о, с чем нельзя было бы справиться.
   Просто это очень нудно и унизительно. Я не привык болеть.
   - Вам придется лечь в больницу?
   - Нет, конечно. Не выношу больницы.
   Он с наслаждением отпил шампанского из бокала.
   - Никого не следует вынуждать жить без шампанского.
   - Что, вам придется отказаться от вина? Что-нибудь.., с печенью?
   Он улыбнулся.
   - Нет, моя дорогая. У меня крепкая печень.  Удивительно  крепкая  при
нынешних  обстоятельствах.  И  у  меня  нет   ни   малейшего   намерения
отказываться  от  вина,  пока  я  жив.  Просто  я  уезжаю..,  на   давно
заслуженный отдых.
   - Куда же вы поедете?
   Он все так же улыбался.
   - Туда, где потеплее, разумеется.
   Потом  он  пригласил  ее  танцевать.  Кристиан  показалось,  что  все
мельчайшие подробности этого танца запечатлятся в  ее  памяти  навсегда,
словно выжженные в мозгу. Они танцевали под  песню  Франсуазы  Харди,  и
Уэкслер тихонько подпевал на французском языке. Рука  его,  лежавшая  на
талии Кристиан, казалась слишком  легкой,  почти  бесплотной  и,  уж  во
всяком случае, неспособной пронести Кристиан через весь дом,  чтобы  она
не запачкала кровью его ковер.
   В  диско-будке  девушка  с  длинными  прямыми  волосами  цвета   меда
наклонилась над вращающимися дисками.
   Вскоре после  танца  Уэкслер  заявил,  что  устал,  да  и  шампанское
кончилось. Часы показывали половину второго ночи.
   Мартин высадил Кристиан и  Джона  у  их  дома  на  набережной  Челси.
Уэкслер помахал им на прощание, изогнув губы в иронической улыбке. Потом
обернулся к Мартину, коснувшись пальцами своих усов. Это было последнее,
что запомнилось Кристиан.
 
   "Дорогая, дорогая моя Кристиан!"
 
   Письмо принесли на подносе с завтраком, вместе с тремя приглашениями,
счетом из магазина "Хэрродс" и  напоминанием  от  дантиста  о  том,  что
подошло время очередного осмотра.
   Кристиан смотрела на буквы, написанные  четким  решительным  почерком
черными чернилами на плотной веленевой бумаге.
 
   "Это прощальное послание. Я больше не могу игнорировать  живущего  во
мне врага, так как на этой стадии доза лекарств, помогающих справиться с
болью, может выйти из-под  контроля.  Поэтому  мы  больше  не  увидимся,
дорогая. Я имею в виду, в этой жизни. Что же касается другой жизни, то я
никогда не верил в ее существование.
   Если я ошибаюсь, значит, мне суждено провести  свой  долгий  и  давно
заслуженный отдых в жарком климате, так как моя земная жизнь  во  многом
заслуживает сурового порицания.
   Как бы там ни было, я ни о чем не сожалею. По крайней мере в том, что
касается меня лично. Хотя, должен признаться, дорогая, прошлой весной  в
Аннеси ты заставила меня кое о чем задуматься.  Ты  сказала  тогда,  что
деньги и власть - это еще не все в жизни. А я заверил тебя,  что  ничего
другого не существует.
   Возможно,  я  оказал  тебе  плохую  услугу,  выдав  замуж  за   Джона
Петрочелли.   Сейчас,   столкнувшись   с   неизбежным    доказательством
собственной смертности, я о многом передумал. Могу лишь сказать  в  свое
оправдание, что в то время я был убежден, что поступаю правильно.
   Мне  и  в  голову  не  приходило,  что  я  пытаюсь   исправить   одну
несправедливость с помощью другой. Или, по сути, подменяю  одну  ловушку
другой.
   Сейчас я хочу попытаться исправить то, что  я  сделал,  Кристиан.  Но
сделать это я могу единственным известным  мне  способом.  Извини,  если
этот способ покажется тебе не слишком тактичным, и  не  забывай,  что  я
всего лишь старый дряхлый торгаш.
   Я  взял  на  себя  смелость  открыть  на  твое  имя  счет   в   банке
"Кредит-Суиз", в Цюрихе. Детали на прилагаемой  карточке.  Это  номерной
счет, и я перевел на него три с половиной миллиона швейцарских  франков,
что  по  нынешнему  курсу  составляет  примерно   миллион   американских
долларов. В банке тебе надо связаться с герром Бернардом Вертхаймом.  Он
ждет твоего звонка.
   Оставляю тебе эти деньги без каких-либо условий или ограничений. Лишь
с благословением. Ты можешь покинуть Джона или  остаться  с  ним  -  как
пожелаешь. Ты теперь вольна жить так, как захочешь. Надеюсь,  это  будет
долгая и интересная жизнь.
   Прощай, моя дорогая. Желаю счастья. И спасибо тебе, что позволила мне
провести последний год жизни в твоем обществе. Могу только добавить, что
если бы я был способен  полюбить  кого-нибудь  в  этой  жизни,  то  это,
несомненно, была бы ты".
 
