ица! ах, в  белых  перчатках!  Нам  тоже  надо
придумать для Хелен нечто эдакое. Колоритный штришок.  Только  не  белые
перчатки, второй раз они не сработают.
   - Я могу надеть и черные, -  невинным,  без  тени  сарказма  голоском
вставила Хелен. Ее реплика произвела впечатление: Льюис расхохотался,  а
Тэд долго не мог сообразить, что над ним издеваются. Он тоже усмехнулся,
правда не слишком весело, Хелен сразила его наповал.
   -  У  нас  уже  есть  полезный  задел.  Замужество,  например.  Очень
подходящее. Я имею в виду твою кандидатуру, Льюис, старинный род, богат,
Гротон, Гарвард - подарок судьбы, а не муж. Все эти хрены  с  блудливыми
ручонками, обожающие копаться  в  чужом  белье,  сразу  сделают  стойку,
узнав, что ты ее муж. Гениально. Потрясающе.  Сразу  им  и  вмажем:  эта
женщина  -  высшей  пробы,  она  прекрасна,  она  недоступна,  абсолютно
недоступна. Вот в чем вся соль. Именно в недоступности.
   - Ну да, она действительно недоступна,  и  действительно  выходит  за
меня замуж. Ты доволен?
   - Погоди, Льюис, - Тэд встал и начал красноречиво размахивать руками.
- Мы говорим не о том, что есть. Мы говорим об имидже. Если Хелен  будет
сниматься в наших фильмах, ей нужен подходящий имидж.
   - Если? - Льюис резко поднял голову:  он  почувствовал,  что  сидящая
рядом Хелен напряглась как струна. - Почему вдруг "если"? А кто говорил,
что мы одна команда? Ты. Я. Хелен. "Наилучшая комбинация" - твои  слова.
Забыл, что прочел мне целую лекцию о преимуществах треугольников?
   - Неужели прочел? - Тэд хитровато на него взглянул. - Ну да,  я  мог.
Действительно, лучшие фильмы делаются командой из трех. Это правда,  это
я замечал.
   - Ты это  утверждал.  И  перечислил  мне  целый  список  фильмов.  Он
начинался со всякого старья, "Третий человек", "Унесенные ветром"...
   - Только не "Унесенные ветром". Эту муру я никак не мог назвать.
   - И еще ты говорил тогда же - кстати, до  того  разговора  ты  горячо
убеждал меня в том, что  студии  вымирают,  что  только  независимый  от
всяких студий режиссер, то есть ты сам, сумеет спасти американское кино,
- так вот, ты говорил, что этому режиссеру-одиночке необходима  команда.
Такой же вольный, не зависимый от студии  продюсер  и  звезда.  Женщина,
уточнил ты. Это верняк, говорил ты, единственно правильная основа.  Если
заложим верную основу, потом запросто справимся с любой задачей, с любой
закавыкой. Я же помню твои слова.
   Пока он говорил, бедный Тэд переминался с ноги на ногу,  свирепо  ему
подмигивая. Смех да и только. Льюис прекрасно понимал,  почему  Тэд  так
дергается. Он очень не хотел, чтобы Хелен знала, что он делает ставку на
нее. Чтобы не воображала и не слишком брыкалась, объяснил тогда ему Тэд.
   Тут уже не выдержала Хелен и, нахмурившись, выжидающе  повернулась  к
Тэду:
   - Погоди, какая еще звезда? Так ты говорил Льюису  о  том,  что  тебе
требуется звезда?
   - Возможно, и говорил. В порядке бреда. Ну и что, разве не бывает: ни
с того ни с сего человек становится звездой? -  Он  скользнул  по  Хелен
осторожным взглядом.
   -  А  еще  ты  говорил  о  легенде,  -  бросил  Льюис,   предательски
подтрунивая.
   - Ну, легенда. Легенды с неба не сваливаются. Их делают. - Тэд тут же
ухватился за это слово. - Об этом я и говорю. Пытаюсь сказать. У нас еще
не отработан имидж Хелен. Пока не отработан. Тут надо поломать голову.
