ует "дорасти" до русских (фактически - "наших"
"старших братьев") и стать "наравне" с ними "достойными гражданами"
русского государства:

"Русская государственность только выиграет, если вместо грубых и невежест-
венных мулл будет иметь подданными просвещенных и честных граждан, кото-
рые наравне с русскими считают Россию своей дорогой родиной" (1911. ј 3.
С. 107).

Однако "конечная" и главная цель, синонимичная "восприятию ци-
вилизации", разумеется, - "догнать" Европу (скорее независимо от рус-
ских, чем вместе с ними) ^:

"Народы, которые с упорством и молча трудились на своей родине, всегда дости-
гали завидного благосостояния и, конечно, опередили мусульман во всех отно-
шениях!... И десятки лет должны пройти в беспрерывном труде, чтобы нам уда-
лось хоть отчасти догнать своих соседей" ^(191 1. ј1. С. 4).

Впрочем, представление о многотрудности задачи сочетается с вы-
соким оптимизмом:

"Наряду с отрицательными явлениями в жизни мусульман (России. -О. Б.) за
истекший год можно отметить и много радостного, способного вселить надежды,
что в ближайшем будущем усилия интеллигентных сил не пропадут даром, и му-
сульмане, подобно другим, займут подобающее место в семье культурных наро-
дов" (Обзор. 1911. ј1. С. 8)

Замечу, сколь значима здесь лексика, так сказать, "сравнительного
залога" типа "опередить", "догнать" и "перегнать".

Внутри России понятие "русские мусульмане" составляет для авто-
ров журнала некий социум, граница которого определена принадлежнос-
тью к мусульманству. Но это не тождественно исповеданию ислама, а су-
щественно шире: мусульмане - это народ среди других народов, и у них
есть своя религия ислам, как у европейцев или русских - христианство ^.
А расстановка социальных ролей внутри этого "нашего" социума воспро-
изводит известную просветительскую схему и определяется, опять-таки,
отношением к культуре, а соответственно - к Европе и вслед за ней к
русским.

______________QK). Бессмертная. Рус" Лая 1"ульту pa в свете мусульманства__________273

Это борьба между "передовой", "малочисленной" и "самоотвержен-
ной" интеллигенцией, носительницей культуры ", и "фанатичным",
"грубым" и "невежественным" духовенством (сиречь муллами, ишана-
ми, мюридами) - "эксплуататорами лщсс" и "паразитами непросве-
щенного народа". Борьба эта идет, естественно, за народ (взятый уже в
социальном, а не национальном измерении) - "темный", "отсталый" и
"доверчивый". Одним своим ликом, "порабощенным", "обманутым" и
"невежественным", народ повернут к "врагам", духовенству, - и назад:
так появляется, например, "ишанизм, искусно впутавший в свои заманчи-
вые сети темное население, лишенное света и разума..." (1910. ј 4.
С. 174). Другим ликом, "ищущим света" и "нуждающимся в духовной
пище", народ обращен к своим истинным "руководителям", к "нам", ин-
теллигенции, - и вперед. Это "мы" должны "вывести его" из "беспро-
светной тьмы" и повести "к светлой цели", "энергично работая" и соби-
рая "силу и волю в борьбе с невежеством". Без "нас" народ беспомощен:

"Что может сделать народ без руководителей? Не является ли здесь преступлени-
ем оставлять его на произвол судьбы, предоставляя ему самому разбираться в
массе новых, всегда непонятных ему вопросов?" (1910. ј1. С. 9).

Есть еще "наш" "внутренний" враг: псевдоинтеллигенция, кото-
рую отличает от "нас" "мещанство", "праздность" и - слово, тогда как
"мы" - интеллигенция дела.

Итак, бинарная модель, формирующая язык "Мусульманина" и
представленная здесь в своем предельном выражении, использующая
контраст как основной метод жизнеописания, действует, казалось бы,
вполне последовательно не только в сфере означающих, но и в плане со-
держания. Однако так - до тех пор, пока автор смотрит на мир и на себя
изнутри собственного социума. При смене точки зрения - при взгляде,
направленном от Европы к "нам" (когда описывают не "нас" по отноше-
нию к Европе, а Европу по отношению к "нам"), - обнаруживается столь
же последовательная бинарность, но - с противоположными оценками:

"Недаром народы Востока одним общим именем "гяуров" обозначают всех евро-
пейцев без различия мастей: во всех этих пришельцах с Запада покоренные на-
родности видят безжалостных поработителей, высасывающих все экономические
соки занятых ими стран, под лицемерным предлогом приобщения их к высшей -
западной культуре" (1911. ј 6-7. С. 288).

Более того, "Мусульманин" оказывается во власти парадокса, доста-
точно известного: отвергает "культурность" той самой культуры, кото-
рая, собственно, и рассматривалась как культура par excellence и которая,
собственно, и породила сами ценности и понятия культурного развития.
Идейно он фактически разделил известную позицию, исходившую из
концепции нравственного вырождения Европы ^, но, кажется, вновь ого-
лил костяк построения, сведя его с концептуального пьедестала на уро-
вень само собою разумеющейся исходной посылки.

