем-то нравитесь, Лиммель, - сказал я. - И я  хотел  бы  вам
помочь. Но город наш невелик, а вас, как я понял, ищут.
     - Я не хотел бы, чтобы у вас были из-за меня неприятности,  -  сказал
он после паузы. - Я благодарен вам уже за то, что  вы  для  меня  сделали.
Можете высадить меня, где вам удобнее.
     Свою  партию  он  разыгрывал  очень  точно,  и  это  мне  все  больше
нравилось.
     -  Высаживать  вас  в  таком  виде?  Сначала  нужно  добыть  хотя  бы
нормальную одежду. Денег у вас, конечно, нет?
     - Н-нет. Но у меня есть вот это, - он протянул руку, и  я  увидел  на
ладони горсть сверкающих разноцветных камешков. Обычная история,  все  они
тащат с собой эти камешки.
     - Ого, - сказал я.  -  Однако,  приятель,  сбыть  их  будет  нелегко.
Спрячьте их пока что подальше.
     Интересно, за каких идиотов они нас  там  держат?  Камешки,  конечно,
красивые, и от настоящих мало чем отличаются. Только вот  стоят  по  шесть
монет за горсть. Того, что он показал, хватило бы от силы на  пару  кружек
пива. Но говорить ему это я не стал. Дело не в камешках и  не  в  деньгах.
Дело в человеке.
     Одежду ему мы добыли  в  трущобах  на  Холме.  Там  Лиммель  держался
неплохо и даже съездил по челюсти какому-то типу, который наставил на меня
пушку в переулке, так что обошлось без стрельбы. В каре  он  переоделся  и
стал совсем похож на человека. Но отпускать его я, конечно, не  собирался,
да он и не стремился меня покинуть.  Мы  двинулись  с  ним  на  Полигон  в
поисках подходящего убежища и  людей,  которые  могли  бы  приобрести  его
камешки. Ничего у нас, конечно, не вышло, да и не в том была моя цель,  но
держался он неплохо, и ближе к полудню я  привез  его  в  кабачок  Клемпа,
чтобы перекусить и решить окончательно, что с ним делать дальше. И вот тут
я увидел, как он достал из кармана  трубку  с  таблетками,  и  едва  успел
поймать его за руку. И стало мне совсем тошно, и в душе  уютно  устроилось
ощущение гадливой жалости, которое - я знал это по опыту -  нелегко  будет
потом прогнать оттуда. Я сидел,  потягивая  помаленьку  казенное  пиво,  и
наблюдал, как Лиммель прямо на глазах превращается в  трусливого  червяка.
Полдня было потрачено понапрасну, а впереди было еще  черт  знает  сколько
работы, чтобы от него избавиться, и от одной мысли об  этом  я  готов  был
завыть. Наверное, еще полчаса, и я бы не выдержал и натворил  каких-нибудь
глупостей. Но этого не случилось, потому что Лиммель вдруг начал  говорить
- торопясь, сбиваясь, понимая,  что  мое  к  нему  отношение  вдруг  резко
переменилось, чувствуя,  видимо,  что  вот-вот  готов  я  бросить  его  на
произвол судьбы. И этот его рассказ - нелепый и жалкий, как нелеп и  жалок
был сам Лиммель  -  вдруг  породил  в  моей  душе  самому  мне  непонятное
сострадание к этому человеку, сострадание, которого  он,  конечно  же,  не
заслуживал.
     - Я должен сказать вам правду, - начал он. - Только не считайте  меня
сумасшедшим. А впрочем, как вам угодно, и пусть меня даже  отправят  туда,
где вы держите своих сумасшедших.
     - Вы это серьезно, приятель? - спросил я его.  -  У  нас  туда  возят
вперед ногами.
     Он съежился, услышав это, а мне самому стало противно от  собственной
мелочной жестокости. Впрочем, мое замечание его не остановило. С полминуты
он помолчал, нервно сцепляя и расцепляя пальцы, а потом его понесло. Ну  и
историю я услышал...
     - В-вы м-можете мне не верить, - заикаясь, заговорил  он,  -  н-но  я
прибыл из более далеких  мест,  чем  в-вы  думаете.  -  Потом  он  немного
помолчал и вдруг выпалил с видом человека, который убежден,  что  ему  все
равно не поверят: - Я - п-путешественник во времени.
