-- А я думаю так: прикинусь счас невменяемым!.. -- поделился  мыслями и
Чернявый. -- С ума сошел. Сошел с ума -- тронулся!.. А таких не судят.
     -- Так тебе и поверили! -- сказал Простой человек, раз­ливая коньяк  по
рюмкам.
     -- Это -- как держать себя.
     -- Да как ни держи!.. Пару раз промежду глаз...
     -- А я, -- сказал  Аристарх, -- я вот что подумал, -- и все замолкли, и
смотрели на Аристарха: интересно было, что он  подумал. -- Я подумал -- все:
и Соня, и моя жена, обе -- от­туда... из обэхээса.
     -- Ну!.. -- изумилась Вера Сергеевна. -- Девять лет жи­вем, а он...
     Все засмеялись такой, в самом деле, нелепости. Загово­рили все сразу:
     -- Аристарх, ты уж...
     -- А что? А что?.. А знаете, случай был...
     -- Да ну, случай!.. Случаи в кино бывают, в театре...
     -- Нет, Аристарх, в самом деле?
     -- Клянусь! Ну, думай, это мне -- пятнадцать лет!..
     --  Да нам бы  всем!..  Мы  же ее "убивать" ходили!  Нам бы за одну эту
комедию...
     --  Едем  во  Владивосток!  --  громко  объявил  Простой  че­ловек.  --
Присели!.. Присели! Помолчали перед дальней до­рожкой...
     Все замолчали.
     В это время позвонили в дверь.
     -- Это  соседка ко  мне --  за выкройками, -- сказала Вера Сергеевна. И
пошла открывать.
     Открыла дверь... И попятилась назад.
     Вошли трое, показали книжечки.
     -- Милиция,  --  сказал один. --  Просьба  всем оставаться  на местах и
предъявить документы.
     Один  из  трех,  в  милицейской форме (двое были  в штат­ском),  прошел
несколько в коридор и увидел покрышки.
     -- Вот они! -- сказал он. -- Даже не спрятали.
     За столом сидели тихо, неподвижно.
     Только Простой человек, повернувшись  к  зрительному залу, негромко,  с
искренним интересом спросил:
     -- А кто же тогда, граждане?.. А? Кто капнул-то?
     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского



    Василий Шукшин.
    Живет такой парень


     © Copyright Василий Шукшин
     Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского


     Есть на Алтае тракт -- Чуйский. Красивая стремительная дорога, как след
бича, стеганувшего по горам.
     Много  всякой всячины рассказывается,  поется, выдумы­вается о нем. Все
удалые молодцы,  все головорезы былых  лет, все  легенды  -- все  с Чуйского
тракта.
     Села,  расположенные  вдоль  тракта,   издавна  поставляли  ему  сперва
ямщиков, затем шоферов.  Он (тракт)  манит к себе,  соблазняет  молодые души
опасным ремеслом, сказка­ми, дивной красотой. Стоит разок проехать от Бийска
до Ини хотя  бы, заглянуть вниз с перевала Чике-таман (Чик-атаман, как зовут
его  шоферы)  -- и  жутковато  станет, и  снова потянет превозмочь  страх  и
увидеть  утреннюю  нагую красоту гор, почувствовать кожей целебную  прохладу
поднебесной выси...
     И еще есть река на Алтае -- Катунь. Злая, белая  от злос­ти, прыгает по
камням, бьет в их холодную грудь  крутой яростной волной, ревет -- рвется из
гор. А то вдруг присми­реет в долине -- тихо, слышно, как утка в затоне пьет
за  ост­ровом. Отдыхает  река.  Чистая, светлая  -- каждую  песчинку  на дне
видно, каждый камешек. И тоже стоит только разок посидеть  на берегу,  когда
солнце всходит... Красиво, очень красиво! Не расскажешь словами.
