или их  прекратить
это  занятие.  Рыцари  вернулись  на  место  схватки  и,  разведя  костер,
расположились на ночлег, оплакивая погибших, но в полной уверенности, что,
лишившись руки, чудовище назавтра станет для них легкой добычей.
     Меч, которым оно сражалось, оказался  самым  обыкновенным,  взятым  у
какого-нибудь  одинокого  путника  на  лесной  дороге.  Что  же   касается
отрубленной руки, то в суматохе о ней поначалу как-то позабыли.  Когда  же
принялись ее искать, уже при свете факелов, то нашли  шагах  в  десяти  от
места схватки,  в  кустах.  Тогда  они  не  придали  этому  обстоятельству
должного значения,  посчитав,  что  отрубленная  у  запястья  кисть  руки,
оказавшаяся на вид совершенно человеческой, была отброшена в  кусты  силой
удара. Насколько я понял, то, что рука  оказалась  совершенно  похожей  на
человеческую, а на безымянном пальце ее даже было надето какое-то  кольцо,
по непонятной для них самих причине вызывало у всех ужас, и они,  даже  не
попытавшись снять и рассмотреть это  кольцо,  положили  кисть  в  мешок  и
крепко завязали его веревкой.
     Тут гость мой замолчал и тяжело вздохнул. Во время своего рассказа он
упорно называл того, о ком говорил, "существом"  или  же  "чудовищем",  ни
разу  не  произнес  он  слово  "человек",  хотя  и  подчеркивал   всячески
человеческий облик того, кого видели рыцари. Возможно, у него просто  язык
не поворачивался совместить понятие "человек"  с  жестокостью  совершенных
этим чудовищем злодеяний. Ведь гость мой  был  тагардинцем,  а  их  учение
известно своим гуманизмом. Но скорее всего, смотрел он глубже  и  понимал,
что сущность того, с кем повстречались рыцари, вовсе не человеческая.
     Помолчав, он снова пригубил бальзам из  кубка  и  продолжил  рассказ.
Расставив часовых - на собак особой надежды не  было  -  перевязав  своего
раненого товарища и накрыв плащами  убитых,  рыцари  улеглись  на  ночлег.
Какого же было их удивление, когда наутро они обнаружили, что мешок,  куда
накануне была положена отрубленная кисть  чудовища,  оказался  разодран  в
клочья и пуст! Они нашли ее лишь с  помощью  собак,  в  нескольких  сотнях
метров от места своего  ночлега.  Пальцы  отрубленной  кисти  сгибались  и
разгибались, волоча ее по земле. Увидев это, рыцари, охваченные  суеверным
ужасом, бросились бежать. Они начисто отказались  от  мысли  о  дальнейшем
преследовании чудовища,  и  барону  стоило  немалых  трудов  заставить  их
изловить убегавшую кисть и завязать ее в  кольчугу,  снятую  с  одного  из
убитых.
     Должен сказать, что с самого начала, едва лишь начал мой  гость  свой
скорбный рассказ, начал я подозревать о ком пойдет речь. Теперь же,  когда
поведал он об убежавшей от рыцарей отрубленной руке  чудовища,  подозрение
мое перешло в уверенность. Ты и сам наверняка догадался, что  речь  шла  о
кадавре. Но я  не  спешил  делать  окончательные  выводы  и  решил  сперва
дослушать весь рассказ до конца.
     Рыцари, смущенные и напуганные, покинули обитель, а старцы и  местные
жители вновь остались одни перед лицом  поселившегося  в  лесах  ужаса,  и
помощи теперь им ждать было неоткуда. Настоятель обители повелел заключить
внушавшую всем ужас кисть руки  чудовища  в  клетку  из  прочных  железных
прутьев, и первое время она ползала по этой клетке, тщетно ища выхода.  Но
постепенно жизненные силы покинули ее, и вот уже сорок дней прошло  с  тех
пор, как она лежит совершенно без движения.
     А  чудовище,  между  тем,  нисколько  не  ослабленное  потерей  руки,
продолжило свои злодеяния. Многие местные жители, отчаявшись теперь  найти
на него управу, навсегда покинули родные края,  и  даже  среди  старцев  в
обители пошли разговоры о том, что пора перебираться куда-нибудь  подальше
от опасных мест. Лишь настоятель и самые мудрые из его учеников не спешили
с окончательным решением. Они упорно искали в древних рукописях упоминания
о чем-либо  подобном  и  продолжали  наблюдения  за  лежавшей  теперь  без
движения  и   постепенно   высыхавшей   кистью.   Истинная   мудрость   не
останавливается перед опасностью, а  старается  изучить  ее,  чтобы  найти
способы защиты. И кое-чего они сумели добиться.
