видеть,  прогуляться  с  тобой,
поговорить, а то и проехаться в автомобиле,  как  сегодня.  А  больше  -
ни-ни. В этом ведь нет ничего дурного, верно?
   - Нет... пожалуй, нет, - неуверенно  ответила  Элен.  -  Если  ничего
другого не будет.
   В глубине ее сознания звучали предостерегающие шепотки, но он смотрел
ей прямо в глаза чуть ли не с мольбою.
   - В четверг, - сказал он, - я мог бы встретить тебя  после  школы  на
оранджбергской дороге. Мы бы немного покатались, потом я бы  отвез  тебя
домой. И знать про это никому не нужно - только ты да я. Пусть это будет
нашей маленькой тайной. - Он помолчал. - Никому ничего  не  рассказывай.
Матери - ей тоже не говори.
   Элен вздохнула и потеребила пальцами юбку.
   - Не буду. Последнее время я редко с  ней  разговариваю,  не  то  что
раньше.
   Он тоже вздохнул. От ее слов у него, казалось, с души груз свалился.
   - Значит, в четверг. Обещай мне. Сделай меня счастливым.
   - Ладно. Может быть.  -  Она  сглотнула.  -  Но  вы  обещаете  -  как
говорили? Покатаемся - и все?
   - Обещаю. Клянусь тебе, Элен.
   Он коснулся ее волос легким мгновенным поцелуем.
   - Ты самое прекрасное, что я видел в жизни, ты это знаешь?  А  сейчас
идем, отвезу тебя домой. Высажу  перед  трейлерной  стоянкой.  Тебя  это
устроит?
 
*** 
 
   - Ты как хочешь, золотко? Поднять на затылок? Или  пусть  спадают?  А
может, сделаем "конский хвост"?
   Глядя в зеркало, Касси Уайет умелыми руками взяла  Элен  за  виски  и
повернула ей голову сперва направо, потом налево.
   - Ты хоть знаешь, золотко, какие у тебя прекрасные волосы? Прямо  как
шелк и такие густые! Из эдаких волос можно соорудить любую прическу.
   В зеркале Элен встретилась с Касси глазами. Касси подмигнула.
   - Особенное какое свидание или еще что?
   - Вроде того. Я хочу красиво смотреться.
   - Это мы мигом. - Невыразительное лицо Касси расплылось в ухмылке.  -
Я спрашиваю, по-каковски красиво.
   - Не на затылок. И не "конский хвост". - Элен подумала. - Может, если
их капельку подровнять и чтоб они больше вились...
   - Предоставь это мне, золотко.
   Она взяла ножницы и опустила руки на плечи Элен,  продолжая  смотреть
на ее отражение в зеркале.
   - Как ты быстро выросла, - неожиданно сказала она.  -  Прямо  как  на
дрожжах, ей-богу. Всего шестнадцать, а  уже  такая  красавица.  -  Касси
помолчала. - Тебе не доводилось заезжать на киноплощадку, когда  крутили
фильмы с Грейс Келли? "Окно во двор"? "Высшее  общество"?  Второй  будут
снова показывать на той неделе.
   Сдается мне, ты на нее  чем-то  похожа.  Можно  было  бы  подчеркнуть
сходство - оттенить лицо, - хочешь, попробуем?
   - Конечно.
   - Прекрасно. Тогда начнем.
   И она принялась  подрезать  длинные  медовые  пряди,  подхватывая  их
гребенкой. Сперва Элен следила  за  стрижкой,  но  постепенно  мысли  ее
отвлеклись на другое. Она волновалась.  Свидание  и  вправду  предстояло
особенное, хотя она не смогла бы объяснить Касси - насколько  особенное.
Нед Калверт пригласил ее с ним отужинать. Его жена куда-то уехала, и  он
хотел сводить Элен в ресторан - в какой-нибудь,  как  он  сказал,  очень
высокой марки, и они будут одни за столиком.
