говоришь:  луковица   двенадцатиперстной   киш­ки?   --
поинтересовался он.
     -- Да, -- откликнулся нервный. -- Ниша.
     -- Ниша?
     -- Ниша.
     Сухонький  покачал головой... Но все равно на  лице у  не­го  было одно
сплошное удовольствие.
     -- Ну  язык выдумали!  Я  как-то был в  поликлинике,  чи­таю  на двери:
"Исследование  моторной функции  желудка".  Совсем зарапортовались:  мотор в
желудке исследуют...
     --  Ты не  болтай, а кури, -- посоветовал мрачный. --  Лег­ко, думаешь,
лежать смотреть на тебя.
     Очкарик сидел  на своей кровати,  тупо смотрел перед  со­бой... Ничего,
казалось, не видел и не слышал.
     --  Подними-ка ноги-то, -- попросила  его тетя Нюра, подлезая с тряпкой
под кровать.
     Очкарик поднял ноги и в этом неловком положении заговорил с ней.
     -- Тетя Нюра... Анна... как вас по отчеству?
     -- Анна Никитишна.
     -- Анна Никитишна, вы не слышали, кого вчера под трамвай толкнули?
     -- Под трамвай? -- удивилась тетя Нюра. -- Да кого же это? Когда?
     -- Вчера вечером, -- очкарик все  держал  ноги на весу, хо­тя в этом не
было  теперь  надобности.  -- В  районе  Садовой...  Было  там  какое-нибудь
движение?
     -- Движение там всегда есть...
     -- Я имею в виду -- народ сбегался?
     -- Да брось ты, чудак! -- пожалел его мрачный. -- Разы­грали  тебя. Вон
лежит... соловей-разбойник с кондитер­ской, развлекается. Кого ты можешь под
трамвай толкнуть? Хорошо самого не толкнули...
     Очкарик опустил ноги и встал... И долго, и вниматель­но -- очень долго,
очень внимательно -- смотрел на урку.
     -- Что, очкарь? -- повеселел тот. -- Перетрухал? Хох, гнида!..
     -- Сейчас подойду и дам пощечину, --  сказал  очкарик дрожащим от обиды
голосом.
     Урка изумленно выпучил на него глаза... Смотрел не­которое время. Потом
встал, шикарным жестом запахнулся простыней и медленно -- очень  медленно --
пошел к очка­рику.
     --  Я вас прошу, синьор духарь, дайте  мне пощечину. Умоляю... надо  же
держать слово. А то я обижусь и буду вас долго-долго метелить. Ну?.. Мы же с
вами джельтмены, вы сказали слово, надо же держать слово.
     -- Совершенно верно, слово надо держать. Я плохо ви­жу, где ваше лицо?
     -- Вот  мое  лицо,  вот... -- урка  показал  пальцем.  -- Вот  эта  вот
окружность -- это моя личность, в такую луну  нельзя промахнуться. Ну?  Я же
тебя оскорбил... Разыграл, как ду­ру, ты же кандидат...
     Все   напряженно  ждали,   чем   закончится  эта  сцена   между   двумя
"джельтменами".
     -- Могу еще оскорбить, вонючка ученая. Гнида. Как еще?..
     --  Достаточно,  --   молвил  очкарик.   Он   распрямился  и  до­вольно
торжественно,  --  то  ли  не  чувствуя  страха,  то  ли  от  театральности,
свойственной  ему, --  произнес  фразу:  --  От имени всех  очкариков! --  и
залепил урке отчетливую поще­чину.
     --  Вот как! -- удивилась  даже  тетя  Нюра; по  простоте ду­шевной она
сперва не поняла, что готовится именно по­щечина. -- Ты што это, эй!
     --  Мх-х, хорошо, --  как-то даже  сладострастно  сквозь стиснутые зубы
пропел урка. -- Еще раз... Умоляю, с другой стороны.