     Тут мой гость замолчал,  извлек  из-за  пазухи  небольшой  сверток  и
протянул  его  мене.  Представь  себе  мое  потрясение,  когда,  развернув
материю, я увидел у себя на  ладони  свое  собственное  золотое  кольцо  с
красным камнем, одно из Пяти Колец, пропавшее  во  время  пожара  в  башне
много-много лет назад! Пораженный, я спросил у моего гостя, откуда  попало
оно к нему в руки, и то, что я  услышал  в  ответ,  окончательно  раскрыло
передо мной смысл происшедшего.
     Оказалось, это то самое кольцо, что было надето на  безымянный  палец
отрубленной кисти чудовища. Через много дней после того, как она перестала
шевелиться, настоятель обители решился наконец раскрыть клетку и снять это
кольцо. Никаких знаков или надписей  на  нем  не  оказалось,  но  на  коже
мертвого пальца под тем местом, где был красный камень, увидели  старцы  к
своему изумлению четко проступающий знак Двойного  Круга.  И  поняли:  раз
чудовище помечено этим знаком, то именно у членов Двойного  Круга  следует
им искать от него защиты.
     Кто же мог предположить, что я,  именно  я  окажусь  первым,  к  кому
обратятся они за помощью?
     Дело  в  том,  что  много  лет  назад,  в  молодости  своей,  я   был
неосторожен. Познание тайн природы, равно как и тайн  духа  человеческого,
требует  от  нас,  наделенных  мудростью  и  жаждой  познания,  постоянной
осторожности. Ведь каждая новая крупица  знаний  пробуждает  в  природе  и
людях силы, дотоле неведомые, и никто не может  с  достоверностью  сказать
заранее, сможет ли он совладать с этими силами.  Самым  мудрым  и  стойким
свойственно  ошибаться  и  переоценивать  свое   могущество,   свойственно
сохранять наивную веру  в  то,  что  разбуженные  ими  силы  останутся  им
подвластными. Что уж тут говорить о  молодости,  которая  стремится  одним
прыжком овладеть всеми  тайнами  мира?  Да  и  как  можно  заставить  себя
остановиться  и  оглянуться  на  возможные  последствия,  если  все  самое
интересное, самое волнующее там, впереди? Я не знаю ни одного из тех,  кто
сумел достичь истинных вершин в  познании  и  был  бы  в  то  же  время  в
молодости  осмотрителен  и  осторожен.  Как  знать,  быть  может,   именно
неосмотрительность  и  является  истинным  залогом   способности   достичь
вершины, а тот, кто привык постоянно оглядываться,  неизбежно  остановится
на полпути и повернет  обратно?  Хотя  кто  в  силах  подсчитать,  сколько
дерзких и неосмотрительных срывается в пропасти и гибнет  в  стремительных
потоках?..
     Но не буду без нужды отвлекаться. Как  ты  знаешь,  меня  одно  время
чрезвычайно интересовали таинства черной магии, и кое-что в этой области я
постиг в совершенстве. Было бы нелепо каяться сегодня во всех грехах  того
времени, но поверь: если бы мне было суждено прожить жизнь заново, никогда
вновь не решился бы я открыть Черную Книгу. Никто  не  знает,  какие  беды
ждут его на жизненном пути,  но  я  убежден,  что  самое  страшное,  самое
непоправимое из того, что со  мной  случилось  и  что  мне  еще  предстоит
пережить, берет свое начало именно из этого поступка.
     Так вот, углубляясь в изучение  таинств  черной  магии,  я  некоторое
время уделял пристальное внимание  одной  из  самых  важных  ее  частей  -
сотворению кадавров. Смею тебя уверить: в этом деле  я  достиг  подлинного
совершенства. В умении творить кадавров я, пожалуй, смог  бы  поспорить  с
самим Магом Арриканом, да простится мне упоминание его зловещего имени. Но
искусство это, хотя  и  требует  от  овладевающего  им  больших  знаний  и
большого умения, в корне своем  совершенно  бесплодно  и  бесполезно,  ибо
никто еще из мудрых и великих не  сумел  найти  употребление  кадавру  для
благого дела. Те же, кто  создавал  их  для  целей  темных  и  злых,  сами
подписывали себе смертный приговор, ибо недолговечна мудрость,  обращенная
во зло.
