вовать, что жизнь его не напрасна.
     До деревни оказалось совсем недалеко.  Чуть  больше  километра.  Это,
конечно, нисколько не удивило Ондизага.  Он  с  самого  начала  знал,  что
блуждает где-то поблизости. Как знал и то, что  сам,  в  одиночку,  скорее
всего обречен на долгие и бесплодные скитания по лесу и, возможно, даже на
гибель. Точно так же, как Киунга,  спокойно  идущий  впереди  Ондизага  по
узкой тропинке, был бы обречен на  полные  опасностей  скитания  в  недрах
насыщенного техникой Танкога, планеты, на которой Ондизаг родился и провел
детские годы. Там все было привычно и безопасно для Ондизага,  как  и  для
любого другого коренного жителя Танкога, там любой человек был защищен  от
последствий  собственной  глупости  или   неосторожности   многочисленными
блокировками - и все же Киунга наверняка потерялся бы в том мире и  вполне
мог погибнуть. Ведь мышление обычного человека изначально не  подготовлено
к восприятию  реальностей  иного  мира,  и  его  реакции  могут  оказаться
непредсказуемыми. Здешний лес, наверняка,  тоже  снабжен  всеми  мыслимыми
системами защиты - и все же он едва не  убил  Ондизага,  настолько  чуждым
было его мышление тому, как думали и как  реагировали  на  свое  окружение
аборигены. Со временем, конечно, если не случится ничего  непредвиденного,
у него выработаются все необходимые навыки, он научится мыслить  так,  как
мыслят обитатели Алькамы, и тогда этот лес  превратится  для  него  и  для
других представителей его расы точно в такой же родной  дом.  Со  временем
это придет. И здешние жители будут точно так же, как обитатели  Танкога  и
еще множества других миров не за страх а за совесть  служить  высшей  расе
Ондизага. Они вслед за многими другими народами воспримут это служение как
свое предназначение. Так будет - Ондизаг достаточно  умен,  чтобы  вложить
такое восприятие в их сознание.
     Только выйдя на поляну перед деревней, Ондизаг  понял,  насколько  он
устал. У него едва хватило сил дотащиться до своей жилой ячейки - но  даже
крайняя усталость не помешала ему приветливой улыбкой отвечать  на  улыбки
встречных аборигенов.  Раса  Ондизага  никогда  не  пренебрегала  внешними
выражениями дружелюбия, справедливо  считая,  что  это  всегда  окупается.
Впрочем, они даже и не задумывались никогда над  такими  вещами  -  просто
дружелюбное поведение было у них в крови, просто они не могли и  не  умели
вести себя иначе. Как рассказал по пути Киунга, в деревне  совсем  недавно
узнали, что он пропал в лесу, и тут же десятки аборигенов  отправились  на
поиски. Ведь его здесь любили.  И  неудивительно  -  раса  Ондизага  умела
внушать к себе любовь. Все его соплеменники воспринимали  эту  любовь  как
нечто вполне естественное. И так же  естественны  были  для  них  ответные
чувства к представителям  других  рас  -  сродни  тем,  что  испытывают  к
домашним животным или же к привычным, удобным вещам. Любовь не  входила  в
систему понятий, которыми  описывался  мир  на  языке  расы  Ондизага.  Он
способен был пользоваться любовью, он способен был изображать  любовь,  он
даже способен был, отвлекаясь  от  своей  высшей  сущности  и  снисходя  к
мышлению на языке какого-нибудь из низших народов, отчасти понять, что это
такое. Но все же любовь как таковая  всегда  оставалась  для  него  чем-то
чуждым и внешним. Не любовь объединяла людей расы Ондизага, не она двигала
ими в покорении Вселенной. А что? Он над этим не задумывался.  Думать  над
такими вещами  -  удел  Енгари  Кообе.  Если  Ондизагу  повезет,  если  он
когда-либо достигнет этого высшего статуса - тогда придет его черед думать
о вещах, которые движут всем сущим. Но право думать об этом еще предстояло
заработать, и Алькама могла послужить хорошей  ступенью  в  восхождении  к
высшему статусу человека расы Ондизага.
     Хромая - колено совсем разболелось - он вошел в свое жилище, одну  из
многочисленных ячеек, образованных выростами на  корнях  каких-то  местных
деревьев, и рухнул на мягкое ложе. Дома, наконец-то дома, подумал он, и  с
удивлением осознал, что  мысль  эту  сформулировал  на  языке  аборигенов.
