ершись  руками  о
стол, и лицо Рафаэля над ее плечом, и его руки, сжимавшие ее грудь. Окно
выходило на узенький двор,  напротив  светились  окна  весьма  солидного
здания.
   Джесс подумала о людях, спрятавшихся за этими окнами,  возможно,  они
сейчас следят за ней и Рафаэлем, и в душе Джесс поднялась волна  упрямой
непокорности. Джесс почувствовала, как под  пальцами  Рафаэля  ее  соски
наливаются твердостью; она плотнее прижалась к любимому и почувствовала,
как его смуглые руки спустились вниз по животу  и  скользнули  между  ее
бедер.
   - Я не хочу ждать, пока твоя  мать  отправится  спать,  -  прошептала
Джесс. - Я хочу тебя прямо сейчас. - Джесс расстегнула пуговицы джинсов,
и они свободно спустились ей до колен. - Хочу,  чтобы  ты  был  во  мне.
Здесь.
   - Но люди увидят.
   - Ну и пусть.
   Рафаэль часто задышал.
   - Джессика, ты - сплошные сюрпризы.
   Джесс услышала звук расстегиваемой молнии  брюк,  почувствовала,  как
колени Рафаэля слегка подтолкнули, заставляя раздвинуться ее ноги. Джесс
никогда еще не испытывала такого возбуждения. Рафаэль вошел в нее жестко
и энергично, одним сильным толчком,  от  которого  у  Джесс  перехватило
дыхание. Она лежала на столе, полураздавленная его весом, ощущая  его  в
себе все глубже и сильнее. А в  это  время  невидимые  глаза,  возможно,
неотрывно наблюдают их прелюбодейство.
   Джесс тоже наблюдала, видя отражение их  тел  в  темном  стекле,  что
одновременно и пугало, и возбуждало ее. Но по  мере  того  как  движения
Рафаэля становились все неистовее,  Джесс  теряла  способность  что-либо
видеть и оценивать вокруг. Когда  Джесс  очнулась,  то  обнаружила,  что
плачет. Но были ли это слезы любви, покорности  или  неистовства,  Джесс
сказать не могла.
   - Мы, разумеется, должны пожениться, - сказал Рафаэль за завтраком. -
Тогда моя мать сможет уехать домой.
   Первым чувством Джесс стал полнейший ужас.  Она  машинально  намазала
хлеб маслом и положила поверх него джем.
   - Что с тобой? - потребовал ответа Рафаэль. - Ты не хочешь стать моей
женой?
   - Конечно же, хочу, - едва слышно пролепетала Джесс.
   - Так в чем же дело? - На лице Рафаэля появились недоумение и обида.
   - Думаю, что из меня вряд ли получится хорошая мексиканская жена.  Во
всяком случае, не такая, какая нужна тебе.
   - А ты уверена, что знаешь, что мне нужно?
   "Меня сожрут заживо, - в панике подумала  Джесс.  -  С  этим  мне  не
справиться. Замужество мне совершенно ни к чему".
   - У меня же своя работа... - робко заметила она.
   - Ну разумеется. Я никогда не встану у тебя на пути.
   "Преднамеренно - нет", - согласилась про себя Джесс На этом  разговор
по обоюдному согласию был отложен, но отношения между Джесс  и  Рафаэлем
стали еще более неопределенными.
   Джесс даже несколько обрадовалась, когда Рафаэль  уехал  на  конгресс
хирургов в Панаму, и решила было на время вернуться в Калифорнию.
   Но вместо этого очутилась в автобусе, идущем в  Сан-Мигель-де-Альенде
-  городок,  построенный  на  вершине  центрального   плато   во   время
колониальных завоеваний.
   - Прелестное местечко, - говорил об этом городке Рафаэль. -  Рай  для
художников. Тебе там понравится.
   Через пять часов езды Джесс вышла из автобуса и огляделась, испытывая
странное чувство, что это место ей знакомо Отель, в  котором  поселилась
Джесс, располагался на центральной площади города. Комнаты в номере были
огромными и с высоченными потолками.  А  видавшие  виды  двери  красного
дерева были окованы железом. Как  только  солнце  садилось  за  зубчатые
вершины окружавших город гор, в комнатах становилось холодно.
   На следующий же день после приезда Джесс  прошла  город  из  конца  в
конец  и  остановилась  посмотреть  на  представление  бродячей   труппы
индейцев, исполнявших медленный ритуальный танец.
   Затем Джесс дошла до института языкознания, расположенного на дороге,
ведущей в Селайю, и с возвышенности оглядела городок. Над головой  Джесс
раскинулось сияющее чистое небо, и Джесс поняла, что может созерцать это
великолепие вечность.
