лки  пива  и  подложила  им  в  тарелки
чипсов.
   - Не хочу торопить события, - смущенно проговорил Дэв, -  но  у  меня
есть еще один проект. С Джонни.
   Сейчас пока это только задумка. Мы ищем для него место и деньги.
   Что-то в его голосе, по доказало Арран,  что  эта  задумка  для  него
важнее, чем фильм.
   - Что за проект?
   - Приют для беженцев - латиноамериканцев, которые не могут  вернуться
домой по политическим причинам. Для людей без средств  к  существованию,
без медицинской помощи, возможно, даже не говорящих по-английски.
   Как бы думая вслух, он рассказал ей об этом проекте.
   Арран внимательно слушала.
   - Может быть, мы сделаем еще один фильм, в зависимости от  того,  как
пойдет первый. В любом случае хороший писатель для  нас  сейчас  на  вес
золота. Если вас это, конечно, интересует.
   - Меня такие вещи всегда интересуют.
   Да, пожалуй, для актера он слишком много знает  о  жизни.  Да  и  для
продюсера тоже, или кем  он  там  еще  может  быть.  Но  какое  все-таки
поразительно красивое лицо... Арран внимательно изучала  его  удлиненные
темные глаза, морщинки по углам выразительного рта. Он, наверное,  много
улыбается... Можно подумать, что жизнь - такая уж веселая штука.
   Арран почувствовала знакомое напряжение,  смешанное  с  яростью.  Оно
пронзило все ее тело, с головы до ног.
   Он слишком добр, слишком хорош.., слишком необыкновенный, чтобы  быть
реальным человеком.
   Подошла официантка.
   - Я больше не хочу пива, - резко  бросила  Арран.  -  Хочу  виски  со
льдом.
   Она осушила стакан одним глотком. Виски ударило по  пустому  желудку,
словно граната. Она  враждебно  захрустела  чипсами,  глядя  на  Дэлвина
прищуренными глазами.
   Его такое поведение, по-видимому, нисколько не удивило.
   - Жаль, что я ничего  не  читал  из  ваших  книг.  Джонни  читал.  Он
говорит, что ваши книги просто потрясают и что вы  прекрасно  чувствуете
людей, которых описываете.
   - Да, наверное.
   Арран огляделась в поисках официантки и стала водить мокрым  стаканом
по столу. Ей хотелось еще выпить.
   - Вы располагаете к себе людей, и они вам охотно все рассказывают.
   - Да, люди всегда с удовольствием со мной разговаривают.
   - Это истинный талант.
   Арран равнодушно пожала плечами. Ей сейчас  не  хотелось  говорить  о
своей работе. Ей ни о чем не хотелось говорить. Ей хотелось...
   - Скажите, вы с самого детства хотели стать писательницей?
   Она заерзала на стуле.
   - Не знаю... Наверное, это вышло само собой.
   - Как бы мне хотелось уметь писать.  Но,  боюсь,  ничего  у  меня  не
получится. Так и придется использовать чужой талант.
   Он потянулся к ней через стол. Взял ее руку. Арран вздрогнула.
   - Я очень ценю, что вы согласились нам помочь.
   Вы, наверное, даже не представляете  себе,  как  много  это  для  нас
значит.
   Как обожженная, Арран отдернула руку.
   - Тогда закажите мне еще виски.
   Дэлвин задумчиво взглянул на  нее.  Знаком  подозвал  официантку.  Та
подошла тотчас же. Конечно, к нему всегда все являются по первому  зову.
Все наверняка обращают на него внимание, где бы он ни появился.
   - Скажите, - медленно произнес он, наблюдая, как она пьет, -  чем  вы
занимаетесь помимо работы?
   - Ем и сплю.
   - У вас нет знакомых? Нет друга?
   - Нет.
   Голос его стал еще мяте.
   - Сколько вам лет, Арран?
   - Тридцать.
   - Выглядите вы намного моложе.
   - Я знаю. Все мне только об этом и говорят. Надоело.
   Он снова улыбнулся:
   - Извините.
   - Ничего.
   Арран резко поднялась из-за стола.
   - Пошли.
   Дэлвин тоже встал.
   - Ну, если вы готовы...
   - Готова. Поедем к тебе. Где ты живешь?
   - Я живу в таком месте, куда вам нельзя.
   - И что это значит? Ну хорошо, поехали ко мне.
   Они вышли на улицу. Дэлвин открыл дверцу старенького  "фольксвагена".
Арран забралась на сиденье. Он сел  рядом  за  руль,  захлопнул  дверцу.
Прежде чем он успел завести мотор, она набросилась  на  него.  Глаза  ее
сузились, из горла вырвался стон, она тянулась к  нему  руками,  губами,
оскаленными зубами.  Ошарашенный  этим  неожиданным  нападением,  он  на
мгновение откинулся назад,  однако  в  следующую  же  секунду  с  силой,
неожиданной для такого не слишком крупного человека, крепко  схватил  ее
за обе руки и неторопливо, но решительно вернул на прежнее место.
   - В чем дело? - Арран вырвала одну руку и ударила его по  лицу.  -  Я
что, недостаточно хороша для тебя?
   Ты меня не хочешь?
   Он снова схватил ее руку, пригвоздил к сиденью.  Она  выгнулась,  как
тетива лука.
   - Да в чем дело-то? Может, ты гомик?
   - Нет.
   - А я чуть было не подумала... Тогда в чем проблема?
   - Никакой проблемы нет. Секс просто не по моей части.
   Он еще крепче сжал ее руки, чувствуя истерическую дрожь в мышцах.
   - Что значит не по твоей части? Таких не бывает.
   Все этим занимаются.
   - Но только не я. Тебе разве неизвестно?
   - Неизвестно о чем? У тебя что, не встает?
   - Я думал, Джонни тебе сказал. Извини...
   - Да о чем ты? Какого еще черта Джонни должен был мне сказать?
   - О том, что я священник.
   - Что?!!
   Арран закрыла глаза и обмякла на сиденье. Дэлвин выпустил ее руки.
   - Ах ты черт! Священник!  Тогда  почему  ты  не  носишь  этот  чертов
воротничок?
   - В приюте многие боятся любой униформы.
   Он замолчал. Ждал. В конце концов Арран расхохоталась так, что  слезы
ручьем полились из глаз.
   - Ах ты... Священник, твою мать!
   Дэлвин повернул ее к себе, крепко обнял. Она уткнулась  ему  в  грудь
мокрым от слез лицом.
   -  Ты  прекрасная  девушка,   Арран.   Соблазнительная   девушка.   И
очень-очень  пьяная.  Сейчас  я  отвезу  тебя  домой,  ты  как   следует
выспишься. А завтра или в какой-нибудь другой день, когда  захочешь,  мы
поговорим.
 