   Письмо было отправлено накануне, а написано задолго до того  события,
которое, как теперь  поняла  Кристиан,  явилось  хорошо  инсценированным
прощальным вечером, где "Реквием" Берлиоза был даром уходящему.
   Часы показывали половину девятого. Кристиан резко отодвинула поднос с
нетронутым  завтраком,  не  заметив,  что  кофе  пролился  ей  на  юбку.
Вскочила,  не  умываясь,  не  причесываясь,  накинула  на  себя   первое
попавшееся платье и побежала вниз по лестнице,  перепрыгивая  через  две
ступеньки. По дороге захватила сумочку со стола  в  холле,  выбежала  на
улицу, помчалась к гаражу так, как  будто  за  ней  гнался  сам  дьявол.
Единственной мыслью была слабая надежда, что он ошибся и что  она  может
еще успеть.
   Однако Кристиан  по  опыту  знала,  что  Эрнест  Уэкслер  никогда  не
ошибался. Она безнадежно опоздала.
   Она мчалась через весь Лондон на бешеной скорости, проклиная час  пик
и нескончаемые потоки машин. Через двадцать минут ее машина со скрежетом
затормозила у высокого узкого дома. Кристиан  взглянула  вверх  на  ряды
окон, которые, словно пустые глаза,  ничего  ей  не  говорили.  С  силой
нажала  на  звонок.  Сейчас,  как  всегда,   выйдет   Пьер,   спокойный,
бесстрастный, и скажет, что мистер Уэкслер мирно  завтракает  наверху  и
разговаривает  по  телефону  с  Монте-Карло,  или  с  Тегераном,  или  с
Вашингтоном. Однако Пьер не  появлялся.  Кристиан,  внезапно  похолодев,
вспомнила, что Пьера накануне отослали  в  Монте-Карло  привести  дом  в
порядок к возвращению хозяина.  А  служащие  офиса  не  появятся  раньше
половины десятого.
   Она сделала глубокий вдох, достала из сумочки связку ключей. Дом  был
оборудован как неприступная крепость -  со  множеством  замков,  кодами,
сигнализацией, но Кристиан когда-то жила здесь и знала все коды.
   И ключи все еще лежали у нее в сумочке.
   Стальная входная дверь со стуком захлопнулась  позади  нее.  Кристиан
стояла в холле, прислушиваясь. Дом казался вымершим.
   - Мистер Уэкслер! - позвала она. - Это я, Кристиан.
   Голос прозвучал непривычно громко в тишине пустого холла.
   Она заглянула в гостиную, потом в столовую, где стоял телекс и  целая
батарея   телефонов   -   эта   комната   часто    использовалась    как
коммуникационный центр, - потом прошла в малый офис,  где  когда-то  она
впервые обедала в этом доме. Как давно это было...
   Медленно, едва передвигая ноги, поднялась она  по  лестнице,  держась
внезапно вспотевшими руками за перила. Сердце  гулко  стучало  в  груди.
Огромным усилием воли она заставила себя войти в спальню.
   Там было пусто.
   Кристиан медленно огляделась. Как  и  следовало  ожидать,  в  комнате
царил идеальный порядок. На нетронутой кровати лежала шелковая пижама  и