     Конечно, создавая своих кадавров, я и в мыслях не держал того,  чтобы
использовать их для собственного возвеличивания. Ты помнишь, наверное, что
даже в то смутное время моей жизни, когда поставил  я  перед  собою  такие
цели, никогда не брал я на вооружение силы нечистые. и не потому даже, что
стремился я возвыситься над миром, используя лишь допустимые в нашем кругу
средства,  -  желание  возвеличиться  не  останавливается   обычно   перед
применением любых средств, - а попросту потому, что слишком хорошо памятны
всем нам случаи, когда мудрые теряли разум, пытаясь  воспользоваться  этим
страшным оружием.  Достаточно  вспомнить  хотя  бы  Реггинса  Долледского,
кадавра-мага, который убил и расчленил своего хозяина  и  создателя  Ликра
Мудрого и долго творил злодеяния, прикрываясь его именем  и  его  обликом,
чтобы понять, что только начисто лишенный разума решится вновь вступить на
этот путь.
     Так вот, достигнув в умении творить кадавров совершенства, я  потерял
к этому делу интерес и был настолько беспечен, что не позаботился  должным
образом о ликвидации всех последствий своих опытов. И вот  теперь,  увидев
снятое с пальца кадавра кольцо, услышав о скрытом под ним  знаке  Двойного
Круга на пальце чудовища, я понял, что именно  один  из  сотворенных  мною
тогда кадавров стал причиной стольких бед для несчастных  жителей  лесного
края. Вспоминая теперь то время, я понимаю, что возможностей исчезнуть  из
поля моего зрения у кадавра было  вполне  достаточно.  Хотя  бы  во  время
землетрясения, которое  тогда  почти  полностью  разрушило  Окургирд,  или
пожара в моей башне, когда граф Трекил со своими  вассалами  осадил  ее  -
именно при этом пожаре и пропало кольцо, которое я держал на ладони. Тогда
я посчитал что все, чего я лишился, сгинуло в пламени - как  оказалось,  я
ошибался.
     Короче, какие бы причины не удерживали меня от поездки,  моим  долгом
было бросить все и помочь  людям,  оказавшимся  по  моей  отчасти  вине  в
бедственном положении. И потому, дослушав до конца  рассказ  странника,  я
сказал, что назавтра мы  отправляемся  с  ним  в  обитель.  Предложив  ему
отдохнуть перед дорогой, я поднялся наверх и стал  собираться  в  путь.  С
собой я решил взять одного лишь Грэда, ибо, как  ты  понимаешь,  никто  из
слуг моих, даже те, что слыли искусными воинами, не смог бы помочь  мне  в
предстоящей схватке. Да  и  не  чувствовал  я  себя  вправе  рисковать  их
жизнями, тем более, что  грех  сотворения  этого  кадавра  лежал  на  моей
совести.
     Выехали мы еще до рассвета, захватив  с  собой  помимо  двух  вьючных
лошадей еще шесть запасных, чтобы двигаться со всевозможной  поспешностью,
и уже через шесть дней показались вдали заснеженные  хребты  Андергана,  а
еще через два дня тяжелого пути по лесным тропам  предгорий  оказались  мы
под стенами обители. Произошло это вскоре после захода солнца, и  у  ворот
встретила нас напряженная тишина. Но лишь привратник понял, кто  прибыл  в
обитель в столь поздний час, как ворота тут же распахнулись, и все  старцы
высыпали из своих келий, чтобы приветствовать нас. Сам настоятель встретил
нас посреди двора и лично проводил в просторную келью для гостей.  Наскоро
поев, мы,  утомленные  тяжелой  дорогой,  заснули,  оставив  на  утро  все
разговоры.
     После завтрака настоятель пришел к нам в келью и рассказал о том, что
произошло в окрестностях обители за то время, пока их  посланец  ездил  за
мной. Как я и думал, потеряв  руку,  кадавр  нисколько  не  потерял  ни  в
жестокости, ни в способности творить злодеяния. Даже более того, теперь он
стал нападать не только в лесу. Дважды за последние дни учинил  он  жуткую
резню на затерянных в лесу хуторах. На одном из них чудом уцелел  мальчик,
спрятавшийся в сарае, и он уверял, что вместо отрубленной кисти у чудовища
уже  выросла  новая,  пока   еще   небольшая   по   размеру,   но   вполне
работоспособная. Последнее меня нисколько не удивило, но местных жителей и
старцев повергло в совершенное отчаяние, и, как оказалось, настоятель  уже
объявил о сроке, когда  все  они  покинут  эти  места,  если  их  посланец
возвратится ни с чем.
