да, информация сомнительной  достоверности  об  обитаемом  мире,
расположенном на самой границе обследованного нами  сектора.  Официального
подтверждения  факта  заселения  этого  мира  Галактическая  навигационная
служба пока что не получала - обычная история с авангардными мирами  -  но
были  сравнительно   недавние   сообщения   о   заходах   туда   крейсеров
Галактического патруля. И я решил рискнуть. До мира  этого  было  двадцать
часов полета с пятью траверзами.
     Не буду рассказывать, как мне дались эти часы после суточной вахты  -
большинство из вас все равно не поймет.  Но  через  двадцать  с  небольшим
часов я вышел на связь с приводным маяком мира Сэгалон-4.
     Пока  имеешь  дело  с  исправными  автоматами,  можно  ни  о  чем  не
беспокоиться. Все будет  сделано  строго  по  инструкции.  Снижайся  я  по
стандартному графику, и через полчаса меня перевели бы на низкую орбиту, а
еще через двадцать минут я вошел бы в атмосферу и вскоре подкатывал  бы  к
зданию космопорта. А там, в медпункте, были  бы  и  врачи,  и  необходимые
лекарства. Но я не был уверен, что Элхон может ждать,  что  он  не  умрет,
пока я выполняю все формальности. И потому я запросил экстренную посадку.
     На связь вышла женщина  средних  лет  с  острым  носом  и  маленькими
глазками - дежурный диспетчер космопорта. До сих пор не могу забыть о том,
как она,  услышав,  что  на  борту  находится  больной  лихорадкой  Кэлбо,
закатила эти глазки и начала истерически уверять  меня,  что  без  осмотра
скутера карантинным инспектором она не имеет права разрешить мне посадку в
космопорте Сэгалона. Напрасны  были  мои  слова  о  критическом  состоянии
Элхона,  о   необходимости   срочной   помощи,   напрасны   были   призывы
придерживаться  инструкции   и   проконсультироваться   прежде   всего   с
медицинской службой космопорта. Все разговоры только ухудшали дело. Минуты
шли, автоматика перевела скутер на  орбиту  ожидания,  и  все  надежды  на
скорое получение помощи исчезали.
     И тогда я решился на то, за что потом был на несколько лет  отстранен
от полетов и навсегда уволен из Свободного поиска. Я выдал сигнал  отлета,
разорвал  связь  с  приводной  автоматикой  и  пошел  на   самостоятельное
снижение. И так больше часа было уже  потеряно  понапрасну,  а  Элхон  мог
умереть в любую минуту.
     Но, как оказалось, кошмар еще только начинался.
     Я подкатил к самому входу в здание космопорта, вынес Элхона на  руках
и вошел в ближайшие двери. Было очень тяжело - тяготение там процентов  на
двадцать превышает стандарт, а я и так еле держался на ногах. И еще жара -
пот заливал глаза, я почти ничего не видел  и  шагал,  едва  волоча  ноги,
почти наугад. Я был уверен - вот сейчас появятся  люди,  которые  помогут,
которые спасут Элхона, - и я шел вперед и вперед по  бесконечным  залам  и
переходам космопорта, и не мог понять, почему же никто не приходит мне  на
помощь, почему так пусто вокруг, почему  я  лишь  время  от  времени  вижу
быстро исчезающие в боковых проходах фигуры.
     Я еще не догадывался, с кем имею дело.
     Только минут через десять этих блужданий передо мной  вдруг  возникли
одетые в полную защитную форму сотрудники медицинской службы. Они положили
Элхона на носилки и куда-то унесли. А меня подхватили под руки и повели  в
другую сторону. Оказалось, меня задержали сотрудники службы  безопасности.
Было долгое и муторное разбирательство, детали которого я плохо  запомнил,
мне задавали какие-то дурацкие вопросы, я на них что-то несуразное отвечал
и все порывался узнать, как дела у Элхона, ввели ли  ему  вакцину  Штарра,
есть ли еще надежда. Но вопросы мои оставались без  ответа.  Тех,  кто  со
мной разговаривал, интересовало другое, и только часа через три,  когда  в
моей личной карте появилась запись о нарушении мною параграфов 6.3 и  18.1
Звездного Устава, меня, наконец, отпустили.
     Как же я их ненавидел!
