бительные штрихи бывают более важными, чем основные детали картины.
   - Ну ничего! - Леня злорадно  улыбнулся.  -  Мы  в  какой-то  степени
квиты! Ты заплатил фальшивыми долларами за фальшивый компромат!
   И он покосился на  потайной  ящик  своего  стола,  в  котором  лежала
дискета  в  полиэтиленовом  конверте  и  ксерокопии  листков  из   папки
Аветисова с длинными рядами цифр.
   Игра входила в новую стадию, на  которой  у  Маркиза  были  кое-какие
козыри. Во-первых, он  знал,  против  кого  играет.  Во-вторых,  у  него
остались бумаги и дискета из папки Аветисова...
   Аветисов! Вот кто теперь особенно интересовал Леню.
   И еще ему очень нужна консультация знающего человека.
   Маркиз достал свою потрепанную записную книжку и нашел в ней  телефон
Рудика Штейнмана.
   Каких только людей не было в Лениной записной книжке! Так же,  как  и
роман Пушкина "Евгений Онегин", эту  книжку  смело  можно  было  назвать
энциклопедией русской жизни.
   В этой книжке были записаны все люди, которые  так  или  иначе  могли
пригодиться в трудной и опасной работе, которой Маркиз отдавал все  свое
время. Здесь  были  автомеханики  и  стоматологи,  ювелиры  и  адвокаты,
букинисты и граверы Правда, в отличие о г "Евгения Онегина", написанного
прекрасным русским языком и доступного  (до  какой-то  степени)  каждому
школьнику восьмого класса, записи в  книжке  Маркиза  были  зашифрованы,
чтобы эта "энциклопедия" не стала опасным оружием, случайно попав в руки
врага.
   В частности, Рудик Штейнман был в этой книжке записан  как  Роза  Ш.,
студентка Финансово-экономического института.
   В действительности Рудик никогда не учился в  знаменитом  Финэке,  он
вылетел с третьего курса Политехнического института, но при желании  мог
бы читать в Финансово-экономическом лекции по целому ряду  дисциплин,  и
на его лекциях яблоку было бы негде упасть.
   Рудик был прирожденным финансистом.
   Финансовый талант был у него в крови, и именно этот талант послужил в
свое время причиной его отчисления из института Рудик  фарцевал,  причем
фарцевал по-крупному. Он не удовлетворялся покупкой двух пар  джинсов  у
гражданина Финляндии и последующей перепродажей их своим однокурсникам -
он приобретал и перепродавал целые партии  товара  и  пытался  выйти  на
подпольный рынок валюты. Правда, на этот рынок молодого  многообещающего
фарцовщика не выпускали  более  опытные  и  матерые  конкуренты.  Эти-то
конкуренты и сдали Рудика при очередной хорошо продуманной операции.
   Рудик был осторожен и не  попался  с  товаром,  поэтому  под  суд  не
угодил, отделавшись отчислением, о чем никогда не жалел. Буквально через
пару лет то, за что его чуть не посадили,  стало  официальным  и  вполне
законным занятием, и Рудик из  фарцовщика  и  спекулянта  превратился  в
бизнесмена Правда, кроме безусловного финансового  таланта,  в  крови  у
Рудика был какой-то удивительный  авантюризм,  из-за  чего  он  не  стал
преуспевающим банкиром  или  владельцем  крупной  компании,  а  вертелся
где-то на периферии бизнеса, все обо всех зная и оказываясь причастным к
самым интересным финансовым проектам, но почему-то практически ничего на
них не зарабатывая.
   К этому-то человеку изредка обращался Маркиз,  если  ему  нужна  была
какая-то информация финансового характера  или  информация  о  серьезных
людях большого бизнеса.  Эти  частные  консультации  Леня  весьма  щедро
оплачивал, поэтому Рудик всегда радовался его звонкам.
   Вот и теперь Маркиз набрал номер телефона,  записанный  против  имени
"Роза Ш.", и, услышав знакомый голос, приветствовал:
   - Рудик, волчья сыть, узнаешь?
   - Как же, как же! Здравствуй, дорогой, всегда рад тебя слышать!
   В  голосе  Рудика  звучала  барственная  вальяжность  и  неподдельная
радость, вполне понятная, учитывая характер их взаимоотношений.
   - Что, мой дорогой, - Рудик сразу взял быка за рога,  -  как  обычно,
нужна моя консультация?
   - Угадал. Давай встретимся через час - два...
   -  Не  раньше  шести,  -  немедленно  поставил  Рудик  условие,  -  в
"Беременной монахине".