Глава 6 
 
   Марк Уинн не сознавал ни  своей  исключительности,  ни  своих  особых
привилегий. Да, они живут в огромном доме с большим бассейном, и мать  у
него - кинозвезда. Однако почти у всех его знакомых есть то же самое. На
каникулы он уезжал на Гавайи, в Мексику, на Карибское море или в Европу,
так же как и другие дети из их круга.
   Кое в чем он чувствовал себя даже обделенным. Вот, например,  у  него
нет отца. Хотя у многих его сверстников тоже не всегда имелись  отцы,  и
вообще родители у многих менялись с поразительной быстротой.
   Особенно счастливым он себя не чувствовал, да и не стремился к этому.
Ему не слишком нравился дом, в котором он жил. И школа тоже. Несмотря на
то что  он  оказался  очень  способным  и  шел  впереди  других,  особой
популярностью в классе он не пользовался. Он объяснял это тем,  что  его
мама - более известная киноактриса, чем другие матери.  Они  все  просто
ему завидуют. В последнее время его стали  называть  снобом.  Ребята  не
хотели играть с ним, что приводило его в  бешенство.  Пришлось  кое-кого
проучить как следует. Тогда его стали называть не только снобом, но  еще
и задирой. Тем не менее на дни рождения и званые вечера ребята всегда  к
нему приходили, потому что в его  доме  устраивались  более  грандиозные
вечера, чем у всех остальных.
   К тому времени, как к ним в пятый класс перевели Брайана, у Марка  не
осталось ни одного настоящего  друга.  Брайан  вернулся  в  Лос-Анджелес
после трех лет, проведенных с матерью в Нью-Йорке. Он не знал,  что  ему
не полагается общаться с Марком Уинном.  А  если  бы  даже  и  знал,  не
обратил бы внимания.
   Брайан рос очень независимым, сложным и одаренным ребенком.  Родители
его расстались. Отец представлялся ему  не  слишком  понятной  и  скорее
какой-то официальной фигурой. Он много работал, редко улыбался.
   При нем Брайан чувствовал себя неуютно. Мать много играла  в  теннис,
ездила к парикмахеру, встречалась за ленчем с приятельницами и постоянно
посещала собрания, где организовывались вечера  для  больных,  например,
бал для артритников, чай для больных церебральным параличом или ленч для
страдающих мышечной дистрофией. Перед выездом из дома мама -  кстати,  в
последнее время  она  стала  сердиться,  когда  он  ее  так  называл,  -
разряжалась в пух и прах, долго смотрела в зеркало  на  свои  прекрасные
белокурые волосы,  злилась  на  парикмахера  Кеннета,  опрыскивала  себя
духами и уносилась на своем голубом "мерседесе" на встречу с  такими  же
дамами, тоже разодетыми в пух и прах и тоже  побывавшими  у  парикмахера
Кеннета.
   Брайан понятия не имел о  том,  что  там  происходит  во  время  этих
собраний. Но мама уверяла, что это все очень-очень важно. Он в  этом  не
сомневался, потому что мама и сама считалась важной дамой. Ему  об  этом
постоянно напоминали. Мама - важная дама и  настоящая  леди,  а  папа  -
мерзавец и подонок. Как только  мамин  адвокат  "разделается"  с  папой,
Брайан вместе с мамой моментально уедут обратно в Нью-Йорк.
   Эта  перспектива  его  совсем  не  радовала.  Да,  ему  нравилось   в
Нью-Йорке, однако Калифорнию он полюбил гораздо  больше.  Ему  нравились
эти просторы, цветы, яркое солнце, а теперь еще и новый друг Марк.
   Марку Брайан тоже понравился. И не только потому, что у него не  было
других  приятелей.  Во-первых,  Брайан  всегда  держался  независимо   и
прекрасно владел собой, во-вторых, внешне он  как  две  капли  воды  был
