- Да, изменился. Стал жестче. Прежде  ты  мне  больше  нравился.  Ах,
Эдуард, почему все меняется? Почему изменяются люди?
   Ее  искренность  тронула  его.  Вера  в  свою  новую  бесстрастную  и
сардоническую  личность  внезапно  поколебалась.  Минуту  назад  он   ею
гордился и, возможно, старательно ее демонстрировал. Теперь он вскочил и
сказал торопливо:
   - Я не изменился. То есть в этом смысле. Я все еще... - Он умолк,  не
совсем понимая, что, собственно, имел в виду.
   Изобел продолжала в него всматриваться, а потом медленно улыбнулась.
   - Возможно, что и нет. - Ее глаза весело блеснули. - Может быть,  для
тебя еще есть надежда. По-моему, есть - я ее вижу в твоих глазах.  Когда
гляжу очень внимательно. Малюсенький след души. Эдуард, милый, когда  мы
опять встретимся, я снова поищу ее там. Передай Жану, что  он  дурно  на
тебя влияет, хорошо? Передай сегодня же. Передай от моего имени...
   Эдуард передал, думая, что Жан-Поль посмеется. Но его брат взъярился.
   - Типично, - сказал он. - Типично  для  женщин.  Она  знает,  как  мы
близки, ты и я, и не может с этим смириться. Дурно влияю? В каком,  черт
подери, смысле? Ты мой брат. Я  открываю  тебе  мое  сердце,  Эдуард,  я
именно так чувствую. - Он со вкусом вздохнул.  -  У  меня  от  тебя  нет
секретов.
   Жан-Поль говорил с полной  искренностью.  Он  сознавал,  что,  строго
говоря, его слова не вполне соответствуют  истине,  но  его  понятие  об
истине было удобным и  эластичным.  Он  делится  с  Эдуардом  всем,  что
по-настоящему важно, заверил он себя. А если иногда умалчивает, то всего
лишь о пустяках.
   Среди того, о чем он не счел нужным упоминать, была маленькая актриса
Вайолет Фортескью. В течение первых недель после смерти  отца  Жан-Поль,
полный бестолкового намерения исправиться, попытался - как и утверждал -
избегать  искушенных  и  доступных  женщин,  которых  искал  прежде.   К
собственному удивлению, он убедился, что нуждается в  утешении,  которое
могут дать женщины совсем иного типа. Он возобновил  свое  знакомство  с
Вайолет, подчинившись  неясному  порыву,  и  неожиданно  обнаружил,  что
обретает успокоение в ее обществе. Она была застенчивой,  чувствительной
и нетребовательной. Рассказ о смерти его отца ее растрогал; она была  не
лишена снобизма, и ей льстило, что новый барон ищет  ее  сочувствия.  Ей
нравилось сидеть  и  слушать  его.  Жан-Поль  обнаружил,  что  ее  тихая
кротость действует на него освежающе; ее молчаливость успокаивала его, а
несомненное сочувствие умиляло.
   Она влюбилась в  него  очень  легко,  а  ему,  когда  он  это  понял,
показалось только естественным переспать с ней - прежде это ему просто в
голову не приходило, так как  он,  хотя  и  восхищался  ее  глазами,  не
находил физически привлекательным ее тип. Она оказалась девственницей, и
в постели, на вкус барона, была слишком  робкой  и  пассивной.  Так  что
любовью они занимались нечасто  -  барон  обнаружил,  что  ему  приятнее
просто смотреть в эти большие фиалковые глаза и говорить, говорить...