     --  Нет,  этого вполне достаточно,  -- снисходительно ска­зал  очкарик;
странно, неужели он  так и не почувствовал опасности,  или эта театральность
так въелась в человека? Он  хотел величаво отбыть в сторону своей  койки, но
урка пой­мал его за простыню и подтянул к себе.
     --  Ну, гнидушка-а, ну умоляю -- еще раз, с другой сторо­ны. Ох, как  я
счас буду метелить! -- урка зажмурился и пока­чал  головой. -- Как же я буду
метелить, мама родимая!.. Умоляю, кинь еще одну -- для напряжения, чтобы я о
так от, о так -- рразорвал сразу...
     Но  тут встал мрачный  со  своей койки, подошел  к  ним  и  с  усилием,
решительно оторвал урку от очкарика.
     -- Дальше будешь иметь дело со мной, -- сказал он урке.
     Урка  опять значительно  и долго --  в который  уже раз он  пускал свой
взгляд  в дело!  -- посмотрел на  мрачного... Тот  спокойно -- тому кажется,
даже  доставляло  удовольствие, что  на  него  смотрят  так значительно,  --
выдержал  этот  опас­ный  взгляд и лег на свою кровать. Урка тоже  лег.  Все
прои­зошло в  полной тишине. И  в тишине  же  урка вдруг рывком скорчился на
своей  кровати, заскрипел зубами, закрутил го­ловой и -- не то простонал, не
то взмолился злорадно сво­ему жестокому богу -- поклялся:
     -- Ох, как же я буду метелить! Как я буду метелить!..
     -- Благодарю вас,  -- сказал очкарик мрачному.  -- Если  бы у меня были
очки,  я бы схватился с этим орангутангом: я когда-то занимался  боксом.  Но
без очков я плохо вижу.
     Мрачный  промолчал  на  это.  А урка глубоко вздохнул и сказал негромко
себе:
     -- Только бы дожить до светлых дней.
     Сухонький  между тем докурил свою сигарету, с кровати поднялся мрачный;
тетя Нюра вынула из-под фартука сига­рету и уважительно дала ему.
     --  Чего  тут  не  поделили-то?  --  спросила  она серьезного  сильного
человека, мрачного.
     -- Да так... с похмелья, -- сказал тот.
     -- Ох, как же я буду метелить! --  воскликнул опять урка, крутнулся под
простыней и мучительно застонал.  На него посмотрели,  но  никто  ничего  не
сказал. Мрачный спокой­но курил у окна, старался тоже пускать дым повыше.
     --  Любопытная вещь, -- заговорил очкарик, -- до опре­деленного момента
все  отчетливо помню,  дальше  -- полный  провал: ничего  не  помню. Что  за
странный механизм памя­ти? По идее, я же ничего не должен помнить.
     -- Не-ет, -- авторитетно заговорил электрик, -- тут так:  пока  ты свою
меру  не взял, ты  помнишь,  дальше -- взял ме­ру, но в душе  думаешь: мало,
надо  еще  --  все,  пошел  пере­бор.  Дальше  --  рога  в  землю,  и память
автоматически от­ключается.
     --  Ни-че-го  подобного,  -- тоже авторитетно и  взвол­нованно возразил
сухонький. -- А как же бывает: домой пришел, а как пришел -- не помнишь.
     -- Ну и что?
     -- Ну, по-твоему, я же не должен до дому дойти. А я до­шел.
     -- Это значит, тебя развезло уже дома...
     -- Да где дома, где  дома! --  больше загорячился сухонь­кий.  --  Я же
утром-то вижу какой я пришел.
     -- Все зависит от нервной системы, --  встрял в спор нервный. -- У кого
какая нервная система. Сколько ты мо­жешь выпить? -- спросил он электрика.
     -- Ну, это смотря как выпить. Я могу допустим...
     -- До сшибачки. Сколько потребуется, чтобы ты упал и не поднялся?
     Электрик подумал:
     -- Бутылку белой и бутылку чернил.
     -- Смотря каких...
     -- Три семерки.
     -- Так. А я с двух стаканов под стол лезу -- потому что нервы.