   А у нее появилось новое платье - не перешитое и не маминой работы, но
настоящее новое, из магазина! Когда  они  последний  раз  виделись,  Нед
сунул ей в руку двадцать долларов и сказал:
   - Маленький подарок для моей девочки. И не спорь. Я  хочу,  чтобы  ты
поехала в Монтгомери, отправилась прямиком  в  магазин  и  купила  самое
красивое платье. Будешь носить - меня радовать...
   Она обошла магазин, испытывая легкое возбуждение, но в  конце  концов
нашла именно то, что хотела. Платье из  бумажной  ткани  в  бело-розовую
клетку с низким вырезом сердечком и рукавами-буф, которые оставляют руки
почти полностью открытыми.  При  платье  была  нижняя  юбка  из  тонкого
нейлона, жесткая и  шершавая,  но  из-за  нее  подол  вздувался  широким
колоколом, совсем как на платьях  Присциллы-Энн.  У  нее  даже  остались
деньги на нижнее  белье  -  короткие  трусики  с  оборками  и  кружевной
бюстгальтер с проволокой под чашами, чтобы поднимать груди. А теперь вот
и прическу делают. Жаль только, что  это  так  долго  тянется  -  ей  не
терпелось  прийти  домой,  надеть  обновки  и  полюбоваться  на  себя  в
зеркало...
   - Ты сегодня была  в  Монтгомери?  -  спросила  Касси,  глядя  на  ее
отражение. - Видела, как ты выходила из автобуса, вот и подумала.
   - Да. Погуляла по магазинам, посмотрела.
   - Обошлось без неприятностей?
   - Без.
   - А то на днях были. Ты не слыхала? В Мэйбери. Там, конечно,  цветные
уже три недели как отказываются ездить  автобусами,  и  я  вообще-то  им
сочувствую, самую капельку, понимаешь? Не велика  радость  -  всю  жизнь
ездить на задних местах. По-моему, так им давно пора  иметь  собственные
автобусы.
   Она помолчала, потом опять заработала ножницами.
   - Но на прошлой неделе в Мэйбери крепко схлестнулись. До драки дошло.
Я слышала, одного цветной парня здорово порезали...  -  Касси  отхватила
прядь. - Сейчас, Элен, тебе надо быть осторожной. По  нынешним  временам
ездить автобусами небезопасно...
   - Я съездила хорошо, все было спокойно.
   -  Как  поживает  мама?  -  Касси  явно  решила  сменить  тему.   Она
остановилась, ее доброе лицо помрачнело. - Я по ней очень скучаю,  Элен.
Я хочу сказать, я знала, что ей нездоровится, но уж никак не думала, что
она вот так, разом, возьмет и уйдет.
   Элен опустила глаза. Мать ушла из салона Касси Уайет месяц назад.
   - С мамой все хорошо, - тихо произнесла она. - В полном порядке.
   - Дай-то бог, золотко, - вздохнула Касси. - Мы с твоей  мамой  старые
приятельницы...
   Элен уловила в ее голосе жалость. Она догадывалась: Касси знает,  что
мать сидит без работы; это, должно быть знали все  в  Оранджберге.  Элен
задрала голову.
   - Возможно, мы скоро вернемся в Англию, - гордо заявила она. -  Через
год, когда я закончу школу. Мама сейчас  занята  -  все  рассчитывает  и
вообще.
   - Конечно, золотко.
   Касси словно замкнулась. Замолкла. Сняла с Элен простыню, тряхнула  -
на пол водопадом посыпались медовые пряди.
   - Сейчас мы их вымоем и уложим, а после я посажу  тебя  под  сушилку,
о'кей?
   Элен казалось, что она сидит под сушилкой  уже  много  часов.  Колпак
обдавал голову невыносимым жаром, стальные  бигуди  и  шпильки,  которые
приладила Касси, раскалялись с каждой минутой. Элен полистала  "Редбук",
проглядела потрепанный номер "Тайм" двухлетней давности. Закрыла журнал.