     Не сразу удалось мне отыскать медпункт, не сразу удалось пробиться  к
изолятору, куда они поместили Элхона. Он был еще жив - так мне сказали. Но
они не ввели ему вакцину Штарра. Они его  обследовали.  Они  пытались  его
даже лечить. От варакипи - звездного паралича.  С  таким  же  успехом  ему
можно было ставить примочку. Мои просьбы ввести  вакцину  только  ухудшили
дело - я, непосвященный, осмеливался давать им советы!
     Через полтора часа Элхон умер.
     Меня они уморить не смогли, хотя все происшедшее  и  свалило  меня  с
ног. Я потерял сознание прямо там, в медпункте. Нервный срыв после  общего
переутомления.  Когда  же,  наконец,  начал  понемногу  поправляться,   то
единственное, о чем думал, было: почему мне  никто  не  помог?  Как  могло
случиться такое, что люди, обыкновенные люди отказали мне  в  помощи?  Кто
виноват в том, что они не выполнили прямых своих обязанностей?
     Я не собирался улетать с Сэгалона, не получив ответа на эти  вопросы.
Тем более, что улетать все равно было не на  чем.  После  моей  незаконной
посадки я временно, вплоть до решения Квалификационной  комиссии,  лишался
прав  на  пилотирование,  и  теперь   приходилось   дожидаться   попутного
транспорта.
     Сэгалон-4 оказался страшным захолустьем. Заселен он был, оказывается,
в незапамятные времена, но из-за своей  удаленности  регулярных  связей  с
другими мирами  не  поддерживал.  В  этих  условиях  естественно  было  бы
ожидать, что мир этот в своем развитии пойдет  какой-то  своей,  особенной
дорогой, чем-то своеобразным выделится из остальных миров,  что  возникнут
на  нем  самостоятельные  культурные  традиции,  технические   разработки,
отличные от других миров жизненные нормы. Ничего подобного! Сэгалон-4  так
и остался копией того, что уже существовало в мирах центральных  областей,
но копией несовершенной, где все не только вторично, но и хуже, и  мельче,
и неинтересней. Казалось, все отличия его от других миров  были  намеренно
стерты, и он  специально  устроен  так,  чтобы  любой  человек,  попав  на
Сэгалон, не почувствовал бы, что очутился в ином мире. Все  то  же  самое,
все вокруг знакомо. Только похуже.  Стандартная  архитектура,  стандартная
техника,  стандартная  одежда.  Даже  произведения  искусства   -   и   те
стандартные, в рамках устоявшихся традиций центральных областей.
     Потом, правда, я не раз сталкивался с подобными явлениями.  И  теперь
уже не удивляюсь. Я знаю, в чем тут причина.
     В ожидании попутного транспорта я ходил и портил нервы всем, кто хоть
косвенно был связан с  происшедшей  историей.  Я  требовал,  я  грозил,  я
заявлял, что добьюсь возбуждения следствия и докажу, что  их  действия  от
начала до конца были неверными, что это  они,  а  не  я  злостным  образом
нарушили инструкции, что это из-за них погиб Элхон. Но я с каждым днем все
отчетливее понимал: передо мной непробиваемая стена, все мои  угрозы,  все
мои требования напрасны, и я только трачу понапрасну свою нервную энергию.
     И вот однажды, в день, когда снова  должна  была  дежурить  та  самая
остроносая женщина, я незаметно пробрался через черный ход в диспетчерскую
космопорта.
     Поначалу, оглядевшись, я подумал, что в помещении  никого  нет.  Было
тихо - космопорт работал  лишь  от  случая  к  случаю,  когда  на  Сэгалон
залетали  транзитные  звездолеты  -  все  экраны,  кроме  дежурного,  были
погашены, и я уже собирался уйти, как вдруг заметил на стуле перед пультом
форменное платье, сумочку, какие-то тряпки. А чуть  поодаль,  у  открытого
окна - слизняка, крабиллуса, греющегося на солнце. Он  распластался  вдоль
задней  стенки  пульта  и  даже  не  пытался  замаскироваться,  совершенно
уверенный, видимо, в полной безопасности. Мелкие волны  пробегали  по  его
лоснящейся коже, и в такт с ними она  меняла  окраску,  переливаясь  всеми
цветами радуги. Я был опытным охотником, я знал, что у  такого  экземпляра
мимикрическая железа до предела насыщена редкоземельными элементами. Но  я
никак не мог понять, как мог очутиться крабиллус в диспетчерской. Я бы  до
сих пор, наверное, так ничего и не понимал, если бы он попытался  от  меня
уползти, забиться в какую-то щель, если бы, наконец,  вдруг  слился  бы  с
пультом, изобразив из себя еще одну панель.