аккуратно сложенный халат, рядом так же аккуратно стояла пара  комнатных
туфель. Одеяло чуть отогнуто - для хозяина, который так и не появился...
Шторы на окнах опушены, лампа на ночном  столике  включена,  и  свет  ее
направлен на небольшую кипу газет и журналов.
   Кристиан прошла в гардеробную,  примыкавшую  к  спальне.  Старомодное
гладильное  устройство,  гардероб  из   красного   дерева,   заполненный
костюмами самых различных цветов и покроев, пригодных для любого случая,
любого времени года, любого климата, в любой точке земного шара.  Костюм
для официальных утренних приемов  -  с  черным  смокингом  и  полосатыми
брюками,  обеденные  пиджаки  -  черные  и  белые,  бархатные  смокинги,
блейзеры,  твидовые  костюмы,   серые   деловые   тройки,   темно-синие,
полосатые. Ряды шляп - котелки, панамы, мягкие  фетровые  шляпы  и  даже
белый велюровый стетсон с загнутыми полями.
   Кристиан смотрела на длинные ряды  начищенных  до  блеска  ботинок  и
туфель, на разноцветные галстуки и шарфы, на полированный комод красного
дерева, ящики которого были заполнены носками, рубашками, нижним бельем.
Она закусила губу, так что выступила кровь.
   Оставалась еще одна дверь - в ванную комнату. Эта дверь была закрыта.
   Кристиан приоткрыла  ее.  И  сразу  ощутила  запах  смерти.  Двигаясь
автоматически, как робот, она распахнула дверь и остановилась,  глядя  в
бледные глаза  Эрнеста  Уэкслера.  Значит,  еще  не  поздно.  Его  глаза
открыты, он смотрит на нее... Она сделала шаг к нему и увидела, что  эти
глаза безжизненны и пусты. Безжизненны уже в течение нескольких часов.
   Он  лежал   в   своей   огромной   ванне   в   вечернем   костюме   с
галстуком-бабочкой. Туфли аккуратно стояли рядом с ванной - по-видимому,
он не хотел портить дорогой фарфор. Кристиан увидела  пистолет  и  сразу
узнала его.
   "Магнум-357". Не  очень  точное  оружие,  но  вполне  подходящее  для
короткого расстояния. Лицо Эрнеста Уэкслера не было повреждено.  Голова,
необычно плоская, покоилась на  розовой  шали,  разложенной  на  заднике
ванны. В следующий момент Кристиан у ид ела, что это не шаль, а кровь. И
мозги и кости. Вся задняя часть черепа была раздроблена.
   Кристиан отметила это механически, оставаясь все в том  же  состоянии
транса. До тех пор, пока не увидела на полу позади  ванны  окровавленные
полотенца, разложенные Уэкслером, вероятно, для того, чтобы предохранить
ковер. Она непроизвольно поднесла руку ко рту, пронзительно закричала  и
стала медленно, неловко отступать назад, натыкаясь на двери, на  мебель,
на стены. Как слепая, прошла в спальню, подошла  к  кровати,  скорчилась
около нее, уронив голову на его пижаму, и застыла в таком положении. Так
ее и застал Джон.
 