Впереди ее ждал целый мир - Голливуд, Нью-Йорк, Англия, Европа.
   Нед Калверт бывал  в  Европе  -  сперва  на  фронте,  потом  ездил  и
отдыхать.  Они  с  миссис  Калверт  повидали  Лондон,   Париж   и   Рим.
Останавливались,  какой  рассказывал,  в  лучших  гостиницах;  ходили  в
театры, музеи, картинные галереи. В Лондоне были на  скачках,  в  Париже
катались по Сене  на  речном  трамвайчике.  В  Риме,  по  словам  миссис
Калверт, мужчины совсем невоспитанные.
   Она отложила журналы.  В  другом  конце  салона  укладывали  прическу
матери Сьюзи Маршалл. У нее были ярко-рыжие волосы, крашеные и завитые в
мелкие  локоны.  Касси  подкрашивала  их  у  корней.  Элен   в   зеркале
встретилась взглядом с миссис Маршалл;  та  посмотрела  на  нее  как  на
пустое место.
   Провинциальная тоска. Так ее называла Присцилла-Энн  -  тоска  долгих
часов после школы, когда  они  ошивались  за  стадионом,  чувствуя  себя
словно в клетке, злые и раздраженные.
   Теперь Присцилла-Энн была обручена с Дейлом  Гарретом;  поговаривали,
что он ее обрюхатил. Осенью они собирались  венчаться  и  перебраться  в
большой дом - подарок на свадьбу - в  новеньком  жилом  районе,  который
Мерв Питерс возводил на окраине Монтгомери. Мерв Питерс  резко  пошел  в
гору. Присцилла-Энн  ликовала.  Так,  по  крайней  мере,  слышала  Элен,
поскольку  после  того  вечера  в   ресторане   "У   Говарда   Джонсона"
Присцилла-Энн перестала с ней разговаривать. В классе она не садилась  с
ней  за  одну  парту,  и  другие  брали  с  нее  пример.  Элен  Крейг  -
прокаженная.
   Она сжала зубы. Наплевать. Пусть девчонки  болтают,  пусть  мальчишки
ухмыляются. А что, в Монтгомери тоже нападает провинциальная тоска?  Она
не знала, но надеялась. Пусть-ка Присцилла-Энн ею  помучается  -  и  как
следует. В одном Элен была уверена: с нею этому не  бывать.  Она  уедет.
Скоро, скоро в один прекрасный день она навсегда  покинет  Оранджберг  и
возьмет мать с собой. Отправится в Англию, Европу, может, даже в  Париж.
Она станет богатой и известной, такой известной, что ее слава  докатится
даже до оранджбергской  глуши.  И  тогда,  быть  может,  она  как-нибудь
заглянет сюда, приедет в  большом  "Кадиллаке",  разряженная,  усыпанная
драгоценностями, - и вот тогда уже она будет  смотреть  на  них  как  на
пустое место: на всех мальчишек из Селмской средней школы, на  приятелей
и приятельниц Присциллы-Энн; смотреть так, словно их не видит.  Как  они
сейчас на нее глядят.
   От сушилки у нее разболелась голова. Она закрыла глаза и  постаралась
вернуться к своим мечтам, твердо внушая себе, что никакие это не  пустые
мечты, потому что обязательно  сбудутся.  Всего  этого  можно  добиться,
верила она, если проявить решимость и уверенность.
   А самая заветная мечта - тогда и мама станет счастливой. Элен  найдет
для нее чудесное жилье, у мамы будут любые наряды,  какие  захочется,  и
больше ей никогда не придется переживать из-за  денег.  К  тому  же  она
поправится. Элен видела, что матери нездоровится. У  нее  постоянно  был
очень усталый вид, она с трудом передвигалась по комнаткам, словно  силы
окончательно ее покинули. Она сильно похудела и  почти  ничего  не  ела;
кожа у нее стала желтоватой и тусклой, как бумага. Уйдя  от  Касси,  она
подрабатывала портновством - шила, перелицовывала,  однако  этих  денег,
понимала Элен, не хватает на жизнь.