     Но произошло совершенно другое.
     Заметив меня, крабиллус стал изменяться.  Но  не  так,  как  они  это
делают обычно, не маскируясь под какой-то из  окружающих  предметов.  Нет.
Резко побелев, он вдруг, в одно мгновение обрел человеческую форму, и там,
где еще  секунду  назад  торчали  на  гибких  отростках  маленькие  глазки
слизняка, вдруг проступило лицо той женщины! И, когда  она  совсем  как  в
день гибели Элхона взглянула мне в лицо, я, не думая, выхватил  бластер  и
выстрелил в самый центр этого уже совершенно человеческого тела, туда, где
у  слизняков  находится  мимикрическая  железа,   и   выбежал   прочь   из
диспетчерской.
     Но смысл происшедшего дошел до меня много позже. И не  удивительно  -
до  самой  отправки  с   Сэгалона   меня   содержали   в   изоляторе   как
душевнобольного. И накачивали наркотиками. Только позже, вернувшись  домой
и немного оправившись от потрясений, я восстановил способность  размышлять
и анализировать факты. И понял, наконец, что происходит вымирание человека
как биологического вида. Ведь разум бесполезен там, где все неизменно, где
приспособляемость добивается тех же результатов гораздо  меньшими  силами.
Разум просто не способен существовать в мире, где  приходится  бесконечно,
раз за разом повторять одни и те же истины, идти все время по одной и  той
же натоптанной дороге. Разумный, мыслящий человек разорвет, разрушит  этот
неизменный мир для того, чтобы двигаться дальше. По-иному он просто  не  в
состоянии жить. Но если в этом мире окажется  у  него  конкурент,  который
будет жить не за счет разума, а за счет  приспособляемости,  мимикрии,  то
человек обречен.
     И такой конкурент нашелся. Это крабиллус, слизняк, обладатель  самого
совершенного в Галактике механизма приспособляемости. Я не знаю и не  могу
знать, где и когда стали первые слизняки подражать людям, да  и  не  имеет
это теперь  особенного  значения.  Важно  другое  -  то,  что  они  сумели
постепенно проникнуть в человеческое общество, слиться с ним  и  вытеснить
человека. И наверняка человек был не первой их жертвой.
     Я знаю, что всякая борьба со слизняками теперь бесполезна  -  слишком
далеко зашел процесс их проникновения  в  нашу  среду,  слишком  многое  в
окружающем нас мире происходит уже так, как это выгодно  слизнякам,  а  не
людям. Но я не  имею  права  сдаваться.  Пусть  я  знаю,  что  борьба  уже
проиграна, но я не имею права сдаться и отступить - хотя бы во имя  памяти
Элхона. И потому все эти годы, где бы я ни встречался со слизняками, я  их
уничтожал. И буду уничтожать их и впредь, до самой  своей  смерти.  Потому
что они - враги и губители человечества.
     Он замолчал.
     И все мы тоже молчали, потрясенные услышанным.
     От него всего можно было ожидать, но такого...
     Я его никогда не любил. И за его манеру держаться. И за  то,  что  он
вечно  всем  недоволен.  И  просто  так,  инстинктивно,  видимо,  чувствуя
исходящую от него опасность, понимая, что нельзя обманываться его  внешним
сходством с нами, что с ним надо постоянно быть настороже.
     Его никто не любил. Его терпели. Но  после  того,  что  он  рассказал
сегодня, вряд ли хоть один экипаж согласится идти с ним в  рейс.  Конечно,
мы всегда чувствовали, что  с  ним  что-то  не  в  порядке.  Но  никто  не
подозревал, что он может быть столь опасен. Трудные, видимо, были времена,
когда он начинал летать. Гораздо более  трудные,  чем  сегодня,  если  они
наложили на него такой отпечаток, что и  спустя  много  лет  не  может  он
вернуться к нормальному состоянию. Ну  как  иначе  объяснишь  то,  что  он
способен поднять руку на  крабиллуса,  когда  сам  ночами  возвращается  в
естественное состояние и ползает во сне по потолку своей каюты - я сам  не
раз это видел! Он может не посещать наших нерестилищ и не  обмениваться  с
нами протоплазмой, но если при этом  он  еще  и  ненавидит  крабиллусов  и
считает себя настоящим  человеком,  если  при  всем  при  этом  он  еще  и
заявляет, что всех нас надо уничтожить, то  я  уверен  -  отныне  ни  один
экипаж не согласится терпеть его в своем составе.
