си... Много соберешь?
     -- Ладно,  ладно...  --  мать  никогда  не  переговорить. --  Как  там,
дома-то?
     -- Ничо. У себя-то будешь долеживать?
     --  Та-а...  не  знаю,  -- сказал  Ванька.  --  Мне  уже  лучше. Че­рез
некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.


     OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского





Ваня, ты как здесь?!

     У  Проньки Лагутина  в городе Н-ске училась сестра. Раз в месяц Пронька
ездил  к ней,  отвозил  харчи  и  платил  за  квар­тиру.  Любил  поболтать с
девушками-студентками,  подругами сестры,  покупал им  пару бутылок красного
вина и учил:
     -- Вы, главное, тут... смотрите. Тут народ разный. Если он к тебе: "Вы,
мол, мне глянетесь, то-се, разрешите вас под ручку", -- вы его по руке:  "Не
лезь! Мне, мол, сперва выучиться надо, а потом  уж  разные там дела. У меня,
мол, пока одна учеба на уме".
     В один  из таких приездов  Пронька, проводив утром деву­шек в институт,
решил побродить до поезда по городу. Поезд уходил вечером.
     Походил,  поглазел,  попил воды  из автомата... И присел  отдохнуть  на
скамейку в парке. Только присел, слышит:
     --  Молодой человек, простите, пожалуйста. -- Подошла  красивая молодая
женщина с портфелем. -- Разрешите, я займу минутку вашего времени?
     -- Зачем? -- спросил Пронька.
     Женщина присела на скамейку.
     -- Мы в этом городе находимся в киноэкспедиции...
     -- Кино фотографируете?
     -- Да. И нам для эпизода нужен человек. Вот такого... ва­шего типа.
     -- А какой у меня тип?
     --  Ну...  простой... Понимаете,  нам нужен  простой  сель­ский парень,
который в первый раз приезжает в город.
     -- Так, понимаю.
     -- Вы где работаете?
     -- Я приезжий, к сестре приезжал...
     -- А когда уезжаете?
     -- Сегодня.
     -- Мм... тогда,  к сожалению,  ничего не выйдет.  А  у  себя... в селе,
да?..
     -- Но.
     -- У себя в селе где работаете?
     -- Трактористом.
     -- Нам нужно, чтоб вы по крайней мере неделю побыли здесь. Это нельзя?
     -- Трудно. Сейчас самое такое время.
     --  Понимаю. Жаль.  Извините, пожалуйста.  -- Женщина  пошла  было,  но
вернулась. -- А знаете, у вас есть сейчас минут двадцать времени?
     -- Есть.
     --  Я  хочу  показать вас режиссеру... для...  как вам попро­ще:  чтобы
убедиться, в  том ли мы  направлении  ищем? Вы  не возражаете? Это рядом,  в
гостинице.
     -- Пошли.
     По дороге  Пронька узнал,  как будет  называться кино, какие знаменитые
артисты будут играть, сколько им платят...
     -- А этот тип зачем приезжает в город?
     --  Ну, знаете, искать  свою судьбу. Это,  знаете, из тех,  ко­торые за
длинным рублем гоняются.
     -- Интересно, -- сказал Пронька. -- Между прочим, мне бы сейчас длинный
рубль не помешал: домишко к осени  хочу перебрать.  Жениться  надо, а в избе
тесно.  Пойдут ребятиш­ки --  повернуться негде  будет.  У вас  всем  хорошо
платят?
     Женщина засмеялась.
     -- Вы несколько рановато об этом. А вы могли бы с неде­лю пожить здесь?
     -- Неделю, думаю, мог бы. Я дам телеграмму, что...
     -- Нет, пока ничего не нужно. Ведь вы можете еще не по­дойти...
     -- Вы же сказали, что я как раз тот самый тип!
     -- Это решает режиссер.
     Режиссер, худощавый мужчина лет за пятьдесят, с живы­ми умными глазами,
очень приветливо встретил Проньку. Пристально, быстро оглядел  его, усадил в
кресло.
     Милая женщина коротко рассказала, что сама узнала от Проньки.
     -- Добре,  -- молвил режиссер. --  Если дело  пойдет, мы все  уладим. А
теперь оставьте нас, пожалуйста, мы попробу­ем... поиграть немного.
     Женщина вышла.
     -- Как вас зовут, я забыл?
     -- Прокопий. -- Пронька встал.
     --  Сидите, сидите. Я  тоже  сяду.  --  Режиссер сел напро­тив.  Весело
смотрел на Проньку. -- Тракторист?
     -- Ага.
     -- Любите кино?
     -- Ничего. Редко, правда, бывать приходится.