   "Беременная монахиня", модный ресторанчик в центре  города,  в  тихом
переулке неподалеку от Невского, стал в последнее время популярен  среди
москвичей, наведывавшихся  по  делам  или  для  развлечения  в  Северную
столицу. "Для вас, здешних, тут слишком дорого", - высокомерно  заявляли
московские  гости,  проходя  со   своими   питерскими   знакомыми   мимо
"монахини".  Поэтому  Рудик  и  назначил  встречу  с  Маркизом  в   этом
ресторане, чтобы соединить за его счет приятное с полезным.
   В дверях ресторана Маркиза встретила очаровательная юная  монахиня  в
мини-рясе и проводила к столику,  где  уже  дожидался  Рудик,  со  своей
обычной барственной невозмутимостью потягивавший абсент.
   - Здравствуй, мой дорогой! Давненько не виделись!  -  Рудик  наклонил
голову набок, разглядывая старого знакомого. - Забурел, забурел!  Европа
накладывает свой  отпечаток!  А  здесь  мило,  -  и  Рудик  с  симпатией
покосился на "монахиню",  -  вот  девушка  нам  сейчас  посоветует,  что
сегодня удалось их повару.
   - Рекомендую карпаччо из телятины, - прощебетала "сестрица".
   - Карпаччо так карпаччо, - согласился Маркиз и  сделал  заказ,  чтобы
поскорее отослать официантку.
   Как только они остались с Рудиком наедине, Леня наклонился к  нему  и
негромко проговорил:
   - Расскажи-ка мне, братец, все, что ты  знаешь  про  Богомолова.  Про
Сергея Никитича Богомолова.
   Рудик поперхнулся абсентом.
   - Ну ты даешь, - проговорил он, когда ему наконец удалось откашляться
и восстановить дыхание, - ты, дорогой, умудрился испортить мне  аппетит,
а это, уверяю тебя, непросто. Знал бы, кто тебя интересует  -  отказался
бы от встречи под каким-нибудь благовидным предлогом...
   - Что, это настолько серьезно?
   - Серьезнее, дорогой мой, не бывает!
   Рудик покосился на  официантку,  которая  подошла  к  их  столику,  и
замолчал.  Девушка  расставила  тарелки,  вопросительно   взглянула   на
клиентов и, правильно оценив недовольный взгляд Рудика, удалилась.
   - Богомолов прет как танк, прибирая к  рукам  массу  собственности  в
городе, - начал Рудик, - при  этом  не  гнушается  самыми  гангстерскими
методами...
   - Это я уже заметил, - вставил Маркиз, вспомнив машину, взорванную на
тихой аллее Крестовского острова.
   Рудик посмотрел на него внимательно и, негромко кашлянув, продолжил:
   - Конечно, его усилением  очень  многие  недовольны,  и  в  городских
верхах идет сейчас настоящая война.
   - Война  за  передел  сфер  влияния?  -  заинтересованно  осведомился
Маркиз.
   - Ну да, конечно.
   - И кто, на твой просвещенный взгляд, возглавляет  противодействующую
Богомолову группировку?
   Рудик на некоторое время задумался, опасливо огляделся по сторонам и,
убедившись,  что  его  никто,  кроме  Маркиза,  не  слышит,   проговорил
вполголоса:
   - Никитенко Вилен Иванович Никитенко.
   - Это еще что за фрукт?
   - Это, дорогой мой, человек старого  закала!  -  Рудик  откинулся  на
спинку стула и начал по своему обыкновению вещать, как  будто  находился
на  университетской  кафедре  перед   аудиторией,   полной   хорошеньких
студенток.  -  Это,  дорогой  мой,  один  из  последних   представителей
советской экономической школы. Если, конечно, считать, что  такая  школа
существовала.
   А если говорить проще - это старый злобный  хищник,  успевший  урвать
хороший кусок от обкомовского пирога и, в отличие от  большинства  своих
коллег, не пустивший все по  ветру.  Человек  злой,  жесткий,  властный.
Конечно, ему очень не нравится, что Богомолов  подгребает  собственность
под себя.  С  его  точки  зрения,  Сергей  Богомолов  -  наглый  молодой
выскочка...
   - Короче, если бы  кто-то  имел  компромат  на  Богомолова,  наиболее
действенным вариантом было бы подбросить этот компромат Никитенко?
   - В общем, да, - Рудик смотрел на Леню  с  нескрываемым  и  опасливым
интересом,  с  каким  смотрят  на  человека,  собирающегося  прыгнуть  в
пропасть без парашюта или сыграть в "русскую рулетку", - но должен  тебя
предупредить, это такая опасная игра! По моему мнению,  куда  безопаснее
почесать за ухом тигра-людоеда.