похож на самого Марка, и это рождало в Марке  чувство  принадлежности  к
одному и тому же племени. В-третьих, день рождения Брайана приходился на
Рождество, и Марк ему по этому поводу  очень  сочувствовал.  Сострадание
оказалось для него новым и очень приятным  чувством.  Марк  ощущал  себя
добрым и великодушным, и от  этого  проникался  еще  большим  теплом  по
отношению к Брайану.
   У них оказалось много общего. Например, оба мечтали научиться  играть
на пианино, и у обоих ничего не получилось. Правда, по разным причинам.
   - Мама мне не разрешает, - пожаловался  Брайан,  -  потому  что  папа
играет на пианино. Она не позволяет мне делать ничего такого, что делает
папа.
   - Но это же глупо.
   - Конечно, глупо, потому что я все равно на него похож. Бабушка.., ей
уже восемьдесят лет, и она немного того, - он постучал себя  пальцем  по
лбу, - так вот, она часто принимает меня за отца.
   - У меня дома есть большой "Стейнвей". В прошлом году я брал уроки.
   Но теперь Марку больше не  хотелось  садиться  за  рояль.  Мама,  как
всегда, все испортила. Чуть ли не в тот же момент, как  он  заявил,  что
хотел бы играть на  пианино,  в  гостиной  появился  "Стейнвей"  и  мама
немедленно организовала занятия с одним из лучших преподавателей  музыки
в Калифорнии.
   Непонятно почему, но его это больше не привлекало.
   Вся радость исчезла. У него обнаружили хороший слух и  хорошие  руки,
однако, словно наперекор самому себе, он  оказался  нерадивым  учеником,
вялым и равнодушным.
   Через несколько недель он перестал даже прикасаться  к  великолепному
роялю со сверкающим корпусом из красного  дерева,  гладкими,  как  шелк,
клавишами из слоновой кости и богатым, сочным звучанием. Ему на это  все
вдруг стало, наплевать.
   - Не буду заниматься, и все!
   Марк сам не понимал, почему это произошло. Точно так же  случилось  с
шотландскими пони, которых ему подарили  на  день  рождения,  когда  ему
исполнилось четыре года. Перед этим он как-то сказал маме, что хорошо бы
иметь пони, и  она  молниеносно  исполнила  его  желание.  То  же  самое
произошло с собакой. Ему так хотелось собаку...  Мама  сказала:  смотри,
что тебе принесли добрые феи. Марк увидел  щенка,  самого  красивого  на
свете. Он вприпрыжку бежал к нему через  весь  холл,  стуча  когтями  по
мраморному полу. Но это оказалось совсем не то, о чем мечтал  Марк.  Ему
хотелось  настоящую  собаку,  а  не  это  комнатное  украшение.  Собаку,
пахнущую псиной,  может  быть,  немного  грязную,  может  быть,  даже  с
блохами,  одним  словом,  настоящую  собаку.  В  ярости  и  отчаянии  он
расплакался. Мама смотрела на него в ужасе и не могла понять, что же ему
надо. Не хочет эту собаку - хорошо. Пусть только скажет, какую он хочет,
и она тут же ему достанет.
   Мама так старалась ему угодить... Может быть, слишком старалась. Марк
пытался отогнать эту внезапно пришедшую в голову "взрослую" мысль.  Мама
слишком старалась и этим отнимала у него всю радость. Марк не понимал, в
чем дело, раздражался, капризничал, и Мелисса начинала плакать вслед  за
ним. А мама смотрела  на  них  испуганными  глазами  и  тоже  ничего  не
понимала.
   И вот теперь Брайан жалуется, что хочет играть на пианино, а мама  не
разрешает. Марк внезапно почувствовал  огромное  удовлетворение  оттого,
что  может  противостоять  запрету  матери,  пусть  даже  и   не   своей
собственной.
   - Приходи ко мне после школы и играй, сколько хочешь. Я  тебе  покажу
ноты и все свои учебники.
 