     -- А вот я... Слушай сюда! Вот я,  -- затараторил сухонь­кий и постучал
пальцем в тощую свою грудь, -- несмотря, что у меня такая комплекция, засосу
полторы бутылки бе­лой и не лягу.
     -- Ты?
     -- Я.
     --  Карлик  с  оглоблей,  --  непонятно  сказал  мрачный.  И  сам  себе
посмеялся.
     -- Мы, бывает,  соберемся на трех, -- продолжал сухонь­кий, -- по  пять
рваных на рыло -- это получается...
     Тут скрежетнул ключ в двери -- раз, другой... Мрачный бросил сигарету в
окно и  в  два  свободных прыжка  очутился возле  своей койки. И  лег. Дверь
открылась,   вошел  старши­на,  а  за   ним  еще  некто,  молодой,  длинный,
стеснительный, с портфелем.
     -- Однако, курили? -- остановился старшина.
     -- Откуда! -- воскликнул сухонький. -- Где мы возь­мем-то?
     Старшина подозрительно посмотрел на тетю Нюру... Те­тя Нюра старательно
мыла пол. Домыла последнюю поло­вицу и вышла.
     -- Поговорите вот...  с товарищем, --  сказал старшина. -- Да не врите:
это для статистики надо, -- и старшина ушел.
     --  Товарищи, --  подчеркнуто миролюбиво заговорил длинный с портфелем,
-- я не корреспондент, не из газеты... Я -- социолог. Что я вас спрошу и что
вы  ответите  -- это ни­куда не  пойдет, никаких фельетонов никто  писать не
будет. Я объясню, в чем дело. Группа социологов, я в том числе, исследует...
мы  исследуем  вопрос  происхождения...  ну,  пьянства,  грубо  говоря.  Так
сказать,  причины и следствия.  Для  этого --  на один-единственный  вопрос,
который  я  вам задам, -- надо ответить... надо сказать  всю правду.  Вопрос
такой:  как вы здесь оказались? Еще раз повторяю: ваши от­веты  дальше моего
блокнота никуда не пойдут, в том смыс­ле, что никак вам не повредят. Начнем?
-- ближе всех к не­му оказался нервный. -- Вот вы, например... Как вы  здесь
оказались? Расскажите, пожалуйста.
     Вместо подробного рассказа о том, как он здесь оказал­ся, нервный вдруг
устремил на социолога внимательный и тоже не лишенный значительности, как  у
урки, взгляд.
     -- А попрошу документы, -- сказал он сухо.
     Никто не ждал такого оборота. Притихли.
     -- Зачем? -- спросил социолог.
     -- Рассказывай ему... А кто вы такой?
     -- Да я же вам только что объяснил.
     -- Документы.
     -- Ну, слушайте... уж поверьте, если бы я не имел права спрашивать вас,
наверно, меня бы сюда не пустили.
     -- Документы.
     -- Да нет у меня никаких документов, то есть, наверно, есть какие-то...
нет, дома.
     В комнате откровенно засмеялись такому наиву... Нервный, хоть опасливо,
но тут же обнаглел.
     -- А голову, извиняюсь, вы не того... не это... Она не до­ма у вас?
     -- Ну, дела!
     Социолог встал.
     --  Хорошо,  --  сказал  он, --  я  попрошу  начальника  отде­ления, он
объяснит вам... Не обманываю же я вас! Зачем мне это надо?
     -- Да, да,  -- согласился нервный, -- зачем  вам  это надо? Вы наденьте
форму и спрашивайте.
     -- Да нет,  товарищи!..  Да  действительно  же я ученый! Ну, как вам?..
Хорошо, сейчас начальник скажет то же самое.
     Социолог пошел к двери,  постучал... Старшина открыл  дверь и  выпустил
его.
     -- Понял?! -- воскликнул нервный хвастливо. -- Какую  штуку удумали, а?
Во, деятели...
     -- Да  нет, друзья, -- сказал очкарик, -- это действитель­но ученый. Вы
думаете, переодетый следователь? Нет.
