сузились. - Знаешь,  он  и  в
самом деле очень умный. Куда умней, чем я считала.
   Жан-Поль сердито на нее посмотрел. Раньше она подобных славословий не
пела.
   - Понимаешь, речь шла о земельных  участках.  -  Луиза  неопределенно
помахала в воздухе сигаретой. - Они советовали мне  их  продать,  у  них
вроде имелся  и  покупатель,  готовый  предложить  очень  хорошую  цену.
Кое-какие участки годились под  фермерские  хозяйства,  но  в  основном,
по-моему,  -  голые  пустоши.  Я  видела   премиленькую   виллу   -   ты
представляешь  себе   Сен-Тропез,   Жан?   Очаровательное   местечко   -
тихое-тихое, - до сих пор всего лишь маленькая рыбацкая деревенька.  Дом
изумительный, то есть  мог  бы  стать  изумительным;  его  бы,  конечно,
пришлось заново перестроить, отделать от фундамента до  крыши.  Потом  я
подумала, что нужно возвести флигели для гостей и что как-то глупо иметь
при доме идеальную якорную стоянку  и  ею  не  пользоваться,  поэтому  я
подумала и о яхте... - Ее голос мечтательно затих. - Так что, в общем, я
была вполне готова избавиться в прошлом году кое от  какой  американской
собственности и избавилась бы, если б не Эдуард.
   - Он отсоветовал?
   - Дорогой, там, как выяснилось, залегают нефтяные  пласты,  и  какие!
Только бури и качай. Разумеется, земля стоила много дороже, чем  мне  за
нее предлагали; пошли крайне неприятные слухи.  Поговаривали,  что  моих
советников подкупили... Я, понятно, нашла себе других, как только Эдуард
объяснил, что к чему. Да фирма и  так  закрылась.  Был  жуткий  скандал.
"Нью-Йорк таймс" расписала  его  на  всю  первую  полосу  -  неужели  не
помнишь, Жан-Поль?
   - В Алжире я не читаю "Нью-Йорк таймс".
   - И напрасно, голубчик. - Черные глаза Луизы потеплели. - Я  тоже  не
читала, по крайней мере финансовый раздел, а теперь читаю. И "Уолл-стрит
джорнел", и "Файнэншл таймс", и...
   - А что случилось с землей? - поспешно прервал Жан-Поль.
   - Я продала ее, а  как  же  иначе?  Нефтяному  консорциуму.  -  Луиза
усмехнулась. - За очень приличную сумму и солидный  пакет  акций  самого
консорциума. Если не ошибаюсь, Эдуард держит пятнадцать процентов,  и  у
меня столько же. Конечно, не контрольный пакет, но  влиятельный.  Теперь
понимаешь?
   Жан-Поль понял - и в утешение взял еще одно пирожное.
   - Стало быть, у Эдуарда теперь имеется капитал для расширения дела?
   Он чувствовал, что можно было бы и не спрашивать.
   Луиза весело рассмеялась.
   - Право же, дорогой, тебе нужно стараться следить за положением  дел.
Капитал у него вот уже полгода, никак не меньше.
   - Так вы продали другие акции?
   -  Видишь  ли,  дорогой,  это  Эдуард   посоветовал.   Я   собиралась
проконсультироваться с тобой, но Алжир так далеко, а ты бываешь в Париже
так редко... поэтому... да, я продала кое-что из довольно скучных акций,
надежных, как Форт Нокс и почти столь же окаменелых, и вложила деньги  в
де  Шавиньи.  Мудрое   решение,   Жан-Поль,   очень   мудрое.   Компания
вкладывается  в  различные  предприятия,   расширяется   с   невероятной
быстротой. Сейчас, кажется, Эдуард в деньгах не  нуждается,  но  если  я
ошибаюсь, а у тебя, дорогой, есть кое-что в кубышке, то  уж  лучшего  их
помещения, чем...
   - Это моя компания. - Жан-Поль встал,  покраснев  от  гнева.  -  Моя.