   Когда она забеременела,  он  очень  рассердился,  чувствуя,  что  его
одурачили, поймали в ловушку. Переспать с ней... сколько?..  четыре-пять
раз, причем без особого удовольствия, и вдруг так вляпаться? В один  миг
фиалковые глаза утратили свое  очарование,  выражение  доверчивой  любви
стало его злить.  Внезапно  она  показалась  ему  навязчивой  (качество,
которого он в женщинах не терпел) и бестолковой. Он уже  не  мог  скрыть
раздражение, а заметив,  каким  бледным  и  испуганным  стало  ее  лицо,
рассердился еще больше. Она словно напрашивалась на то, чтобы ее бросили
даже прежде, чем он собрался это сделать. Чем прямолинейнее он был,  чем
грубо откровеннее, тем больше она плакала и  цеплялась  за  него.  Такой
мазохизм вызывал у него глубокое отвращение.
   Об аборте она отказалась даже думать. Барону  пришлось  говорить  без
обиняков - о браке не может быть и речи. Бушует война, он надеется скоро
вернуться во Францию. Ему очень жаль, но для человека  в  его  положении
брак - вопрос  очень  серьезный:  ведь  его  жена  будет  баронессой  де
Шавиньи, а занять такое положение  может  только  женщина  определенного
круга... Тут он запутался Вайолет сжала руки - жест,  который  он  успел
возненавидеть.
   - Ты считаешь, что я тебя недостойна.
   - Милая, пожалуйста! Дело не в этом.
   - Мой отец принадлежит к старинному девонширскому роду... -  Голос  у
нее дрогнул. - Я получила благородное воспитание.
   Барон решил солгать. Он сказал,  что  знает  это  -  ну,  разумеется,
знает, - что понял это, как только они познакомились. Но,  к  несчастью,
война нанесла огромный  ущерб  состоянию  его  семьи,  и,  чтобы  спасти
семейную фирму, родовые  поместья,  он  должен  заключить  династический
брак.  У  него  нет  выбора  -  жениться  он  может  только  на  богатой
наследнице.
   Она выслушала его кротко и смирилась. Барон так и не понял,  поверила
она ему или нет. Но с этой минуты она перестала сопротивляться  и  стала
абсолютно пассивной, абсолютно покорной, словно  своей  воли  у  нее  не
было. Физической крепостью она  не  отличалась,  и  беременность  совсем
подорвала ее силы: первые два месяца ее непрерывно тошнило, и она  почти
не могла есть. Барон надеялся, что она не сумеет сохранить ребенка и все
кончится выкидышем. Он понимал, что это гнусно, и немного  стыдился,  но
ведь такая развязка казалась наилучшей для всех заинтересованных сторон.
   К концу 1942 года, когда пошел пятый месяц  беременности  и  обошлось
без  выкидыша,  барон  принял  решение.  Естественно,  он  мог  бы  дать
содержание ей и ребенку, но он предвидел вечные мольбы и хныканье,  а  к
тому же ее словно  бы  больше  всего  травмировал  позор  стать  матерью
незаконнорожденного ребенка. И потому барон решил подыскать ей мужа.
   Идеального  кандидата  он  нашел  в  лице   Гари   Крейга,   уроженца
Батон-Ружа, штат Луизиана,  в  тот  момент  капрала  четвертой  пехотной
дивизии армии  Соединенных  Штатов,  с  которым  его  свел  офицер  этой
дивизии, его приятель и лондонский собутыльник.
   Крейг, человек гигантского телосложения, любитель выпить,  туповатый,
был, однако, не из тех, кто упускает случай подзаработать доллар-другой.
Барону пришлось встретиться с ним всего один раз - когда  были  уплачены
деньги. Предварительные переговоры любезно взял на  себя  его  приятель,
позаботившийся кроме того, чтобы  бюрократическая  волокита,  неизбежная
при заключении брака  между  американским  военнослужащим  и  английской
подданной, завершилась быстро и спокойно. Барону  это  обошлось  в  пять
тысяч долларов, а Гари Крейг, в  жизни  не  видевший  сразу  такой  кучи
денег, считал, что ему крупно повезло.
   - Она, говорите, девочка красивая? - Он  ухмыльнулся.  -  Похоже,  мы
поладим, джентльмены.