Глава 4 
 
   Арран медленно поднималась на поверхность  из  теплой  обволакивающей
темноты. Кто-то настойчиво звал ее. Кто-то с  силой  врывался  в  уютный
кокон глубокого сна. Кто-то требовательный и неотступный. Ах, черт...
   Ушли остатки сна. Она лежала неподвижно  с  бьющимся  сердцем,  глядя
вверх на блики света на потолке, не в состоянии понять, что  происходит,
и в то же время охваченная дурными предчувствиями.
   У  ее  постели  звонил  телефон,  и  этот  звук  казался   невыносимо
пронзительным в ночной тишине. Телефонный звонок в  половине  четвертого
ночи не сулил ничего хорошего.
   Месяц назад телефон зазвонил примерно в это  же  время.  Арран  тогда
сняла трубку и услышала дрожащий голос Кристиан:
   - Он умер, Арран! Я не вынесу этого... Пожалуйста, приезжай..,  прошу
тебя...
   Утром она вылетела в Англию. В ушах все еще звучал шепот  сестры:  "У
него был рак. Он отказался от лечения.
   Что же мне теперь делать?"
   Ужасно, что Кристиан овдовела, думала тогда Арран, и все  же  хорошо,
что она все-таки полюбила своего мужа настолько, что теперь  так  горюет
по нему.
   Однако Джон Петрочелли, живой и здоровый,  встретил  ее  в  аэропорту
Хитроу. Арран узнала, что умер Эрнест Уэкслер. Это его все так же сильно
любила сестра.
   По нему она безутешно скорбела.
   Сейчас, слушая пронзительные телефонные звонки, Арран  боялась  снять
трубку. Месяц назад она  оставила  Кристиан  на  пути  к  выздоровлению.
Сестра собиралась поехать в  Цюрих  -  устраивать  свои  денежные  дела.
Однако, помня, насколько потрясена была  Кристиан,  и  зная  ее  слишком
впечатлительную  натуру,  Арран  сейчас  боялась   услышать   что-нибудь
ужасное.
   Наконец она решилась снять трубку.
   - Алло.
   - Хочешь, прокушу тебе клитор до крови?  -  громко  произнес  мужской
голос. - Я тебе сделаю...
   Арран отбросила трубку, словно это была горящая головешка. Из  трубки
лилась такая грязная брань, какой Арран никогда в жизни не слышала. Даже
не знала о существовании подобных слов. Телефон сейчас  казался  головой
огромной зловещей змеи. Он даже чуть вибрировал в такт голосу.
   Она не могла заставить себя прикоснуться к трубке.
   Не могла двинуться с места. Не могла думать ни о чем.
   Беспомощно сидела на кровати и  слушала  этот  страшный  неумолкающий
голос.
 