Эдуард работает на меня. Ну  почему  никто  никогда  нигде  об  этом  не
вспоминает?
   Он посмотрел на мать с высоты своего роста.  Его  вспышка,  казалось,
совсем ее не тронула. Уж она-то всегда держит нос по ветру, подумал он с
яростью.  Всегда?  Мать  неизменно  предпочитала  его  брату,  была  ему
предана, он воспринимал это как  само  собой  разумеющееся.  Что  ж,  он
перестал быть у мамы любимчиком, тут все ясно. Эдуард втерся в доверие у
него за спиной. Он помолчал. Его гнев, как всегда, быстро сошел на  нет,
оставив после себя чувство усталости. Он понимал,  что  ему  не  одолеть
Эдуарда. Нет у него для этого ни сил, ни  умения.  Так  что  лучше  ему,
дураку, послушаться Эдуарда и, поджав хвост,  убраться  в  Алжир.  Хорош
братик.
   - Скажите, мама, - вдруг задал он вопрос, возникший из  самых  глубин
его замешательства и негодования, - скажите,  Эдуард  временами  вас  не
пугает?
   - Пугает? Меня? - Луиза удивленно воздела брови.
   - Он  ведь  так  сильно  переменился.  Мне  кажется.  Стал  холодным,
неулыбчивым. Я перестал чувствовать в нем брата.  Я  будто  обращался  к
бездушной машине.
   - Полезной машине. Весьма эффективной машине.
   - Согласен, но ведь он, черт побери, мой брат. Мы всегда были  с  ним
близки.
   - Теперь у Эдуарда нет близких.
   - Почему? Что с ним такого случилось?
   - Откуда мне знать, дорогой? Ему так нравится,  и,  должна  признать,
для меня это все упрощает. Сейчас мы прекрасно с  ним  ладим.  Обсуждаем
дела, он расспрашивает меня о здоровье, не забывает  поздравить  с  днем
рождения и все прочее... - Она пожала плечами. - Я всегда  ощущала,  что
Эдуарду от меня что-то нужно, Даже когда он  был  ребенком.  Словно  ему
вечно чего-то не хватало - это страшно действовало на нервы.  Теперь  он
ничего не требует - в чисто человеческом плане. И,  честное  слово,  так
много лучше.
   Жан-Поль задумчиво помолчал. Он и раньше-то не отвечал взаимностью на
любовь матери, а сейчас и вовсе  чувствовал  к  ней  неприязнь.  Но  ему
хотелось понять.
   - Как у него с женщинами?
   - А, с женщинами... - Луиза нехотя улыбнулась и разгладила на коленях
платье. - Ну, их-то у него хватает, по крайней мере, мне  так  говорили.
Но со мной он о них не разговаривает.
   - Он намерен жениться? - выпалил Жан-Поль, но Луиза пожала плечами.
   - Вероятно. Когда-нибудь. Ему хочется иметь наследника. По-моему,  он
стремится продолжить династию, как и ваш отец. А ты, Жан-Поль, так и  не
женился.
   - Ну, я... просто не попадалось подходящей женщины. Но, может, еще  и
женюсь.
   Он беспокойно переминался с ноги на ногу,  сам  удивляясь  тому,  что
злость на Эдуарда совсем прошла. Ему стало жалко брата.
   Луиза нахмурилась и тоже встала.
   - Разумеется, крайне важно, на  ком  женится  Эдуард...  -  задумчиво
произнесла она. - Крайне важно. Я часто об этом думаю.
   - С чего бы, мама?
   - Ох, дорогой, это же очевидно. Эдуард одержим - разве ты не  видишь?
Одержим своим делом, одержим мыслью увековечить память отца. Он просто с
ума сходил из-за этого мальчишки Грегуара. Представь,  как-то  раз  даже
привез его ко мне на чай. Ребенок был совершенно  невоспитанный,  разбил
чашку севрского фарфора - Эдуард сказал, что  от  волнения...  Так  что,
если Эдуард влюбится и женится, - это будет та же одержимость. Его  жена
сумеет им управлять, и тут уж, Жан-Поль...