     И я ему конечно же не поверил. Эдак и я могу обернуться  простыней  и
бродить ночью по улицам, заявляя, что я - призрак хромого  Гугона.  Так  я
ему и сказал. Его это, впрочем, не остановило,  и  он  принялся  объяснять
мне, как  именно  осуществляются  путешествия  во  времени.  Мир,  как  он
утверждал, гораздо сложнее, чем думают наши ученые. Он, правда, не  знаком
с их трудами, но  уже  одно  то,  что  я  считал  путешествия  во  времени
невозможными, позволяло ему свысока смотреть на нашу науку. И хотя сам  он
в темпоральной физике, как он называл это, не разбирался,  он  пользовался
ее достижениями и рассуждал поэтому с позиций высшего знания.
     Так вот, если верить Лиммелю, путешествия во времени  -  вещь  вполне
реальная, причем путешествовать теоретически можно  в  любом  направлении.
Однако первые же эксперименты показали,  что  при  перемещении  в  будущее
возникают  какие-то  пока  непонятные   возмущения   темпорального   поля,
приводящие к разрушению машины времени уже на первых секундах перемещения.
Путешествия же в прошлое оказались настолько просты,  что  машины  времени
для их осуществления доступны практически любому жителю того мира,  откуда
прибыл к  нам  Лиммель.  Только  вернуться  назад  в  свой  мир  оказалось
практически невозможно. И совсем  не  потому,  что  путешественник  как-то
застревает в прошлом. Наоборот, в  прошлом  невозможно  задержаться  сверх
промежутка  времени,  определяемого  величиной  полученного  темпорального
импульса, по  истечении  которого  путешественника  неизбежно  выбрасывает
обратно в то время, из которого он отправился - но уже в  совершенно  иной
мир, в котором все совершенное им в прошлом произошло в действительности и
оказало влияние на  историю.  Самым  поразительным  в  его  рассказе  было
утверждение, что своим появлением в прошлом человек не меняет  того  мира,
из которого он отправился путешествовать. Он просто перескакивает в  некий
параллельный мир, порожденный, быть может, исключительно  его  собственным
вмешательством в прошлое.
     - Быть может, - сказал он с какой-то затаенной гордостью.  -  Мир,  в
котором вы живете, родился благодаря моему вмешательству в его историю.
     - Ну уж это вы, приятель, пожалуй,  загнули,  -  я  похлопал  его  по
плечу.  Выпитое  пиво  слегка  шумело  в  голове,   усталость   постепенно
отступала, и я слушал его треп уже вполне доброжелательно.  Что,  впрочем,
не изменило моей решимости от него избавиться.
     - Вы мне не верите? - спросил он.
     - Конечно не верю. Вот если  бы  вы  на  моих  глазах  выпорхнули  из
небытия на своей машине времени - где, кстати, вы  ее  держите?  -  тогда,
может, и поверил бы.
     И тут он вдруг зарыдал. Честное слово, так прямо по-настоящему взял и
зарыдал.  Уронил  голову  на  руки  и  давай  почти  беззвучно   трястись,
размазывая слезы и сопли по рукаву. Уж  лучше  бы  глотал  и  дальше  свои
таблетки, чем так позориться.
     Надолго его, конечно, не хватило. Минут через пять, слышу,  начал  он
что-то бормотать себе под нос, но прислушиваться мне было не интересно.  Я
закурив новую казенную сигару, подозвал Клемпа  и  заказал  ему  еще  пару
кружек. Ну и бутербродов, конечно. Эх, испорчу я себе окончательно желудок
таким питанием.
     Клемп, видимо, прочитал мои мысли, и вместо  бутербродов  принес  две
порции сосисок с жареной картошкой. Раньше в его заведении о такой роскоши
не приходилось и мечтать, но я не стал спрашивать, откуда все это взялось,
а молча принялся за еду. Если дела пойдут так и дальше,  я  еще  обо  всем
успею его расспросить. Я уже приканчивал  свою  порцию,  когда  бормотание
Лиммеля стало отчетливее, и можно было разобрать без конца повторяемый  им
риторический вопрос:
     - ...и почему я такой несчастный? ...и почему я такой несчастный?
     Бывают же на свете зануды.
     - А по-моему, так вы счастливчик, - не выдержал я наконец. - Столько,
наверное, всего повидать успели. Как там, в прошлом нашем, интересно было?
     - Что? - он непонимающим взглядом уставился на меня.
     - Вы поешьте,