весь  дом,  она  нерешительно  двинулась  в
сторону комнаты Эдуарда. Ей припомнился давний-предавний случай. Ей было
тогда пятнадцать: неуклюжий переросток с угловатыми плечами... Она  была
приглашена  в  Сен-Клу,  прием  устраивали  в  саду.  Тысяча   девятьсот
тридцатый год. Она вспомнила, как Ксавье де Шавиньи вел  под  руку  свою
знаменитую жену,  в  чудном  платье  от  "Шанель",  хрупкую,  изящную  -
очаровательную, совсем не похожую на саму Жислен, но как же ей  хотелось
быть именно такой! Она следила за ними через разделявший их газон: Луиза
подняла голову и что-то сказала мужу. Он улыбнулся, обнял ее за талию  -
они не знали, что за ними наблюдают,  -  а  потом  ладонь  его  неспешно
соскользнула к ложбинке между бедер и задержалась там. На одну  секунду.
Короткий миг - и они уже снова чинно шли по дорожке.
   Этот интимный жест, его  обыденность  заставили  Жислен  вдруг  остро
ощутить свою женскую суть.  Она  мало  что  знала  и  понимала  тогда  в
подобных вещах. Но смысл этого жеста поняла точно: ее  собственное  тело
мгновенно откликнулось на него мучительной истомой. Она возжелала Ксавье
де Шавиньи, всем сердцем, каждой  клеточкой  своего  мозга,  эта  тайная
страсть владела ею до самого замужества, потом все прошло само собой.
   Тридцать два года минуло с  того  дня,  почему  же  ее  не  оставляет
чувство, будто сейчас, нарядившись в алое платье,  замирая  от  робости,
она идет  по  этой  террасе  на  свидание,  о  котором  ей  мечталось  в
пятнадцать лет?
 
*** 
 
   Комната Эдуарда располагалась в другой стороне виллы. Вот  его  окно,
такое же, как и в ее спальне, - до пола. Наружные ставни были  отворены,
но внутренние прикрыты, хотя и неплотно,  наверное,  чтобы  на  свет  не
летела мошкара, потому что шторы задернуты не были.
   В нескольких шагах от окна она остановилась. На большее храбрости  не
хватило. Что это она, в самом деле... бродит по темному дому, собирается
ломиться к Эдуарду в комнату...
   Она простояла, выжидая, минут  пятнадцать.  Никто  не  появился.  Она
начала зябнуть в своем шелковом платьице. Но вот на жалюзи возник чей-то
силуэт, и она решилась - почти решилась, сейчас  она  окликнет  его,  но
услышала, как он что-то спрашивает, и в ответ - голос Кристиана. Робость
сразу улетучилась: она осторожно подошла к окну и прислушалась.
   Тем временем в комнате происходило следующее. В дверном проеме возник
Кристиан с Прустом  под  мышкой.  Эдуард  сидел  за  столом,  заваленным
бумагами, к которым он, совершенно очевидно, не прикасался.
   Пробежавшись взглядом по нетронутым стопкам бумаг, Кристиан посмотрел
на друга. Покачал головой.
   - Не спишь, так я и знал. И не вздумай  делать  вид,  что  работаешь.
Боже! Ну и вечерок нынче выдался! Я решил,  что  моему  другу  требуется
моральная поддержка.
   - Иными словами, тебе хочется коньячку.  Ладно,  садись,  будет  тебе
коньячок.
   Кристиан уселся поудобнее,  вытянув  длиннющие  ноги  и  положив  под
голову сомкнутые в замок ладони.
   - О господи! Когда старая ведьма уберется, будет спокойней.  Глядишь,
и отдохнем еще. Сегодняшний вечер очень напоминал мне пир у  Борджиа,  а
тебе? Какая муха укусила Луизу, что с ней?
   - Всего понемножку. - Эдуард пожал плечами. - Ничего нового.  Будь  к
ней снисходительней. И добрее. Если тебе не трудно.