   На следующее утро Джесс разыскала агента по  торговле  недвижимостью.
Они   осмотрели   три   дома,   хотя   уже    первый    из    них,    на
Галеон-де-лос-Суспирос, оказался как раз тем, что нужно было Джесс.  Дом
украшал обнесенный ветшающим каменным забором великолепный сад. Стены  в
кухне такие толстые, что в ней сохранялась прохлада даже летом.  Верхний
этаж был великолепен.  Здесь  располагалась  длинная  белая  комната,  в
которой  окна  закрывались  ставнями,  стоило  их  открыть,  и   комната
заливалась чистым, ясным светом.
   Джесс на секунду представила себя здесь за работой и твердо заявила:
   - Я выбираю этот дом.
   Дом можно было снять сразу на год за двести  долларов  в  месяц.  Сам
владелец жил в Гвадалахаре, и, вероятно, в будущем можно будет уговорить
его и вовсе продать дом Джесс.
   "Странно, - писала Джесс Гвиннет и Катрионе, - но мне кажется, что  я
всю жизнь прожила именно здесь".
   Вскоре Джесс написала еще одно письмо.
 
   "Дорогая Виктория,
   Как  видишь,  я  теперь  живу  в  Сан-Мигеле,  штат  Гуанахуато,  что
очень-очень далеко  от  Глосестершира.  Мне  кажется,  я  с  первого  же
мгновения поняла, что это место -  мое.  Не  ты  ли  тому  причиной?  Не
исключаю такой возможности. Свет здесь совершенно потрясающий: я в жизни
нигде не видела подобного света. И поскольку я тут все  ясно  так  вижу,
быть может, мне откроется и  нечто  большее  в  понимании  смысла  нашей
жизни. Когда-нибудь я все же найду его.
   Получился замечательный компромисс: теперь  я  предоставлена  себе  и
могу общаться с людьми, когда захочу, а Рафаэль живет  всего  в  четырех
часах езды на машине.
   У меня по-прежнему остается собственность в Калифорнии:  буду  ездить
туда несколько раз в год, поскольку не собираюсь расставаться  со  своим
агентом по продаже  картин  в  Сан-Франциско.  И  еще  я  не  хотела  бы
разрывать все связи с Максом и Андреа.
   Вспоминая о них, я постоянно хочу попросить у тебя извинения  за  то,
что наговорила тебе во время нашей последней  встречи.  Простишь  ли  ты
меня? Я не имела права изливать весь свой гнев  на  тебя.  Ты  вовсе  не
суррогат Танкреди, и ты совершенно верно сказала, что никто не заставлял
Стефана принимать наркотики. Мои обвинения совершенно непростительны, но
они следствие чрезмерной эмоциональности, замешательства и самокопаний.
   Не знаю, находишься ли ты еще в Манагуа. Теперь уже эта  затянувшаяся
история закончилась,  и  сандинисты,  вероятно,  окончательно  пришли  к
власти, так что ты скорее всего умчалась в  какую-нибудь  новую  горячую
точку. Но, Виктория,  если  тебе  только  доведется  как-нибудь  быть  в
Мехико, пожалуйста, дай мне знать.
   А теперь немного расскажу тебе о наших старых  друзьях:  Гвин  сейчас
счастливо живет в Нью-Йорке с Фредом Ригсом -  помнишь,  я  рассказывала
тебе о нем? Вероятнее всего, они ужасно друг друга  мучают,  но,  думаю,
тем и счастливы. Джонатан  Вайндхем  погиб  в  автокатастрофе.  Катриона
теперь стала чуть  ли  не  магнатом  от  туристического  и  гостиничного
бизнеса и, возможно, наконец-то встретила своего  настоящего  мужчину  -
они  познакомились  на  свадьбе  у  Малмсбери.  Судьба  делает  довольно
забавные повороты.
   Посылаю это письмо, разумеется, в Лондон, а там уж не знаю,  как  оно
тебя найдет. Надеюсь, ты все же его получишь... Буду очень ждать  твоего
ответа".
 
Глава 4 
 
   Самой  тяжелой  обязанностью   для   Катрионы   стала   необходимость
приведения в порядок комнаты Джонатана, но когда-нибудь  это  все  равно
нужно будет сделать, и чем скорее, тем лучше.
   Собрав всю свою волю, Катриона  принялась  за  разбор  личных  бумаг.