     И вот несутся они в горах рядом -- река и тракт. Когда  глядишь на них,
думается почему-то, что это  брат и сестра, или  что  это -- влюбленные, или
что это, наоборот,  ненавидя­щие друг друга Он  и Она,  но за какие-то грехи
тяжкие закол­дованные злой силой быть вечно вместе... Хочется очелове­чить и
дорогу,  и  реку. Местные  поэты так и делают. Но  нельзя превозмочь красоту
земную словами.
     Много, очень  много машин на тракте.  День и  ночь  гудят они,  воют на
перевалах,  осторожно  огибают  бомы (крутые опасные повороты над кручей). И
сидят  за штурвалами чумазые внимательные  парни.  Час  едут, два едут, пять
часов едут...  Устают  смертельно.  В  сон  вдруг  поклонит. Тут  уж  луч­ше
остановиться и поспать часок-полтора,  чтоб беды не  на­делать. Один другому
может так рассказывать:
     -- Еду, говорит, и так спать захотел -- сил нет. И заснул. И заснул-то,
наверно, на две  секунды. И вижу сон: будто одним колесом повис над обрывом.
Дал  тормоз. Проснулся, смотрю  --  правда, одним колесом  повис.  Сперва не
испугал­ся, а вечером, дома, жутко стало...
     А зимой, бывает, заметет Симинский перевал -- по шесть, по восемь часов
бьются  на семи километрах, прокладывают путь себе и тем, кто следом поедет.
Пять  метров  разгребают  лопатами  снег,   пять  --  едут,  снова  пять  --
разгребают,  пять  --  едут...  В  одних  рубахах  пластаются,  матерят долю
шофер­скую, и красота вокруг не красота. Одно спасение  -- хоро­ший мотор. И
любят  же  они  свои  моторы,  как  души свои не  любят.  Во  всяком случае,
разговоров, хвастовства и раздумий у них больше о моторе, чем о душе.
     Я же, как сумею, хочу рассказать, какие у них хорошие, надежные души.
     Такой суровый и такой рабочий тракт не мог не продик­товать  людям свои
законы. Законы эти просты:
     Помоги товарищу в беде.
     Не ловчи за счет другого.
     Не трепись -- делай.
     Помяни добрым словом хорошего человека.
     Немного.  Но они неумолимы. И они-то определяют ха­рактеры людей. И они
определяют отношения между ними. И я выбирал героя по этому признаку. Прежде
всего. И глав­ным образом.

     В хороший  осенний день шли  порожняком по  Чуйскому тракту  две машины
"ГАЗ-51".  Одну  вел  молодой  парень,  дру­гую --  пожилой, угрюмый с  виду
человек с маленькими, неожиданно добрыми глазами.
     Парень задумчиво,  с привычным  прищуром  смотрит  впе­ред -- это Пашка
Колокольников. Пожилого зовут Кондрат Степанович.
     На тракте в сторонке стоит  "козлик". Под  "козликом" -- шофер, а рядом
-- молодой еще, в полувоенном  костюме,  председатель колхоза Прохоров  Иван
Егорович.
     Надежды,  что "козлик" побежит, нет.  Прохоров "голоснул" одной машине,
она пролетела мимо. Другая притормо­зила. Шофер откинул дверцу -- это Пашка.
     -- До Баклани подбрось.
     -- Ты один?
     -- Один.
     -- Садись.
     Прохоров крикнул своему шоферу:
     -- Прислать, что ль, кого-нибудь?!
     Шофер вылез из-под "козлика".
     -- Пришли Семена с тросом!
     Пашка с Прохоровым поехали.
     ...Летит  под  колеса   горбатый  тракт.  Мелькают  березки,   мелькают
столбики...
     -- Ты куда едешь? -- поинтересовался Прохоров.
     -- В командировку.
     -- В колхоз, что ли?
     -- Мгм. Помочь мужичкам надо.
     -- А куда?
     -- Деревня Листвянка.
     Прохоров внимательно посмотрел на Пашку, -- видно, в начальственной его
голове зародилась какая-то "мысля".
     ...Летит машина по тракту. Блестит, сверкает глубинной чистотой Катунь.