   - Управлять им? Какая-то женщина? - рассмеялся Жан-Поль. - Вы, верно,
шутите. Эдуард сам себе хозяин.
   -  Пока  что,  -  заметила  Луиза,  отворачиваясь.  -  Но  все  может
измениться. Ты не знаешь своего брата, Жан-Поль. Он  совсем  не  машина,
как тебе кажется. За холодной личиной кроется страстная, очень страстная
натура.
 
*** 
 
   Приехав попрощаться с  братом,  Жан-Поль  все  время  думал  об  этих
словах, сказанных матерью. На покупке земель  де  Курселя  он,  конечно,
поставил крест. Эдуард держался бесстрастно, ни  словом,  ни  знаком  не
выказав удовольствия  по  поводу  победы.  Жан-Поль  видел  сидящего  за
письменным столом человека, видел его стальные глаза, и его  захлестнула
волна безумной, бессильной нежности.
   - У меня рейс в девять вечера, есть время поехать куда-нибудь выпить,
может, даже пообедать. Идет? Ненавижу разговаривать  в  офисах,  Эдуард.
Мне от них всегда было не по себе.
   - Увы. - Эдуард бросил взгляд на  тонкие  наручные  золотые  часы  де
Шавиньи. - У меня весь вечер расписан, я не смогу отменить встречи.
   - Да провались оно, Эдуард, мог бы и отменить. Брось,  мы  так  редко
видимся. Я с удовольствием выпью с...
   - К сожалению, я уже опаздываю. Жан-Поль неловко поднялся.
   - Ну, ладно, тут уж ничего не поделаешь.  А  жаль.  Может,  ты  скоро
приедешь в Алжир? Приедешь? Мне бы хотелось...
   - Возможно. - Эдуард подумал. - Если политическое положение изменится
к худшему.
   - Ага. Прекрасно. Тогда сообщи. Но позвони сам,  не  через  эту  твою
чертову секретаршу. Договорились?
   Эдуард посмотрел ему в глаза и впервые улыбнулся:
   - Договорились.
   Они пожали друг другу руки. Провожая брата до дверей,  Эдуард  вручил
ему небольшой конверт.
   - Это может показаться тебе интересным, -  заметил  он.  -  Прочти  в
самолете. Или уже в Алжире, когда вернешься...
   Жан-Поль летел первым классом. Мартини он начал пить  еще  на  земле.
Над Средиземным морем, когда стюардесса непонятно  почему  оставила  его
заигрывания без внимания, он вскрыл конверт.
   Там были материалы об учреждении новой детской больницы  в  парижском
пригороде, которую построят на деньги компании де Шавиньи;  компания  же
будет   ежегодно   выделять   на   ее   содержание   суммы   из    своих
благотворительных  фондов.  Жан-Поль  листал  страницы,   не   в   силах
уразуметь, с какой стати Эдуард подсунул ему эти документы. Насколько он
понимал, у де Шавиньи сейчас  несколько  подобных  проектов,  призванных
снизить налоги на прибыль.
   Он перевернул очередную страницу. Отделение инфекционных  заболеваний
учреждается лично  его  братом.  Жан-Поль  уставился  на  цифры:  десять
миллионов долларов на благотворительные пустяки - однако не слишком  ли?
И. тут до него дошло: отделение будет носить имя его сына, Грегуара.
 
*** 
 
   Весной  следующего,  1957  года  Мари-Од  Руссе,  старшая  секретарша
Эдуарда де Шавиньи, молодая женщина выдающихся  способностей,  известная
тем, что ее ничто никогда не заставало врасплох, связалась с Эдуардом по
интеркому. На сей раз она таки утратила самообладание.
   - Тысяча  извинений,  мсье  де  Шавиньи,  но  тут  одна  дама  упорно
добивается личного разговора с вами. Она... м-м... не вешает  трубку.  Я
ей объяснила, что вас нет, но...