     -- Что так?
     -- Да ведь...  летом  почесть  все  время  в  бригаде,  а зимой на кубы
уезжаем...
     -- Что это такое?
     -- На лесозаготовки. Женатые-то дома, на ремонте, а хо­лостежь -- вроде
меня -- на кубы.
     -- Так, так... Вот какое дело, Прокопий. Есть у нас в филь­ме эпизод: в
город  из  деревни  приезжает парень.  Приезжает  в поисках  лучшей  судьбы.
Находит знакомых. А  знакомство  такое... шапочное: городская семья выезжала
летом отдо­хнуть в деревню, жила в его доме. Это понятно?
     -- Понятно.
     --  Отлично.  Дальше:  городская семья  недовольна  приез­дом  парня --
лишняя  волокита, неудобства... и  так далее. Па­рень неглупый, догадывается
об этом и вообще  начинает по­нимать, что городская судьба -- дело нелегкое.
Это его, так сказать, первые шаги. Ясно?
     --  А как  же  так: сами  жили --  ничего, а как к ним приеха­ли  -- не
ндравится.
     -- Ну... бывает. Кстати, они не так уж и показывают, что недовольны его
приездом. Тут все сложнее. --  Режиссер по­молчал,  глядя на Проньку. -- Это
непонятно?
     -- Понятно. Темнят.
     -- Темнят, да. Попробуем?.. Слова на ходу придумаем. А?
     -- А как?
     --  Входите  в дверь --  перед вами буду  не  я,  а  те ваши го­родские
знакомые, хозяин. Дальше -- посмотрим. Ведите се­бя как Бог на душу положит.
Помните только, что вы не Прокопий, Пронька, а тот самый деревенский парень.
Назо­вем его -- Иван. Давайте!
     Пронька вышел из номера... и вошел снова.
     -- Здравствуйте.
     -- Надо постучаться, -- поправил режиссер. -- Еще раз.
     Пронька вышел и постучал в дверь.
     -- Да!
     Пронька  вошел.  Остановился у порога.  Долго  молчали, глядя  друг  на
друга.
     -- А где "здравствуйте"?
     -- Я же здоровался.
     -- Мы же снова начали.
     -- Снова, да?
     Пронька вышел и постучался.
     -- Да!
     -- Здравствуйте!
     -- О, Иван! Входите, входите,  -- "обрадовался" режис­сер. -- Проходите
же! Каким ветром?
     Пронька заулыбался.
     -- Привет!  -- Подошел, обнял режиссера, похлопал его по  спине. -- Как
житуха?
     -- А чего ты радуешься? -- спросил режиссер.
     -- Тебя увидел... Ты же тоже обрадовался.
     -- Да, но разве ты не чувствуешь, что я притворно обра­довался? Дошло?
     -- А  чего  тебе притворяться-то? Я еще не сказал, что буду жить у вас.
Может, я только на часок.
     Режиссер наморщил лоб, внимательно посмотрел в глаза Проньке.
     -- Пожалуй, -- сказал он. -- Давай еще раз. Я поторопил­ся, верно.
     Пронька опять вышел и постучался. Все повторилось.
     -- Ну, как житуха? -- спросил Пронька, улыбаясь.
     -- Да так себе... А ты что, по делам в город?
     -- Нет, совсем.
     -- Как совсем?
     -- Хочу артистом стать.
     Режиссер захохотал.
     Пронька выбился из игры.
     -- Опять снова?
     --  Нет, продолжай. Только -- серьезно. Не  артистом, а... ну, в общем,
работать на трикотажную фабрику. Так ты, зна­чит, совсем в город?
     -- Ага.
     -- Ну и как?
     -- Что?
     -- А где жить будешь?
     -- У тебя. Вы же у меня жили, теперь я у вас поживу.
     Режиссер в раздумье походил по номеру.
     -- Что-то не выходит у нас... Сразу быка за рога взяли, так не годится,
-- сказал он. -- Тоньше надо.  Хитрее. Давай  оба притворяться: я недоволен,
что ты приехал,  но как  будто обрадован; ты заметил, что я недоволен, но не
показываешь виду -- тоже радуешься. Попробуем?
     --  Попробуем. Мне  глянется  такая работа, честное  слово.  Если  меня
увидят в кино в нашей деревне, это будет огром­ный удар по клубу, его просто
разнесут по бревнышку.
     -- Почему разнесут?
     -- От удивления. Меня же на руках вынесут!..
     -- М-да...  Ну,  давайте  пробовать.  А то  как  бы меня потом тоже  не
вынесли из одного дома. От удивления.