   - Да ради бога, как скажешь. Я постараюсь, - пообещал он, принимая от
Эдуарда бокал с коньяком. И, прищурившись, остро посмотрел на  друга.  -
Ну ты-то знаешь, в чем дело? Я имею в виду тебя, а  не  Луизу.  До  меня
только сегодня утром дошло. Элен во Франции. И ты знаешь об этом. Это  и
есть причина твоего сплина, я угадал? Да еще так  близко,  час  езды  по
побережью, а если тебя пустить за руль - и того меньше.  Ты  торчишь  на
маменькиной вилле, а она здесь, под боком,  в  Каннах.  Можно  ли  такое
вынести? И нечего смотреть на меня волком и  грозно  сдвигать  брови,  я
умолкаю. Я основательно подкрепился кларетом и  Прустом,  так  что  тебе
меня не переубедить.
   - Дело не только... в Каннах, - Эдуард опустился в кресло напротив. -
Причин сколько угодно. Возраст  сказывается.  Болтовня  надоела  -  чего
только не наплетут люди. Не сердись. Я мастер нагонять тоску.
   - Что верно, то верно, -  весело  согласился  Кристиан.  -  И  знаешь
почему? Ты не умеешь  плыть  по  течению  -  не  дано  тебе.  Никуда  не
денешься. Ты честно пытался - не понимаю зачем. - а теперь устал.  Устал
просто верить - вот Пруст верить умеет. Перечитай его. Тебе  полезно.  -
Он рывком выпрямился и склонился к Эдуарду:
   - Пора тебе определиться. Или выкинь эту историю из головы, или делай
что-нибудь. Садись за руль своего черного мастодонта и дуй в  Канны  или
где она там. Явись к ней и скажи: "Вот он я. Поедешь со мной?"  Ну  что,
недурственный сценарий? - Кристиан улыбнулся.
   Эдуард невольно улыбнулся ему в ответ.
   - Да, не лишен достоинств, честно  признаю.  Есть  в  твоем  сценарии
некая мальчишеская удаль, пожалуй, это в моем вкусе.
   - Еще бы не в твоем. Ты ведь и сам у нас вполне удалой мальчик. Ну не
мальчик, так удалец-то точно. Под настроение,  конечно.  Сейчас  у  тебя
именно такое настроение - почему бы не попытать счастья?
   - Потому что я принял решение не давить.  И  точка.  Пусть  она  сама
выбирает. К тому же ты забыл о некоторых мелких нюансах.
   - Это о муже, что ли? - Кристиан небрежно махнул рукой. - Брось!  Эка
важность...
   - Оставим этот разговор, Кристиан. Знаю, знаю - ты хочешь мне помочь.
Не надо. Правда, не стоит. У меня нет желания говорить на эту тему.
   - То-то и оно.
   Кристиан  отхлебнул  коньяку.  Раскурил  русскую,   темного   табака,
сигарету и некоторое время молчал. А потом другим,  уже  ровным  голосом
переспросил:
   - Ты устал верить? Устал надеяться?  Я  просто  не  знаю,  как  точно
обозначить то состояние, в котором ты был все это время. Так я угадал?
   Эдуард резко поднялся и подошел к окну, потом снова вернулся к столу.
   - А как не устать? Да, иногда чувствую: больше  нету  сил.  Легко  ли
верить, когда не на что опереться? Кроме  воспоминаний.  И  собственного
упрямства... - Эдуард печально улыбнулся, опять усаживаясь.
   - Не пора ли покончить с этой историй? - осторожно спросил  Кристиан.
Эдуард в ответ покачал головой:
   -  Не  пора.  Да  и  вряд  ли  получится.  Это  было  бы  похоже   на
самоубийство. Такие дела. Вот тебе исчерпывающий ответ.
   Друзья переглянулись; скорбно помолчав, Кристиан со вздохом произнес:
   - Действительно исчерпывающий. Вообще-то я тебя понимаю. Одно мне  не
ясно: как тебе удается быть таким постоянным? Мой-то нрав тебе  известен
- порхаю этаким мотыльком...