   Элен хотела бросить школу и пойти работать, но, когда  заговорила  об
этом, мать страшно расстроилась. На  скулах  у  нее  выступили  знакомые
красные пятна, она начала дрожать. Элен обязана закончить школу, заявила
она. Так нужно. В жизни без среднего образования ничего не добиться.
   Элен не соглашалась. Она читала газеты и  журналы,  слушала  радио  и
считала, что в  жизни  можно  добиться  очень  многого  как  со  средним
образованием, так и без него.  Преуспевают  и  певцы,  и  спортсмены,  и
танцоры, и писатели, и кинозвезды, и манекенщицы,  и  люди  вроде  Мерва
Питерса, которые, начав с малого, выходят в  большой  бизнес.  Красавицы
тоже преуспевают, а она ведь красива.  Теперь  она  и  сама  это  знала,
наконец до нее дошло, что так оно и есть. Она видела свою красоту  не  в
зеркалах, а в глазах ребят, в глазах мужчин. В глазах у  Билли,  у  Неда
она   замечала   те   самые   ответные   пристальность,   напряжение   и
завороженность,  которые  позволяли  ей  ощутить  свою  власть,   делали
счастливой, придавали уверенность.
   Ибо она знала, просто знала: что  бы  ни  случилось,  бросит  ли  она
школу, окажется бездарью, не сможет играть - красота как была  при  ней,
так и останется. Единственное надежное оружие в  ее  арсенале:  красота.
Если подведет все другое, можно будет  положиться  на  красоту.  Красота
вызволит ее отсюда.
   Выходя  из  салона,  она  наградила  мать  Сьюзи  Маршалл  лучезарной
улыбкой. "Погоди, старая сука, - подумала она про себя,  -  я  еще  тебе
покажу..."
   Войдя в  прицеп,  Элен  обнаружила,  что  матери  нет,  и  облегченно
вздохнула. Ей не хотелось, чтобы мать  видела  полиэтиленовые  пакеты  с
маркой магазина. И без того придется как-то  объяснять,  откуда  взялось
платье, она как раз выдумывала правдоподобную  историю,  но,  если  мать
заметит пакеты, врать будет сложнее.
   Она остановилась в раскаленной крохотной спальне и  принялась  ломать
голову. Ей было противно врать  матери.  Порой  ей  казалось,  что  ложь
разрастается с каждым днем и уже захлестывает ее с головой, так что  она
вконец теряется, пугается и перестает понимать, где правда, где ложь. Но
без вранья было не обойтись. Ложь позволяла ей скрывать встречи с  Недом
Калвертом, вот уже почти год позволяла встречаться  с  ним  все  чаще  и
чаще. Сейчас начало июля;  он  же  впервые  прокатил  ее  в  "Кадиллаке"
второго или третьего сентября: выходило десять месяцев. Десять  месяцев!
Не так уж вроде и долго. На самом деле получалось еще короче, потому что
два месяца его не было - они с миссис Калверт  гостили  у  ее  родных  в
Филадельфии.
   Когда он был в отъезде, Элен  начало  казаться,  что  она,  возможно,
любит его. Ей его  не  хватало.  Она  не  понимала,  как  ей  дороги  их
совместные вечера - прогулки, поездки  и  разговоры,  пока  все  это  не
прекратилось. Но, когда он уехал, она почувствовала себя одинокой. Жизнь
сделалась неинтересной и серой.
   По возвращении он ей сказал, что чувствовал себя точно так же.  Тогда
же он заявил, что дальше так продолжаться не может и он  обязан  ей  все
объяснить. Они друзья, да, конечно же, друзья; но она должна  знать,  не
могла не понять. Он ее любит. Безумно. В Филадельфии он все время  думал
о ней, думал и думал, чуть с ума не сошел...
