до. Ну пожалуйста! Я не могу видеть  твоих  слез,
сокровище мое. Не надо. - Он попытался поцеловать  ее  глаза,  губы,  но
Селестина мягко его остановила.
   - Милый Эдуард. - Голос ее был очень нежным. - Ты  ведь  знаешь,  что
это не может продолжаться. Так, как сейчас. Просто  не  может.  Если  ты
немножко подумаешь, то поймешь, что я права.
   Эдуард уставился на нее, потом быстро нагнулся и спрятал голову у нее
на груди.
   - Не говори так. Пожалуйста. Я люблю тебя. Ты знаешь, что люблю. Если
ты меня оставишь, если это кончится, я умру...
   Голос у него дрожал от страсти, и Селестина вздохнула. Потом обняла и
прижала к себе. Она подумала, что любит его -  да,  она,  женщина  с  ее
опытом, в сорок семь лет полюбила шестнадцатилетнего мальчика. И  поняла
это месяцы и месяцы тому назад. Последняя любовь и первая любовь  -  обе
одинаково мучительны. Она вытерла  глаза.  Очень  важно,  подумала  она,
чтобы Эдуард никогда об этом не узнал.
   - Люди не умирают от любви. - Она приподняла его лицо и улыбнулась, а
голос ее стал жестче. - Ты сейчас думаешь по-другому, но это  так.  Люди
умирают от старости, от болезней, от пуль, но не от любви. Позже ты  это
поймешь. Послушай! Я кое-что тебе предскажу! - Голос у  нее  стал  почти
веселым. - Через несколько лет ты забудешь даже мое имя. А потом, в один
прекрасный день вдруг вспомнишь и скажешь: "Ах, да! Ее звали  Селестина.
Я был к ней очень привязан. Интересно, какая она теперь?"  А  я  к  тому
времени... - Ее губы искривились. - А я к тому времени  буду  старенькой
старушкой,  ужасно  респектабельной  -  может  быть,  слегка  ворчливой,
особенно по  утрам.  С  седыми  волосами.  И  кое-какими  воспоминаниями
(которыми я ни с кем, естественно, делиться не стану)  о  тех  временах,
когда я, быть может, была чуть-чуть не такой респектабельной,  чуть-чуть
не такой чопорной...
   Она встала, ухватила его за руку и подняла. Эдуард посмотрел  на  нее
мрачно и обиженно, и она со смехом положила пальцы ему на локоть.
   - Ну, не надо быть таким грустным. Я снова счастлива  -  видишь?  Это
наш собственный особый день, а ты уже сердишься на меня. Пошли,  Эдуард.
Я вволю надышалась твоим свежим воздухом. Отвези меня домой.
   У нее дома в ее постели  Эдуард  набросился  на  нее,  словно  каждым
погружением в ее плоть старался стереть память о ее  словах.  Когда  они
оба измученно откинулись  на  подушки,  он  яростно  повернулся  к  ней.
Посмотрел  на  ее  раскрасневшееся  лицо,  на  рыжевато-золотые  волосы,
рассыпавшиеся на подушке, и подумал о  своей  матери  в  объятиях  Хьюго
Глендиннинга. И стиснул плечи Селестины.
   - Скажи мне, Селестина, скажи! Скажи, что у тебя нет никого другого.
   Селестина смотрела снизу вверх в его  сверкающие  глаза,  в  яростное
юное лицо. Уже несколько месяцев, как она положила конец визитам  других
джентльменов, ее покровитель в счет не шел. Продолжать так она не могла,
это она понимала. Ее губы нежно коснулись его горла.
   - Никого другого теперь нет.
   - Но долго ли так будет, Селестина? Долго ли?
   - Не знаю, chиrie. Не знаю.
   Он гневно отпрянул от нее, и она схватила его за запястье.
   - Эдуард, пожалуйста, не сердись. Как ты не поймешь? Я не хочу  лгать
тебе.
   Он вскочил с кровати и замер, глядя на нее сверху вниз, гневно  хмуря
брови.