     Тут с койки рывком вскочил урка и мягко прошелся меж кроватей.
     -- Колонулся мальчик! -- урка радостно засмеялся. -- Ученый... Я бы  не
хотел с таким ученым за одной партой си­деть, умоляю. Наоборот, я  бы хотел,
чтобы он сидел под партой. Ну, Петя, ну, подрулил!..
     -- Да чушь это! -- воскликнул очкарик. --  Никакой он не следователь. Я
знаю эти группы социологов...
     -- И его знаешь? -- спросил нервный.
     --  Его  не знаю, но знаю, чем  они  занимаются. Занима­ются  изучением
серьезнейших вопросов...
     -- В вытрезвителях?
     -- И  в  вытрезвителях.  А  где же еще  ему расскажут, поче­му  человек
напился, какие причины побудили...
     -- А  если  их нету, причин-то?  --  закипятился нервный.  --  Чего  их
искать, если их нету?
     -- Причины всегда есть. Просто они не всегда ясны нам самим...
     -- Ну, это  уж  тоже... лишь бы с портфелями бегать -- уче­ных  из себя
изображать,  --  недовольно сказал  мрачный.  -- Чего  вот  мне  рассказать?
Нечего. Напился, и все.
     -- Что же, без всякой причины? -- поинтересовался оч­карик.
     -- Без всякой причины.
     -- Но какая-то же должна быть причина...
     -- Да никакой причины. Взял две бутылки водки и вы­пил.
     -- И часто вы так?
     -- Раз в месяц напьюсь обязательно.
     -- Но почему? Тоска, что ли, какая?
     -- Никакой тоски, -- убежденно сказал мрачный. -- На­пьюсь, и все.
     Очкарик был в затруднении.
     -- Я не понимаю, -- сказал он.
     -- Я сам не понимаю, -- искренне сказал мрачный. -- Не хочу понимать.
     --  Ну,  может,  ты  фронт вспомнил,  боевых  товарищей,  --  подсказал
сухонький; все  как-то обнаружили вдруг, что,  казалось  бы, пустой разговор
имеет некий скрытый смысл.
     -- Никаких товарищей... Вообще не люблю войну вспо­минать.
     -- А что вы читали до этого момента? Или смотрели по телевизору?
     -- До какого момента?
     -- Как пойти в магазин.
     --  Ничего  не смотрел.  Я люблю "В мире  животных"  смот­реть, но  она
вечером бывает...
     --  Вы  кто  по профессии?  --  стал  невольно  входить  в под­робности
очкарик.
     -- Крановщик.
     -- Может, тебе с высоты грустно на людей смотреть? -- опять выскочил  с
подсказкой сухонький.
     -- Да  ну!.. -- мрачному надоело отвечать. -- С высоты... Это тогда все
летчики давно уже должны с круга спиться: там высота-то вон какая.
     -- А что ты думаешь? Ты знаешь... -- кинулся было спо­рить электрик, но
открылась дверь -- вошли социолог и начальник отделения. Старшина тоже вошел
и стал сзади них.
     -- Здравствуйте! -- громко приветствовал всех началь­ник.
     С ним поздоровались. Может быть, не так громко, но почти все.
     -- Кто тут  самый бдительный? -- начальник посмотрел на  социолога.  --
Кто потребовал документы?
     -- Да нет, тут не в том дело, кто... Вы просто объясните.
     -- А чего  тут объяснять-то? Спрашивайте, и все, --  на­чальник сел  на
стул. -- А я посижу пока.
     -- Лучше бы вы объяснили...
     -- Вы спрашивайте, спрашивайте.
     --  Итак,  -- обратился социолог  к нервному,  -- что  же  с вами вчера
получилось?
     -- Это ученый разговор? -- уточнил нервный.
     -- Абсолютно ученый, никакой больше. Просто расска­жите...
     -- Я погожу пока, -- сказал нервный.
     -- То есть? -- не понял социолог.
     -- Я малость подзабыл... Я пока сосредоточусь.