   Он  умолк,  потом  снова  плюхнулся  на  стул  и  отпил  глоточек  из
переполненной чашки. Льюис хотел снова его поторопить, но осекся:  Хелен
ловила каждое его слово. Она не сводила  с  него  глаз,  точно  Тэд  был
Моисеем, только что сошедшим с Синая с десятью заповедями под мышкой.
   - Да, тут надо  поломать  голову,  -  почувствовав  ее  интерес,  Тэд
довольно хихикнул. - Надо продумать  все  до  мелочей.  Лицо.  Прическа.
Макияж. Одежда. Мы должны  умело  тебя  подать.  Стиль  -  классический.
Кутюр. Я хочу, чтобы ты выглядела женщиной, а не желторотым  подростком.
Чтобы с первого взгляда было ясно: ты, что называется, предмет  роскоши.
Чтобы все мужики сатанели от похоти, глазея на тебя в  темном  кинозале.
Сатанели и думали: господи, я все бы отдал за такую, но мне не видать ее
как своих ушей, так холодна, так безупречна -  эта  игрушка  мне  не  по
карману...
   - Минуточку, я... - попытался остановить его излияния Льюис. Но Тэд и
ухом не повел.
   - Я хочу от тебя сексуальности, ясно? Чтобы мужики сходили из-за тебя
с ума, чтобы, лежа в постели со своими  женами,  подружками  и  хрен  их
знает с кем, они воображали, что рядом ты. Но при этом они ни на миг  не
должны забывать: ты - мечта и никогда до них не снизойдешь.  Почему?  Да
потому что ты сама чистота, сама невинность. У тебя  настолько  невинный
вид,  что  мужикам  распирает  ширинки.  Это  же  классический  вариант.
Извечный парадокс истинной женственности. Синдром: Артемида и  Афродита,
девственница и она же шлюха...
   - С меня хватит. - Льюис поднялся на ноги. Голос его  был  грозен.  -
Убирайся отсюда, Тэд, сейчас же убирайся.  Я  не  желаю  слушать  всякие
мерзости, и Хелен тоже.
   Тэд хлопнул глазами, но с места не двинулся. На его  физиономии  было
написано искреннее изумление. И  чего  я  на  него  накинулся,  виновато
подумал Льюис. Ведь столько раз выслушивал уже эту муть и не дергался.
   - Прости, Льюис. Хелен, ты на меня не обиделась?  Я  просто  набросал
вам некоторые идейки, объяснил, как делаются такие дела. Может,  не  так
выразился местами. Я же не говорю, что ты на  самом  деле  шлюха,  хотя,
впрочем, и не девственница...
   - Тэд!.. Еще слово, еще одно слово, и я... клянусь...
   - Ну что ты кипятишься,  Льюис,  успокойся.  -  Тэд  глотнул  чаю.  -
Перехожу к главному. Хелен,  ты  не  против?  Постараюсь  быть  кратким.
Вопрос до чрезвычайности важный...
   - Пусть выложит все, Льюис, - сказала Хелен,  продолжая  смотреть  на
Тэда. - А ты, ты можешь нормально объяснить, что тебе нужно?
   - Уговорила. - Он, сдаваясь, поднял пухлую ладонь, Льюис снова сел. А
Тэд принялся загибать пальцы на руке:
   - Итак, первое: манера говорить. Тут у нас все тип-топ,  но  надо  бы
поинтересней. Слишком  четкий  выговор,  слишком  как  у  всех,  слишком
английский.  Не  то,  совсем  не  то.  Нам  бы  не   мешало   подпустить
таинственности... Возьмем ту же Гарбо или Дитрих. Их имена  завораживают
- а почему? Да потому, что их  не  ухватишь,  не  втиснешь  в  привычные
рамки. Говорят вроде по-английски - а не англичанки...