   - А скажи-ка мне, что тебе говорит такая фамилия - Аветисов?
   - Аветисов? - недоуменно повторил Рудик и надолго задумался, - ничего
не говорит.
   А кто это такой?
   - Николай Афанасьевич Аветисов. Может он иметь какое-то  отношение  к
Богомолову?
   Как-то с ним пересекаться - допустим, какие-то общие дела в  недавнем
прошлом?
   - Ну, ты слишком многого от меня хочешь! - протянул Рудик,  ковыряясь
вилкой в карпаччо, - может, и пересекался - но, во  всяком  случае,  это
вряд ли заметный человек, всех людей высокого уровня я знаю...  Девчонка
не соврала...
   - Какая  девчонка?  -  удивленно  переспросил  Маркиз,  -  о  чем  ты
говоришь?
   - Официантка, - как ни в чем не бывало пояснил Рудик, показав глазами
на  маячившую  невдалеке  "монахиню",   -   карпаччо   у   них   сегодня
действительно удачное, телятина просто тает во рту.
   - Быстро ты темы меняешь! - нервно усмехнулся Маркиз.
   - А по поводу нашей темы, - Рудик снова  склонил  голову  к  плечу  и
посмотрел на Маркиза странным долгим взглядом, -  будь  осторожнее,  мой
дорогой, это очень опасные люди и очень опасные дела... А я хочу,  чтобы
ты еще не раз угощал меня таким замечательным карпаччо.. Впрочем, я тебя
знаю как человека умного и удачливого, так что, может быть, у  тебя  все
получится... А тогда... - Рудик на несколько долгих секунд погрузился  в
размышления и наконец вполголоса проговорил, ни к кому не обращаясь, - а
тогда нужно срочно продавать акции "Петроинвеста"...
 
*** 
 
   -  Ольги,  конечно,  как  всегда,  нет,  -  Лиза  Штукина,  стареющая
травести, обреченная до пенсии играть шаловливых  мальчишек,  энергичных
бойскаутов и чахоточных племянников главной героини, склонилась к самому
уху своей сердечной подруги  Гаяне  Айвазян,  темпераментной  и  роковой
актрисы второго плана.  Лиза  дружила  с  Гаяне  последние  два  месяца.
Причиной этой внезапной дружбы стало появление в театре Ольги Чижовой  -
именно такие имя и фамилия стояли в  паспорте  у  Лолы.  Новая  актриса,
которой явно благоволил главный режиссер, или просто  -  Главный,  да  к
тому же еще одаренная природной красотой и каждый день меняющая  дорогие
шикарные тряпки, поминая к месту и  не  к  месту  какого-то  мифического
богатого и влиятельного "спонсора", не могла не вызвать  настоящую  бурю
ненависти в маленьком тихом болоте, каким был этот второразрядный театр.
Как некрасивые девочки в пионерлагере, Лиза и Гаяне подружились "против"
Ольги, мгновенно позабыв все свои прежние нешуточные ссоры и смертельные
обиды друг на друга.  Ольгу  они  называли  за  глаза  в  лучшем  случае
содержанкой; другие  прозвища  были  куда  хуже,  вплоть  до  совершенно
непечатных.
   - Конечно, нет! - Гаяне вспыхнула, мгновенно заводясь с  пол-оборота,
- некоторым все можно! Если бы  мы  с  тобой,  Лизанька,  не  пришли  на
репетицию - представляешь себе, какой скандал закатил бы наш  Великий  и
Ужасный!
   - Айвазян! Штукина! - прикрикнул на подруг главный режиссер. - Мы вам
не мешаем выяснять отношения? А то можем перенести  репетицию  в  другое
помещение, а сцену оставить в вашем распоряжении!
   - Извините, Олег Игоревич! - пропищала  Лиза  Штукина  своим  звонким
пионерским голосом.
   - Свиристицкая, повтори сцену с  самого  начала.  Ты  выходишь  из-за
левой кулисы, поворачиваешься к залу и говоришь...
   Что должна сказать героиня, осталось неизвестным, потому что  в  этот
самый момент из-за правой кулисы  вышла  уборщица  тетя  Клава  с  таким
выражением лица,  что  Главный  застыл  в  немом  восхищении  и  всерьез
подумал, не пропадает ли в уборщице великая драматическая актриса.
   - Там... -  едва  слышно  проговорила  тетя  Клава,  показывая  рукой
куда-то назад и дико тараща глаза.