   Элен быстро нагнулась и засунула пакеты под кровать. Затем нагрела на
плите воды, налила в ведро и принесла  в  спальню.  Задернула  на  окнах
ужасные выцветшие занавесочки и стала мыться, намыливая тело по  частям.
Как же ей все это обрыдло, подумала  Элен,  со  злостью  растирая  кожу.
Обрыдло мыться вот так. Обрыдло, что у них нет ванной. Обрыдла бедность.
Где уж таким, как Нед, это понять. Он родился богатым и другой жизни  не
знает.
   Она кинула махровую салфетку в грязную воду и  присела  на  корточки,
дожидаясь, чтобы кожа обсохла на воздухе.
   Когда Неда нет рядом, подумалось ей,  она  вспоминает  о  нем  только
хорошее. Приятный свежий запах его кожи; аромат его любимого  одеколона;
мягкую ткань его чудесных костюмов; голос, протяжный говор, свойственный
образованному южанину; объятие крепких  рук,  чувство  уверенности,  что
внушали его возраст, опыт и знания. У него есть вкус; ей нравилось,  что
он разбирается в винах, блюдах, домах, картинах, садах и автомобилях. Он
богат - его богатство приводило ее в восхищение, потому что в ее  глазах
давало ему право уверенно судить обо всем на свете, от покроя костюма до
политики.  Он  пользуется  влиянием  -  накоротке   со   всеми   видными
политическими деятелями  и  крупными  бизнесменами  Алабамы.  Когда  Нед
Калверт узнает что-то новое, то узнает не из газет, а из первых рук,  от
знакомых, за ужином или ленчем. И он этим не  похваляется,  а  принимает
как должное. Как все остальное - что следует носить  часы  только  фирмы
"Ролекс", иметь только "Кадиллак"  или  "Линкольн",  а  отдыхать  ездить
только в Европу.
   И он не  против,  чтобы  она  его  расспрашивала;  ему,  видимо,  это
нравится, словно ему забавно и лестно ее наставлять. Поэтому их встречи,
особенно в самом начале,  главным  образом  сводились  к  тому,  что  он
говорил, а Элен слушала. Он  мог,  например,  учить  ее,  как  различать
кларет и бургундское; мог  объяснять,  почему  Движение  за  гражданские
права никогда не преуспеет на Юге -  оно  идет  вразрез  с  естественным
порядком вещей.  И  о  том,  и  о  другом  он  рассуждал  своим  тягучим
самоуверенным  голосом,  а  поскольку  Элен  быстро  выяснила,  что  его
раздражает только одно - вдруг она думает по-другому, то  она  научилась
держать язык за зубами, задавать вопросы и редко высказываться, да и  то
о вещах бесспорных.
   Он почти сразу стал называть ее "девочкой", и  Элен,  к  собственному
удивлению, обнаружила, что чуть ли не автоматически  отзывается  на  это
обращение. Ей разом  припомнились  тысячи  мелочей  в  поведении  других
женщин, к которым она приглядывалась:  Присциллы-Энн,  когда  та  хотела
ублажить Дейла Гаррета, и даже матери,  пытающейся  расположить  к  себе
продавца в магазине. Роль досталась Элен  уже  разработанной,  ей  нужно
было в нее просто войти, что она без труда и сделала: невинная, игривая,
наивная, доверчивая,  покладистая  девочка,  добивающаяся  своего  чисто
женскими  уловками.  Застенчивая,   дразнящая,   льстивая   -   сплошное
притворство.  Да,  притворство.  Если  честно,  тут  не   обошлось   без
притворства. Он себе разглагольствовал, она слушала, но  какая-то  часть
ее сознания все время беспристрастно и независимо оценивала его слова  -
отсеивала шелуху, взвешивала и нередко отвергала, а  он  об  этом  и  не
догадывался.