     Пронька вышел  в коридор, постучался,  вошел,  поздоро­вался.  Все  это
проделал уверенно, с удовольствием.
     -- Ваня! Ты как здесь?! -- воскликнул режиссер.
     -- А тебя зовут?
     -- Ну, допустим... Николай Петрович.
     --  Давай  снова, --  скомандовал  Пронька. --  Говори: "Ва­ня,  ты как
здесь?!"
     -- Ваня, ты как здесь?!
     -- Нет, ты вот так хлопни  себя руками и  скажи: "Ваня, ты как здесь?!"
-- Пронька показал, как надо сделать. -- Вот так.
     Режиссер потрогал в раздумье подбородок и согласился.
     -- Хорошо. Ваня, ты как здесь?! -- хлопнул руками.
     Пронька сиял.
     -- Здорово, Петрович! Как житуха?
     --  Стоп! Я не вижу, что ты  догадываешься о моем настоя­щем чувстве. Я
же недоволен! Хотя...  Ну хорошо. Пойдем дальше. Ты  все-таки  следи за мной
внимательней. Ваня, ты как здесь?!
     -- Хочу перебраться в город.
     -- Совсем?
     -- Ага. Хочу попробовать на фабрику устроиться...
     -- А жить где будешь? -- сполз с "радостного" тона Нико­лай Петрович.
     -- У  тебя.  -- Проньку не покидала радость. -- Телевизор  будем вместе
смотреть.
     -- Да, но у меня тесновато, Иван...
     -- Проживем! В тесноте -- не в обиде.
     -- Но я же уже недоволен, Иван... то есть, Проня! -- вы­шел из терпения
режиссер. -- Разве не видишь? Я уже мрач­нее тучи, а ты все улыбаешься.
     -- Ну  и хрен с  тобой, что ты недоволен. Ничего не слу­чится,  если  я
поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на рабо­ту, переберусь в общагу.
     -- Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?
     -- Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?
     -- Ты родом откуда? -- перебил режиссер.
     -- Из Колунды.
     -- А хотел бы действительно в городе остаться?
     -- Черт ее...  -- Пронька помолчал. -- Не думал про это. Вообще-то нет.
Мне у нас больше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?
     -- Как тебе сказать... -- Режиссеру не хотелось огорчать Проньку. --  У
нас другой парень написан. Вот есть сцена­рий...  -- Он хотел взять со стола
сценарий, шагнул уже, но вдруг повернулся.  -- А  как бы ты  сделал? Ну  вот
приехал ты в город...
     -- Да  нет, если уж написано, то зачем же? Вы  же не буде­те из-за меня
переписывать.
     -- Ну а если бы?
     -- Что?
     -- Приехал ты к знакомым...
     -- Ну, приехал... "Здрасте!" -- "Здрасте!"  -- "Вот и я по­жаловал". --
"Зачем?" -- "Хочу на фабрику устроиться..."
     -- Ну?
     -- Все.
     -- А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.
     -- А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель...
     --  Нет,  вот  они такие  люди,  что  недовольны. Прямо  не  говорят, а
недовольны, видно. Как туг быть?
     -- Я бы спросил: "Вам што, не глянется, што я пока по­живу у вас?"
     --  А  они: "Да нет,  Иван, что ты! Пожалуйста, располагай­ся!" А  сами
недовольны, ты это прекрасно понимаешь. Как быть?
     -- Не знаю. А как там написано? -- Пронька кивнул на сценарий.
     --  Да  тут...  иначе.  Ну  а  притвориться  бы ты  смог?  Ну-ка  давай
попробуем?  Они плохие люди, черт с  ними, но тебе действительно негде жить.
Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только...
     Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку
     -- Ну... ну... Да  почему?!  Я  же  говорил!.. Я показывал, ка­кие!  А,
черт!..  Сейчас  спущусь. Иду. Проня, подожди пять минут. Там у нас путаница
вышла...
     -- Не слушаются? -- поинтересовался Пронька.
     -- Кого? Меня?
     -- Но.
     Режиссер засмеялся.
     -- Да нет, ничего... Я скоро. -- Режиссер вышел.
     Пронька закурил.
     Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спро­сила:
     -- Ну, как у вас?
     -- Никак.
     -- Что?
     -- Не выходит. Там другой написан.
     -- Режиссер просил подождать?
     -- Ага.
     --  Значит,  подождите. -- Женщина порылась в стопке  сценариев,  взяла
один... -- Может,  вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока.  Вот тут
закладочка -- ваш эпизод.