   - Да ну тебя на фиг, Тэд, ясное дело, не англичанки,  -  не  выдержал
Льюис.  -  Одна  шведка,  вторая  немка.  При  чем  тут   твоя   чертова
таинственность?
   - Погоди, Льюис. Не ершись. Это ты знаешь, что одна шведка, а  вторая
немка. Но те, кто сидит в темноте и глазеет на экран, - не знают, а если
и знают, то думают совсем  о  другом.  О  том,  как  она  не  похожа  на
остальных баб. Она из другого теста. Сплошная экзотика. Тайна...
   - Еще раз услышу от тебя слово "тайна", Тэд, и, ей-богу,  я  вышвырну
тебя...
   - Я знаю, что он имеет в виду, - тихо сказала Хелен. - Он  говорит  о
власти. Которую ты имеешь, если ты не такой, как все.  Когда  окружающие
не могут тебя вычислить, понять, что ты собой представляешь...
   - Разве это дает власть? - Льюис с недоверием на нее посмотрел.
   - Иногда. Так мне кажется.
   Тэд с интересом за ними наблюдал. Потом придвинулся ближе.
   - Так о чем бишь я. Тебе, Хелен, нужно поработать над  голосом.  Пока
есть время до следующего фильма.  Он  должен  звучать  загадочней,  быть
дразнящим.  Чуть  меньше   невинности.   Произношение   пусть   остается
безупречным,  но  сдобрим  его  легким,   почти   неуловимым   акцентом.
Французским или итальянским, в общем, желательно европейским. И  чуточку
американского не повредит.
   - Не слишком аппетитный коктейль, - Льюис  повернулся  к  Хелен  и  с
изумлением обнаружил, что она на полном серьезе слушает весь этот  бред.
- Почему бы тебе не продемонстрировать Тэду свои способности, моя милая?
Ему же нужны акценты. Он и не подозревает...
   Льюис тут же пожалел о своих словах, потому что  Хелен  вспыхнула  до
корней  волос.  А  Тэд,  напевая  что-то,   начал   слишком   пристально
разглядывать потолок, потом пол.
   - Он знает, - напряженным от смущения голосом сказала Хелен.
   - Знает? И давно узнал?
   - Да в Риме еще. Хелен развлекала меня  иногда.  -  Тэд  помолчал.  И
устало продолжил:
   - Вернемся к нашим проблемам. Хелен  понимает,  о  чем  я  говорю,  и
знает, что я прав. Есть и более важные детали. Одну  нам  надо  обсудить
обязательно.
   - Как? Неужели только одну? - Льюис был вне себя от злости. Он опять,
как  тогда  в  Риме,  почувствовал   себя   лишним.   Он   ревновал.   -
Действительно, почему только одну? - ехидно поинтересовался он,  вскочив
с места. - Я уверен, у Тэда в запасе еще мильон крайне полезных советов.
Если мы готовы пожертвовать голосом Хелен, хотя, по мне, он вполне хорош
и сейчас, почему бы не пойти дальше? Можно обкорнать  ей  волосы.  Можно
вытравить их пергидролем. А как насчет пластической операции? Или...
   - Или насчет имени, - с неожиданной твердостью подхватил Тэд. -  Надо
что-то придумать. Имя никуда не годится.
   - Это какое же, - наседал на него Льюис. -  Хелен  Крейг?  Или  Хелен
Синклер? Которое вскоре, должен тебе напомнить, она будет носить.
   -  Ни  то,  ни  другое,  -  проворчал  Тэд.  -  Слишком   английские.
Обыкновенные. Нудные. Ну что хорошего - Хелен? Или Крейг. И Синклер тоже
не лучше. Очень пресно.
   - Вот спасибо.
   - Да не психуй ты. Для банкира - блеск, а не фамилия. Правда, правда.
Но для кинозвезды - вернейший провал. Итак, - он побарабанил пальцами по
жирным ляжкам, - остановимся на этом поподробнее.  Вот  смотрите.  Грета
Гарбо - два Г. Мэрилин Монро. Дважды М. И эта новая французская милашка,
Брижит Бардо -  два  Б,  по-французски  звучит  как  "bebe",  малютка...
