и, глаза округлились. Одна была в мелких кудряшках. Элен  снова
перевела взгляд на  улицу:  стекло  и  раскаленный  металл  сверкали  на
солнце. У заправочной станции взревел и заурчал мощный мотор.
   Элен на миг замерла в тени под тентом,  затем  выскочила  под  жгучее
солнце, перебежала на противоположную сторону и взяла Билли за руку.
   - Билли, - произнесла она. - Билли. Пойдем домой. Пойдем искупаемся.
   Ее звонкий голос с английским акцентом разнесся по всей улице.  Билли
глянул на нее  с  высоты  своего  роста,  помотал  головой  и  попытался
выдернуть руку, но Элен не обратила на это внимания, только вцепилась  в
него еще крепче. Билли вздохнул, улыбнулся, и они пошли рядом.
   Оба молчали. Они шли рука об руку по  Главной  улице,  мимо  лавок  и
магазинов, мимо беспорядочно толпящихся зданий, автомобильных кладбищ  и
винных лавок, отмечающих конец городской черты. Они прошли вдоль  первых
хлопковых  полей,  пересекли  железнодорожный  путь  на   оранджбергском
переезде. Миновали квартал ветхих каркасных домиков - их  построили  для
белых, но теперь там жили  негры;  квадратную  кирпичную  церковь  южных
баптистов и огромный щит с надписью:  "Иисус  спасает!"  Все  это  время
черный "Кадиллак" полз за ними в десяти шагах.
   На полпути между городом и  трейлерной  стоянкой  Элен  остановилась.
Билли попытался заставить ее идти дальше одну, но она не ослабила хватки
и  не  сдвинулась  с  места.  "Кадиллак"  еще  больше  сбавил  скорость,
приблизился, поравнялся с ними. Нед Калверт не мог на нее  посмотреть  -
его взгляд был прикован к дороге, - но остальным ничто не мешало. Четыре
ухмыляющиеся белые рожи, одна впереди рядом с водителем, три  на  заднем
сиденье; блеск солнца на  хромированных  задних  бамперах  и  на  стволе
охотничьего ружья. Элен взглянула на  них  в  упор:  Нед  Калверт,  Мерв
Питерс, Эдди Хайнс и двое незнакомых.
   - Вам что-то нужно? - вдруг крикнула она им. -  Может,  скажете,  что
вам нужно?
   Ее слова отскочили от хромировки, растаяли в душном  безмолвии.  Один
из мужчин рассмеялся. Эдди  Хайнс  вытащил  изо  рта  жвачку  и  щелчком
отправил в пыль.
   - Ты только что лишился работы, парень, - произнес он и  тронул  Неда
Калверта за плечо.
   "Кадиллак" проехал вплотную, обдал их пылью  и  быстро  укатил.  Элен
провожала машину глазами, пока та не пропала из вида.  Потом  посмотрела
на часы. За полдень, около часа. Когда они свернули с шоссе  и  медленно
направились к трейлерной стоянке, солнце стояло почти в зените.
   - Не стоит тебе вмешиваться в эти дела. - Синие глаза  Билли  глянули
на нее сверху вниз. - Ты знаешь, куда я ходил?
   - В полицию? Конечно, знаю.
   - Зря ты в это вмешалась. - Он покачал головой. - Я не хочу, чтобы ты
попала в беду.
   - Билли. - Она сжала его руку. - Жарко. Пойдем искупаемся.
   Они стояли  под  бумажными  деревьями,  в  недвижно  застывшей  тени.
Силуэты веток отбрасывали полоски тени на лица. Слышно  было  только  их
дыхание.
   - Элен!
   - Я хочу искупаться, Билли.
   Она на шаг отступила от него, тень и свет  мешались  в  ее  сознании.
Жара этого утра и тень бумажных деревьев. Она точно  знала,  что  именно
собирается делать. Не знала почему, но это и не имело значения; "почему"
было совсем неважным и ничтожным.