   Вайолет согласилась без возражений  и  без  малейших  эмоций.  Глаза,
устремленные на барона, казались глазами сомнамбулы. Она не  разразилась
упреками и не поблагодарила его, а просто сказала "хорошо".  К  большому
облегчению  барона,  Гари  Крейг  избежал  смерти  во  время  высадки  в
Нормандии в следующем году. Оба  они  -  капрал  американской  четвертой
пехотной дивизии  и  офицер  второй  французской  танковой  дивизии  под
командованием генерала Жака Леклерка - 25  августа  1944  года  вошли  в
освобожденный Париж вместе со своими частями. К этому  времени  ребенку,
которого ни тот, ни другой ни разу не видели, -  девочке,  родившейся  в
частной лондонской клинике  (расходы,  как  и  было  условлено,  оплатил
барон), исполнился год и два месяца.
   Сержант Гари Крейг был демобилизован в конце 1944 года  после  смерти
своего отца и вернулся на родительскую ферму в  Луизиане  ждать  приезда
своей молодой жены и ребенка.
   Вайолет  с  девочкой  приехала  к  нему  в  1945  году,   отплыв   из
Саутгемптона на "Аргентине" вместе со множеством других солдатских  жен.
Барон, не лишенный сентиментальности, распорядился, чтобы на "Аргентину"
был доставлен великолепный букет из белых роз и фиалок, а затем  сообщил
своим лондонским поверенным, что они могут закрыть папку с  документами,
касающимися миссис Крейг,  урожденной  Фортескью.  После  чего  Жан-Поль
испустил вздох облегчения. Неприятный эпизод, и он еле  вывернулся.  Еще
хорошо, что Эдуард ничего не знает, не то ему не избежать бы нотации.
   Жан-Поль испытывал радостное облегчение - Луизиана была на  том  краю
света.
 
*** 
 
   Эдуард, по-прежнему  остававшийся  в  Лондоне,  узнавал  о  том,  как
происходило освобождение Парижа, из вторых рук  и  из  писем  брата.  Но
вместе  с  матерью  и  французскими  друзьями  он  смотрел  кинохронику,
смотрел, как генерал де Голль вел свои победоносные войска по Елисейским
Полям.
   Он с гордостью искал  взглядом  Жан-Поля,  а  когда  увидел,  как  он
печатает шаг совсем близко за самим генералом, то  принялся  восторженно
вопить и расплакался - но все вокруг тоже вопили и плакали.
   Ему было восемнадцать лет, Франция была свободна, а его брат барон де
Шавиньи выглядел героем, как никогда.
 
Элен 
 
Оранджберг, Алабама. 1955 - 1959 
 
   - А ты когда-нибудь делала это с мальчиком? Присцилла-Энн  обзавелась
новомодной прической "конский хвост". Ее волосы были гладко зачесаны ото
лба и перехвачены у затылка розовой лентой. Хвост был не слишком длинный
- Присцилла-Энн только еще начала отращивать волосы, но Элен глядела  на
него с завистью. Ей очень хотелось причесываться  именно  так  и  носить
такую же юбку, как Присцилла-Энн, - колоколом на жестких  похрустывающих
нижних юбках. Присцилла-Энн жевала резинку. Когда Элен не ответила,  она
извлекла резинку изо рта, внимательно осмотрела розовый  шарик  и  снова
засунула его за щеку. Потом откинулась на сухую траву, заложила руки  за
голову  и  вздохнула.  Ее  груди  в  новеньком  бюстгальтере   "девичий"
кокетливо  вздернулись.  Элен  грустно  отвела  глаза.  Она  мечтала   о
бюстгальтере, но ее мать была против. А Присцилла-Энн клялась, что носит
уже третий номер.
   -  Ты  оглохла  или  что?  -  Присцилла-Энн  ткнула  Элен  ногой   и,
приподнявшись на локте, задумчиво посмотрела на нее. -  Я  спросила:  ты
когда-нибудь делала это с мальчиком?