     ...Прохоров и Пашка продолжают разговор.
     -- Тебя как зовут-то? -- как бы между прочим спрашива­ет Прохоров.
     -- Меня-то? -- охотно отвечает Пашка. -- Павел Егорыч.
     --  Тезки с тобой,  -- идет дальше Прохоров.  -- Я  по  батьке  тоже --
Егорыч. А фамилия моя -- Прохоров.
     -- Очень приятно, -- говорит Пашка любезно. -- А я -- Колокольников.
     -- Тоже приятно.
     Машина  остановилась  --  перед  ними  целая  очередь  из бензовозов  и
лесовозов. Пашка вылез из кабины.
     -- Что там? -- спросил Прохоров.
     -- Завал. Счас рвать будут.
     Прохоров тоже вылез. Пошел за Пашкой.
     -- Поехали ко мне, Егорыч? -- неожиданно предложил он.
     -- То есть как?
     -- Так. Я в Листвянке знаю председателя и договорюсь с ним насчет тебя.
Я -- тоже председатель. Листвянка --  это  вообще-то  дыра  дырой.  А у  нас
деревня...
     -- Что-то не понимаю. У меня же в командировке точно сказано...
     -- Да какая тебе разница! Я тебе дам документ, что ты от­работал у меня
-- все честь по чести. А мы с тем председате­лем договоримся. За ним как раз
должок имеется. Что, так не делают, что ли? Сколько угодно.
     -- Я же не один.
     -- А кто еще?
     -- А  он... -- Пашка показал на Кондрата, который  про­шел мимо них. --
Старший мой.
     --  А ты поговори с ним. Пусть он  --  в Листвянку, а ты -- ко  мне.  Я
прямо  замучился без хороших шоферов.  А? Я же  не  так просто, я заработать
дам. А?
     -- Не знаю... Надо поговорить.
     -- Поговори.  На меня  шофера никогда  не обижались.  Мне  сейчас  надо
срочно лес перебросить, а своих машин не хватает -- хоть Лазаря пой.
     -- Ладно, -- сказал Пашка.

     Так  попал  Павел Егорыч в Баклань. Вечером, после  работы, уписывал  у
Прохорова жирную лапшу с гусятиной и беседовал с его женой.
     -- Жена должна чувствовать, -- утверждал Пашка.
     -- Правильно, Егорыч, -- поддакивал Прохоров, стаски­вая  с ноги тесный
сапог. -- Что это за жена, понимаешь, ко­торая не чувствует?
     -- Если я прихожу домой, --  продолжал Пашка, -- так? Усталый, грязный,
меня  первым  делом  должна  встречать  энер­гичная  жена.  Я ей,  например:
"Привет, Маруся!" Она мне ве­село: "Здорово, Павлик! Ты устал?"
     --  А если она сама, бедная,  намотается за  день, то откуда  же  у нее
веселье возьмется? -- замечала хозяйка.
     -- Все равно. А если она грустная, кислая, я ей говорю: "Пирамидон!" --
и меня потянет к другим. Верно, Егорыч?
     --  Абсолютно!  -- поддакивал  Прохоров. Хозяйка притворно сердилась  и
называла всех мужиков "охальниками".

     В клубе  Пашка появился в тот же вечер.  Сдержанно  весе­лый,  яркий, в
белой рубахе с распахнутым воротом, в  хромо­вых сапогах-вытяжках, в военной
новенькой фуражке, из-под козырька которой вился чуб.
     -- Как здесь население... ничего? -- поинтересовался он у одного парня,
а сам стрелял глазами по сторонам, проверяя,  какое произвел впечатление  на
"местное население".
     -- Ничего, -- неохотно ответил парень.
     -- А ты, например, чего такой кислый?
     -- А ты кто такой, чтобы допрос устраивать? -- обиделся парень.
     Пашка миролюбиво оскалился.
     -- Я ваш новый прокурор. Порядки приехал наводить.
     -- Смотри, как бы тебе самому не навели здесь.