     И все же, если то, что он сказал,  правда,  если  люди  действительно
вымирают, если недалеко  уже  то  время,  когда  можно  будет  без  страха
возвратиться в естественное  бездумное  состояние,  то  ему  можно  многое
простить.
     Ведь быть человеком - это так трудно.





                             Сергей КАЗМЕНКО

                              ГОЛОС В ТРУБКЕ




     Звонок раздался поздно вечером, когда я его совсем не  ждал.  Кто  бы
это мог быть, спрашивал я себя, вставая с кресла. Эдвин?  В  командировке.
Карл? Он уже видит третий сон, он никогда  не  звонит  так  поздно.  Элла,
Альберт?..
     Я снял трубку.
     - Привет, - сказал голос.
     Голос, слишком хорошо  мне  знакомый.  Голос,  который  меньше  всего
ожидал я услышать.
     - Привет, - ответил я.
     - А ты меня сразу узнал.
     - Еще бы, - я облизал высохшие вдруг губы. - Трудно было бы не узнать
тебя.
     - Не догадываешься, зачем я звоню?
     - Нет, - я действительно ни о чем не догадывался.
     - Вот уж не ожидал, - сказал он насмешливо. - Ты  же,  помнится,  был
убежден, что сможешь всегда заранее предсказать все мои поступки.
     Я действительно был убежден в этом. Еще несколько минут назад.
     - Ну говори, - сказал я, чтобы не молчать.
     - Не сейчас. Я звоню из автомата, нас скоро разъединят. Ты же знаешь,
как звонят из автоматов...
     В его голосе снова прозвучала насмешка. Да, я действительно знал, как
звонят из автоматов. У Эллы  долгое  время  не  было  домашнего  телефона.
Совсем недавно телефон ей все-таки поставили...
     - Так какого же черта...
     - ...я звоню из автомата, если мог позвонить из дома? - продолжил  он
за меня. - Чтобы ты ждал моего  звонка  и  не  завалился  спать,  отключив
телефон. Я сейчас в аэропорту, покупал билеты и дома буду  примерно  через
час. Мне нужно сказать тебе кое-что, и отложить этот  разговор  нельзя.  Я
улетаю.
     - Надолго?
     - Еще не знаю. Может быть, навсегда.
     - Вот как? - протянул я удивленно.
     - Жди моего звонка, - сказал он и повесил трубку.
     Несколько секунд я  вслушивался  в  короткие  гудки.  Потом  медленно
положил трубку, выпрямился. Кто бы мог подумать, кто  бы  мог  вообразить,
что я когда-нибудь услышу от него такое?
     Где он сейчас? Все еще в аэропорту, или уже едет  в  город?  Куда  он
собирается лететь? Как вообще могло случиться, что возникли  эти  вопросы?
Почему вдруг перестал я понимать его поступки?
     Аэропорт. Когда-то я сам любил ездить туда. Так, без особой  цели.  Я
смотрел на самолеты, прилетающие из дальних стран  и  дальних  городов,  и
там, в аэропорту, эти дальние страны и города  казались  гораздо  ближе  и
реальнее, чем в действительности. И верилось, что когда-нибудь и  я  смогу
вот так же сесть в самолет и всего лишь через  несколько  часов  оказаться
далеко-далеко, оставив и забыв все то, что мешает мне жить.
     Я выглянул в окно. Дождь, сырость, холод. Бр-р-р! Нет, конечно, ничто
не заставит меня сегодня выйти из дома. Даже эти воспоминания. Но  что  же
тогда погнало из дома его? Он  сказал,  что  покупал  билеты.  Неужели  он
решился на это? Нет, я слишком хорошо знал его, чтобы в  это  поверить.  И
потом, что он хочет сказать мне? Что такого может он мне сообщить, чего бы
не знал я сам? И я, как последний дурак, дожидаюсь его звонка! Смешно.
     Но смешно мне не было. Потому что голос в трубке был моим собственным
голосом...