*** 
 
   -  Что  случилось?  -  спросил  Хельмут  Рингмэйден,   когда   Арран,
спотыкаясь, вошла в магазин. - Ты бледна как смерть. Была бурная ночь? -
добавил он без всякого сочувствия.
   Арран покачала головой, глядя на него затуманенными глазами.
   - Я.., я плохо спала. Беспокоилась о своей книге.
   - Чушь! Ты прекрасно знаешь, что  ни  один  из  агентов  не  позвонит
раньше чем через месяц, а то и позже.
   С какой стати вдруг терять из-за этого сон?
   - Но.., месяц уже прошел. Я отправила ее перед отъездом в Англию.
   - Ну и что из этого? - Толстяк Рингмэйден стукнул  кулаком  по  столу
так, что пыль поднялась в воздух. -  Ты  волнуешься  не  из-за  книги  и
знаешь об этом не хуже меня!
   Арран молчала, тупо глядя на него.
   - Какого хрена ты делала прошлой ночью? Сколько их было и кто?
   - Ничего я не делала! Я была дома. Легла спать пораньше.
   - Все тот же подонок Джин-Карло?
   - Я с ним не виделась уже несколько месяцев.
   Это была сущая правда. В Джин-Карло проснулся инстинкт  собственника,
и Арран его бросила. В любом случае от него больше  не  было  толку.  На
него  же  самого  отношения  с  Арран   оказали   такое   разрушительное
воздействие, что вся его жизнь перевернулась. В конце концов он  женился
на пышной, спокойной итальянской девушке,  дочери  владельца  бакалейной
лавки. Сейчас он водил грузовик  с  продуктами  и  на  Рождество  ожидал
рождения первого ребенка.
   Рингмэйден глубоко вздохнул.
   - Кто бы он ни был - не имеет значения. Послушай, Арран,  я  тебя  не
раз предупреждал. В этом городе полно подонков и мерзавцев. До  сих  пор
тебе везло. Но рано или поздно ты обязательно попадешь в беду.  Да  черт
побери, неужели ты ждешь, что я поверю, будто ты сейчас похожа на смерть
только из-за своей дурацкой книги?
   - Да, да! И оставьте меня в покое! Нечего читать мне  мораль!  Вы  же
ничего не знаете!
   Она круто повернулась и пошла обслуживать покупателей. Однако  каждый
раз, когда  звонил  телефон,  она  вздрагивала  и  отказывалась  снимать
трубку. Иногда это делал Фридом, что было проявлением немалого  мужества
с его стороны, так как он верил,  будто  зло,  исходящее  от  телефонной
трубки, может проникнуть к нему в голову и разъесть его мозг. По большей
части трубку снимал раздраженный Рингмэйден.
   Вечером Арран не могла  решиться  уйти  домой.  Допоздна  работала  в
магазине, потом пошла в небольшой джаз-клуб в конце  улицы.  Она  теперь
часто заходила туда по вечерам  послушать  игру  саксофонистки  Рокки  -
девушки с длинными прямыми волосами и  печальным  лицом.  Арран  слушала
музыку,  выпивала  один-два  бокала  красного  вина,  прислушивалась   к
разговорам стареющих битников, споривших на темы, давным-давно никому не
интересные, болтала с барменом Фатсо.
   Сегодня вечером Рокки играла с каким-то особым  вдохновением.  Слушая
ее, Арран  чувствовала,  что  постепенно  успокаивается.  Прошлой  ночью
какой-нибудь ненормальный  набрал  первый  попавшийся  номер.  Это  было
просто случайное совпадение, которое больше не повторится.
   И все же в два часа ночи, когда бар закрылся, она с радостью  приняла
предложение Фатсо проводить ее до дома. Чернокожий,  всегда  мрачноватый
Фатсо весил сто пятьдесят фунтов, при росте шесть футов и пять дюймов.
   Ему уже перевалило за шестьдесят. Когда-то он  играл  на  тромбоне  с
Дюком Эллингтоном. Иногда вечерами его удавалось уговорить  выйти  из-за
стойки и присоединиться к оркестру. Хотя  Фатсо  был  далеко  не  молод,
страдал артритом и плохо видел, однако в темноте он выглядел громилой. С
ним Арран чувствовала себя в безопасности.
   Сейчас, почуяв неладное, он не только проводил Арран до самого  дома,
но и поднялся вместе с ней в комнату, дал ей свой номер телефона и велел
звонить, если что-то случится. Сообщить в полицию о том, что  произошло,
никому из них в голову не пришло.
 