*** 
 
   Брайану очень понравилось бывать в доме у Марка.
   Он полюбил его "Стейнвей", и даже Мелисса ему понравилась.
   Этого Марк не мог понять.
   - Да она же круглая дура.
   - Совсем она не дура.
   Мелисса влюбилась бы в него без памяти, не будь он на полгода  моложе
ее. Но и теперь она повсюду ходила за ним по пятам и  всячески  пыталась
произвести на него впечатление. Втайне Брайана это умиляло. Он всю жизнь
чувствовал себя одиноким, и ему страшно хотелось иметь брата или сестру.
Несколько лет назад он спросил маму об этом,  и  она  ответила:  "Только
через мой труп".
   Теперь он воображал, будто Марк - его брат, а Мелисса -  сестра.  Ему
совсем не хотелось возвращаться в Нью-Йорк.
   Придя к ним в дом в третий раз,  он  познакомился  с  мамой  Марка  и
Мелиссы, знаменитой кинозвездой Изабель Уинн.
   Они с Марком сидели за роялем. Брайан старательно разучивал менуэт из
"Маленького музыкального альбома" Анны Магдалены Бах. Изабель  подъехала
к парадному входу и,  не  убирая  машину,  побежала  в  дом.  Она  очень
торопилась - у нее было всего полчаса на то, чтобы переодеться и ехать в
студию на фотосъемки для рекламы. Неожиданно  она  услышала  неуверенные
звуки рояля из гостиной. Осторожно открыла дверь  и  увидела  за  роялем
точную копию своего сына. Две копии. Две  одинаковые  головы  с  густыми
черными кудряшками, две пары золотисто-карих  глаз  с  тяжелыми  сонными
веками, одинаковой формы губы.
   На какую-то долю секунды она не поверила  своим  глазам.  Она  что-то
пила за ленчем. Но ведь не настолько же...
   Мальчики подняли головы.
   - Привет, ма.
   - Привет, ребята.
   - Это мой школьный товарищ.
   - Очень приятно.
   Изабель  вздохнула  с  облегчением.  Слава   Богу!   Какой   красивый
мальчик... И какое удивительное сходство с Марком!
   Она одарила его улыбкой.
   - Как тебя зовут, дорогой?
   Мальчик вежливо встал.
   - Брайан Уиттэкер. У вас прекрасный рояль, миссис Уинн.
 
*** 
 
   Оставшуюся часть дня Изабель прожила как в тумане.  Чувства,  которые
она считала давно похороненными, вновь вырвались наружу.  Она,  конечно,
знала о том, что у Дэвиса и Стюарт  есть  сын.  Он  родился  через  семь
месяцев после того, как  они  поженились.  Изабель  восприняла  это  как
пощечину. Она не могла избавиться от, мысли о том, что  Дэвис  занимался
любовью со Стюарт в тот же день, что и с ней. Всеми силами она старалась
прогнать эти мысли, однако  перед  глазами  все  время  вставали  образы
Дэвиса и Стюарт, занимающихся любовью.
   В памяти вновь возникла кошмарная сцена  свадебного  вечера  с  такой
ясностью, словно это происходило вчера.
   Стюарт, эта стерва, с видом кошки, только что проглотившей канарейку,
держащая Дэвиса под руку, уже беременная Брайаном... Холл  Дженнингс  со
своей напыщенной речью...
   Если верить слухам, их брак распался уже в первый; год после свадьбы.
И теперь они наконец разводятся. Эта мысль не давала Изабель покоя. Что,
если сейчас, через столько лет, пойти к Дэвису и сказать... Что сказать?
   Она принялась рисовать себе воображаемую встречу.
   Вот она с жизнерадостным видом входит в его кабинет, садится напротив
на вращающийся стул, соблазнительно кладет ногу на ногу и одаривает  его
своей улыбкой в миллион долларов.
   - Привет, Дэвис! Сколько лет, сколько зим. Как приятно снова  увидеть
тебя. Угадай, что я хочу тебе сказать. Ты ведь  знаешь  моих  близнецов,
Марка и Мелиссу?
   Ну так вот...
   Дэвис слушает не перебивая, холодный и  сдержанный.  Только  он  один
умеет так держаться.
   - Очень интересно. Подумать только, какая ирония судьбы.
   А может быть, он скажет что-нибудь совсем другое, например:
   - Если ты насчет денег, обратись к моему адвокату.
   Конечно,   я   буду   щедр,   насколько   это   возможно   в   данных
обстоятельствах.
 