Большинство из них составляла обычная  корреспонденция,  так  что  после
краткого просмотра Катриона отложила их, не  читая.  Затем  она  открыла
ящик стола, который оказался наполнен неоплаченными  счетами  и  другими
документами, относящимися к Барнхем-Парку. Катриона упаковала  бумаги  в
один пакет и отправила его адвокату.
   Теперь осталась последняя папка, подписанная инициалами "Т.Р.".
   Катриона открыла ее и лишь тут поняла, что в папке лежат  пожелтевшие
свидетельства четырнадцатилетнего увлечения Джонатана Танкреди  Рейвном.
Чувствуя себя непрошеным  гостем,  Катриона  все  же  не  устояла  перед
искушением просмотреть бумаги.
   В папке лежало  несколько  написанных  от  руки  писем  -  все  очень
коротенькие, лаконичные и без подписи.
   Газетные вырезки и фотографии из колонок светской хроники  и  дорогих
журналов, на которых Танкреди был снят во время его путешествий по всему
свету: на борту океанского лайнера, на теннисных кортах, в  танцевальных
залах. На последнем фото,  сделанном  в  1980  году  журналом  "Город  и
деревня", Танкреди полулежал в плетеном кресле на  веранде  коттеджа  на
Бермудах, где он гостил у вышедшего на пенсию  английского  авиационного
промышленника и  его  жидковолосой  жены-американки  -  наследницы  сети
железных дорог.
   Более интимные фото изображали Танкреди  сидящим,  стоящим,  лежащим,
играющим в теннис, отдыхающим на пикнике. Было очевидно,  что  некоторые
из фотографий делались втайне от него. На одной из них, почти шокирующей
своей интимностью, Танкреди лежал обнаженный на кровати и  крепко  спал:
лицо его виделось неясно и выглядело беспомощным и  ранимым.  Губы  чуть
приоткрыты, небритый, черные волосы густым ковром покрывают грудь,  одно
колено слегка приподнято, пенис вяло лежит на бедре.
   Катриона разглядывала фотографию  очень  долго,  испытывая  при  этом
странные  чувства:  с  одной  стороны  -  оскорбление  за   бестактность
Джонатана, с другой - понимание того, что  заставило  его  сделать  этот
снимок. Джонатан,  должно  быть,  в  такие  моменты  чувствовал,  вернее
притворялся, что чувствует, будто Танкреди по  правде  принадлежит  ему.
Катриона бесконечно жалела Джонатана,  теперь  его  неистовые  увлечения
казались ей неизбежными: все эти годы азартных  игр,  выпивки,  связи  с
красивыми мальчиками  были  безнадежной  попыткой  найти  замену  любви,
которой никогда не суждено было стать взаимной.
   Вечером Катриона спустилась в кухню и, открыв  дверцу  большой  печи,
бросила туда папку. С грустью она  смотрела,  как  фотографии  и  письма
съеживаются, чернеют, вспыхивают пламенем и превращаются в пепел.
   Ши позвонил Катрионе в  понедельник,  два  дня  спустя  после  смерти
Джонатана. В  следующие  выходные  он  приехал  в  Барнхем-Парк,  и  его
присутствие привнесло неожиданную  ауру  комфорта,  прочувствованную  не
только Катрионой, но и ее матерью, детьми и  даже  Клайвом,  отметившим,
что мистер Маккормак "очень тверд в кризисных ситуациях".
   Вскоре  Катриона  выяснила,  что   с   "кризисными   ситуациями"   Ши
приходилось сталкиваться на постоянной основе. Он оказался офицером  САС
- спецподразделения ВВС.
   - В этом нет большого секрета, - сказал Катрионе Ши,  в  свой  третий
уик-энд в Барнхем-Парке, - но это не та  тема,  на  которую  я  стал  бы
распространяться с первым встречным.
   Катриона много слышала о САС, но конкретно об этой службе знала очень
мало.
   - Это ведь что-то вроде коммандос?
   - Где-то как-то, - согласился Ши и объяснил, что  САС  -  специальное
армейское подразделение, взаимодействующее со службой  MI5  и  время  от
времени с антитеррористическими организациями зарубежных стран, -  очень
компактное, элитное, члены его прошли высококлассную подготовку по  всем
системам вооружений и средств коммуникаций.
   К концу лета, в течение которого  Ши  был  частым,  хотя  и  довольно
нерегулярным гостем, Катриона  немногим  больше  узнала  о  его  службе.
Группа Маккормака базировалась в Херефорде, в малонаселенном графстве на
границе с Уэльсом.