     Когда это началось? Сейчас уже трудно вспомнить. Да и вообще вряд  ли
возможно точно определить, где именно таится начало всего происходящего  с
нами в жизни, что именно служит  поворотным  пунктом,  началом  комбинации
событий,  ведущей  к  неизбежному  финалу.  Все  развивалось  медленно   и
неспешно, как  по  хорошему,  профессионально  написанному  сценарию,  где
каждый, даже самый незначительный и на первый взгляд никак не связанный  с
остальным действием эпизод в итоге оказывается  совершенно  необходимым  и
порождает цепь событий, без которых задуманный финал был  бы  немыслим.  И
сейчас,  когда  финал  этот  вдруг  наступил,  события,  его   породившие,
предстали передо мной именно в таком свете. Все, что произошло,  каким  бы
случайным  оно  некогда   ни   казалось,   вдруг   поразило   меня   своей
предопределенностью...
     Первым был Санто. Мы с ним не ссорились, мы даже не потеряли интереса
друг к другу. Нет. Нам  всегда  было  о  чем  поговорить.  Но  звонки  его
становились все реже и реже. Жизнь уносила его куда-то, и  с  этим  ничего
нельзя было поделать. Мы не могли  встречаться  с  ним.  Мы  действительно
совершенно не могли встречаться, и тому было множество причин, перечислять
которые сегодня не имеет смысла. На  жизнь  в  современном  городе  влияет
столько посторонних, от тебя не зависящих обстоятельств, что сама мысль  о
возможности непосредственного общения кажется  временами  абсурдной.  И  у
людей, которые не хотят терять связи друг с другом, остается  единственное
средство общения - телефон. В огромном городе только телефон  поддерживает
связи, которые без него  безвозвратно  исчезли  бы.  Сколько  людей  навек
потеряли друг друга только потому, что у одного из них не  было  телефона!
Даже те, кто разъезжается в разные концы света,  даже  они  оказываются  в
лучшем положении, чем живущие в одном городе. Издалека можно писать письма
- но не будешь же вести переписку с другом, живущем в каком-то часе  езды.
И раз или два можно действительно собраться  и  поехать  на  другой  конец
города, чтобы встретиться и поговорить, но при этом обязательно  окажется,
что тот, кого ты хотел видеть, ушел или же занят, и ему не  до  тебя.  Раз
или два можно проделать такое. А потом остается лишь смотреть на телефон и
ждать...
     Да, первым ушел Санто. Он звонил все реже, и я постепенно  тоже  стал
звонить все реже, потому что был слишком горд  -  или  глуп?  -  чтобы  не
обращать внимания на то, что он про меня забывает. А потом прекратились  и
эти редкие звонки. Кто из нас последним набрал номер другого? Не знаю.  Во
всяком случае, я еще дважды пытался дозвониться до него  по  праздникам  -
самый удобный повод для того, чтобы напомнить  о  себе,  не  нанося  урона
собственной гордости - но один раз его телефон был постоянно занят, другой
раз я долго слушал длинные гудки. Больше я не звонил.
     Возможно, он тоже переживал наш разрыв. Наверное. Может  быть,  и  он
обижался на то,  что  я  не  звоню,  может  быть,  тоже  пытался  до  меня
дозвониться. Может быть. Но жизнь  в  большом  городе  обрекает  людей  на
разрыв связей. Человечество прогрессирует во всех областях, кроме одной  -
области человеческого общения. Что ж, возможно, замена общения людей  друг
с другом общением каждого с единой  культурной  средой,  в  которой  любой
мыслящий человек оставляет свой след навеки,  ведет  к  качественно  более
высокой степени организации человечества. Возможно, это и есть объективный
путь развития цивилизации. Но мне кажется, что  на  этом  пути  мы  больше
теряем, чем находим...
     Прошло  два  года.  Время  теперь  летит  быстро,  и  за  делами,  за
каждодневными заботами не  замечаешь,  как  пролетают  годы.  Каждый  день
тянется бесконечно долго, но недели и месяцы проносятся совсем  незаметно.
И вот однажды я вдруг почувствовал, что  мне  страшно  не  хватает  Санто,
именно Санто, что мне необходимо с ним поговорить, что я  не  смогу  жить,
если не поговорю с ним. Каждый человек единственен и  неповторим,  и  если
двое находят друг в друге необходимых им людей, то их разрыв уже  ничем  и
никогда не заменить. И я вдруг почувс