   Билли  пристально  смотрел  на  нее;   в   его   теле   чувствовались
настороженность  и  напряжение,  словно,  несмотря  на  хладнокровие  ее
интонаций, он чуял в ней лихорадку и исступление.
   Элен подняла руки без всяких признаков дрожи  и  начала  расстегивать
кофточку. Она сняла кофточку, часы, джинсы, сандалии,  белье.  Билли  не
шевельнулся. Оказавшись обнаженной,  она  на  мгновение  застыла.  Билли
вздохнул. Тогда она повернулась  и,  как  рыба,  скользнула  в  холодную
коричневатую воду. Вот она вынырнула на поверхность и  откинула  с  лица
мокрые волосы, струйки воды блестели на ее руках как алмазы.
   - Ну, пожалуйста, Билли...
   На секунду ей показалось, что он сейчас откажется,  хотя  она  знала,
что он все понял. Но он медленно стащил с себя рубашку и высвободился из
тапочек. Оставаясь в джинсах, он так  же  медленно  вошел  в  воду,  она
поднималась по его телу, словно он  собирался  принять  крещение.  Когда
вода дошла до груди, он остановился и улыбнулся  Элен  легкой  смущенной
улыбкой. И вдруг он бросился в воду головой вперед и  вынырнул  в  вихре
брызг. Он засмеялся, это  было  как  громкий  внезапный  вскрик  чистого
восторга, и поплыл с ней рядом.
   Они плавали довольно долго, рядышком, туда и обратно, не дотрагиваясь
друг до друга. Элен вышла из воды  первой.  Она  стала  там,  где  берег
полого спускался к низине, тенистой и поросшей папоротниками. Она ждала.
Она знала, что он придет к ней, что время остановилось,  знала,  что  не
существует ни Оранджберга, ни  Монтгомери,  ни  прошлого,  ни  будущего.
Существовало только это - единственно верное в мире, свихнувшемся с ума.
   Наконец Билли вышел  из  воды.  Взобрался  на  берег  и  стал  рядом,
вглядываясь в ее лицо с высоты своего роста. Всполох синевы,  как  взлет
зимородка; глаза, в которых читались печаль и тревога.
   - Я не могу, - сказал он в конце концов. - Не сейчас. Не  так.  Я  не
могу поступить не правильно по отношению к тебе... и ты это знаешь.
   - Нет, правильно! Правильно! - Она подняла руки  и  положила  ему  на
грудь. - Это очень важно. Я знаю, ты понимаешь.
   - Я понимаю. - Он легко накрыл ее руки своими и прижал к себе.  -  Но
это все равно не правильно. Сейчас. Здесь.
   - Особенно здесь. - Она опустила голову. - Я хочу,  чтобы  ты  был  у
меня первым, Билли.
   И она почувствовала, как его руки напряглись и тело  вздрогнуло.  Она
взглянула ему в лицо.
   - Ты знал? Знал, что я встречаюсь с Недом Калвертом?
   - Я однажды увидел вас вместе. -  Билли  пожал  плечами.  -  И  решил
ничего тебе не говорить. Решил, что ты сама скоро разберешься... кто  он
такой. Так было лучше.
   - Не говори мне о нем! Я не хочу о нем думать! Пожалуйста, Билли... я
больше ни о чем тебя не буду просить, только не надо об этом.
   - Я так давно тебя любил. Так давно.  Сколько  я  себя  помню.  -  Он
покачал головой, и дрожь прошла по его телу. - Если б  я  знал,  что  ты
тоже любишь меня... Если б я только мог так подумать... - Он замолчал и,
когда Элен собралась заговорить, мягко приложил  палец  к  ее  губам.  -
Только ты сейчас не лги. Не надо лжи, слышишь? Она не нужна. Между тобой
и мной, во всяком случае...