   - Немедленно очистить сцену! - завопила помощник режиссера  Лютикова,
устремившись наперерез  тете  Клаве,  -  черт  знает  что  творится!  Вы
понимаете, что идет репетиция!
   - Репетипитиция!  -  передразнила  Лютикову  уборщица,  -  какая  еще
репетиция!
   Там.., там...
   -  Да  что  там  такое?  -  тоном  страдающего  непризнанного   гения
воскликнул Олег Игоревич.
   - Там... Валерию Борисовну убили! -  выговорила  наконец  тетя  Клава
распиравшую ее поразительную новость.
   - Как? Что? Не может быть! - загалдели все в один голос  и  бросились
толпой  к  неожиданно  прославившейся   тете   Клаве.   Репетиция   была
окончательно и бесповоротно сорвана.
   Сплоченный театральный коллектив во главе с  уборщицей,  переживавшей
свой звездный час, дружно шествовал по полутемным переходам и  коридорам
таинственного закулисного мира. Чуть не бегом миновали тесные  актерские
гримуборные, поднялись по узкой  винтовой  лестнице  и  вышли  на  узкий
балкончик,  с  которого  обычно  перед  новым   спектаклем   осматривали
разложенные на полу декорации. На балкончике было явно  мало  места  для
всех любопытствующих, задние давили на передних, прижимали их  к  шатким
неустойчивым перилам.
   - Ну что, ну что  там?  -  жадно  спрашивала  Лиза  Штукина,  пытаясь
разглядеть что-нибудь через плечи и спины коллег и горько сетуя  в  душе
на свой пионерский рост, - что там, что-нибудь видно?
   - Видно, - односложно ответил ей мрачный пожилой  комик  Задунайский,
и, с трудом переведя дыхание, пропустил вперед неугомонную травести.
   Лиза, активно работая локтями, пробилась в  первые  ряды  и  замерла,
пораженная увиденным.
   Внизу, у ног потрясенной театральной общественности, на той площадке,
где  обычно  художник  раскладывал  неоконченные  или   вполне   готовые
декорации  и  фрагменты  оформления  сцены,  лежала   в   живописной   и
трагической позе Валерия Борисовна Кликунец, театральный  завсегдатай  и
спонсор, постоянная посетительница репетиций и прогонов, свой человек за
кулисами.
   Холеное, надменное лицо  Валерии  Борисовны  было  искажено  гримасой
скорее презрительного высокомерного недоумения, нежели страха.  То,  что
она была мертва, не вызывало  ни  малейшего  сомнения  -  об  этом  ясно
говорили широко открытые безжизненные  глаза,  а  еще  яснее  -  длинная
шпага, вонзенная в горло, прямо под подбородок,  и  приколовшая  мертвую
женщину к дощатому полу, как булавка прикалывает жука к донышку  коробки
в коллекции энтомолога.  Шпага  казалась  театральной,  бутафорской,  но
горло женщины было пронзено всерьез, и совершенно всерьез вокруг нее  на
полу расплылась огромная лужа темной крови.
   Довершал эту картину букет  темно-красных  роз,  брошенный  на  грудь
Валерии Борисовны.
   Лиза Штукина, не отрываясь, глядела на эту поразительную  мизансцену,
созданную неизвестным,  но  весьма  одаренным  режиссером  -  мизансцену
восхитительную и ужасную. Почему-то она обратила  внимание  на  запах  -
сложную смесь типично театрального запаха краски и пыли, тонкого аромата
роз и едва ощутимого, сладковатого и тлетворного запаха крови.
   - Всем возвратиться на репетицию! - громко скомандовал Олег Игоревич,
вспомнив о своей руководящей роли. - Ни к чему не прикасаться!  Тело  не
трогать! В первую очередь  это  касается  вас,  Клавдия  Никаноровна!  -
повернулся он к уборщице, и, убедившись, что его указания неукоснительно
выполняются, достал мобильный телефон и набрал номер милиции.
   Вернувшись на сцену, Лиза Штукина увидела стерву, заразу,  содержанку
-  то  есть  Ольгу  Чижову   собственной   персоной.   Ольга   удивленно
оглядывалась, пытаясь понять, куда подевались все ее коллеги.
   - А что случилось? - спросила она у появившихся из-за кулис  актеров,
- ренегицию что, отложили?
   -  Вас  ждали,  милочка!  -  с  непередаваемым   сарказмом   сообщила
опоздавшей примадонне Гаяне. - Олег Игоревич  так  и  сказал:  пока  нет
нашей звезды, репетицию не начинать - Между прочим, -  горячо  зашептала
на ухо Гаяне раскрасневшаяся от эмоций Лиза, - ее здесь не было!