     Она сунула Проньке сценарий, а сама  с другим убежала. И никакого у нее
интереса  к Проньке  больше не  было.  И  во­обще  Проньке  стало  почему-то
тоскливо. Представилось, как приедет  завтра утром к  станции битком набитый
поезд, как побегут все через площадь -- занимать места в автобу­сах... А его
не будет там, и  он не заорет весело на бегу: "Давай, бабка,  кочегарь, а то
на  буфере  поедешь!" И не  мелькнут потом среди  деревьев первые  избы  его
деревни. Не пахнет кизячным дымом... Не встретит  мать на пороге при­вычным:
"Приехал.  Как  она  там?" И  не ответит  он, как  при­вык отвечать: "Все  в
порядке". -- "Ну, слава Богу".
     Он положил сценарий на  стол, взял толстый цветной карандаш и на чистом
листке бумаги крупно написал:
     "Не выйдет у нас.
     Лагутин Прокопий".
     И ушел.


     OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского





Вечно недовольный Яковлев

     Приехал в отпуск в село Борис Яковлев... Ему  -- под со­рок, но семьи в
городе  нету,  была  семья,  но  чего-то  разла­дилось,  теперь  --  никого.
Вообще-то  догадывались,  почему  у него -- ни  семьи,  никого:  у  Яковлева
скверный характер. Еще по  тем временам, когда  он жил  в селе  и  работал в
кол­хозе, помнили: вечно он с каким-то  насмешливым огоньком в глазах, вечно
подоспеет с ехидным словом... Все  присмат­ривается  к людям, но  не  идет с
вопросом или просто с от­крытым словом, а все как-то  -- со стороны норовит,
сбоку:  сощурит  глаза  и   смотрит,  как  будто  поджидает,  когда  человек
неосторожно или глупо скажет, тогда он  подлетит, как ястреб, и клюнет. Он и
походил на ястреба: легкий, поджа­рый, всегда настороженный и недобрый.
     У  него  тут  родня  большая: мать  с  отцом еще  живые...  Со­брались,
гульнули.  Гуляли  Яковлевы  всегда  шумно,  всегда  с драками:  то  братаны
сцепятся, то зять с тестем, то  кумо­вья -- по старинке -- засопят  друг  на
друга.  Это  все знали; что-то  было и  на  этот раз, но не  так  звонко  --
поустали, вид­но, и Яковлевы.
     Сам Борис Яковлев  крепок на вино:  может выпить мно­го, а не качнется,
не раздерет сдуру рубаху на себе. Не все­гда и поймешь, что он  пьян; только
когда  приглядишься, видно -- глаза потемнели, сузились, и в них точно вызов
ка­кой, точно он хочет сказать: "Ну?"
     Был он и на этот раз такой.
     В доме  у него еще  шумели, а  он, нарядный, пошел к новому клубу:  там
собралась молодежь,  даже и постарше то­же пришли -- ждали: дело воскресное,
из района должна приехать бригада художественной самодеятельности, а вме­сте
с районными хотели выступить и местные -- ну, ждали, может, интересно будет.
     Яковлев подошел к клубу, пооглядывался... Закурил, сунул руки в карманы
брюк и продолжал с усмешечкой  раз­глядывать  народ.  Может, он ждал,  что к
нему  радостно  по­дойдут  погодки его  или  кто  постарше --  догадаются  с
при­ездом поздравить; у Яковлева деньги на этот случай были в кармане: пошли
бы выпили. Но что-то никто  не  подходил; Яковлев  тискал в кулаке в кармане
деньги  и, похоже,  злил­ся  и презирал  всех.  Наверно,  он чувствовал, что
торчит он тут весьма нелепо: один, чужой всем, стоит, перекидывает из угла в
угол рта папиросину и ждет чего-то, непонятно че­го. Самодеятельность эту он
глубоко  имел  в виду, он хотел показать всем, какой  он  --  нарядный, даже
шикарный, сколько (немало!)  заколачивает  в городе, может запросто угостить
водкой...  Еще  он хотел  бы  рассказать, что  имеет  в городе --  один!  --
однокомнатную квартиру в новом доме, что бригадира своего на стройке он тоже
имеет в  виду,  сам себе хозяин  (он сварщик), что тишина  эта сельская  ему
как-то...  не того, не очень --  по ушам бьет, он привык к шу­му и к высоте.