     Совсем  немного  осталось  мне   поведать   о   событиях,   со   мною
произошедших, - лишь то, как сумел я одолеть чудовище, свое же собственное
творение. Но не из-за этих событий сел я писать тебе письмо. Главное  -  в
мыслях, которые они породили, в том,  что  заставили  они  меня  по-новому
посмотреть на свою жизнь. Друг мой, я совсем не  думаю,  что  ты  считаешь
себя способным угадать мысли и чувства, которые владели мною тогда, но все
же, наверное, неосознанно ты примеряешь себя к тому положению, в котором я
оказался, и делаешь какие-то выводы. Умоляю  тебя  -  не  спеши!  Вспомни:
"Коль хочешь ты меня соизмерять с собою, не забывай, мой друг: ты  зеркало
кривое. и  в  том,  что  видишь  ты,  твое  воображенье  домыслило  черты,
домыслило движенья. Пусть даже от тебя я ничего не скрою, ты зеркало,  мой
друг, и зеркало кривое". Не спеши расставлять все по своим местам, ибо  на
деле все далеко не так, как может тебе казаться. И  мне  больно  думать  о
том, что ты будешь судить обо мне на основе неверного  моего  отражения  в
твоем сознании, пусть даже отражение это и лучше,  чем  я  есть  на  самом
деле. Правда, что бы я ни написал здесь о себе, ты все равно будешь  не  в
состоянии понять меня до конца. Нам никогда  не  суждено  достичь  полного
взаимопонимания в этом мире, и ты знаешь об  этом  не  хуже  меня.  Но  мы
можем, мы должны к этому взаимопониманию стремиться! Только мысль о  твоей
способности проявить такое стремление,  так  что  даже  осуждая  меня,  ты
будешь руководствоваться не  правдой  и  справедливостью,  которые  каждый
человек понимает по-своему, а добротой, заставила меня взяться за  перо  и
написать тебе это письмо.
     Кем предстал я перед этими людьми, перед старцами  в  обители,  перед
слугой своим Грэдом? Властелином сверхъестественных сил, могучим и  мудрым
членом Двойного Круга, который пришел, чтобы избавить  людей  от  страшной
напасти, который понимает их беды и сочувствует им. Кем предстаю  я  перед
тобой? Одним из твоих старых друзей, который совершил когда-то недостойный
мудреца поступок - ну с кем не случалось подобного? - и теперь бросил  все
и, движимый стыдом и раскаянием, отправился в путь,  чтобы  искупить  свой
грех.
     Но нет! Все было совсем не так, я совсем не таков, каким  видят  меня
другие! Я гляжусь во все эти кривые, искаженные отражения, и  мне  хочется
закрыть глаза, чтобы никогда их не видеть. Пусть они даже  и  лучше  того,
что я есть на самом деле, но они - это не я! И в то же самое  время,  если
вдуматься, эти отражения гораздо реальнее меня самого. Они  существуют  во
внешнем для меня мире, и именно они, а не я, живут в нем.  Именно  по  ним
судят обо мне остальные люди. Я ухожу, но отражения мои остаются, я  успею
состариться, но где-то по-прежнему будут жить  мои  молодые  отражения.  Я
умру, и тот я, каким  я  себя  считаю,  перестанет  существовать,  но  мои
отражения меня переживут. Они бессмертны,  и  я  так  и  останусь  жить  в
сознании людей, пока они помнят обо мне.  Но  останусь  совсем  не  таким,
каким я был на самом деле.  И  даже  это  письмо  создаст  лишь  еще  одно
отражение.
     Я продолжал размышлять, и мысли мои наполнили сердце болью и горечью.
И вот тут, для самого себя неожиданно, я вдруг осознал, что давно  уже  не
испытываю никаких других чувств - только горечь и боль. Что-то я  потерял,
чего-то не хватает мне, чего-то такого, что есть у всех нормальных  людей,
и жизнь моя от этого превратилась в существование. Все, вроде бы, есть - и
здоровье, и богатство, и могущество, и уважение, и друзья, и дело, которое
привык считать я главным в жизни, дело познания  тайн  природы.  Нет  лишь
одного - счастья. Радости нет в моей жизни. А ведь была, была  радость,  и
одна лишь мысль об этом причиняет мне такую боль, с  которой  ничто  не  в
силах сравниться!