     -- Не  наведут.  --  Пашка подмигнул  парню и  продолжал  рассматривать
девушек и ребят.
     Его тоже рассматривали.
     Пашка такие моменты любил. Неведомое, незнакомое всегда волновало его.
     Танец кончился. Пары расходились по местам.
     --  Что это  за дивчина? -- спросил Пашка  у  того  же парня: он увидел
Настю Платонову, местную красавицу.
     Парень не пожелал больше с ним разговаривать, отвер­нулся.
     Заиграли фокстрот.
     Пашка прошел через весь зал к Насте, слегка поклонился и громко сказал:
     -- Предлагаю на тур фокса.
     Все   подивились  изысканности  Пашки  --  на  него   уже  смотрели   с
нескрываемым веселым интересом.
     Настя спокойно поднялась, положила тяжелую руку на сухое Пашкино плечо.
Пашка, не мигая,  ласково уставился  на  девушку.  Тонкие ноздри его острого
носа трепетно вздра­гивали.
     Настя была  несколько  тяжела  в  движениях.  Зато  Пашка с  ходу начал
выделывать такого черта, что некоторые даже пере­стали танцевать -- смотрели
на  него.  Пашка  выпендривался,  как только мог. Он то приотпускал  от себя
Настю, то рывком приближал к себе -- и кружился, кружился...
     Настя весело спросила:
     -- Откуда ты такой?
     -- Из Москвы, -- небрежно бросил Пашка.
     -- Все у вас там такие?
     -- Какие?
     -- Такие... воображалы.
     --   Ваша   серость    меня   удивляет,   --   сказал   Пашка,   вонзая
многозначительный ласковый взгляд в колодезную глубину темных глаз Насти.
     Настя тихо засмеялась.
     Пашка сказал:
     -- Вы мне нравитесь. Я такой идеал давно искал.
     -- Быстрый ты. -- Настя в упор смотрела на Пашку.
     -- Я на полном серьезе!
     -- Ну, и что?
     --  Я  вас  провожаю  сегодня  до   хаты?  Если  у  вас,  конечно,  нет
какого-нибудь хахаля. Договорились? Мм?
     Настя усмехнулась, качнула отрицательно головой.
     Фокстрот окончился.
     Пашка  проводил девушку до места,  опять  изящно  покло­нился  и  вышел
покурить с парнями в фойе.
     Парни косились на него.
     -- Что, братцы, носы повесили? -- спросил Пашка.
     -- Тебе не кажется, что ты здесь развел слишком бурную деятельность? --
спросил тот самый парень, с которым Паш­ка беседовал до танца.
     -- Нет, не кажется.
     -- А мне кажется.
     -- Перекрестись, если кажется.
     Парень нехорошо прищурился.
     -- Выйдем на пару минут... потолкуем.
     Пашка улыбнулся.
     -- Не могу.
     -- Почему?
     -- Накостыляете ни за что... А вообще-то, чего вы на ме­ня надулись? Я,
кажется, никому на мозоль не наступал.
     Парни не  ожидали  такого  поворота.  Им  понравилась Пашкина  прямота.
Понемногу разговорились.
     Пока  разговаривали, заиграли танго, и Настю  пригласил другой  парень.
Пашка с остервенением растоптал окурок...  И тут ему рассказали, что у Насти
есть  жених,  инженер  из  Москвы, и что  у них  дело  идет к свадьбе. Пашка
внимательно следил за Настей и, казалось, не слушал, что ему говорят.  Потом
сдвинул фуражку на затылок и прищурился.
     -- Посмотрим, кто кого сфотографирует, -- сказал он и поправил фуражку.
-- Я этих интеллигентов одной левой де­лаю.
     Танго кончилось.
     Пашка подошел к Насте.
     -- Вы мне не ответили на один вопрос.
     -- На какой вопрос?
     -- Я вас провожаю сегодня до хаты?
     -- Я одна пойду. Спасибо.