     -- Что значит "пока сосредоточусь"? -- заговорил было начальник. -- Что
значит...
     Но социолог тут же запротестовал.
     -- Товарищ начальник... Я боюсь, мы так не поговорим.
     -- Почему? -- удивился начальник.
     -- Не поговорим. Это надо иначе.
     --  Да у нас же тут  есть духари! --  воскликнул урка.  -- Вон у нас...
духарь номер один -- ничего не боится, -- урка по­казал на мрачного.
     Мрачный  внимательно посмотрел на урку...  Опустив голову, подумал... И
согласился.
     -- Я расскажу,  если надо. Мне один черт, -- он сел на койке, посмотрел
на социолога. -- Про вчерашний случай?
     -- Да именно: как было с вами вчера.
     -- Жена у меня,  -- сразу начал мрачный,  -- как  бы это вам сказать...
вечно  у ней какие-то гости, мужики какие-то  подозрительные, бабенки... Они
мне надоели.
     -- А говоришь, причины нету, -- сказал нервный.
     -- Это не причина, это тянется уже лет семь, --  возразил мрачный. -- И
напился я вчера не из-за этого. Но они мне тоже сильно надоели.
     -- Жена где работает? -- спросил социолог, поспевая пи­сать в блокнот.
     -- Кассиршей в магазине.  Не  надо  меня перебивать, я сам все расскажу
Радости  мне тут...  от  этого  рассказа  --  не шибко. Я  не знаю, чего они
делают: я прихожу, они уходят. Я ее много  раз предупреждал, она не вникает.
Вчера прихо­жу  --  опять  два мужика сидят  и какая-то  женщина.  Коньяк на
столе...  Я  их  выкинул  из  квартиры.  Один  в  трусах  был.  Жена  где-то
спряталась: все перерыл --  нету. Может, рань­ше вышла куда,  черт ее знает,
не  нашел.  Все перерыл  --  не­ту.  Я  лег  спать.  Только  заснул,  пришла
милиция...
     Тут  начальник  милиции  почему-то  засмеялся.  На  него  посмотрели  с
недоумением.
     -- Ничего, ничего, -- сказал начальник, -- продолжай. Я потом объясню.
     -- Вы выпивши были, когда пришли? -- спросил социо­лог.
     -- Крепко.
     -- Это все?
     -- Все. Который в трусах был, сильно визжал: я его хотел в мусоропровод
затолкать, он уперся...
     -- Плечи пролезли? -- выскочил с вопросом любопыт­ный электрик.
     -- Куда? -- не понял мрачный.
     -- В мусоропровод-то. Лишь бы плечи пролезли, а там весь пройдет.
     --  Ну все? -- спросил начальник мрачного. И спросил как-то непросто, с
каким-то значением. -- На этом конец?
     -- Все, -- ответил мрачный. -- А что еще?
     -- А то, что ты не  из своей квартиры людей выкинул, вот что. Они вон у
меня как раз сидят, эти люди.
     Мрачного как стулом в лоб ударили, он аж назад качнул­ся на койке.
     -- Как? -- спросил.
     --  Не знаю. В  двенадцатом часу  ночи заявляется вот та­кой верзила  и
начинает выкидывать людей с их собственной жилплощади... Я  представляю, как
люди заволновались: вы­селяют.
     -- Вот это дал, -- молвил электрик. -- Как  же ты так? Пе­репутал,  что
ли?
     Мрачный  долго  скорбно  молчал,  глядя  себе под  ноги... потом  вдруг
вскинул голову и крепко стукнул кулаком по колену.
     --  Не  на  тот  троллейбус  сел,  --  понял он. --  Мне надо бы­ло  на
семнадцатый, а я, наверно, на девятку сел... или на четырнадцатый.
     -- О!.. В другой  район  приехал. Ничего  себе! -- электрик возбужденно
хихикнул. -- И дом, наверно, похожий попал­ся...
     -- Похожий, -- откликнулся мрачный. -- И в квартире все так  же... Даже
попугай в клетке.