     Я вспомнил о своей  спокойной  жизни  здесь,  в  Окургирде,  о  своей
древней башне, вспомнил о годах, что были прежде,  о  том  времени,  когда
метался я из города в город, из страны в страну, нигде не находя покоя. От
кого бежал я тогда, что мешало мне жить нормальной, спокойной  жизнью?  Не
от людей и не от злых сил. Нет, я бежал от самого себя, но  такое  бегство
заведомо обречено на неудачу. "Когда в душе одна лишь тьма, и  нет  надежд
на  перемены,   тогда  тебе  весь  мир   -  тюрьма,  бескрайний  сумрачный
застенок..."
     Уже тогда в душе моей не оставалось ничего, кроме тьмы, но я  еще  не
понял этого. Сколько лет должно было миновать, чтобы я, наконец, сумел это
понять! И я бесплодно мотался по свету, не сознавая своей потери  и  нигде
не находя убежища. И  потому,  вернувшись  вновь  в  Окургирд  после  Года
Большой  Битвы,  смертельно  усталый,  измученный  душевными  и  телесными
ранами, вновь ощутив покой за древними стенами своей башни, я почувствовал
такое облегчение, что показалось мне, будто обрел я, наконец, то, что  так
долго искал,  что  нашел,  наконец,  место,  где  смогу  жить  спокойно  и
счастливо.  Теперь  я  знаю,  как  ошибался  тогда.  Теперь,  поняв   суть
происшедшего со мной, я уверен: нигде и никогда мне уже не обрести  покоя,
и суждено мне вечно скитаться и убегать от самого себя.
     И по мере того, как мысли эти проникали в мое сознание,  все  большее
смятение охватывало меня. И все то, что я столько лет искусно  подавлял  в
себе во им сохранения спокойствия, начало вырываться  наружу.  И  вот  уже
обитель эта перестала казаться мне  уютной  и  гостеприимной,  и  сам  мир
вокруг наполнился злыми тенями из моего прошлого. Я взглянул  через  узкое
зарешеченное окошко на осенний лес внизу  под  холмом  и  не  почувствовал
ничего, кроме раздражения. Я  подумал  о  своей  башне  в  Окургирде,  еще
недавно столь милой, и не захотел туда возвращаться. Но  и  оставаться  на
месте мне тоже не хотелось. Меня снова охватило то страшное, непреодолимое
желание убежать от самого себя, и теперь я знал, что это уже навсегда.
     Только привычка к самодисциплине, выработанная многими годами  ученых
занятий, помешала мне тогда выбежать из кельи, вскочить на коня и скакать,
куда глаза глядят. Постепенно, мало-помалу я  стал  приходить  в  себя,  я
заставил себя переключиться на  другие  мысли,  позабыть  на  время  плоды
горьких раздумий и заняться делами, не терпящими отлагательства. Дела,  не
терпящие отлагательства - вот то, что всегда выручало  меня  прежде.  И  я
усилием воли  переключился  на  размышления  о  кадавре  и  о  предстоящем
сражении с ним.
     Где-то в окрестностях леса бродит это существо, когда-то  сотворенное
мною из любопытства и обретшее неожиданную свободу. Существо, которое  мне
обязано своей жизнью. Кто бы мог подумать в те годы, что нам еще предстоит
встретиться? Я сотворил его из мертвой плоти, я вложил  в  него  жизненную
сил, и вот он превратился в кошмар и ужас этих мест,  хотя  и  дал  я  ему
когда-то жизнь безо всякого злого умысла.
     Что сделало его  таким,  что  заставило  его,  столь  совершенного  в
сравнении с обычными людьми, превратиться в чудовище  и  обратить  во  зло
свои над ними преимущества? Почему мы, мудрые, не в состоянии  оказываемся
сотворить совершенного человека,  и  все  наши  попытки  приводят  лишь  к
появлению кадавров? Чего не хватает нам для достижения своей цели, чего не
хватает кадаврам в сравнении с обычными людьми? Мы наделяем их  жизненными
силами, которыми природа награждает нас самих, мы строим их тела так,  что
их почти невозможно убить, и даже разрубленный на части,  даже  зарытый  в
землю и пронзенный осиновым колом кадавр -  а  так  нередко  поступают  со
всякого рода нечистью невежественные люди - даже в этом случае  кадавр  не
умрет, он восстанет из п