     Пашка сел рядом с девушкой. Круглые глаза  его стали се­рьезны. Длинные
тонкие пальцы незаметно дрожали.
     -- Поговорим, как жельтмены...
     -- Боже мой,  -- вздохнула Настя  и, поднявшись,  напра­вилась в другой
конец зала.
     Пашка смотрел  ей вслед... Слышал, как вокруг него по­смеивались. Но не
испытывал никакого стыда. Только стало горячо под ложечкой. Горячо и больно.
Он встал и вышел из клуба.

     На  следующий день к вечеру Пашка нарядился пуще преж­него.  Попросил у
Прохорова вышитую рубаху,  надел свои диагоналевые галифе, бостоновый пиджак
-- и появился такой в сельской библиотеке (Настя работала библиотека­рем).
     -- Здравствуйте!  --  солидно сказал  он,  входя  в  простор­ную  избу,
служившую и библиотекой, и читальней.
     Настя улыбнулась ему, как старому знакомому.
     У стола сидел молодой человек интеллигентного вида, листал "Огонек".
     Пашка начал спокойно рассматривать  книги,  на Нас­тю -- ноль внимания.
Он сообразил, что парень с "Огонь­ком" и есть тот самый инженер, жених.
     -- Хочешь почитать что-нибудь? -- спросила Настя, не­сколько удивленная
поведением Пашки.
     -- Да, надо, знаете...
     -- Что хотите? -- Настя тоже невольно перешла на "вы".
     -- "Капитал" Карл Маркса. Я там одну главу не дочитал...
     Парень оторвался от "Огонька", взглянул на Пашку.
     Настя едва не прыснула, но, увидев строгие Пашкины глаза, сдержалась.
     -- Ваша фамилия?
     --  Колокольников  Павел Егорыч.  Год  рождения 1937, во­дитель-механик
второго класса. Холост.
     Пока  Настя записывала все это, Пашка незаметно искоса разглядывал  ее.
Потом  посмотрел на  парня...  Тот  наблюдал за ним. Встретились  взглядами.
Пашка подмигнул.
     -- Кроссвордиками занимаемся?
     -- Да...
     -- Между прочим. Гена, он тоже из Москвы, -- объявила Настя.
     --  Ну, -- Гена искренне обрадовался. -- Вы  давно оттуда?  Расскажите,
что там нового.
     Пашка  излишне  долго  расписывался  в  абонементе,   потом  критически
рассматривал том "Капитала", молчал.
     -- Спасибо, -- наконец сказал он Насте. Потом подошел к парню, протянул
руку. -- Павел Егорыч Колокольников.
     -- Гена. Очень рад. Как Москва-то?
     --  Москва-то?  --  переспросил  Пашка,  придвигая  к   себе  несколько
журналов. -- Шумит Москва,  шумит. -- И сразу, не давая инженеру опомниться,
затараторил:  --  Люблю  смеш­ные  журналы.  Особенно про  алкоголиков.  Так
разрисуют подчас...
     -- Да, смешно бывает. А вы давно из Москвы?
     -- Из  Москвы-то?  -- Пашка перевернул страничку  жур­нала. -- Я там не
бывал сроду. Девушка меня с кем-то спутала.
     -- Вы же мне вчера в клубе сами говорили! -- изумилась Настя.
     Пашка глянул на нее, улыбнулся.
     -- Что-то не помню.
     Настя посмотрела на Гену, Гена -- на Пашку.
     Пашка разглядывал картинки.
     -- Странно, -- сказала Настя. -- Значит, мне приснилось.
     --  Бывает, -- согласился  Пашка,  продолжая рассматри­вать  журнал. --
Вот, пожалуйста, -- красавец, -- сказал он, подавая журнал Гене. -- Кошмар!
     Гена взглянул на карикатуру, улыбнулся.
     -- Вы надолго к нам?
     -- Так точно. --  Пашка посмотрел  на Настю,  та улыбну­лась, глядя  на
него. Пашка отметил это. -- Сыграем в шаш­ки? -- предложил он инженеру.