   Элен взглянула на него. Его лицо было ласковым, в глазах  бесконечная
печаль. Медленно она подняла руки и обвила вокруг  его  шеи,  коснувшись
грудью его обнаженной кожи. Она прижала губы к его щеке, потом к  губам.
И отпрянула.
   - Я знаю, что поступаю правильно. Я еще никогда, за всю свою жизнь не
совершила более правильного поступка. - Ее голубые глаза сверкнули. -  Я
знаю, что могла бы заставить тебя, Билли...
   - Я тоже это знаю. -  Билли  улыбнулся.  -  Я  понимаю.  В  этом  нет
надобности.
   Он ласково обнял ее и бережно опустил на землю. И тогда посмотрел  ей
в глаза, словно хотел, чтобы она поняла нечто такое, чего  он  не  может
высказать.
   - Моя первая и последняя. - Он чуть нахмурился.  -  Вот  что  ты  для
меня, Элен. В тебе мое начало и мой конец. Вот и все. Скажи мне, что  ты
знаешь об этом.
   - Я знаю. - Голос ее дрогнул.
   - Тогда все хорошо, - сказал Билли.
   И, когда он нагнулся к ней и поцеловал  в  губы,  она  услышала,  как
птица зашелестела в ветвях.
 
*** 
 
   Когда они лежали около воды, Билли оставалось  три  часа  жизни.  Его
убили около  пяти,  там,  где  колея,  ведущая  от  трейлерной  стоянки,
пересекала оранджбергское шоссе.
   Элен услышала выстрел, когда прошла половину пути по колее в  сторону
Оранджберга, где должна была встретить мать. Она остановилась; звук  был
очень громкий, стайка вяхирей сорвалась с деревьев, сделала круг над  ее
головой и снова в молчании расселась по веткам. Потом она услышала топот
бегущих ног, треск ломающегося подлеска, стук автомобильной дверцы, визг
шин на пыльном гудроне. Когда она добежала до того места,  где  они  его
оставили, воздух еще пах паленой резиной. Билли лежал навзничь  в  траве
рядом с шоссейной дорогой. Руки его  были  расслаблены;  он  лежал  так,
словно спит, только глаза его были открыты.
   Она, задыхаясь, упала рядом с ним  на  колени.  Его  лоб  был  покрыт
пленкой пота, отчетливо виднелись веснушки на скулах,  и  рука  казалась
теплой на ощупь. Она подумала: "С ним  все  в  порядке,  они  ничего  не
сделали, они промахнулись, они только хотели напугать его, с ним  все  в
порядке". И тут она увидела на траве что-то  красное  и  серовато-белое,
сочившееся из его  затылка.  Она  вскрикнула  и  протянула  руки,  чтобы
приподнять его голову, залечить рану, прижать к себе,  восстановить  его
целостность, укрыть от всех - она сама не знала что.  Тогда  его  голова
бессильно обвисла, и она увидела, что они  сотворили  своим  дробовиком:
его затылка не было; Билли не было. Она подняла голову, как животное,  и
завизжала.
   Вокруг появилось очень много людей,  внезапно  очень  много.  Она  не
понимала, откуда они явились так быстро и  зачем,  ведь  они  ничего  не
могли поделать - было уже поздно.  Дети,  поспешно  сбившиеся  в  кучку,
молодая чета из трейлерного  парка,  человек,  проезжавший  мимо,  -  он
остановился,  потом  бросился  в  кусты,  и  его  вырвало,   доктор   из
Оранджберга - его-то кто позвал? Разве они не видели, что Билли  уже  не
нужен  теперь  никакой  доктор?  И  все  они  глазели,  глазели,  и  она
ненавидела их за это. Она припала к Билли, потому что не  хотела,  чтобы
они его видели, видели таким, а они не  понимали  и  все  тянули  ее,  и
говорили что-то, и пытались заставить ее сдвинуться с места.