   Часть времени Ши проводил в Лондоне, в главном штабе, расположенном в
Челси, и периодически исчезал куда-то, что сам Ши  называл  сборами  или
тренировками. Позднее, когда Катриона по-настоящему стала понимать,  что
означают эти самые "сборы" и "тренировки", она начала сходить с  ума  от
беспокойства, никогда не зная, говорит ли Маккормак правду,  или  же  на
самом деле десантируется где-нибудь в Северной  Африке  или  освобождает
заложников из заключения на Ближнем Востоке.
   По мере того как крепли их отношения, Катриона поняла,  что  какую-то
часть души любимого ей никогда не узнать.
   Она не могла разделить с ним ни тревог, ни радости победы, ни  горечи
поражения. Словом, ничего, что связывало его с  работой,  которая  стала
для него жизнью...
   - Ты сходишься по-настоящему с кем-то,  когда  жизнь  твоя  висит  на
волоске. Здесь должно быть абсолютное доверие и уверенность друг в друге
- иначе не спастись. Я пытался объяснить это Барбаре, но она даже  и  не
старалась меня понять.
   Катриона же понимала как нельзя лучше: тут  было  то,  что  связывает
мужчин в экстремальных ситуациях, - именно о такой  любви  говорилось  в
древнегреческих мифах, описывающих приключения  героев,  сражавшихся  на
поле битвы спина к спине.
   - А почему же ты женился на Барбаре? - осторожно спросила Катриона.
   - Вопреки здравому смыслу, - пожал плечами Ши. -  Она  была  красива,
общительна, хорошо одевалась и чудесно смеялась.  Мне  всегда  казалось,
что этого вполне достаточно для женитьбы.
   Поздним субботним вечером Катриона  и  Маккормак  сидели  в  баре  за
стаканчиком бренди. Почти все постояльцы отправились спать  или  же  уже
разъехались  по  домам.  Клайв  наводил  порядок  в   своем   хозяйстве,
неторопливо протирая мягкой  салфеткой  бокалы.  Хотя  Клайв  вообще  не
появлялся в поле их зрения и, казалось, не обращал ни малейшего внимания
на них, Катриона знала, что бармен, как всегда, начеку.
   -  Позже  я  понял,  что  Барбара  почувствовала  себя  обманутой   в
обещаниях, которых я, впрочем, никогда не  давал.  -  Ши  сосредоточенно
смотрел в свой стакан, отрешенно побалтывая находившийся в нем бренди. -
САС представлялась ей, видишь ли, чем-то романтическим.  Слишком  поздно
до меня дошло, что Барбара выходила замуж за Джеймса  Бонда.  Она  ждала
острых ощущений, интриг и путешествий, а вместо  всего  этого  оказалась
женой  военнослужащего,  полк  которого  квартируется  в  Херефорде,   в
городке, где живут жены и дети других военных, муж ее  на  целые  недели
бесследно куда-то исчезает, ни слова при этом не говоря, куда  он  едет,
откуда приехал и вообще чем занимался все это время.  Барбара  постоянно
чувствовала себя отвергнутой, как будто мои друзья были для меня важнее,
чем она. Я устал объяснять Барбаре, что это разные, никак не связанные с
нашими отношениями вещи. Она продолжала злиться, ревновать и  ничего  не
хотела слушать. Дошло до того, что Барбара обвинила нас в  том,  что  мы
трахаем друг друга (ее  слова,  не  мои).  И  теперь  мне  думается,  со
стороны, очевидно, все оно так и  выглядит,  -  добавил  Ши  с  какой-то
беспомощностью.
   Катриона почувствовала стеснение в  животе,  словно  чьи-то  огромные
сильные руки схватили, сжали и скрутили ее внутренности. Машинально  она
повторила вслед за Ши:
   - Думается...
   Катриона посмотрела через  зал  и  встретилась  взглядом  с  Клайвом.
Мгновение  спустя  стремительным,  неуловимым   движением   их   стаканы
оказались наполненными новой порцией бренди.
   Слегка удивленный Ши посмотрел в свой стакан.
   - Ты должна позволить мне заплатить в этот раз.
   Катриона неопределенно махнула рукой и спросила:
   - Сколько вы прожили вместе?
   - Три года. Дольше это продолжаться и не могло.
   - Что же в конце концов заставило решиться на разрыв?
   - Решал не я. Барбара.
   - Ты хочешь сказать, она ушла? Так?
   Ши кивнул.
   - Мне следовало этого ожидать, но я просто не обращал внимания. В  то
лето было много работы. Я отсутствовал очень подолгу и не мог ей  ничего
объяснить. Барбара чувствовала себя как никогда заброшенной и обиженной,
и я не виню ее за это.