   - Лучше бы ты лгала. Иногда. Мне было бы легче. Он торопливо оделся и
выбежал вон. Это была их первая серьезная ссора.
   Эдуард поймал такси, свирепо захлопнул за собой входную дверь, прежде
чем растерявшийся Парсонс  успел  ее  закрыть,  взлетел  по  лестнице  и
распахнул дверь гостиной. И увидел перед собой  большое  общество:  свою
мать, леди Изобел,  Хьюго,  французского  посла  и  его  жену,  компанию
французских   офицеров,   Жан-Поля.   Жан-Поль    двинулся    к    нему,
раскрасневшийся, высоко поднимая бутылку шампанского.
   - Он вернулся как  раз  вовремя.  Братик,  присоединяйся  к  нам.  Мы
празднуем... Ты не  слышал  новости?  Японцы  сегодня  утром  напали  на
Пирл-Харбор. Они разбомбили американский военный флот...
   Эдуард растерянно уставился на него. Жан-Поль, смеясь, обнял  его  за
плечи.
   - Неужели  ты  не  понял,  братик?  Ну,  подумай  немножко.  Конечно,
известие страшное, но теперь Америка вступит в войну. Это только  вопрос
времени! Мы все-таки выиграем войну...
   В глубине  комнаты  французский  посол  во  фраке  и  белом  галстуке
торжественно поднялся на ноги.
   - Сударыня, - он поклонился Луизе, - с вашего разрешения  я  предложу
тост.
   Он поднял бокал, и все в комнате встали.
   - За американцев, наших новых союзников!
   - За американцев...
   - За янки, да благословит их бог! - Изобел выпила свой бокал до дна.
   - Такое облегчение после всего этого времени. Я чувствую себя  просто
гордой! - Луиза улыбнулась английскому банкиру, который  стоял  рядом  с
ней, и рассеянно коснулась его рукава. Хьюго Глендиннинг, заметивший это
движение, отвернулся к окну.
   Жан-Поль ласково взъерошил волосы Эдуарда.
   - Братик... - Он ухмыльнулся.  -  Где  ты  умудрился  подцепить  этот
жуткий галстук?
   На другой день вечером Жан-Поль принялся  праздновать  день  рождения
Эдуарда самым, по его  мнению,  достойным  образом.  Он  собрал  пеструю
компанию из английских и французских офицеров, убедил Изобел  пригласить
самых хорошеньких ее подруг и взял билеты на не слишком интеллектуальную
новинку в Театре Его Величества "Леди, уймись!".
   - Если будет чертов налет, мы на него просто не обратим  внимания,  -
объявил он Эдуарду. - Затем в кафе "Ройал"  поужинать,  а  потом  -  еще
кое-куда. Но без дам. - Он кивнул на компанию мужчин, которые надирались
виски в гостиной. - Надо немножко заложить за галстук, прежде чем к  нам
присоединятся юбки. Ты со всеми знаком?  Пьер,  Франсуа,  Бинки,  Сэнди,
Чог.
   Эдуард взглянул на молодых людей. Только он был в  вечернем  костюме,
только  он  не  в  мундире.  Жан-Поль  направился  поторопить  Парсонса,
который, на его взгляд, слишком мешкал с напитками, а к Эдуарду  подошел
тот, которого называли Чогом, пристально  на  него  посмотрел  и  поднял
рюмку.
   - Привет! Зальем зенки. Жан сказал, твой день рождения. Чудесно!
   Он допил виски одним глотком, побагровел и, печатая шаг,  двинулся  в
сторону Парсонса. И тут вошли Изобел и ее  подруги.  Эдуард  с  екнувшим
сердцем перевел взгляд с них на мужчин. Словно  назло  Жан-Полю  Изобел,
числившая среди своих подруг много хорошеньких, привела только дурнушек.