потряс, а?
   - Потряс-то потряс, - Льюис, остыв, снова уселся в кресло. - Но  ведь
имеются  еще  и  Кэрол  Ломбард,  Бетт  Дэвис,  Кэтрин  Хепберн,   Джина
Лоллобриджида, Марлен Дитрих, да их до хрена. И неплохо  устроились  без
всяких двойных инициалов...
   - Согласен. Я же просто рассуждаю. Пытаюсь что-нибудь придумать.
   Тэд и Льюис глубокомысленно уставились друг на  друга.  И  тут  Хелен
поднялась со своего места. Лицо ее горело. Просто стояла и молчала.  Тэд
и Льюис тоже не решались заговорить, вдруг  почувствовав  себя  неловко,
оттого что совсем забыли о ее присутствии.
   - При крещении меня назвали Элен. У меня и в паспорте это имя,  разве
ты не помнишь, Льюис? - Она помолчала и добавила:
   - Мама всегда называла  меня  этим  именем.  Ей  нравилось,  как  оно
звучит. Она говорила, что оно похоже... похоже на вздох.
   В комнате воцарилось молчание. Льюис заметил, что у Хелен чуть дрожат
пальцы, видно, ей нелегко было заговорить о прошлом. Тэд с непроницаемым
видом почему-то очень внимательно на нее посмотрел.
   - Элен, - изрек он  наконец.  -  Это  уже  интересно.  -  Его  черные
глазки-бусинки снова на миг впились в нее. - Значит, так  тебя  называла
мать?
   - Да, именно так.
   - Ну-ну, - он загадочно усмехнулся. Почувствовав в  его  тоне  что-то
необычное, Хелен пристально на него взглянула, но он  больше  ничего  не
сказал. Только принялся опять что-то  напевать,  это  означало,  что  он
погрузился в размышления. Льюис не сразу понял, что  Тэд  мурлычет  себе
под нос "Марсельезу".
   - И еще... - нерешительно продолжила Хелен. - Деревня, где  я  росла,
называлась Хартлэнд. Мне нравится это название, всегда нравилось... Что,
если...
   Льюис был поражен. Почему она безропотно все это принимает, и даже  с
интересом? Похоже, ей хочется обзавестись новым именем и новым  обликом.
Он уже готов был взорваться, но в  этот  момент  Тэд  поднял  голову.  В
стеклах его очков вспыхнули огненные блики.
   - Харт, - коротко бросил он. -  Хартлэнд  слишком  длинно.  Харт.  Не
просто Харт, а на французский лад, с "е" на конце. Helene Harte. Быть по
сему. Великолепно. Как раз то, что нужно. А тебе как, Льюис?
   Льюис не отвечал, он смотрел на Хелен. Она еле скрывала волнение.  На
щеках полыхал румянец, глаза блестели. Льюис вдруг  рассердился,  нутром
почуяв, что Тэд грубо играет на каких-то неведомых ему, Льюису, но очень
важных  для  Хелен  обстоятельствах.  Как  потемнели  ее  глаза,  какими
огромными  стали  на  этом  точеном   личике...   он   представил   себе
перепуганного, загнанного звереныша: олененка, и колотится  сердечко,  и
смотрит оленьими очами; Harte...
   Как только Тэд отвел от нее глаза, Хелен посмотрела на Льюиса, легким
кивком отвечая на его вопросительный взгляд.  Тайный  знак  только  ему,
Льюису, Тэд тут ни при чем. Льюис сразу воспрянул духом.
   - Я полагаю, это удачный вариант, - с  достоинством  произнес  он.  -
Очень даже.
   - Ну тогда можно отправляться баиньки. - Тэд встал. - Увидимся  утром
в аэропорту, Льюис.
   С этим он и удалился,  немало  их  удивив  -  без  всяких  оттяжек  и
красноречивых взглядов на диван. Ушел - и все. Был - и нет его.  Свобода
была дарована столь неожиданно, что они, не  веря  своему  счастью,  еще
долго с недоумением смотрели друг на друга.