   Они сидели на откосе над школьным бейсбольным полем в Селме  и  ждали
школьного  автобуса,  чтобы  вернуться   домой   в   Оранджберг.   Внизу
тренировались старшеклассники. Элен с трудом различала Билли Тэннера. Он
был выше и мускулистее остальных.  Сорвав  травинку,  она  принялась  ее
жевать, не отводя глаз от  бейсбольного  поля,  чтобы  избежать  жадного
взгляда Присциллы-Энн, и подыскивала  ответ.  Вопрос  был  трудный  -  и
Присцилла-Энн тоже знала, насколько трудный.
   Ей не хотелось сказать правду. Даже Присцилле-Энн. Но и врать тоже не
хотелось. Почти все девочки врали - или приукрашивали. То  есть  так  ей
казалось, хотя уверенности у нее не было. Ну а  если  они  и  не  врали,
когда хвастали в раздевалке, то, значит, она и правда какая-то не такая.
Элен вздохнула. Ей начинало казаться, что с ней что-то не так. Порой она
не сомневалась, что среди своих одноклассниц она  единственная  девочка,
которая ни разу ни с кем не целовалась. Она  с  неохотой  повернулась  к
Присцилле-Энн. Но вдруг Присцилла-Энн задала свой вопрос просто так? Или
чтобы   заговорить   самой?   Вид    у    Присциллы-Энн    опять    стал
мечтательно-сонным. Последние месяцы лицо у нее часто бывало таким. Элен
кашлянула, прочищая горло.
   - Не совсем, - осторожно сказала она. - Нет. - После крохотной  паузы
она спросила:
   - А ты?
   - Ну-у... - Глаза Присциллы-Энн хитро блеснули, широкие,  розовые  от
помады губы опять расползлись в заговорщической  улыбке.  Элен  перевела
дух: все было отлично, Присцилле-Энн захотелось излить душу, и все.
   Несколько секунд Присцилла-Энн продолжала лежать, глядя в небо. Потом
внезапно перестала улыбаться и рывком села. Ее груди  подпрыгнули.  Элен
от зависти закрыла глаза.
   - Но не до конца. Понятно?
   - Ну да. Да.
   - То есть можно лапаться и лапаться, ясно?
   - Ну да.
   - Но... - Присцилла-Энн замялась и понизила голос:
   - Помнишь Эдди Хайнса? Он живет в Мэйбери.  У  его  папаши  на  шоссе
большая газовая колонка.  Высокий.  Широкоплечий.  -  Она  хихикнула.  -
Классный парень. Может, ты его запомнила осенью,  когда  наши  играли  с
Мэйбери?
   - Ты же знаешь, что запомнила! - Элен улыбнулась. - И помню, какой  у
тебя был вид, когда он тебя  пригласил  в  первый  раз.  Словно  у  тебя
коленки подкосились, а в глазах туман, и...
   Присцилла-Энн больно ее толкнула.
   - Заткнись, а? Это ведь серьезно, Элен. Честное слово. - Она  умолкла
и вздохнула. - Я его люблю.
   Глаза Элен широко  раскрылись.  Она  посмотрела  на  Присциллу-Энн  с
интересом.
   - Правда? Ты уверена? Ах, Присцилла-Энн...  -  Несколько  секунд  они
смотрели друг на друга. - Это приятно? Я хочу сказать: тебе хорошо?
   - Хорошо? - Присцилла-Энн засмеялась. - Лучше не бывает.
   - А он тебя любит? - Элен схватила Присциллу-Энн за руку. Та опустила
глаза.
   - Кажется. Я так думаю. То есть прямо он еще не сказал, мы ведь с ним
четыре раза виделись. А какой мальчик признается  только  после  четырех
встреч? Но... когда он на меня смотрит - понимаешь? - то видно,  что  да
и... - Она внезапно умолкла и стиснула руку Элен. - Если  я  тебе  скажу
всю правду, Элен, ты поклянешься, что не проговоришься  ни  одной  живой
душе?
   - Клянусь, Присцилла-Энн. Честное слово!