Они сгрудились у дверей, наглядно  подтверждая,  что  шпильки  Луизы  по
адресу аляповатости лондонских светских женщин и отсутствия у  них  шика
отвечали истине. Пять  толстеньких  девушек  в  платьях,  подчеркивавших
недостатки их фигур, одна высокая, худая,  с  узким  умным  лицом  -  ее
угловатую фигуру облегала жуткая  парча.  Изобел,  веселая  и  мятежная,
несомненно подобрала их с немалым старанием. Мужчины вызвали у них ту же
растерянность, какую они явно вызвали у мужчин:  две  группы  обменялись
враждебными взглядами. Жан-Поль сердито покраснел.
   - Милый, представлениями займусь я,  предоставь  это  мне.  -  Изобел
выступила вперед с ослепительной улыбкой. - Харриет, это  Бинки,  Бинки,
это Энн, и Шарлотта, и Элизабет - боже мой, как сложно, но, наверное, вы
все уже знакомы друг с другом. Чог, как восхитительно увидеться с тобой.
Столько времени мы не встречались...
   Она протянула руку Чогу, иными словами, лорду Вивьену Ноллису -  Чогу
для своих друзей  со  школьной  скамьи.  Ее  улыбка  засияла  еще  более
ослепительно, и Эдуард испустил мысленный стон: Чог был для Изобел одним
из любимейших объектов ненависти -  она  могла  часами  говорить  о  его
прегрешениях (и говорила).
   В другом конце комнаты Жан-Поль с каменным лицом наклонялся над рукой
высокой худой девушки, леди Энн Нил. И он,  и  Эдуард  уже  были  с  ней
знакомы как с  очень  близкой  подругой  Изобел.  Жан-Полю  она  внушала
неприязнь, почти - будь это возможно - не уступавшую неприязни Изобел  к
Чогу. Теперь он, сжав зубы, старался не дать  этой  неприязни  вырваться
наружу. Эдуард отвернулся, пряча улыбку. Атмосфера,  он  чувствовал,  не
сулила безоблачного вечера.
   К тому времени, когда они добрались до театра в веренице  собственных
машин и такси, лицо Изобел  застыло  в  неподвижной  сверкающей  улыбке,
которая, как по опыту знал Эдуард, предвещала  беду.  Жан-Поль,  видимо,
догадывался об этом, потому что был агрессивен даже больше обычного. Они
опоздали, и представление уже  началось.  Жан-Поль  истолковал  это  как
грубость дирекции по его адресу.
   - Я видел этот спектакль три раза, - громогласно  объявил  он,  когда
они все собрались в фойе. - Меня знают за кулисами. Казалось бы, они  из
вежливости могли подождать с занавесом пять минут, черт побери...
   - Двадцать минут, милый! - Изобел подсунула руку Эдуарда под свою.  -
По-моему, это ни малейшего значения не имеет. Глупее этого спектакля  во
всем Лондоне нет. Правда, Энн?
   - Ну,  претендентов  на  первое  место  много,  однако,  полагаю,  ты
права...
   Энн Нил растягивала слова  с  явной  целью  уязвить.  Она  обменялась
взглядом с Изобел. Жан-Поль побагровел.
   - А мне он нравится. И Эдуард получит большое удовольствие. Так  идем
в зал, ладно?
   - И почему Жану он нравится? - Щеки Изобел коснулись  плеча  Эдуарда,
изумрудные глаза насмешливо блеснули. - Не могу понять! А ты, Энн? А ты,
братик?
   Первую  половину  спектакля   мужчины   их   компании   принимали   с
громогласным  одобрением,  девушки  хранили  молчание.  Изобел  даже  не
трудилась смотреть на сцену. Она  сидела  рядом  с  Эдуардом,  шелестела
программкой, оглядывала зал и все время прижималась бедром к его  бедру.
В какой-то момент мужчины зашептались, подталкивая друг друга локтями, -
при первом выходе молоденькой  актрисы,  и  Жан-Поль  поднял  бинокль  и
демонстративно навел его на сцену. Чог засмеялся, а Изобел, положив руку
с изумрудным кольцом на бедро Эдуарда, повернулась к нему лицом.