   ...Элен, впервые произнес Льюис, это было позже, в  минуты  близости.
Элен. Действительно, точно вздох. Это имя так ей шло.  Певучее,  нежное,
оно ласкало слух.
   ...Элен, в последний раз произнес он после долгих прощаний и поцелуев
и поехал в аэропорт.
   Элен Харт,  произнесла  Элен,  подойдя,  как  только  Льюис  ушел,  к
зеркалу. Приподняв волосы, она  стала  внимательно  изучать  свое  лицо.
Helene Harte, знаменитая и богатая, будущая звезда, не просто  звезда  -
легенда. Элен Харт, женщина ее грез, которая возвратится  в  Алабаму  на
"Кадиллаке". Элен  Харт,  которая  покажет  всему  Оранджбергу,  и  Неду
Калверту  тоже,  что  она  не  забыла...  Так,  значит,  это   сбудется,
обязательно, раз она так мечтала об этом, так мечтала.
   Она отпустила поднятые пряди волос - из зеркала на нее опять смотрела
Хелен Крейг, обычная девушка. Скоро она станет совсем иной. Отвернувшись
от зеркала, она  с  улыбкой  подумала,  что  подарит  жизнь  сразу  двум
существам - ребенку и своему новому "я".
   Она еще не очень представляла, чем новая  Элен  будет  отличаться  от
прежней, но ничего, как-нибудь образуется. Во всяком случае, новая будет
сильной, ужасно сильной, и недоступной, как и положено звезде, она будет
ангелом мести: осенив крылами, поразит мечом.
   Этой ночью ей снился Эдуард.
 
*** 
 
   Летели месяцы. Льюис жил в двух измерениях, словно у него  было  двое
часов, показывающих совершенно разное время. Одни нещадно его  торопили:
мало сделал, мало сделал... - это часы  для  Тэда;  другие  торжественно
отсчитывали этапы его любви.
   Льюис рьяно начал вникать в киношные хитросплетения. Он рвался назад,
к Элен, но ведь только ради нее торчит он в Париже. Он  хотел  показать,
чего он стоит, явиться к ней в Лондон победителем и  сложить  у  ее  ног
отвоеванные на поле брани  трофеи  -  договоры,  контракты,  подписанные
сметы.  Он  работал  как  одержимый,  на   ходу   постигая   премудрости
кинобизнеса, он знал, что многое может, просто раньше не было  случая  в
этом убедиться.
   Поселился он в обожаемом его матушкой отеле "Плаза Атене", в номере с
видом на дворик. Ступив  на  парижскую  землю,  он  перво-наперво  купил
авторучку, пузырек черных  чернил.  Второй  его  заботой  было  умаслить
портье огромными чаевыми, чтобы тот отдал  распоряжение  в  любое  время
соединять его с Лондоном по телефону.
   Потом он так круто взялся за дело, без продыху назначая одну  встречу
за другой, что даже Тэд разинул рот от удивления. Хваленая  "Сфера",  по
поводу которой Тэд разливался соловьем, была  неуловима,  Льюис  ринулся
налаживать  контакты  с  другими  прокатчиками.  Телефон  разрывался  от
звонков. Льюис ловил людей на слове, не позволяя им  исчезнуть  из  виду
или отделаться от него обещаниями. Он  торговался,  доказывая,  убеждал,
льстил,   запугивал,   клянчил.    Сгодилось    все:    давние    связи,
аристократические  манеры,  неотразимое  его  обаяние.  Он  облетал  всю
Европу, салоны самолета стали ему  так  же  привычны,  как  такси,  день
частенько начинался у него не  с  завтрака,  а  с  очередной  встречи  и
заканчивался встречей полночной.  Его  подвижничество  постепенно  стало
приносить плоды: он научился отличать полные колосья от пустых, и, когда
он вплотную занялся добыванием  денег  для  съемок,  пустых  оказывалось
гораздо больше, чем он рассчитывал.