   Затем прошелестел шум голосов, звук, подобный  вздоху,  она  увидела,
что их ноги отдаляются от нее. Она подняла  голову  -  через  толпу  шла
миссис Тэннер. Она несла своего последнего младенца, его  толстые  ножки
обхватывали ее цветастый фартук. Потом остановилась и  спустила  ребенка
на землю.
   Она стала на колени рядом с Элен. Она не кричала, не говорила, просто
смотрела. Подняла его руку и подержала в своей.  Одна  пуговица  на  его
рубашке была расстегнута;  она  бережно  положила  его  руку  обратно  и
застегнула пуговицу. И тут внезапно  начался  дождь,  как  бывает  после
жаркого дня. Тяжелые капли падали на ее голову, на  рубашку  Билли.  Она
подняла руки и растопырила пальцы, словно пытаясь защитить его от дождя.
   - Его новая рубашка. Чистая. Я ее только  постирала.  -  Она  подняла
голову и встретилась взглядом с Элен, глазами  такими  же  темно-синими,
как у ее сына. - Мой старший. Мой первенец. Билли... - Голос  ее  окреп.
Она подалась вперед и вдруг затрясла  его,  словно  могла  пробудить  от
глубокого сна. - Билли! Что они с тобой сделали? Что они сделали с  моим
мальчиком?
   Она нагнулась  и  обхватила  его  руками.  В  этом  положении  она  и
оставалась, пока не прибыла полиция. Когда они попытались  оторвать  ее,
она стала  бешено  отмахиваться  руками,  потом  застыла,  и  взгляд  ее
сосредоточился на лице Элен, как  будто  она  впервые  ее  увидела.  Она
толкнула Элен изо всех сил руками, влажными от дождя и  крови,  лицо  ее
внезапно исказилось ненавистью.
   - А ты уходи отсюда, поняла? Давай уходи.  Что  тебе  надо  от  моего
сына? Я его насчет тебя предупреждала. Я ему  сказала.  Держись  от  нее
подальше. Я говорила, что эта девушка принесет беду,  Билли,  посмотришь
на нее, и тебе будет плохо. Еще когда он был  совсем  маленький,  я  ему
говорила...
   И тут бешенство покинуло ее: только что ненависть переполняла все  ее
существо - и вдруг улетучилась. Она  обмякла,  и  ее  оттащили.  Ребенок
заплакал, все вокруг осветилось белым и синим, загудела  сирена  "Скорой
помощи", людей стали оттеснять назад.
   Элен встала и, спотыкаясь, побрела к краю дороги. Там  она  свалилась
на землю,  а  за  ней  сновали  люди,  выкрикивая  указания,  надрывался
ребенок. Там она и лежала, когда на  своем  стареньком  побитом  "Форде"
подъехала Касси Уайет. Она подошла к патрульной машине, сказала  что-то,
вернулась к Элен и наклонилась к ней. Лицо ее было морщинистым  и  серым
от усталости. Она подняла Элен на ноги.
   - Залезай в машину, милая. Просто садись.  Вот  умница.  Молодец.  Ты
сейчас должна поехать со мной, детка. Ты нужна  твоей  маме.  Она  зовет
тебя. Элен, ты слышишь, что я тебе говорю? - Она освободила тормоз. - Ты
нужна своей маме, детка, просто очень нужна, в самом деле...
   Ее  мать  за  два  часа  до  этого  вернулась  домой   четырехчасовым
автобусом. Она потеряла сознание на дорожке около салона красоты  Касси,
и тогда Касси закрыла салон  и  внесла  ее  внутрь.  Когда  она  увидела
кровотечение, то посадила ее в свой  "Форд"  и  повезла  в  католическую
больницу в Мэйбери. Недалеко от Оранджберга была больница  побольше,  но
там принимали только по медицинской страховке.
   - Если у тебя нет  карточки  с  голубым  крестом,  они  оставят  тебя
умирать на улице, - сказала Касси.