Такого с ним раньше никогда не было, и Ондизаг ощутил что-то вроде  легкой
тревоги. Но усталость оказалась сильнее, и уже через минуту он  забылся  в
легкой полудреме.
     Долго дремать ему не дали. Вскоре в жилище  вошел  лекарь  и,  что-то
неразборчиво  бормоча  себе  под  нос,  смазал  Ондизагу  колено  какой-то
ароматной мазью и туго забинтовал его листом айяга. Боль быстро  утихла  -
впрочем, в этом не  было  ничего  удивительного.  Любой  квалифицированный
лекарь в любом из человеческих миров мог бы справиться с этим не хуже.
     Соседки принесли пищу - только что выращенные плоды дладде и  горячую
кашу из сонто - его любимую еду. А после ужина поодиночке и группами стали
заходить жители деревни, и для каждого из них у Ондизага  находились  свои
слова, с каждым было о чем поговорить и что вспомнить. Вскоре даже  память
о тяжелом, полном опасностей дне не омрачала его настроения. Он заблудился
и чуть не погиб в лесу - ведь все это было уже в прошлом. А  сейчас  можно
было весело посмеяться вместе с аборигенами над своими приключениями, и не
думать о том, чем они ему грозили.
     Только одно не давало Ондизагу покоя.  "Кейенко".  Слово,  оброненное
Киунгой, постоянно тревожило, и Ондизаг с трудом  отгонял  от  себя  мысль
прямо спросить кого-нибудь о его значении.
     Наконец наступила ночь - время  отдыха.  Стены  перестали  светиться,
вход постепенно затянулся густой сетью не то корешков, не  то  побегов,  а
ложе приобрело  особую,  свойственную  только  ночному  времени  мягкость.
Ондизаг и сам не  заметил,  как  заснул.  Нигде  прежде,  до  прибытия  на
Алькаму, не приходилось ему спать так сладко, как в  последние  месяцы,  и
вставать по утрам столь бодрым и полным сил для новых дел. Ондизага всегда
радовало, что в самом недалеком будущем его великая раса  получит  в  свое
полное владение прекрасный новый мир вместе с создавшими его аборигенами.
     Утро начиналось с уроков. Ондизаг и учил,  и  учился  сам.  Это  было
довольно обычным занятием во всех человеческих мирах для людей,  пришедших
из неведомых далей. В глубокой древности люди постигли, что  такой  способ
общения незнакомых друг с другом цивилизаций приносит пользу всем,  и  эта
традиция - традиция рассылать по Вселенной странствующих учителей -  была,
пожалуй,  одной  из  немногих  общих  для  всех  почти  что   человеческих
цивилизаций  традиций.  Люди,  населявшие  бесчисленное  множество   самых
разнообразных миров, с течением времени все  сильнее  отличались  друг  от
друга. Дивергентное развитие было естественным следствием  жизни  в  самых
разнообразных условиях. Но с древнейших времен  человечество  инстинктивно
стремилось к узнаванию и сближению совершенно  непохожих  рас.  Разные  по
своей сущности, цивилизации стремились найти точки соприкосновения -  даже
тогда, когда не было для этого  иных  стимулов,  кроме  стремления  просто
познавать нечто  новое.  Эта  тенденция  существовала  еще  в  те  далекие
времена, когда некоторые цивилизации пытались  делать  ставку  на  силу  и
подавление всех непокорных.  Когда  же  завоеватели  ушли  с  исторической
арены, тенденция эта усилилась, и жизнь в далеких и странных мирах, долгие
скитания из мира в мир носителей незнакомых культур ни у кого не  вызывали
ни удивления, ни протеста. Все миры были открыты для  любого  человека,  и
никто  не  опасался  за  целостность  своей  культуры   перед   нашествием
чужеземцев, ибо история доказала: культура эта  в  значительной,  если  не
решающей степени зависит от условий, окружающих ту или  иную  человеческую
расу, и пришельцы, задумавшие поселиться в  каком-то  мире,  очень  скоро,
всего через несколько поколений становятся неотличимы от аборигенов -  или
уходят.
     Все пришельцы, кроме расы Ондизага.