   - Да? - Присцилла-Энн посмотрела на нее с сомнением, потом вздохнула.
- Ну, наверное, мне не надо было бы тебе рассказывать,  да  я  бы  и  не
рассказала, если бы не тревожилась так. Ну, не то чтобы тревожилась,  но
я все думаю, думаю об этом, просто с ума схожу и... Знаешь, Элен, в  чем
тут, по-моему, загвоздка? По-моему, взрослые врут, вот что  я  думаю.  Я
думаю, они не хотят сказать простую правду, утаивают ее.
   - Правду? - Элен с недоумением уставилась на нее. - Какую правду?
   -  Ну...  -   Присцилла-Энн   привстала,   устроилась   поудобнее   и
многозначительно  наклонилась  к  Элен.  -  Ведь  они  ни   о   чем   не
предупреждают, так как нужно бы. Твердят, что девушке лучше  вести  себя
так-то и не следует делать того-то, а главное  не  говорят  -  что  тебе
самой это очень нравится. То есть так приятно становится. Я не знаю,  но
только, по-моему, тут перестаешь соображать. Ну, и когда в мозгу у  тебя
стукнет:  пора  бы  зажечь  перед  ним  красный  свет,  что  происходит?
Зажигаешь зеленый, сама того не заметив...
   Она  замолчала,  чтобы  поэффектней  подать  эти  сведения,  и   Элен
приготовилась почтительно слушать дальше. Она чувствовала, что все, чего
бы ни  наговорила  Присцилла-Энн,  может  ей  когда-нибудь  пригодиться.
Присцилла-Энн была на год ее старше - и в следующем месяце ей исполнится
четырнадцать! И у Присциллы-Энн  были  груди,  настоящие  груди,  как  у
женщины. Может, когда они вырастут и у  Элен...  если  так  когда-нибудь
будет... то и ей придется искать выхода из таких же трудностей.  Зеленый
свет или красный - она просто не могла дождаться!
   - Хочешь, расскажу, что он делает?
   Элен отчаянно закивала, и Присцилла придвинулась к ней  поближе.  Она
подняла палец:
   - Первое свидание,  понятно?  Он  меня  целует.  И  едва  я  к  этому
попривыкла и вошла во вкус, знаешь, что он  делает?  Вдруг  тычет  своим
языком и запихивает его внутрь! Ко мне в рот. Помнишь, как  Сьюзи  тогда
рассказывала? Еще  сказала,  что  это  французский  поцелуй.  Когда  она
рассказывала, я подумала, что ничего противнее в жизни я не  слышала,  и
ведь все знают, что  она  настоящая  шлюшка...  Но,  понимаешь,  он  так
сделал, и, Элен,  богом  клянусь,  чувство  было  замечательное.  Просто
замечательное.
   - Ой, Присцилла-Энн! - Элен смотрела на нее  округлившимися  глазами.
Потом нервно хихикнула. - Когда вы встретились в  первый  раз?  В  самый
первый?
   - Погоди, это еще не все. - Присцилла-Энн  подняла  второй  палец.  -
Когда мы встретились во второй раз, он кладет ладонь  вот  сюда.  -  Она
указала на самые кончики своих грудей.
   - Прямо сюда?
   - Да, прямо сюда. Ну, я сбросила его руку, а он  выждал  и  опять  ее
туда положил. Как-то само собой получилось, понимаешь? Он засмеялся, и я
засмеялась,  а  тогда,  понимаешь,  тогда  он  начал  двигать   пальцами
взад-вперед, взад-вперед, медленно так... и по самому кончику, где будет
сосать младенец... - Присцилла-Энн покраснела. - И,  Элен,  так  приятно
было, что я  чуть  с  ума  не  сошла.  Я  знала,  что  должна  была  его
остановить, но он задвигал очень быстро, а сам  прямо  извивался,  и  не
успела я оглянуться, как его рука была уже внутри.