*** 
 
   Арран лежала без сна, широко открыв глаза. Ждала.
   Ничего. Лишь когда начал заниматься рассвет, она почувствовала себя в
относительной безопасности. В комнате чуть посветлело, мусорщики  завели
свою утреннюю какофонию, заревели грузовики, развозившие продукты.
   Наступил новый день. Она снова в безопасности. Ночные страхи ушли.
   Она заснула и проспала четыре часа.
   Позже, сидя, как обычно,  в  кафе  "Триест",  просматривая  газету  и
наслаждаясь свежей булочкой и ароматным кофе, она, все еще сонная, вновь
почувствовала радость жизни. Ночной кошмар  сейчас  казался  нереальным,
будто все это ей приснилось.
   Две следующие ночи она отключала телефон и спала,  как  младенец.  На
четвертую ночь она забыла отключить телефон, и  он  не  зазвонил.  Арран
решила, что теперь все в порядке. Кошмар кончился, и ей больше ничто  не
грозит.
   - Я поднимусь одна, Фатсо, не беспокойся, - сказала она у подъезда  и
поцеловала коричневую морщинистую щеку. - Спасибо большое. До завтра.
   Все в  том  же  жизнерадостном  настроении  она  поднялась  по  слабо
освещенной лестнице  с  ободранными  перилами  и  выцветшими  обоями  на
стенах, проскользнула в комнату, закрыла дверь и накинула цепочку.
   И сразу зазвонил телефон. Часы показывали половину третьего ночи.
   - Ты себе представляешь, Арран,  что  я  могу  сделать  ножом?  Ну-ка
представь. Я тебя привяжу к столу, раздвину пошире ноги, буду трахать до
посинения, а потом вырежу тебе...
   Господи, Господи, Господи!
   Арран выронила трубку. Руки отнялись. Ее вырвало на пол.
   Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем она смогла взять в  руки
трубку, положить ее на рычаг и тут же снова снять. За это время страшный
голос успел сообщить ей во всех мельчайших подробностях, что  он  с  ней
сделает. Всю ночь она провела не раздеваясь, скорчившись под одеялом,  в
ожидании шагов на лестнице, в ожидании того, что  вот  сейчас  откроется
дверь и войдет ОН с ножом в руках. Он знает ее имя! Он знает, кто она  и
где живет... Значит, это не случайные звонки. Он ее знает!
 
*** 
 
   В магазине Арран, дрожащая, бледная, как призрак, съеживалась  каждый
раз, когда заходил покупатель-мужчина, и забивалась  в  угол  при  звуке
каждого телефонного звонка.
   В полдень телефон зазвонил в очередной раз. Хельмут позвал ее:
   - Арран, это тебя.
   Едва волоча ноги, она подошла к столу, со страхом глядя на  трубку  в
его руке. Отчаянно затрясла головой:
   - Я не могу. Я... Скажите  ему,  что  меня  нет.  Я  не  буду  с  ним
говорить.
   - Это никакой не "он". Это Салли Вайнтрауб.
   - Кто?
   - Салли Вайнтрауб, твой агент. Арран, агент звонит тебе из Нью-Йорка.
   Все еще не оправившись от ужаса,  уверенная,  что  это  ловушка,  что
звонит все тот же ночной голос,  притворившийся  агентом  из  Нью-Йорка,
Арран стояла, крепко сцепив за спиной руки, в отчаянии качая головой.
   - Ну же, Арран. Бери наконец эту проклятую трубку.
   Она сделала над собой неимоверное усилие.
   - Д-да? - прошептала в трубку.
   - Арран Уинтер? - действительно женский голос, четкий, очень деловой.
- Это Салли Вайнтрауб. Я прочла вашу  книгу  и  нахожу,  что  это  очень
неплохо. Особенно для первой вещи.
   Она помолчала, явно ожидая радостной реакции.
   - О...
   - М-м-м, да. Я с удовольствием  возьмусь  вас  представлять.  Правда,
прежде  чем  направить  книгу  издателям,  мне  бы  хотелось  предложить
кое-какие изменения.
   Совсем небольшие и, возможно, необязательные, но...
   Я бы предложила кое-что вырезать.
   С пронзительным криком Арран выронила из рук трубку.
   - Какого черта!
   Рингмэйден поднял трубку.
   - Сэл! Сэл! Ты еще здесь?
   Арран  опустилась  на  пол,  уронила  голову   на   колени,   слушала
извиняющийся голос Рингмэйдена и