   - Знаешь, Эдуард, я не думаю, что смогу это выдержать,  -  произнесла
она тихо, но внятно.
   К собственному удивлению, Эдуард взял ее руку и  пожал.  А  потом  не
выпускал до самого антракта, когда они все отправились  в  буфет  выпить
шампанского.
   - Веселая штучка, а? - Чог налег на  стойку  и  улыбнулся  Эдуарду  с
ласковостью, рожденной немалым количеством спиртного. -  Без  претензий,
знаешь ли. Мне это нравится. Ничего серьезного. От  серьезности  у  меня
яйца ноют.
   Франсуа и Пьер затеяли путаный спор  о  том,  могли  бы  такую  пьесу
поставить в Париже, и если да, то пришлась бы она  по  вкусу  бульвардье
или нет. Изобел поставила свой бокал, не пригубив, и исчезла  в  дамском
туалете. После некоторого замешательства  подруги  последовали  за  ней.
Мужчины сразу расслабились.
   - Ты ее рассмотрел? - Жан-Поль  повернулся  к  Сэнди,  облаченному  в
гвардейский мундир. - Малютку в последней сцене с прелестными  глазками?
Она новенькая. В прошлый раз я ее не видел.
   - Но я же тебе говорил. Я ее знаю. Не  стоит  беспокоиться.  -  Сэнди
вздохнул.
   - Откуда ты знаешь?
   - Попытался. Ни в какую. Чинная девочка. Чуть  что  -  задирает  нос.
Зевать хочется.
   - Пари?
   На лице Жан-Поля появилось тупое упрямство. Сэнди пожал плечами.
   -  Дорогой  мой!  Разумеется,  попытайся.  Возможно,  твое  галльское
обаяние принесет победу. Такие случаи бывали.
   - Слишком тоща! - Чог обрисовал обеими руками  более  пышную  женскую
фигуру. - На твоем месте я бы не затруднялся.
   - Мне нравятся ее глаза, -  настаивал  Жан-Поль.  -  У  нее  чудесные
глаза. Фиалковые глаза.
   - И зовут ее Вайолет. - Сэнди зевнул. - Не слишком оригинально, а?
   - От фиалковых глаз у меня яйца ноют, - объявил Чог, словно  разрешив
все сомнения.
   - Пошли свою карточку, -  наставительно  сказал  тот,  кого  называли
Бинки. - Может, и повезет.
   - Друг мой... - Жан-Поль обнял его за плечи. - Именно это, ну, именно
это я и намерен сделать.
   Из кармана мундира он вынул визитную карточку и все еще что-то  писал
на ней, когда Франсуа кашлянул, а Пьер  толкнул  его  локтем.  Вернулась
Изобел.
   Она секунду смотрела на них - ее подруги оставались на заднем  плане.
Потом одарила их самой обворожительной из своих улыбок.
   - Случилось нечто совершенно неожиданное, - весело сказала она.  -  У
меня развилась аллергия к этой пьесе. И сильно  опасаюсь,  что  высидеть
второй акт я не смогу. А по странному совпадению мы все чувствуем одно и
то же... - Она указала на девушек позади себя.  Энн  Нил  засмеялась,  и
Изобел посмотрела на нее с упреком. - А потому мы дружно решили покинуть
вас, быстренько сесть в машины и отправиться по домам. Нет!  Ни  единого
слова! Мы празднуем день рождения Эдуарда, и я ни за  что  на  свете  не
позволю испортить ему этот праздник. А  потому  отправляйтесь  в  зал  и
забудьте о нас. Эдуард, милый. - Она встала на цыпочки и чмокнула его  в
щеку. - Поздравляю тебя и надеюсь, ты проведешь чудесный вечер...
   Она повернулась, вмешалась  в  заполнявшую  буфет  толпу  и  исчезла.
Наступило молчание. Мужчины переглянулись. Эдуард уставился в пол.
   - Tant pis . - Жан-Поль  невозмутимо  кончил  писать  на  карточке  и
подозвал буфетчика. Карточка и пятифунтовая банкнота перешли  из  рук  в
руки. Жан-Поль с улыбкой обернулся.