   Маккормак подкрепился глотком  бренди.  Катриона  не  могла  оторвать
взгляд от длинных пальцев Ши, судорожно сжавших стакан. Через минуту  он
продолжил:
   - Тем июлем нас отправили в Ливию. Мы уехали  без  Предупреждения.  Я
собирался сказать Барбаре, но у меня просто не было  времени.  Несколько
английских и американских дипломатов были захвачены на пропускном пункте
и удерживались в казино отеля "Гваддах" в Триполи. Все было сделано тихо
и по ряду причин довольно успешно. Думаю, в новостях  этот  инцидент  не
освещался, и, разумеется, Барбара понятия не имела, где я  нахожусь.  Ши
рассказывал о ходе операции,  и  его  короткие,  лаконичные  предложения
каким-то непостижимым образом  были  гораздо  красноречивее  пространных
описаний;  у  Катрионы  дух  захватывало  от  ужаса.  В   этой   истории
заключалось все, что ждало Катриону впереди, - работа  Маккормака  с  ее
бесконечным риском и опасностью.
   "Во что я лезу? - спрашивала она себя. - Мне этого не вынести".
   - Жара стояла такая, что трудно было дышать. Бушевала песчаная  буря,
и мы едва не разбились при  высадке.  Я  приземлился  очень  неудачно  и
сломал несколько ребер.
   После  этого  мне  было  довольно  паршиво.  -  Ши  помолчал  минуту,
собираясь с мыслями. - Мы пробыли в пустыне  четыре  дня,  но  казалось,
гораздо дольше. Все эти четыре дня  и  четыре  бессонные  ночи  казались
вечностью. Передохнуть по-настоящему мы смогли уже только по пути домой.
Там был врач, который забинтовал мне грудную клетку и дал что-то выпить.
Я проспал в самолете не меньше двух часов.
   - А.., а потом?
   - Потом? Ну... - Дорогу с аэродрома Ши помнил очень туманно и не  мог
с уверенностью сказать, было ли это в тот же день или на следующий,  или
вообще спустя два дня - полностью измотанного,  с  непрестанно  болевшей
грудью, друзья довели его до порога дома... - Потом я вернулся домой.
   Катриона подождала, пока Маккормак сделает очередной глоток бренди.
   - Дома меня ждал сюрприз - беспорядочные кучи всякого мусора и хлама.
Честно говоря, я не сразу  сообразил,  что  произошло.  Барбара  забрала
почти все.., и оставила записку посреди разоренной кровати.
   "Я устала ждать, пока ты вдоволь наиграешься в солдатики. Я больше не
вернусь".
   - Сука! - в негодовании воскликнула Катриона.
   - Я тоже тогда так думал. - Голос  Ши  был  бесстрастен.  -  Позже  я
одумался. Знаешь, в нашей истории виновата не только  Барбара,  но  и  я
сам. Хочу сказать: как мог  я  ожидать  любви  и  сочувствия,  если  сам
никогда не делился своими проблемами  и  не  говорил  жене  о  том,  чем
занимаюсь? Как бы там ни было, - подвел  итог  Маккормак,  -  мне  стало
ясно, что я не могу совмещать семейную жизнь со своей работой.
   Все оказалось гораздо запутаннее, чем предполагала  Катриона.  Трудно
было  поставить  рядом  этого  угрюмого,  брошенного  женой  мужчину   с
беспечным любовником, каким он представился ей в тот волшебный  вечер  в
Бишоп-парке.
   Катриона напомнила себе, что это все же один  и  тот  же  человек,  а
значит, Ши из Бишоп-парка как-нибудь проявится снова.
   В течение следующего года, когда Маккормак приезжал  в  Барнхем-Парк,
Катриона изо всех сил старалась, чтобы  Ши  чувствовал  себя  здесь  как
дома. Всякий раз,  глядя  на  дремавшего  в  теплых  солнечных  лучах  у
бассейна Маккормака, она видела, как расслаблялись его железные мускулы,
и невольно тянулась  погладить  его  тело,  но,  несмотря  на  очевидную
приятность  для  него  присутствия  Катрионы,   Ши   продолжал   держать
дистанцию. Раз или два она ловила на себе взгляд Ши, в его серых  глазах
читалось странное выражение любопытства. Порой казалось,  что  Маккормак
вот-вот готов сказать Катрионе что-то очень важное,  но  всякий  раз  Ши
себя сдерживал.
   С большим удовольствием Маккормак общался с детьми, с которыми быстро
и легко  установил  крепкие  дружеские  отношения.  Дети  с  нетерпением
ожидали каждого его приезда.
   Одна