   Монахини поняли, что случилось. Когда они осознали, в  чем  дело,  их
лица побледнели и окаменели, но они все равно приняли Вайолет. Казалось,
первое  внутривенное  вливание  помогло.  Когда  Элен  и  Касси  вечером
добрались туда, мать была в сознании. Над ее кроватью  висело  распятие,
на руке была укреплена капельница, какая-то женщина беспрерывно  стонала
в углу палаты. Элен посмотрела в лицо матери. Кожа, бледная как  бумага,
тесно обтягивала скулы. Руки ее  лежали  на  белоснежных  накрахмаленных
простынях, шелестела кондиционная установка, за окном шел дождь.
   - Здесь очень хорошо, Касси, - сказала она. - У  них  сад  есть.  Мне
сказала одна монахиня. И знаешь, там разрешают  сидеть.  Когда  делается
лучше.
   Это было последнее, что от нее услышала Элен, ночью ей сделали второе
вливание. Она умерла за пятнаддцать минут до  того,  как  Касси  и  Элен
пришли к ней наутро. Сестра, сообщившая  им  об  этом,  говорила  мягким
спокойным голосом. Казалось, она читает молитву. Потом она встала; четки
ее поблескивали на фоне черной одежды.  Она  сказала,  что  мать  теперь
готова, Элен может ее увидеть.
   Они раздвинули хлопчатобумажные занавески вокруг ее  постели,  сестра
отступила назад, но не ушла. Элен посмотрела на  свою  мать.  Капельницу
забрали, постель оправили. Руки матери были  скрещены  на  груди,  глаза
закрыты. Все ее черты обострились. Совсем не похожа  на  мать,  подумала
Элен. Когда она наконец нагнулась и приложила губы  ко  лбу  матери,  то
почувствовала, что кожа нее сухая и холодная. Она не знала,  что  делать
дальше.
   Казалось, оставаться здесь незачем - матери тут не было,  но  уходить
ей тоже не хотелось.
   Через какое-то время сестра со вздохом взяла ее за руку  и  увела  из
палаты. Ей  выдали  хозяйственную  сумку  с  аккуратными  наклейками,  в
которой хранились материны вещи, и  саквояж  на  "молнии",  который  она
брала с собой в Монтгомери. Элен открыла его, когда вернулась  к  Касси.
Там лежали свежевыстиранный носовой платок,  чистое  белье,  расческа  и
записная книжечка,  в  которой  ничего  не  было  написано.  Белье  было
обернуто весьма тщательно вокруг чего-то  твердого  и  квадратного.  Там
оказалась   старая   коробка   с   духами   "Радость",   которыми   мать
ароматизировала свою одежду, потому что в Алабаме, даже в  галантерейном
магазине "Ноушнс", никто не слыхивал о мешочках с лавандой.
   Мать умерла в воскресенье утром, хоронили ее в среду, и Элен с  Касси
были единственными участниками похорон. Касси купила два больших  венка,
сделанных из лиловатых иммортелей, один в виде сердца,  другой  круглый.
Элен знала, что у матери они бы вызвали отвращение. Всю дорогу  назад  с
оранджбергского кладбища Касси была в великом смятении.
   - Лучше бы это были фиалки, - снова и снова повторяла она. - Я  знаю,
ей бы понравилось. Пришлось взять эти ради цвета, вот и все.  Они  долго
не вянут - вот что хорошо. Но лучше бы были фиалки. Так жаль, что их  не
было.
   Вечером она пыталась  покормить  Элен,  а  Элен  пыталась  что-нибудь
съесть, потому что понимала, что Касси заботится о ней, и не  хотела  ее
огорчать. Ей удалось проглотить немного жареной курицы, но каждый  кусок
застревал у нее в горле. Наконец Касси молча убрала тарелки.  Когда  она
снова вошла в комнату, лицо ее горело, а в руке был длинный конверт. Она
положила его на стол и села напротив Элен. В ней чувствовались  смущение
и тревога.
   - Мы должны все обговорить, милая, - сказала она наконец.  -  Должны.