   - Кто это?
   - Она называет себя графиней Сфорца-Беллини, сэр.
   - Меня для нее  нет.  Впервые  слышу  это  имя.  -  Эдуард  потянулся
отключить интерком, но замер с  поднятым  пальцем.  -  Погодите.  У  нее
английский акцент?
   - Да, мсье де Шавиньи. Ярко выраженный.
   - Соедините. И отмените назначенные на вечер встречи.
   Старшая секретарша на секунду утратила дар речи.
   - Отменить, мсье де Шавиньи? Но в семь вас принимает посол Саудовской
Аравии, в восемь вы встречаетесь с заместителем министра внутренних  дел
Соединенных Штатов по вопросу о нефтепроводе в Литтл Биг Инч, в девять к
вам в Сен-Клу прибывает Саймон Шер, а в десять вы обещали быть на приеме
у герцогини Кин-сак-Плессан...
   - Я сказал: отменить. А сейчас соедините.
   - Слушаюсь, мсье де Шавиньи.
   Мари-Од неприязненно взглянула на телефон. Откуда  она  взялась,  эта
дамочка?
   - Соединяю, графиня. Эдуард поднял трубку:
   - Изобел! Где ты? В "Ритце"? Выезжаю.
 
*** 
 
   Из всех великих отелей Парижа  "Ритц"  выделяется  одним  неоспоримым
достоинством: он расположен на Вандомской площади, а площадь  -  в  двух
шагах   от   самой   соблазнительной   торговой    улицы    на    свете,
Фобур-Сент-Оноре.
   Изобел воспользовалась этим соседством - успела побывать в салоне  де
Шавиньи на этой  улице;  поскольку  она  волновалась,  то  и  вырядилась
экстравагантней обычного. Она ждала  Эдуарда  за  столиком  в  роскошном
jardin interieur . На ней было ее  любимое  узкое  платье  от  Диора  из
шелкового крепа цвета violette  de  Parme  и  ожерелье  из  аметистов  и
бриллиантов от де Шавиньи. Тонкой кожи перчатки по локоть были  окрашены
в тон платью. Изобел надумала явиться в  своей  самой  умопомрачительной
шляпе с черной шелковой вуалью. Она трижды  надевала  и  снимала  шляпу;
сейчас та лежала рядом на стуле. В результате Изобел  слегка  растрепала
прическу, против света ее волосы  смотрелись  огненным  ореолом.  Она  с
огромным удовольствием отметила, что к ней прикованы взоры всех мужчин в
помещении. В этот день ей исполнилось тридцать шесть лет,  так  что  эти
взгляды придавали ей уверенности.
   Она села так, чтобы первой увидеть  Эдуарда,  -  и  увидела:  высокий
брюнет в черном костюме шел по вестибюлю быстрым шагом.
   Он приблизился, посмотрел на нее с высоты своего роста, и  у  нее  на
миг перехватило дыхание. Изобел знала, что он  изменился,  что  ему  уже
тридцать два года, что  он  преуспевает,  приобрел  огромную  власть  и,
вероятно, окажется непохожим на молодого человека, которого она помнила.
Она читала о нем в газетах, раза два  видела  по  телевизору,  встречала
снимки в журналах. И все же действительность застала ее врасплох.
   Лицо его  утратило  мягкость,  на  нем  не  осталось  и  следа  былой
ранимости. Перед ней стоял мужчина поразительной красоты,  но  внушающий
легкий страх. Когда его высокая гибкая фигура появилась  в  дверях,  она
разом приковала взоры всех женщин. От крыльев носа к уголкам губ залегли
складки, рот сурово сжат; она заметила, как, войдя в помещение, он одним
холодным цепким взглядом вобрал все - кто, как и с кем.