     Это была  единственная,  наверное,  раса,  которая  умудрялась  везде
сохранять свою сущность  -  и  становилась  Благодаря  этому  все  большее
могущественной. Ни один завоеватель даже ценою титанических усилий не смог
бы получить на той  же  Алькаме  и  ничтожной  доли  того,  что  с  полным
основанием  рассчитывал  принести   своей   расе   Ондизаг.   Потому   что
человечество давным-давно, еще до своего выхода в  пространство,  достигло
такого уровня развития, когда успех любого дела зависел не от квалификации
исполнителя, а прежде всего от его совестливости и сознательности. Ни  то,
ни другое невозможно  проконтролировать  и  невозможно  поэтому  заставить
человека быть совестливым и сознательным, если он сам того не желает.
     Ученики - по утрам учились только дети - собрались на поляне.
     - Е туай китану, - приветствовал он их на языке "нкода".
     - Е киантануай ки, - хором ответили дети.
     И начался урок.
     Собственно, это не был урок в привычном  смысле.  Просто  разговор  -
живой и веселый. Раса Ондизага  отличалась  умением  в  простом  разговоре
сообщать собеседнику столь  многое,  что  помимо  его  воли  это  навсегда
откладывалось в памяти. В этом умении и был основной источник  ее  силы  и
могущества.  И  еще,  конечно,  в  языке,  сама  структура  которого  была
наилучшим образом приспособлена для понимания лингвистических особенностей
других рас. Людям  и  раньше  приходилось  изобретать  языки,  позволяющие
оперировать новыми понятиями - язык математики, язык химии...  Но  никогда
прежде не было у людей языка,  описывающего  их  собственное  мышление.  И
никогда такой язык не становился основным языком целой расы.
     С детьми Ондизаг занимался недолго - часа два. Затем просто бродил по
деревне, разговаривал с людьми, наблюдал,  пытался  временами  -  довольно
неумело - помогать им в их повседневных делах.
     Он уже почти готов был посеять здесь семена  нового  мышления.  Почти
готов - но что-то ему мешало. Какая-то непонятная недосказанность  все  же
оставалась в его разговорах с аборигенами. Вернее даже - смутное  ощущение
недосказанности. Или тень от смутного ощущения. Как  ни  старался  Ондизаг
убедить себя в обратном, в мышлении аборигенов Алькамы все  же  оставалось
что-то до сих пор скрытое от его понимания, и услышанное вчера  непонятное
слово служило тому  подтверждением.  Нельзя  начинать  атаку  на  сознание
аборигенов, пока не достигнуто полное понимание их мыслительных  процессов
- эта истина на языке расы Ондизага выражались  словом  "аккеат".  "Аккеат
туонго тэлго", - сказал себе Ондизаг. Перевести эту фразу с языка его расы
было бы невозможно.
     Солнце поднималось все выше. Пришел полдень - время отдыха, и Ондизаг
вернулся в свое жилище. Вчерашние страхи и  тревоги  остались  позади,  он
думал лечь и по местному обычаю часок вздремнуть в прохладе своей  ячейки,
пока минует жара, но  уснуть  ему  не  удалось.  "Кейенко,  кейенко..."  -
звучало у него в сознании странное слово. Он стал мысленно произносить его
на самые разные лады, но оно оставалось по-прежнему совершенно непонятным,
и от этой непонятности в душе Ондизага нарастала тревога. А еще  тревожнее
было то, что ему совершенно не хотелось кого-то расспрашивать  о  значении
этого слова. Эту странность Ондизаг отмечал за собой здесь уже не впервые.
Ощущение  было  такое,  будто  он  стыдится  расспрашивать  аборигенов   о
некоторых  вещах.  Но  как,  как  он,  представитель  высшей,   призванной
властвовать расы может испытывать чувство стыда перед низшими - или  перед
теми, кому суждено стать  низшими?!  На  языке  расы  Ондизага  даже  само
понятие такого стыда невозможно было бы выразить, и он вдруг  поймал  себя
на мысли, что думает о своем состоянии на языке аборигенов.
     Это уже никуда не годилось.
     Это могло завести его слишком далеко.
     Легкая занавеска, закрывшая с наступлением жары вход, шелохнулась,  и
на пороге его жилища показалась Тьяги - самая красивая, наверное, девушка,
которую он видел на Алькаме. По крайней мере,  с  точки  зрения  Ондизага.
Жаль, что она была из другой расы, и Ондизаг не имел права взять ее в жены
и передать ее потомкам свои гены. У них выросли бы умные и красивые  дети.