   - Внутри? - Элен сглотнула. - Под свитером, да?
   - Сперва под свитером... - Присцилла-Энн  оглянулась  через  плечо  и
понизила  голос.  -  А  потом  прямо  внутри  бюстгальтера.  Я  до  того
удивилась! Просто понять не могла, как это он  умудрился.  Все  застежки
были застегнуты туго-претуго... Мне еще  раньше  так  жарко  стало,  что
казалось,  они  вот-вот  оторвутся,  -  и  вдруг  чувствую,  он   совсем
расстегнут. А он меня трогает. По-настоящему!
   Наступило молчание, девочки  уставились  друг  на  друга.  Мозг  Элен
лихорадочно работал: она пыталась вспомнить то, что  слышала  от  других
девочек. Все было очень сложно и запутанно. Выше пояса вообще-то  можно,
она почти не сомневалась, но только не сразу. Не при второй встрече.  На
пятый раз, или на шестой, или даже еще  позже...  но  чтобы  так  скоро!
Присцилла-Энн тревожно следила за ней и теперь наклонилась поближе.
   - Ты думаешь, не стоило? На второй раз? Ты думаешь, он подумает,  что
я такая? Ты думаешь, он скажет другим ребятам?
   - Да нет же, нет! - Элен попыталась скрыть свои сомнения. -  То  есть
если ты его любишь. Если он любит тебя...
   - Не знаю... - Присцилла-Энн покачала головой. -  Это  очень  трудно.
Видишь ли, мы пока встречались четыре раза. А в пятый  увидимся  сегодня
вечером. Он возьмет отцовскую машину и повезет меня смотреть новый фильм
в автокино. И я знаю, он захочет, чтобы мы перебрались на заднее сиденье
и...
   Она замолчала и посмотрела на  шоссе  за  бейсбольным  полем.  Там  в
облаке  пыли  медленно  приближался  оранжевый  прямоугольник  школьного
автобуса. Присцилла-Энн встала,  отряхнула  юбку  и  подобрала  сумку  с
учебниками. Она посмотрела  на  Элен,  которая  медленно  поднималась  с
земли.
   - Хочешь на обратном пути зайти ко мне? В магазин. Там  как  раз  бар
открылся. Если хочешь,  я  попрошу,  чтобы  папа  налил  нам  по  бокалу
шипучки.
   Элен не знала, что ответить,  но  Присцилла-Энн  вдруг  засмеялась  и
взяла ее под руку.
   - Ну тебя. Ты всегда мнешься. А почему бы и  нет?  Чего  ты  боишься?
Своей мамы? Так если она немножко подождет, не беда, верно?
   Элен ответила не сразу. Внизу Билли Тэннер поднял  голову.  Несколько
секунд он смотрел в их сторону, потом быстро поднял руку  приветственным
жестом и тут же опустил. Элен пожала плечами.
   - Хорошо, - сказала она небрежно. - Почему бы и нет, один раз?
   Присцилла-Энн ухмыльнулась:
   - Тогда я  тебе  расскажу,  что  было  во  время  третьей  встречи  и
четвертой. - Она помолчала и  посмотрела  на  аккуратную  белую  рубашку
Элен, а потом опять заглянула ей в лицо. - Я и еще кое-что сделаю,  если
захочешь. Помнишь, ты мне говорила про свою маму  -  как  она  не  хочет
купить тебе бюстгальтер и вообще. Ну так пойдем ко мне, и  можешь  взять
один из моих старых. - Она ткнула Элен в бок. - Я его и не носила почти.
Он еще совсем новый. Просто они так быстро росли...
   Элен остановилась как вкопанная. Ее лицо стало пунцовым.
   - Присцилла-Энн! Правда? По-твоему, мне он нужен?
   -  Даже  очень.  Ну,  побежали.  Черномазый  дурак  за  рулем  совсем
новенький. Уже поздно, и у меня горло совсем пересохло...
   Когда они сбежали по склону и обогнули бейсбольное  поле,