   Она не принимала того, что он  говорил  о  цветных.  Как  и  о  белых
бедняках вроде Тэннеров. Ей не нравилось, что он  нарочито  и  неизменно
именует негров "черномазыми", воздерживаясь - в отличие от прочих  белых
обитателей Оранджберга - от  выражений  покрепче,  хотя  на  самом  деле
думает как они, в этом она не сомневалась.
   Не нравились ей и  его  шуточки  по  адресу  евреев  и  вашингтонских
либералов. Его представления о женщине  казались  ей  просто  неверными.
Мужчина любит возвести жену на пьедестал, говорил он, чтобы опекать ее и
взирать на нее снизу  вверх.  Мужчине  важно  уважать  женщину,  как  он
уважает ее, Элен.
   - А миссис Калверт? - как-то, не удержавшись, спросила она.
   - Конечно, и миссис Калверт, - серьезно ответил он, но она  заметила,
что вопрос пришелся ему не по вкусу.
   В  другой  раз  он  заявил,  что  женщины  созданы  для  брака.   Для
материнства. Нет ничего прекрасней, чем мать с ребенком. Он не понимает,
зачем женщины работают. Каково им это? И каково их мужьям? Разве мужчине
в радость думать о том, что он не способен содержать жену и  детей,  что
он мало зарабатывает?
   - У мужчины, Элен, своя гордость, - сказал он однажды. - Он, может, о
ней помалкивает,  но  гордость-то  есть.  Жестокое  это  чувство,  но  и
прекрасное. Как гордость за родную страну, за то, что ты американец.
   "А  у  женщины  разве  нет  гордости?"  -  хотела  она  спросить,  но
промолчала.
   Порой ей казалось, что она просто чокнутая, если так  обо  всем  этом
думает и прислушивается к бесстрастному голосу у себя  в  голове,  зная,
что он никогда не замолкнет.
   Интересно, другие девчонки в Селмской  средней  тоже  так  думают?  И
Присцилла-Энн, когда слушает своего балбеса Дейла Гаррета?
   Ответ на этот вопрос Элен получить было неоткуда. Если и  думают,  то
помалкивают. Помалкивали даже тогда, когда еще с ней водились, когда еще
не начали ее отшивать. Может, она и в самом деле чокнутая и с ней что-то
не так? Ведь всю свою жизнь она слышит одну и  ту  же  песенку:  женщина
обретает себя  в  любви  и  замужестве  -  вот  ее  истинное  призвание,
предназначение и основа ее положения в обществе.
   Все девушки в Селмской средней, похоже, только к этому и стремились -
так почему она не стремится? Почему, стоит ей об этом подумать, как  она
чувствует себя в западне? Да еще и виноватой.
   Она повернулась и посмотрела на себя в зеркало. Да, виноватой. Она же
обязана любить Неда Калверта. Если она не любит его, то зачем продолжает
встречаться с ним, женатым мужчиной? Зачем дает себя целовать, а порой и
ласкать, и  почему  ей  это  приятно?  Она  медленно  провела  рукой  по
обнаженному телу, ощутив  дрожь  возбуждения  и  сладкого  предчувствия.
Ответ ясен, решила она. Все, что она слышала от других девочек, все, что
говорила ей мать, все, что она  успела  прочитать,  сводится  к  одному.
Женщины отличаются от мужчин.  Мужчина  способен  вожделеть  к  женщине,
которую не любит. Но женщина хочет  мужчину  лишь  тогда,  когда  любит:
физическое влечение у нее неотделимо от чувства. Поэтому  в  поцелуях  и
объятиях нет ничего дурного, если женщина позволяет их во имя любви.  На
алтарь  любви  она  в  конце  концов  может  безбоязненно   принести   и
девственность. Но только на этот алтарь. А не то  становишься  дешевкой,
доступной подстилкой, мужчин