Наверно, он  хотел  вскользь  как-нибудь,  между  прочим, между  стопками  в
чайной,  хотел  бы все это рассказать,  это вообще-то понятно... Но никто не
подходил. Погодков что-то не видно,  постарше  которые...  Черт  их  зна­ет,
может, ждали, что он сам подойдет; некоторых Яковлев узнавал, но тоже не шел
к ним. А чего бы  не подойти-то? Нет, он  лучше будет стоять презирать всех,
но не подой­дет -- это уж... такого мама родила. В его сторону взгляды­вали,
может, даже говорили о нем... Яковлев  все это болез­ненно чувствовал, но не
двигался с  места. Сплюнул одну "казбечину", полез за другой.  Он  смотрел и
смотрел  на  лю­дишек, особенно  на  молодых  ребят  и девушек... Сколько их
расплодилось! Конечно, все образованные, начитанные, остроумные... а хоть бы
у кого  трояк лишний  в кармане! Нет же ни шиша, а стоя-ат,  разговоры ведут
разные, басят,  соп­ляки, похохатывают...  Яковлев  жалел, что пришел  сюда,
лучше бы опять к  своим  горлопанам  домой, но не мог  уж теперь сдвинуться:
слишком долго мозолил глаза тут всем. И он упорно стоял, ненавидел всех... и
видом своим показы­вал, как ему смешно и дико видеть, что они собрались тут,
как  бараны,  и  ждут,  когда  приедет  самодеятельность.   Вся  радость  --
самодеятельность!  Одни  дураки ногами  дрыгают,  другие -- радуются. "Ну  и
житуха! -- вполне отчетливо, яс­но, с брезгливостью думал Яковлев. -- Всякой
дешевизне рады... Как  была деревня, так и осталась, чуть  одеваться  только
стали получше.  Да  клуб  отгрохали!.. Ну и  клуб! -- Яковлев и  клуб  новый
оглядел  с  презрением.  -- Сарай  длин­ный, в душу мать-то... Они тут  тоже
строят! Как же!.. Они то­же от жизни не отстают, клуб замастырили!"
     Так  стоял  и  точил  злость Яковлев. И тут увидел,  идут:  его  дружок
детства Серега Коноплев с супругой. Идут под руч­ку, честь по чести...
     "Ой, ой, -- стал смотреть на них Яковлев, -- пара гнедых. Как добрые!"
     Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь  издали. И супругу
вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
     -- Борис?.. --  воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек,
смолоду даже робкий, Яковлев частенько его бывало колачивал.
     --  Борис, Борис... --  снисходительно  сказал  Яковлев, по­давая  руку
давнему дружку и его жене,  толстой женщине с  серыми, несколько выпученными
глазами.
     -- Это Галя, жена, -- все улыбался Сергей. -- А это друг детства... А я
слышал, что приехал, а зайти... как-то все вре­мя...
     -- Зря церкву-то сломали, -- сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
     -- Как это? -- не понял Сергей.
     -- Некуда народишку приткнуться, смотрю... То бы хоть молились.
     --  Почему? -- удивился  Сергей. И  Галя тоже с изумлени­ем и интересом
посмотрела  на  шикарного  электросварщи­ка.   --  Вот...   самодеятельность
сегодня... -- продолжал Сер­гей. -- Поглядим.
     -- Чего глядеть-то?
     -- Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь?
     Яковлева вконец  обозлило, что этот  унылый меринок стоит дыбится...  И
его же еще и спрашивает: "Как жизнь?"
     -- А  ваша как? -- спросил он  ехидно. -- Под ручку, смот­рю, ходите...
Любовь, да?
     Это уж вовсе было нетактично. Галя даже смутилась, ог­ляделась кругом и
отошла.
     -- Пойдем выпьем, чем эту муть-то  смотреть, -- предло­жил Яковлев,  не
сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним.
     Но Серега не двинулся.
     -- Я же не один, -- сказал он.
     -- Ну, зови ее тоже...
     -- Куда?
     -- Ну, в чайную...
     --  Как,  в чайную?  Пошли  в клуб,  а пришли  в чайную? -- Сергей  все
улыбался.
     -- Не  пойдешь, что ли? -- Яковлев все больше и  больше злился на этого
чухонца.
     -- Да нет уж... другой раз как-нибудь.
     -- Другого раза не будет.
     -- Нет, счас не пойду. Был бы один -- другое дело, а так... нет.
     --   Ну   пусть   она  смотрит,  а  мы...  Да  мы  успеем,  пока  ва­ша
самодеятельность  приедет.  Пойдем!  -- Яковлеву очень  не  хотелось  сейчас
отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжко. -- Пошли!
По  стакашку дер­нем... и пойдешь смотреть свою  самодеятельность. А мне  на
нее... и на всю вашу житуху глядеть тошно.
     Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
     -- Чего так? -- спросил он.
     --  А  тебе  нравится эта жизнь? -- Яковлев  кивнул на клуб и на  людей
возле клуба.
     -- Жизнь... как жизнь, -- сказал он. -- А тебе что, кажет­ся, скучно?