   - А теперь, mes amis , будем веселиться, так?
   Жан-Поль был завсегдатаем многих модных ресторанов  и  ночных  клубов
лондонского Вест-Энда. Из-за того, что  он  был  тем,  кем  был,  тратил
деньги не считая и  давал  щедрые  чаевые,  его  встречали  с  радостным
подобострастием, хотя он и его гости частенько  позволяли  себе  лишнее.
Заведения, которые он предпочитал, все культивировали клиентов, живших с
шиком, богатых и слегка louche . Жан-Поль предпочитал смешанное общество
офицеров, лондонского света, воротил черного рынка, актрис  и  хористок.
Обычными его приютами были "Каприз", "Плющ", кафе "Ройал" и - если вечер
удавался и был многообещающим - дурно прославленные "Четыре сотни".  Как
клиент он был невзыскателен: его вполне устраивали хорошая кухня, умелое
обслуживание,  изобилие  напитков,  красивые  женщины  в  поле   зрения,
бренчание  рояля  и,  по  возможности,  -  простор,  чтобы  потанцевать.
Жан-Поль большего не требовал. Кафе "Ройал" ему нравится потому, говорил
он, что там всегда можно отлично провести время. Зеркала  в  прихотливых
рамах,  суетящиеся  официанты  напоминали  ему  "Дом"   или   "Ротонду",
напоминали ему Париж.
   В этот вечер, когда его гостей угодливо провожали к столику, он был в
прекрасном расположении духа. Часть своего пари он уже выиграл. Рядом  с
ним шли пятеро офицеров, Эдуард и две женщины.  Хорошенькая,  у  которой
были в "Леди, уймись!" три реплики, - наверное, Вайолет,  решил  Эдуард,
потому что глаза у нее были фиалковые. Менее хорошенькая  оказалась  тут
предположительно для того, чтобы оказывать Вайолет моральную  поддержку.
Она, как услышал от нее Эдуард, тоже была актрисой, хотя  начинающей.  В
"Леди,  уймись!"  она  запасная  дублерша.  Война  сильно   ударила   по
театральной профессии,  сообщила  она  ему,  очень  сильно.  Собственно,
надеяться можно было только на гастрольную поездку по воинским частям от
"Ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих".
   Жан-Поль громогласно  не  сомневался,  что  Эдуард  отлично  проведет
вечер. Он потребовал, чтобы Эдуард сел между девушками -  Вайолет  слева
от него, а Ирэн (это имя  он  очень  галантно  произнес  на  французский
манер) справа. Сам Жан-Поль сел напротив, а остальные расположились  кто
как хотел.
   Ирэн захихикала:
   - До чего красиво он его произносит, правда,  Ви?  Куда  романтичнее!
Вот что значит француз!
   - А как вы его произносите? - вежливо спросил  Эдуард.  Настроение  у
него начинало портиться.
   - Ай-ри-ни! - Она снова захихикала. - Ужасно, правда? Мне оно никогда
не нравилось, но что поделаешь - от имени,  которое  тебе  дал  господь,
никуда не денешься, верно? Одним повезет,  другим  нет.  Вот,  например,
Вайолет. По-моему, прелестное имя, согласны? Особенно когда глаза в тон.
Я другим девочкам говорила: "Не надо ее называть "Ви", честное слово, не
надо". Просто стыд! Но что поделаешь? Ви она была и Ви осталась...
   Эдуард повернулся и с  любопытством  посмотрел  на  Вайолет.  Она  не
произнесла ни слова с того момента, когда  вышла  к  ним  из  театра,  и
теперь тоже сидела молча. Одна худенькая рука сжимала ножку  бокала  для
шампанского, другая крошила булочку. Очень хорошенькая, подумал  он,  но
не того типа, который обычно привлекал Жан-Поля. Очень худая, с  тонкими
хрупкими  костями  -  ее  запястье  он  мог  бы  обхватить   большим   и
указательным пальцами. Миниатюрное лицо сердечком, волнистые  каштановые
волосы. Она казалась хорошенькой, но заурядной, пока не поднимала  глаза
- те глаза, которые привлекли  внимание  Жан-Поля.  Огромные,  осененные
густыми темными ресницами, сине-фиолетовые и  бархатистые,  как  анютины
глазки, они казались чуть-чуть мечтательными  и  чуть-чуть  испуганными.