   - Не прибедняйся, ты тоже постоянен  в  своих  привычках,  -  заметил
Эдуард.
   - О черт! Может, и так, - безо всяких экивоков, но  как  бы  вскользь
обронил Кристиан, ведь все-таки  он  был  англичанином,  да  и  смутился
немного.
   Он загасил окурок, вылил в себя остаток коньяка и поднялся.
   - Ну ладно,  поболтали  -  и  будет.  У  меня  и  так  сегодня  масса
впечатлений. Пойду спать. - Он глянул на часы.  -  Уже  полночь  минула.
Надеюсь, Жислен к тебе не нагрянет? После ужина вид у нее был  абсолютно
обезумевший, типичная сексуально  озабоченная  климактеричка.  Кошмарное
зрелище. Впрочем, ночные визиты вроде бы не в ее стиле, однако  чего  на
свете не бывает, верно, старина?
   - Кристиан...
   - Да, кстати, что у тебя с ней? Когда Луиза в гневе понеслась к себе,
вы так выразительно друг на дружку посмотрели. Прямо  заговорщики.  Если
бы я не был уверен, что даже твой подпорченный католическим  воспитанием
вкус не приемлет размалеванных перезрелых хищниц, то вполне...
   - Не суй свой нос, куда тебя не просят, понял? Я знаю Жислен сто лет,
мы вместе ра-бо-та-ем, а на днях она оказала мне неоценимую  услугу,  но
это касается моей матери, а ты тут совершенно ни при чем.
   - Понятно, вот она, ваша тайна. Пока ты думаешь, что  она  занимается
дизайном, а не тобой...
   - Кристиан, это становится смешным...
   - Это тебе смешно, а ей явно  не  до  смеха,  -  тут  же  среагировал
Кристиан.
   - Убежден, что ты ошибаешься. Ты недооцениваешь Жислен. У нее,  может
быть, множество недостатков, но она совсем не  дура.  И  тебе  прекрасно
известно, что я не давал ей ни малейшего повода...
   - А что, обязательно нужен повод? Ты, мой милый, тоже вроде не дурак,
но это не мешает тебе быть иногда на редкость тупым.
   Ответа не последовало. Друзья молча посмотрели друг на друга,  и  тут
Кристиан,  не  выдержав,  расхохотался.  Губы  Эдуарда   тоже   легонько
дрогнули.
   - Очень надеюсь, что ты ошибаешься. Очень.
   - Я не ошибаюсь. Никогда. У  меня  нюх  на  такие  вещи.  -  Кристиан
двинулся к двери, но оглянулся и лукаво посмотрел на Эдуарда.
   - А ведь Луиза права насчет дома, хотя ее  придирки  не  всегда  были
справедливы,  в  целом  права  -  ты  так  не  считаешь?  Безупречность,
доведенная до абсурда, - ни уму ни сердцу. Я видел, ты даже вздрогнул от
эдакого совершенства...
   - Согласен. Действительно чересчур, - сказал Эдуард. - А теперь, ради
бога, отправляйся-ка ты спать...
   За Кристианом захлопнулась дверь. Эдуард сел за стол.  Он  глянул  на
папки с бумагами, потом опустил голову на ладони.
   Жислен отпрянула от окна. Ее чуть не вырвало, но  она  не  издала  ни
звука.
 
*** 
 
   К завтраку Жислен оделась  очень  тщательно.  В  строгий  черно-белый
костюмчик из льна. А накрасилась совсем немного, не так, как обычно; она
глянула в свой стакан и тут же услышала  вчерашний  презрительный  голос
Кристиана:  "Размалеванная...  Климактеричка".  Этот  мерзкий  маленький
извращенец Кристиан стал ей просто отвратителен. Как стал отвратителен и
Эдуард де Шавиньи, неизменно вежливый, галантный Эдуард, у  которого  не
нашлось ни одного доброго слова в ее защиту, это ли не обидней колкостей
Кристиана? Эдуард, который поднял ее на смех...