*** 
 
   Изабель договорилась пообедать вместе с Рефуджио Рамиресом. Время  от
времени она разыскивала его, потому что он был  единственным  человеком,
который ее понимал,  и,  кроме  того,  единственным,  с  кем  она  могла
поговорить о Дэвисе. Бывали дни, когда ей отчаянно хотелось услышать имя
Дэвиса, произносимое вслух кем-нибудь другим, пусть даже и с  нелестными
эпитетами.
   Они сидели в мексиканском  ресторанчике,  где,  по  словам  Рамиреса,
готовили лучшие национальные блюда. Рамирес страшно  растолстел.  Сейчас
он аккуратно разрезал  рыбу  на  тонкие  кусочки,  обмакнул  в  масляный
чесночный соус, завернул в маисовую лепешку  и  со  вздохом  наслаждения
отправил в рот.
   - Я не видел этого пижона уже несколько месяцев.
   Изабель знала, что  Дэвис  живет  один  и  трудится,  как  робот,  по
шестнадцать часов в сутки. По вечерам возвращается в одиночестве к  себе
в отель, где он снял номер,  расставшись  со  Стюарт.  Он  снискал  себе
репутацию одного из самых  удачливых  и  богатейших  агентов  Голливуда,
Славится тем, что умеет заключать самые крутые сделки.
   - Ты же помнишь, ему всегда это нравилось. Сам процесс. Помнишь,  как
он радовался, когда удавалось выжать чуть побольше в пользу клиента.  Он
смотрел на это как на занимательную игру и был отличным игроком.
   Теперь.., теперь он еще больше преуспел  в  этой  игре,  но  она  его
больше не увлекает. Для него это  уже  не  игра.  Его  теперь  ничто  не
радует. Эта тугозадая шлюха, на которой он женился, все из него  выжала.
А теперь затеяла бракоразводный процесс и хочет наложить лапу на все его
имущество. Так что, если он вырвется от нее в чем есть,  может  считать,
что ему повезло.
   Изабель слушала болтовню Рамиреса, смотрела на его рот, набитый рыбой
с маисовыми лепешками, и умирала от желания вскочить с места,  помчаться
к Дэвису в отель, в его объятия.., сделать так, чтобы  ему  снова  стало
хорошо.
   - Дружить с ним теперь не  очень-то  легко,  -  пожаловался  Рамирес,
вытирая рот салфеткой. - Я-то еще держусь, но я, пожалуй,  единственный,
кто у него остался. Не знаю, сколько еще выдержу. Этому пижону,  похоже,
на все наплевать.
   Изабель осталась сидеть на месте. Дэвису  она  не  нужна.  Он  ее  не
захочет, даже если она расскажет ему о  близнецах.  Ему  наплевать...  С
какой стати он вдруг проникнется к ним любовью, через столько лет?  Ведь
он с самого начала даже не пытался выяснить, не его ли это дети.
 
*** 
 
   Поздно  ночью  Изабель  расхаживала  по  своей  огромной  спальне  со
стаканом в руках, не в состоянии заснуть, не в силах успокоиться.  Потом
все-таки легла в постель и долго без всяких мыслей смотрела на игру тени
и света на потолке. Наконец забылась тяжелым сном.
   Она стояла рядом с Дэвисом в саду у  Дженнингсов,  только  по  другую
сторону от нее вместо Холла Дженнингса стоял ее отец, Джордж  Уинтер,  и
произносил бесконечно-длинную речь о двух добрых  старинных  семействах,
Уинтерах и Уиттэкерах.  Речь  все  тянулась  и  тянулась,  ритм  ее  все
ускорялся, голос отца повышался, становился все громче и  пронзительнее,
пока в конце концов не перешел в истерический хохот.
   - Он ненормальный, отец этой девушки, - озабоченно произнес кто-то из
гостей. - Им нельзя вступать в брак. Только подумайте о детях...
   - Да-да, Дэви