Эдуард смотрел на  глаза,  на  худые  запястья,  на  ношеное  платье  из
сиреневого шелка, на увядающую розу, которую она приколола у выреза, - и
почувствовал жалость. Она  выглядела  как  прирожденная  жертва,  и  ему
отчаянно захотелось, чтобы Жан-Поль оставил ее в покое.
   - Вот что, мисс Фортескью! Вайолет, верно? Можно, я буду называть вас
Вайолет! - Чог, сидевший с другого ее бока, наклонился к  ней.  -  Жутко
хорошая штучка, мы все так думаем. Жутко хорошая.
   - Вы так считаете? - Фиолетовые глаза медленно поднялись и посмотрели
в лицо Чога. Голос  у  нее  был  мелодичный,  культурный,  абсолютно  не
похожий на вульгарную крикливость Айрини.
   - Еще бы. Ну, и вы тоже, это  само  собой.  Жутко  хороши  в  ней.  -
Истощив весь свой запас комплиментов, Чог лихорадочно начал  подыскивать
другую тему... - Наверно,  это  замечательно,  то  есть  быть  актрисой.
Только жутко трудно. Не понимаю, как у вас получается. Заучить  все  эти
реплики!
   - Ну, три реплики запомнить не так уж трудно.
   - Что? Ах ты! Да. Ну... Неужели только три? А мне казалось,  их  куда
больше было.
   - Вы очень любезны. Видимо, я произнесла их особенно удачно.
   Эдуард посмотрел на нее с новым интересом. Ни намека на улыбку -  она
выглядела абсолютно серьезной. Чог, опасаясь, что над ним  подтрунивают,
замялся, но тут же захохотал. Подали шампанское. Айрини вновь  завладела
Эдуардом, и он слышал лишь обрывки разговора справа.
   Франсуа, Пьер и Жан-Поль оживленно обсуждали ход войны: когда  именно
вступят в дело американцы, возьмут ли боши Москву,  возьмет  ли  Роммель
Тобрук, увидит ли кто-нибудь  из  них  Францию  вновь  свободной.  Когда
Айрини ушла танцевать с Бинки, Эдуард было присоединился к их разговору,
но никто его не слушал, так  что  он  вскоре  оставил  свои  попытки  и,
откинувшись в кресле, выпил  шампанского,  хотя  знал,  что  уже  хватил
лишнего, и пожалел, что еще  не  взрослый  и  не  может  заняться  ничем
полезным, пожалел, что поссорился с  Селестиной.  Из-за  этой  ссоры  он
мучился весь день, а  теперь  алкоголь,  духота,  сигарный  дым,  рояль,
раскрасневшиеся лица, громкие голоса - все внушало ему страстное желание
вернуться к ней, укрыться в ее объятиях, дышать мирным  спокойствием  ее
комнаты.
   - А он правда барон де Шавиньи? - Неожиданно девушка,  которую  звали
Вайолет, обернулась к нему. Вопрос  застал  его  врасплох.  Она  кивнула
через стол на Жан-Поля, который как раз предрекал, что  бошей  вышвырнут
из Франции к концу сорок второго года. - Он ваш друг? Да?
   - Он мой брат. - Эдуард с  трудом  вернулся  в  зал  с  Мейда-Вейл  и
заметил, что его язык чуть  заплетается.  -  Нет-нет,  он  не  барон  де
Шавиньи. Пока. Но будет. А сейчас это наш отец.
   Изящно выщипанные брови Вайолет сошлись, образовав морщинку.
   - Ах, так... Я просто подумала...