   Завтрак был накрыт на террасе.  Жислен  пришла  первой,  что  ж,  она
подождет сколько нужно. Луиза наверняка и очень кстати  еще  в  постели;
она не встает раньше двенадцати. Нет, она ни за что не  уйдет,  пока  не
увидит Эдуарда, пока не бросит ему  в  лицо  фразу,  которую  обдумывала
полночи. Она покрутила в пальцах аппетитный рогалик,  выпила  две  чашки
кофе и наконец с мстительной радостью увидела  идущих  с  другого  конца
террасы Эдуарда и Кристиана. Значит, его дружок тоже услышит ее слова  -
тем лучше.
   Они уселись за стол. Эдуард, в кремовом полотняном костюме, был очень
хорош собой: чуть загорелый, посвежевший - не то что вчера вечером.
   - Доброе утро, Жислен...
   - Славная погодка, -  Кристиан  опустился  на  стул.  Подставил  лицо
солнечным лучам. Жислен не торопилась, выжидающе им улыбаясь и чувствуя,
как ее раздирают злость и жгучая обида.
   Она разломила второй рогалик и стала намазывать на ломтик  мед,  пока
Эдуард расписывал возможные развлечения.
   - Можно посмотреть игру в шары.  Потом  ленч.  А  после  полазить  по
холмам...
   - Согласен лазить где угодно, только не  торчать  на  пляже.  У  меня
идиосинкразия к пляжам...
   - Когда вам выезжать, Жислен? У вас здесь есть машина?
   Какие мы вежливые, какие заботливые! Жислен посмотрела на  Эдуарда  с
ненавистью.
   - Я на машине, сейчас уже поеду. Хочу навестить одного  приятеля,  он
маклер, скупает и перепродает здешние  виллы.  Густав  Нерваль.  Вам  не
случалось иметь с ним дело?
   А ведь неплохая идея, подумала Жислен. Как же ей раньше не  пришло  в
голову навестить Нерваля. Он хотя бы не лицемер.
   - Фамилия знакомая... но я вроде  с  ним  не  встречался,  -  покачал
головой Эдуард.
   - Милый человек, он бы вам понравился.  Ой,  чуть  не  забыла,  вы  и
представить себе не можете... - Она выдержала паузу. - На  днях  Нерваль
устраивал вечеринку в "Кап д'Антиб" в основном для киношного люда.  Меня
он тоже пригласил, и знаете, кого я там встретила? Вашу подругу.
   - Мою подругу? - Эдуард мгновенно сделался неестественно спокойным.
   - Элен. Помните такую? Мы с Жан-Жаком  видели  ее  у  вас  на  Луаре.
Правда, очень-очень давно, чуть ли не в пятьдесят девятом году.
   Эдуард и Кристиан ловили каждое ее  слово.  Жислен  торжествовала.  И
замечательно равнодушным тоном, как бы между прочим, продолжила:
   - Элен Харт. Ее теперешнее имя. Она ведь актриса - вы знали об  этом?
Причем, кажется, из числа новых знаменитостей. Как же  она  хороша!  Еще
лучше, чем была, насколько  я  могу  судить  по  прежней  встрече.  Мила
необыкновенно. Очень повзрослела. Я  прямо-таки  влюбилась  в  нее...  Я
сидела как раз рядом с ее мужем. На редкость красивый  молодой  человек.
Само очарование. У них такая любовь, просто не сводят друг с друга глаз,
трогательно  невозможно.  У  них  уже  имеется  ребенок   -   прелестная
дочурка.... Надо же, как летит время...
   После этих слов, в соответствии с придуманным ночью сценарием, Жислен
слегка нахмурилась и будто бы с обидой добавила:
   - Я, конечно же, напомнила ей о той встрече, но она совершенно о  ней
забыла, начисто. Представляете? Не помнит ни меня, ни тот ужин, тогда  я
назвала ваше имя - никакого впечатления. В  этот  момент  к  нам  кто-то
подошел, и мне больше не  удалось  с  ней  побеседовать.  Она  наверняка
вспомнила бы, наверняка. Разве можно забыть тот чудный вечер и  ночь.  А
я-то думала... Молодым свойственна  забывчивость,  правда?  Меня  иногда
пугает, с какой легкостью они избавляются от прошлого... Ну да что это я
разболталась. Просто подумала, может, эта встреча будет вам любопытна.