Жаль... - и вдруг кровь бросилась в лицо Ондизагу.  Прежде  сама  мысль  о
возможности подобного преступления  не  могла  бы  прийти  ему  в  голову.
Помыслить о подобном - все равно, что подумать о сожительстве с обезьяной,
собакой,  эйгром.  И  мысль,  эта  преступная,   чудовищная   мысль   была
сформулирована на языке аборигенов!
     Нет, определенно с ним творилось что-то неладное.
     - Привет, человек без рук, - сказала Тьяги, улыбнувшись.
     - Привет, - он постарался скрыть свое состояние, но голос  все  равно
прозвучал как-то глухо и неестественно. Впрочем,  только  изощренный  слух
человека его расы уловил бы в нем следы внутреннего смятения. -  А  почему
"без рук"?
     В ответ она только рассмеялась. Потом отвела завесу рукой и прошла  к
дальней от  входа  стене  его  жилища,  к  узловатому  выступу  на  уровне
человеческого роста. Остановившись в полуметре от стены,  Тьяги  протянула
вперед руку и, сосредоточившись, начала водить по этому выступу  пальцами.
Ондизаг не раз видел,  как  это  делается,  не  раз  пытался  повторить  -
безуспешно. А сейчас он даже не следил за тем, что  она  делает  -  просто
смотрел не ее профиль, на руки, словно выточенные из  слоновой  кости,  на
изгибы просвечивающего сквозь легкое одеяние тела. Краска стыда постепенно
отливала  от  лица,  мысли  потекли  спокойнее.  Греховное  желание,   так
поразившее его самого, уступило место расчету. Мысль о потомках,  конечно,
была случайностью. Зачем ему  это,  когда  в  его  власти  поселить  в  ее
сознании безумную любовь  к  нему  и  нежелание  иметь  детей.  Исподволь,
ненавязчиво он уже делал это - внушать к себе  любовь  так  просто  и  так
обычно для людей его расы.  Почти  все  заводили  себе  верных,  преданных
подруг в других мирах - на несколько месяцев или даже  не  несколько  лет.
"Акфрэ" - так называлось это на языке расы  Ондизага.  Но  неожиданно  для
себя он понял, что думает  об  этом  на  местном  языке,  думает  местными
словами: "биквонг", "игинго", "тугоо-кэ". Постыдными, низменными  словами.
И снова кровь прилила к щекам Ондизага!
     Между тем из выступа в стене показался мясистый  молочно-белый  побег
и, слегка покачиваясь, начал тянуться к лицу Тьяги, как  бы  притягиваемый
ее взглядом. Наконец, она перестала поглаживать выступ у основания  побега
и повернулась к Ондизагу.
     - Ну покажи, как ты вчера добывал Эккиар.
     В голосе ее не  было  теперь  и  намека  на  насмешку.  И  лицо  было
совершенно серьезно. Ондизаг вдруг понял, что  сегодня,  совсем  скоро  он
поймет что-то очень важное для себя, что-то  ускользавшее  прежде  от  его
сознания в жизни аборигенов, и мысль об этом мгновенно затмила  собой  все
постороннее. В одно мгновение он снова стал самим собой - человеком  своей
расы, не ведающим сомнений в правоте того, что делается для ее пользы.
     Он встал, подошел к стене и посмотрел на побег - почти такой же,  как
вчерашний, чуть не погубивший его в лесу. Протянул руку.  Побег  был  чуть
тепловатый и клейкий на  ощупь.  Ондизаг  провел  рукой  от  основания  до
вершинной почки, осторожно сжал ее двумя пальцами, потом прищипнул.  Снова
провел пальцами от основания побега  до  его  верхушки,  надавливая  через
равные промежутки  -  так,  как  бесчисленное  множество  раз  делали  это
аборигены на его глазах, заставляя побеги плодоносить. Так, как он  сделал
это вчера.
     И все повторилось - только Тьяги  не  дала  эккиару  созреть.  Кожура
плода была еще ярко-желтой, когда она протянула руку и надломила  побег  у
основания. Как и накануне, эккиар копил в себе яд, и она просто не в силах
была сдерживаться. Ондизаг не удивился - он не смотрел на  растущий  плод,
он следил за лицом Тьяги и  видел,  как  сосредоточенное  ожидание  быстро
сменилось на ее лице гадливостью. Она смотрела на эккиар,  но  обостренным
чутьем Ондизаг понял, что гадливость эта относится не только  к  ядовитому
плоду - и к нему самому тоже. Чувствовать это было странно и непривычно, и
он не мог  даже  подобрать  слова  на  языке  своей  расы,  чтобы  описать
собственное душевное состояние.