     -- Это бывает, -- сказал начальник. -- То и дело такие случаи.
     --  И  что ему теперь будет, товарищ начальник? -- спро­сил нервный. Он
как-то странно притих и задумался. -- Он же неумышленно...
     -- Посмотрим, посмотрим, -- неопределенно сказал начальник. И встал. --
Что значит "неумышленно"? Ну  и что? Вы же знаете последние постановления...
Поблажек никаких никому не будет. Ну, продолжайте, -- велел он. И ушел.
     -- Продолжим, -- сказал социолог. И посмотрел на нерв­ного. -- Вы?..
     -- А? --  очнулся тот.  --  Так  а чего  продолжать-то?.. Тоже сплошное
недоразумение. Провожал,  знаете, друга... У ме­ня друг  живет в Хабаровске,
приезжал в командировку... ну, погуляли малость: давно не виделись, а у него
на производ­стве со спиртом связано. Потом, знаете,  эти сибиряки: наскучают
там,  приезжают  и  давай  ферверки  пускать. Кош­мар! Я уж  говорю:  "Коля,
тормози, я не выдюжу", он только рукой машет. Ну, пришла пора ему ехать... И
тут-то мы  и  на­скочили  с  ним на мину.  Такое  вышло недоразумение, такое
недоразумение!.. Но и люди тоже, знаете... Вот кого еще изучать да  изучать,
просто  поголовный   опрос   устроить:  такие,  знаете,   недотроги,   такие
психованные все, прямо... это... черт знает, какие мимозы. Главное, мы же...
это... по-хорошему! Я уж мысленно допрашиваю  себя:  "Соколов, может, что не
так было?" Нет, все проверил, все изучил до последнего слова --  все было на
высшем уровне.


     ИСТОРИЯ НА ПЕРРОНЕ,
     РАССКАЗАННАЯ СОКОЛОВЫМ

     Соколов и его друг Коля, хихикая и отпуская невинные шу­точки, прошли с
чемоданом в вагон поезда дальнего следования. Прошли в  вагон, отыскали свое
купе и,  продолжая  культурно  хихикать,  постучали в дверь. Им ответили  из
купе, что  --  "да, можно". Вошли  они в купе,  а там как раз четверо -- все
места заняты.
     -- Здравствуйте!-- сказали Коля и Соколов. -- А вы что, тоже все едете?
     -- Да, едем, -- ответили им.
     -- Как это  "едете"! -- удивился  сибиряк Коля. -- А  как же я? Что это
еще за штучки!
     --  Тихо,  тихо, Коля,  -- сказал Соколов, -- только  тихо. Сейчас  все
выясним, все проверим... Тут кто-то третий лиш­ний. Попрошу билеты!
     Четыре пассажира показали свои билеты -- все правильно:  они совершенно
законно сидели на своих местах, они едут до­мой.
     -- Мне эти штучки сильно не нравятся!-- воскликнул си­биряк Коля. --  А
как же я ?
     -- Ну-ка, а ваш билет?-- спросили его.
     Коля  показал свой билет...  Один дотошный надел  очки и  долго  крутил
билет перед носом... Потом посмотрел его на про­свет и сказал:
     -- Вы едете вчера, уважаемый, -- и вернул билет.
     Тут  сибиряк  Коля  заволновался  и стал  показывать, что он  в  полном
отчаянии  и что необходимо срочно кого-то одного  вы­кинуть из купе, ибо ему
срочно надо  ехать. Однако  вежливый и корректный Соколов решил, что надо не
так.
     -- Тихо, тихо, тихо, -- сказал он, -- сейчас мы установим, кто не едет.
Не  надо  шума...  Кому не так срочно?-- спросил Соколов  четверых.  Четверо
заволновались и стали показы­вать, что им тоже надо срочно.
     -- Тихо, тихо, тихо, -- сказал  им Соколов, --  вы что, намекаете,  что
Николай Иваныч пойдет пешком? Вы ошибае­тесь. Пред