Ты не плакала. Вообще почти ни словечка не сказала. Нам надо  обговорить
все как есть.
   Она заколебалась, и когда Элен  ничего  не  ответила,  то  взорвалась
словами:
   - Милая, ты не можешь оставаться в Оранджберге, теперь уж никак. Тебе
надо уехать куда-нибудь по-настоящему далеко. Ведь у твоей  матери  есть
сестра в Англии. Помню, она мне про нее рассказывала, и про дом, где они
росли, и все такое. Сдается мне, тебе надо ехать к ней. Она тебе  родная
кровь. Сдается мне... когда она узнает о  том,  что  стряслось  с  твоей
матерью, она возьмет тебя к себе с радостью. А вот что до твоего отца...
- Она засомневалась. - О нем я тоже думала. Но Вайолет никогда  от  него
ничего не хотела. Сказала мне как-то, что не знает, жив он или мертв,  и
ей это все равно. А что я точно знаю, так это то, что он  и  пальцем  не
пошевелил, чтобы разыскать вас или помочь вам, и Вайолет  не  обратилась
бы к нему, как бы ей ни было тяжко. А вот сестра... Думаю,  что  Вайолет
хотела бы именно этого. Она столько  говорила  об  Англии.  В  последнее
время, правда, меньше... Но зато раньше... Когда она впервые  пришла  ко
мне работать... Если бы она сейчас могла говорить, Элен,  я  думаю,  она
сказала бы то же самое.
   Она помолчала, щеки ее раскраснелись. Подтолкнув с Элен конверт,  она
сказала:
   - Пятьсот долларов. Возьми,  милая.  Они  твои.  Элен  воззрилась  на
конверт, потом медленно подняла голову. Касси кивнула и улыбнулась.
   - Я их держала дома. На черный день,  как  говорится.  -  Она  пожала
плечами. - Потом подумала - зачем я их храню? Я уже не так  молода,  как
бывало, у меня нет своих детей, дело у меня сейчас в полном порядке. Они
мне не нужны. А тебе нужны. - Она наклонилась к столу. -  Милая,  я  все
узнала. Тут хватит на поезд и самолет. Будет на  билет  и  еще  немного,
чтобы тебе осталось на первое время. Жалко, что так мало,  но  больше  у
меня нет. Я очень любила твою мать, Элен.  Честное  слово,  я  у  нее  в
долгу, ведь это она помогла мне открыть дело, все она. И у  меня  просто
сердце надрывается, что у нее все так вкось пошло. Так  что  ты  возьми,
слышишь? Возьми, а то я так разозлюсь...
   Элен положила  руку  на  конверт.  Она  секунду  поколебалась,  потом
медленно подвинула его обратно.
   - Касси, - начала она тихо. - Касси... Я не могу. Я благодарна тебе -
больше, чем могу выразить. Но я не могу взять деньги.  Это  было  бы  не
правильно. И кроме того... ты должна знать, Касси. Ты же  видела.  Я  не
могу уехать. Сейчас не могу.
   Касси стиснула зубы.
   - Ты имеешь в виду эту историю с Тэннером, это, да?
   - Я знаю, кто это сделал. - В голосе Элен  была  решительность.  -  Я
знаю, почему убили Билли. И знаю кто. И никуда не поеду. Пока  не  скажу
всего, что знаю.
   Наступило  молчание.  На  лице  Касси  внезапно  проступила   крайняя
усталость. Она опустила голову на руки, а когда  снова  выпрямилась,  ее
голос звучал резким гневом.
   - Неужели люди никогда ничему не учатся?! Я о тебе думала по-разному,
Элен Крейг, но никогда не считала тебя дурочкой. У тебя есть  голова  на
плечах, девочка, так думай головой. - Она откинулась на спинку  стула  и
скрестила руки. - Ладно, тебе есть что сказать. Так скажи мне. Ты видела
их, да? Видела их лица? Видела дробовик в чьих-то руках? Виде