     Но что, что тут было описывать?! Почему вдруг отношение этой девчонки
так задевает, уязвляет его? Ну не способен он  управлять  местными  живыми
организмами  -  разве  это  порок?  Немыслимо  подумать  о  том,  чтобы  в
совершенстве овладеть навыками, освоенными всеми покоренными расами. Это и
не нужно, когда владеешь главным навыком - способностью превращать  других
в свои послушные орудия. Один этот навык стоит всех других вместе взятых.
     Тогда почему же ему так... так стыдно? Именно стыдно, произнес он про
себя на местном языке. Стыдно, стыдно, стыдно... И, когда Тьяги,  наконец,
повернулась и посмотрела на него, он отвел взгляд в сторону.
     - Кейенко, - чуть слышно произнесла наконец она и пошла к  выходу.  И
слово это, как и накануне совершенно непонятное, обожгло  Ондизага  словно
пощечина.
     - Тьяги, - сказал он вполголоса, но она не остановилась.
     - Тьяги! - сказал он уже громче. - Подожди, Тьяги! - он кинулся вслед
и встал, загородив проход. Ондизаг не знал, зачем делает это. Но почему-то
чувствовал - так, будто ему  сказали  -  он  не  должен,  не  имеет  права
отпустить ее вот так, иначе не будет у него больше  возможности  понять...
не это слово, нет - понять, что же такое творится с ним самим.
     - Пропусти, человек без рук, - сказала она чуть слышно, глядя куда-то
в  сторону,  и  попыталась  отодвинуть  его  со  своего  пути.  Но  именно
попыталась - и  тут  же  отдернула  руку.  Так,  будто  коснулась  чего-то
горячего. Или мерзкого.
     - Почему? Почему ты называешь меня "человек без рук"?
     - Тебе не понять этого, - она смотрела в  сторону.  И  голос  ее  был
каким-то посторонним, не так  говорила  она  с  ним  раньше.  Даже  совсем
недавно, входя в его жилище, она была совершенно другой. Или  он  сам  был
другим в ее глазах. Или она надеялась, что он другой.
     В глубине жилища послышался стук - это  оборвалась  и  упала  на  пол
ветка с несостоявшимся эккиаром. Тьяги даже не вздрогнула, просто стояла и
ждала, когда Ондизаг освободит ей проход. Так ждет человек, когда кончится
дождь. Или пока автоматы  не  очистят  загрязненную  зону,  вспомнил  свой
родной мир Ондизаг. Так ждет человек, пока отступит чужая, косная  сила  -
так никогда не ждут другого  человека!  Никогда  еще  никто  не  смел  так
унижать его! Или он просто не в состоянии был понять это? - вдруг резанула
сознание непрошенная мысль. Потому что опять он поймал себя  на  том,  что
думает на языке аборигенов.
     - Ты должна мне объяснить! - почти прокричал он ей прямо в  лицо,  но
она молчала, закусив нижнюю губу. - Слышишь, ты должна, мне  объяснить!  -
он схватил ее за плечи и стал трясти изо всех сил.  -  Ты  должна,  должна
объяснить мне это!
     Она попыталась оторвать его руки, но силы были слишком  неравными,  и
тогда, размахнувшись, она ударила его по щеке. Но гораздо больней пощечины
ударили ее слова:
     - Кейенко! Онги рекалу тонго!
     И все вдруг стало  ясно.  Так  ясно,  что  не  оставалось  места  для
какого-то иного толкования. И не стало надежды на отмену приговора. Пальцы
Ондизага сами собой разжались, перед  глазами  его  потемнело,  и  он  как
слепой, натыкаясь на стены, с трудом добрался до своего ложа и  рухнул  на
постель.
     Как ушла Тьяги, он не помнил.
     Мысли его были в полном смятении. Несколько часов пролежал он, тщетно
пытаясь ни о чем не думать, чтобы не допустить до  своего  сознания  смысл
вдруг открывшейся ему истины, чтобы не вспоминать о том, что  он  узнал  о
себе самом. Но время не облегчало боль, лишь  усиливало  ее,  ибо  раз  за
разом ловил он себя на том, что думает на языке  аборигенов  Алькамы  -