   - Что значит, не было? - переспросила незадачливая подруга.  -  Когда
не было? Кого не было?
   - Примадонны нашей не было! Здесь не было, на репетиции!
   - Ну, не было, - до Гаяне по-прежнему не доходило, - и  что  с  того?
Главный знал, что ее нет на репетиции.
   - Ее не было на репетиции во  время  убийства!  Мы  все  были  здесь,
значит, у нас есть алиби, а у нее алиби нет!
   - Правда - глаза Гаяне зажглись горячим  охотничьим  азартом,  и  она
решительно направилась к Ольге.
   - Милочка! - начала она, поравнявшись со своей жертвой.  -  Вы  ведь,
кажется, не ладили с Валерией Борисовной? Постоянно жаловались, что  она
вам прохода не дает?
   - Мы с Валерией  Борисовной  как-нибудь  сами  разберемся,  -  отшила
коллегу наглая примадонна.
   - Не разберетесь, - мстительно прошипела Гаяне, -  Валерию  Борисовну
только что убили.
   - Вот как? - только и смогла вымолвить Лола. - Что это вы обе несете?
Совсем от зависти помешались?
   - В данном случае они говорят правду, - вмешался комик Задунайский, -
Валерию Борисовну действительно только что нашли убитой -  там...  -  он
неопределенно махнул рукой в сторону служебных помещений.
   - Чушь какая! - нервно  воскликнула  Лола.  -  Кому  это,  интересно,
понадобилось ее убивать?
   - Вам лучше знать, милочка, - елейным  тоном  заговорила  Штукина,  -
ведь это у вас с ней были какие-то особые отношения... Ведь это вам  она
пела  дифирамбы  и  не  давала  проходу!  Подарки  дарила..,   вы   сами
жаловались.
   - Я вовсе никому не жаловалась, -  с  металлом  в  голосе  произнесла
Лола, - уж вы-то последний человек, с кем бы я стала обсуждать свои, как
вы изволили выразиться, особые отношения с мадам Кликунец. Другое  дело,
что  вы  бесконечно  подслушиваете   под   чужими   дверями,   а   потом
сладострастно  разносите  по  театру  сплетни,  причем  нагло  искажаете
информацию.
   - Ты с кем это говоришь в таком тоне? - взвизгнула Штукина, а  рослая
Гаяне придвинулась поближе, чтобы защитить свою мелкую подругу.
   Но Лола ничуть не испугалась, она, наоборот, еще больше разозлилась.
   - Шныряешь везде, как помойная  крыса,  а  потом  закладываешь  всех,
как... Павлик Морозов!
   - Я? - возмущенно заорала Штукина. - Я - Павлик Морозов?
   - Эта роль просто создана для тебя! - подтвердила Лола.
   - Прекратите, вы, обе! -  приказал  появившийся  Главный.  -  Совесть
имели бы!
   Там человека убили, а они грызутся! Помолчали бы!
   - Вы правы, - Лола резко сбавила тон, - извините меня, Олег Игоревич.
Я выйду, покурю...
   - Убийцу всегда тянет на место своего преступления!  -  прошипела  ей
вслед Штукина трагическим полушепотом, но, наткнувшись на злобный взгляд
Главного, осеклась на полуслове и даже закашлялась.
   "Что происходит? - думала Лола, а ноги в это время сами несли ее в то
злополучное место, где лежал труп Валерии  Борисовны  Кликунец,  -  кому
понадобилось убивать эту нетрадиционную мадам?"
   Она вспомнила, как воскликнула недавно в сердцах, что так бы и  убила
эту стерву приставучую, имея в виду доставшую ее Валерию, но, во-первых,
на самом деле Лола так вовсе  не  думала.  Не  настолько  уж  мешала  ей
Валерия, чтобы ее действительно убивать! А  чего  не  скажет  человек  в
сердцах!
   И, во-вторых, сказала она это в приватном разговоре с Леней Маркизом,
так что в театре про это никто не мог знать. Но  факт  остается  фактом:
единственный человек в театре, которому Валерия мешала жить -  это  она,
Лола.
   И уж милиция-то узнает  об  этом  факте  в  первую  очередь,  дорогие
коллеги позаботятся.
   Лола не знала, каким образом была убита мадам Кликунец.
   "Я слишком много лишнего наболтала, - грустно констатировала  она,  -
вместо того, чтобы ставить на место стерву Лизку, нужно было расспросить
у остальных, в каком виде нашли Валерию Борисовну. Но, раз эти две гиены
местного разлива так на меня набросилис