   Пустышкой  оказался  милейший  Анри  Лебек,   болтун,   каких   мало,
воспылавший к Льюису интересом; он пригласил  Льюиса  отужинать  в  "Тур
д'Аржан" и в тот момент,  когда  им  принесли  блинчики,  недвусмысленно
нащупал под столом Льюисову мошонку. Льюис  сразу  раскусил,  что  шалун
Лебек обыкновеннейший дилетант. Он невольно заставил  Льюиса  вспомнить,
что он и сам далеко не профессионал, ему еще учиться да  учиться.  После
этой встречи он перестал  отвечать  на  звонки  Лебека,  и  тот  занялся
другими прожектами, обиженный не столько его невниманием,  сколько  тем,
что Льюис не педераст.
   А потом еще был стальной магнат из  Германии,  жаждущий  укрыться  от
налогов. И кинофабрика в Риме, опекаемая неким  макаронным  бароном,  он
готов был им помочь, но снимать они должны только на "Чинечита" и  взять
на главную роль баронову подружку. Потом Тэд охмурил каких-то югославов,
у  тех  размах  был  просто  эпический:  они  обещали  правительственную
поддержку и три тысячи дешевеньких югославов в придачу - но съемки, само
собой,  в  Югославии.  Возникли  было  эмиссары  некоего   голливудского
деятеля, который все закидывал удочку и даже вел переговоры с  юристами,
телефонная линия Париж - Голливуд просто дымилась: тридцать семь звонков
за три дня. И вдруг тишина. Льюис позвонил сам и обнаружил, что  деятеля
вышибли с работы.
   Льюис вошел во вкус,  ему  нравилась  вся  эту  кутерьма.  С  азартом
новичка он  кидался  в  драку  и  не  собирался  сразу  сдаваться.  Тэд,
обожающий подраматизировать, время от времени мрачно  изрекал:  "Это  же
джунгли, Льюис. Эти мудаки готовы друг дружку разорвать в клочья".
   Льюис и сам видел, что готовы,  но  ему  все  это  скорее  напоминало
базар, где шныряет жулье.
   А коли так, самому нужно уметь вешать на уши лапшу и обводить  вокруг
пальца любого жулика. И с ходу чуять, как удобней схватить  жертву,  где
ее слабое место - это ой как потом пригодится.
   Бог  с  ними,  с  неудачами,  вечером  он  непременно  возвращался  в
гостиницу. Он звонил Элен: вот она, его настоящая жизнь. Повесив трубку,
Льюис, который терпеть не мог писать письма, вытаскивал свой "Монблан" и
принимался исписывать полудетским почерком кипы  листков  с  гостиничной
маркой.  Письма  к  Элен:  любовные   письма.   "Дорогая   моя,   милая,
единственная... моя жизнь, моя любовь..." Элен получила все до одного, и
ответила на каждое. Ее письма были незамысловаты. Льюис  перечитывал  их
по несколько раз. Таскал их с собой в  кармане  и  снова  перечитывал  в
такси, в ресторане, в самолете, укладываясь спать и  проснувшись  утром.
Они стирались на сгибах и мялись, талисманы его любви.
 
*** 
 
   Элен и Льюис поженились в  январе.  Брачная  церемония  состоялась  в
челсийской ратуше. На Элен было белое шерстяное платье и шерстяное белое
пальто; снова шел снег. Церемониймейстер очень торжественно напутствовал
их;  Льюис  почти  не  слышал  его  слов.   Зал   был   украшен   белыми
искусственными хризантемами. Льюис  старался  не  смотреть  на  Элен,  и
только  когда  он  дрожащими  пальцами  стал  надевать  ей  кольцо,   он
почувствовал, как холодны ее тоже дрожащие пальчики.
   Когда все кончилось, они постояли на крыльце,  глядя  на  заснеженную
улицу. Элен перевела взгляд на свой букет. Прелестные белые розы,  белые
фиалки и