   Она подумала: "Господи, я, кажется, дуру сваляла". Но тут он медленно
улыбнулся, улыбка зажгла его темно-голубые глаза, озарила  лицо,  и  она
поняла, что все в порядке, что в конечном счете она не сваляла дуру.
   - Эдуард, милый, -  произнесла  она.  Он  поднес  к  губам  ее  руку,
продолжая смотреть ей в глаза. На миг ее охватили сомнения и  робость  -
она знала, что тоже изменилась, что вокруг ее изумрудных глаз  появились
морщинки, которых не было в их последнюю встречу.
   - Восемь лет. Почти восемь лет. - Она нерешительно замолкла, и Эдуард
подумал: "Она изменилась, раньше  нерешительность  была  ей  чужда;  она
стала прекрасней, чем когда бы то ни было".
   - Они сгинули, - сказал он и сел рядом, не выпуская ее руки из своей.
   - Два бокала мартини.
   Официант бросился исполнять заказ. Эдуард даже не повернул головы. Он
смотрел только на Изобел; она догадалась -  он  вспоминает,  как  они  в
прошлый раз пили мартини и что она тогда ему говорила. Она уловила в его
глазах радость и вопрос, который он из деликатности  и  осторожности  не
решался задать.
   - Да, - сказала она. - А ведь сейчас мартини еще и не принесли.
 
*** 
 
   Они разговаривали, сперва  легко,  потом  с  меньшей  раскованностью.
Изобел  глядела  на  него,  изучала  его  выразительные   живые   черты,
очарование которых теперь все превозносили, и думала: "Он  изменился;  в
его сердце настороженность, он не способен от нее отрешиться". Сможет ли
вообще? - задалась она вопросом. Она ощущала,  что,  как  бы  плавно  ни
лилась его речь, как бы внимательно он ни слушал - а  слушал  он  крайне
внимательно, - его разум одновременно  занят  другими  делами.  Наконец,
отклонив предложение выпить еще по бокалу, она тронула его за руку.
   - Эдуард, милый,  какая  же  я  эгоистка.  Из-за  меня  ты  наверняка
пропускаешь миллион деловых встреч. Он искренне удивился.
   - Нет. Разумеется, нет. Я веду тебя ужинать. - Он помолчал.  -  Если,
понятно, не отрываю тебя от миллиона  других  свиданий.  -  Нет,  никоим
образом.
   Они обменялись улыбками, он поднялся и помог ей встать.
   - Прекрасно. Так идем? Куда бы тебе хотелось? Можно к Максиму.  Можно
в "Гран Вефур". Выбирай.
   - Что-нибудь поскромнее. - Изобел отбросила  назад  волну  золотых  с
рыжинкой волос и взяла шляпу. - Что-нибудь другое. Попроще.  Где  мы  не
встретим знакомых. Отвези меня туда, где я еще не бывала. Удиви меня.
   - Отлично.
   Она заметила, как кончики его губ дрогнули  в  улыбке.  Они  вышли  в
огромный вестибюль с мраморным полом. У  самых  дверей  он  остановился,
словно внезапно принял решение.
   - После ужина я приглашаю тебя в Сен-Клу. Мне  бы  хотелось  показать
тебе дом.
   - Эдуард, милый, с превеликим удовольствием...
   - В таком  случае...  -  он  замялся,  -  возможно,  ты  предупредишь
горничную?
   Изобел на него уставилась, потом рассмеялась, подхватила под  руку  и
увлекла к дверям.
   - Эдуард, милый, ты очаровательный идиот. Я уже  и  забыла,  когда  в
последний раз путешествовала с горничной. Перед тобой  женщина,  которая
умудрилась выжить в Европе, Южной  Америке  и  Восточной  Африке  -  без
горничной. Ты поражен?
   - Глубоко. - Он помог ей сесть в свой  "Бентли  Континентал",  тронул
машину с места и, улыбнувшись, заметил:
   - В Восточной Африке? Что ты там делала?
   Изобел сладко  потянулась,  закинула  свою  умопомрачительную  черную
шляпу на заднее откидное сиденье и небрежно бросила:
   - Скупала львов.