     -- В шашки? -- удивился инженер. -- Может, в шахматы?
     -- В шахматы скучно, -- сказал Пашка (он не умел в шах­маты). -- Думать
надо. А в шашечки -- раз-два, и пирамидон.
     -- Можно в шашки, -- согласился Гена.
     Настя вышла из-за перегородки и подсела к ним.
     -- За фук берем? -- спросил Пашка.
     -- Как это? -- не понял Гена.
     -- А это когда игрок прозевает бить,  берут штрафную шашку, -- пояснила
Настя.
     -- А-а. Можно брать. Берем.
     Пашка быстренько расставил шашки. Взял две, спрятал в кулаки за спиной.
     -- В какой?
     -- В левой.
     -- Ваша не пляшет. -- Белыми играл Пашка.
     --  Сделаем  так,  -- начал  он игру,  устраиваясь  удобнее  на  стуле;
выражение  его  лица  было  довольное  и хитрое.  --  Здесь курить, конечно,
нельзя? -- спросил он Настю.
     -- Нет, конечно.
     -- Нельзя,  так нельзя...  -- Пашка пошел  второй  шаш­кой.  -- Сделаем
некоторый пирамидон, как говорят фран­цузы.
     Инженер   играл   слабо,  это  было   видно   сразу.  Настя  стала  ему
подсказывать. Он возражал:
     -- Погоди! Ну также нельзя, слушай... зачем же подска­зывать?
     -- Ты же неверно ходишь.
     -- Ну и что! Играю-то я.
     -- Учиться надо.
     Пашка улыбнулся. Он ходил уверенно, быстро и с тол­ком.
     -- Вон той, Гена, крайней, -- снова не выдержала Настя.
     -- Нет, я не могу так! -- закипятился Гена. -- Я сам толь­ко  что хотел
этой, а теперь не пойду принципиально.
     -- А чего ты волнуешься? Вот чудак!
     -- Как же мне не волноваться?
     -- Волноваться вредно, -- вмешался в спор Пашка и  под­мигнул Насте. Та
покраснела и засмеялась.
     -- Ну и проиграешь сейчас. Принципиально.
     -- Нет, зачем? -- снисходительно сказал Пашка. --  Тут еще полно шансов
меня сфотографировать... Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.
     -- Теперь проиграл, -- с досадой сказала Настя.
     -- Занимайся своим делом! -- обиделся Гена по-настоя­щему. -- Нельзя же
так, в самом деле. Отойди!
     -- А еще инженер. -- Настя встала.
     -- Это уже... не остроумно. При чем тут "инженер"?
     --  "Боюсь  ему понравиться-а..."  --  запела  Настя  и  ушла  в  глубь
библиотеки.
     -- Женский пол, -- снисходительно заметил Пашка.
     Инженер смешал шашки, сказал чуть охрипшим голосом:
     -- Я проиграл.
     -- Выйдем покурим? -- предложил Пашка.
     -- Пойдем.
     На крыльце, закуривая, инженер пожаловался:
     -- Не понимаю, что за натура? Во все обязательно вмеша­ется.
     -- Ничего, -- сказал Пашка. -- Пройдет... Давно здесь?
     -- Что?
     -- Давно здесь живешь?
     -- Живу-то? Второй месяц.
     -- Жениться хочешь?
     Инженер с  удивлением  глянул  на  Пашку.  Пашкин  взгляд  был  прям  и
серьезен.
     -- На ней? Да. А что?
     -- Правильно. Хорошая девушка. Она любит тебя?
     Инженер вконец растерялся.
     -- Любит?.. По-моему, да.
     Пашка курил и  сосредоточенно рассматривал сигарету. Инженер  хмыкнул и
спросил:
     -- Ты "Капитал" действительно читаешь?
     -- Нет, конечно. -- Тут Пашка увидел на улице автобус -- "Моды в село".
-- Пойдем посмотрим, -- предложил он.
     -- А что там? -- спросил Гена.
     -- Костюмы показывают.
     -- "До