   Она отодвинула тарелку и поднялась.
   - Мне пора.  Спешу.  Из-за  этой  виллы  я  припозднилась  с  другими
заказами. Кристиан, не очень увлекайтесь чтением! Эдуард,  страшно  рада
была  вас  видеть,  уверена,  что  Луиза...  впрочем,  сейчас  не  время
обсуждать.
   Она махнула рукой.
   - Приятного вам отдыха.
   Повернулась и ушла. Ее распирала гордость. Все вышло как по нотам, не
придерешься; она очень надеялась, что от этого  удара  Эдуард  не  скоро
опомнится.
   Итак, Густав Нерваль, подумала Жислен, усевшись за руль  щеголеватого
автомобиля и включив зажигание. Все лучше, чем  ее  Жан-Жак.  Совсем  не
beau ideal , но почему бы нет? Нерваль так Нерваль.
 
*** 
 
   Кристиан с Эдуардом вслушивались  в  затихающее  жужжание  отъехавшей
машины. Кристиан сказал:
   - Врет. Эдуард, она же сука, безмозглая ехидная сука, конечно, врет.
   - А зачем ей врать? Она же ничего не знает про Элен. Видела  ее  один
раз. При ней я ни разу даже имени ее не упоминал.
   - Ну и что. Все равно врет. Слишком уж довольный у нее вид...
   Эдуард молчал.
   - Думаешь, врет? - наконец выдавил он. - Может, врет. А скорее  всего
так оно и было. Я-то знаю. Я заранее знал, что она скажет.
   Когда Жислен ушла, Эдуард вскочил на ноги. И только теперь снова  сел
за столик. Кристиан открыл было  рот,  собираясь  что-то  возразить,  но
Эдуард неожиданно жестко остановил его:
   - Не нужно, Кристиан.
   Кристиан послушно промолчал. Эдуард налил себе кофе. Через пару минут
Кристиан все-таки не выдержал, взорвался:
   - Ради бога, Эдуард. Как ты так можешь?! Хоть бы разозлился...  ну  я
не знаю... излил бы мне душу, рассказал бы, что у тебя на уме, в  буйной
твоей головушке, напился бы, наконец. А  что,  это  самое  лучшее,  черт
возьми, лекарство. Ну не молчи ты так. Не держи этот кошмар в себе...
   - Ладно.
   К удивлению Кристиана, Эдуард поднялся, резко отодвинул стул.
   - Неплохая мысль. Давай напьемся. Я не против.  Я  уже  и  не  помню,
когда в последний раз напивался. Собеседник из меня никудышный, но  пить
я умею. Давай на этом и сосредоточимся, договорились?
 
*** 
 
   Улетали они из Ниццы; кинофестиваль закончился.  В  аэропорт  их  вез
огромный лимузин, но без кондиционера: было  ужасно  жарко.  Сидящий  на
заднем сиденье Тэд что-то, как всегда, насвистывал; Льюис  молчал,  Элен
смотрела в окошко.
   Уже у самого аэропорта, когда они пережидали красный свет, их нагнала
ехавшая сзади машина. Элен  услышала  характерный  хриплый  рев  мотора,
потом увидела сбоку черный длинный  автомобиль  с  низкой,  как  у  всех
спортивных машин, посадкой - "Астон-Мартин".
   Элен почувствовала, как у нее замерло сердце. Она отчаянно  рванулась
вперед, вытянув шею: нет, это не его машина. Сиденья другого цвета, и за
рулем совершенно незнакомый  человек.  Дали  зеленый,  и  "Астон-Мартин"
легко их обогнал; уже с тупым равнодушием Элен  отметила,  что  номер  у
автомобиля швейцарский, а не французский.
   Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. При виде  этого  черного
автомобиля рухнули все старательно возводимые ею  заслоны  от  прошлого,
Эдуард заполонил ее целиком. Она  слышала  его  голос;  чувствовала  его
прикосновения, ощущала запах его волос и кожи. Он был сейчас близок  ей,
как никогда с той поры, как его нет с ней, ближе, чем в ту  ночь,  когда
она сбежала из гостиницы  на  улочку  Святого  Юлиана.  Настигнувшая  ее
любовь и тоска были так остры, так мучительны, что она потеряла контроль
над собой, забыв на миг, где она, с кем  и  почему  она  здесь,  в  этом
душном лимузине.
   В аэропорту их окружили фоторепортеры. Только что стало известно, что
"Короткая стрижка" получила "Пальмовую ветвь";  Элен  получила  приз  за
лучшее исполнение женской роли.
   Репортеры щелкали аппаратами, нацелив их  на  Тэда  Ангелини.  Каждый
норовил подобраться поближе к Элен. Льюиса оттеснили в сторонку, до него
никому не было дела.
   Репортеры  что-то  кричали   ей   -   на   английском,   французском,
итальянском;  щелчки  фотовспышек,  щелчки  затворов.  Крики  стали  еще
громче, потому что Элен явно не слушала.
   Тэд, не выдержав, взял ее за руку.
   - Тебя просят улыбнуться, - сказал он. -  Разве  ты  не  слышишь?  Им
хочется тебе что-то сказать.
   - Что же? - она безжизненными глазами посмотрела на него. -  Что  они
хотят сказать?
   - То, что я тебе всегда обещал, - ответил Тэд. - Ты - звезда.
   И он мягко надавил ногтем нежную кожу ее запястья.
 
*** 
 
   - Отвратительно. У меня нет слов.  Удивительный  эгоизм  и  бездушие.
Бросили меня одну на целый день  и  на  полночи.  Я  слышала,  когда  вы
изволили явиться, ты и твой дружок.  Представляю,  что  вы  вытворяли  в
Сен-Тропезе. Вы напились до беспамятства. Ты и твой  дружок.  Он  еще  и
песни горланил.
   Луизу чуть не трясло от злости. Она вызвала Эдуарда в  свою  комнату,
по которой были разложены приготовленные для чемоданов вещи.
   - Я уезжаю. Я немедленно возвращаюсь  в  Париж.  А  ты  поступай  как
знаешь, можешь оставаться,  можешь  уезжать.  Только  прежде,  будь  так
любезен, объясни мне наконец, что произошло, и не вздумай дурачить  меня
всякими отговорками и выдумками. Я хочу знать... Я  хочу  знать,  что  с
Филиппом. Где он? За что ты его уволил? Почему я не  могу  никак  с  ним
видеться? Я пыталась до него дозвониться - никто не отвечает; в его доме
никого нет, даже слуг... Я требую объяснения, Эдуард.  Требую...  -  Она
едва сдерживала слезы.
   - Мама...
   - Я хочу знать, Эдуард! Я не желаю, чтобы со мной  обращались  как  с
малым ребенком. Кто дал тебе право? Как ты смеешь!...
   - Хорошо, я скажу, - сказал Эдуард, глядя на ее подрагивающие губы. У
него ломило все тело, раскалывалась голова, от солнца  слезились  глаза;
он был небрит, и вчерашний загул совершенно не  принес  ему  облегчения.
Скорее наоборот,  тоска  его  усилилась,  он  чувствовал,  насколько  он
отчужден от самого себя, от жизни, а теперь, в довершение  всего,  и  от
собственной матери. Он  не  испытывал  к  ней  злости,  только  холодное
отвращение, возможно, поэтому он рассказал ей все без утайки, рассказал,
поддавшись своему настроению.
   Как только он начал говорить,  Луиза  села  и  принялась  слушать,  в
первый раз на его памяти не прерывая его.
   Как только он умолк, она вскочила на ноги, и Эдуарду показалось,  что
она сейчас ударит его.
   - Какой