   Он отвез ее в маленькое кафе в одном из рабочих пригородов -  в  этой
части Парижа Изобел никогда не бывала. Она предположила, что  он  выбрал
кафе "Уникум" чисто случайно, но, к ее удивлению, хозяин  и  его  полная
круглолицая жена встретили Эдуарда как сына, вернувшегося  после  долгой
разлуки: расцеловали в  обе  щеки,  сердечно  обняли,  наградили  Изобел
долгим придирчивым взглядом и, видимо, остались ею довольны.
   Посетителей не было. Их усадили за маленький столик, набросили поверх
красной  клетчатой  скатерти  свежую,  накрахмаленную,  белого  полотна,
разложили два прибора, поставили два стакана для  вина  и  корзиночку  с
восхитительным, только что из печи хлебом. В стеклянном  графине  подали
отменное крепкое vin ordinaire . Еда была выше всяких похвал - все блюда
приготовил и  не  без  законной  гордости  подал  на  стол  сам  хозяин:
крохотные moules marinieres , такие вкусные, будто их только этим  утром
собрали на скалах; бифштекс под  хрустящей  коричневой  корочкой,  но  с
кровью внутри; большое блюдо  хрустящего,  обжигающего  язык  картофеля,
зажаренного "соломкой"; чудесный салат в простой белой миске.  А  такого
камамбера Изобел в жизни не пробовала - хозяин с гордостью сообщил,  что
сыр ему поставляет брат со своей фермы в  Нормандии,  где,  заверил  он,
производят единственные сорта камамбера, которые стоит покупать.
   Оба поели с большим аппетитом и, покончив с едой, перешли  к  черному
кофе и чудесной терпкой виноградной водке. Изобел откинулась  на  спинку
стула и улыбнулась.
   - Так вкусно я еще никогда  не  ела.  Много  лучше,  чем  у  Максима.
Спасибо, Эдуард.
   - Я надеялся, что тебе здесь понравится. А теперь расскажи про львов.
   Изобел подумала и начала, тщательно выбирая слова:
   - Значит, два года назад я овдовела  -  тебе  это  известно.  Ты  мне
писал.
   - Да. - Он поднял темно-голубые глаза и встретился с нею взглядом.
   - А после... Я, видимо, растерялась.  Ты  не  представляешь,  Эдуард,
какую безалаберную жизнь я вела. Носилась по автогонкам, вечно то поезд,
то самолет. И вдруг этому пришел конец. Все это время, все  эти  годы  я
вертелась как белка в колесе, так что недосуг было сесть  и  подумать  -
очередной билет, очередная гостиница. А быть может,  я  сама  не  хотела
задумываться. Не знаю. Как бы там ни было, этому пришел внезапный конец,
и я подумала... - Она замолчала и взяла его за руку. - Эдуард, милый, ты
меня поймешь, я  знаю.  Я  подумала  -  хочу  сделать  что-то  полезное.
Приносить пользу. Кому-нибудь. В чем-нибудь. - Она отвела глаза. - А это
было трудно. Меня  не  научили  приносить  пользу.  Мне  дали  идиотское
женское образование. Никаких навыков полезного труда. Даже в войну, если
вспомнить, много людей  -  женщин  -  занимались  делом.  Водили  машины
"Скорой помощи". Служили в ВТС . Работали на фермах.  Я  ничем  таким  в
жизни не занималась. - Она пожала плечами. - Вероятно, мне стало  стыдно
- с опозданием на десять лет.
   - И что же ты сделала, чтобы приносить пользу? -  мягко  спросил  он,
выказывая понимание.
   Изобел вздохнула.
   - Вернулась домой. В Англию. К папе. Ох, Эдуард,  не  описать,  какое
это было грустное возвращение. Я столько  лет  не  бывала  дома,  только
приезжала на несколько дней, когда умерла мама.  А  в  этот  раз...  Наш
лондонский осо