274                         Образ ^gpугoro^ в Аультуре

По сравнению с домашней ситуацией, которую я описала сначала,
здесь действует принцип Юпитера и быка: что хорошо делать "нам"
тут - плохо делать "им" там и, например, характерное для народа
здесь непонимание, на чьей стороне правда, которое "нам" следовало
превозмогать, для народа там оказывается аргументом лживым:

"...ослепленные европейской культурой, наши политиканствующие единоверцы
сами лезут в огонь и чуть ли не предлагают себя самих в жертву. Как хотите, при-
ятно погибнуть во имя какой-то культурной идеи. Народ не понимает, что хотят
сделать европейцы, и поэтому спрашивать его нет надобности. И мы видим, как
бьются наши единоверцы, тщетно стараясь сбросить с себя скорпионов и других
гадов, которые под видом смиренных друзей несут им гибель и рабство" (1911.
ј 21-22. С. 882).

Аналогично, то, в чем видят мнимую угрозу здесь, там - реальная
угроза: так, "насколько фанатичен народ", у "нас" показывает страх его
представителей, что "придут русские, построют часовню, обрусят их и
т. п..." (1911. ј4. С. 175). Зато применительно к европейцам подобное на-
мерение мыслится вполне реальным и становится предметом злой иронии
с обратным вектором: говорят, что, чтобы научить феллаха "идее взаимо-
помощи", "вовсе не надо ждать, когда темный египетский крестьянин
объевропеится" (1911. ј24. С. 1011).

Описываемое "дикарство" простого народа (служившее здесь при-
чиной его фанатизма и обманутости муллами), там в духе концепции
"естественного человека" свидетельствует о его высоких нравственных и
душевных качествах, противоположных европейским (в цитируемом слу-
чае им тождественны христианские "):

"Сколько величия в этих немногих словах , и не позавидовал ли бы им любой
христианин? Пусть история доказывает, что арабы родственны евреям ", пусть
говорит, что ей заблагорассудится. Но несомненно одно: марокканцы - это бла-
городнейший и великодушнейший народ среди всех других исповедующих Ис-
лам" (1911. ј2. С. 61).

Именно такой обращенной логике оказывается подчиненной, впи-
санной внутрь ее переворачивающей рамы, прямая логика критики евро-
пейцев, предполагающая, что они плохи таким же образом, как "наши"
плохие, и использующая для их характеристики набор универсальных не-
достатков (набор, универсальность которого могла бы как раз создать
противоположное описываемому впечатление последовательности этой
критики). Можно видеть, как подспудное утверждение принципа "Юпи-
тера и быка": "они неправы в том, в чем правы мы", - формирует этот
набор:

"Положение европейцев в Марокко, главным образом в Феце, напоминает карти-
ну дерущихся собак из-за лакомой кости. Французы, немцы и испанцы наперерыв
стараются втиснуть свои законы, глубоко уверенные, что от них марокканцам
станет легче, что они будут в восторге походить на просвещенных людей.
Французы, как народ в сущности пустоватый, горячатся и тем самым выдают себя

О. Ю. Бессмертная. Pyccka" kyAblypa в свете мусульманства           275

головой, испанцы с враждебной наклонностью к преступлениям против личности
преимущественно из-за угла действуют всеми имеющимися средствами, не брез-
гуя даже предательством, одни хитрые немцы выбрали верный путь и, в душе
презирая азиатов, ловко выдают себя за их друзей. Когда живешь на положении
дикаря ^, удивительно как удобно наблюдать европейскую подлость" (1911. ј 3.
С. 110) ".

Причем такая "прямая" логика часто представляет европейцев как
вынесенный за пределы "нашего" мира источник "наших" несчастий: де-
монстрируется, что они несут с собою в единоверные страны те же беды,
от которых страдают "наши" люди. Такой частой бедой является, напри-
мер, пьянство:

"Культура - вещь хорошая, но сохрани Аллах марокканцев от той культуры, ко-
торую несут им немцы, испанцы и французы. В пустыню еще не проникла эта
хваленая культура в виде абсента и других подобных ему напитков, но в оседлых
местах марроканцы уже смакуют прелесть спирта, и общее пьянство - вопрос
лишь короткого времени. О том, как насаждают европейцы свою культуру, - в
другой раз" (1911. ј2. С. 61).

Ср. о себе:

"Нет ничего удивительного, если мы, мусульмане Оренбурга, до сих пор воспри-
няли лишь ресторанную культуру и в этом отношении с успехом конкурируем с
русскими" (191 1. ј1 1-13. С. 498) ^

Риторически зеркальность ситуации нередко создается, как это вид-
но в цитатах, ироническим переворачиванием прямого значения слова,
например, "хваленая культура", "просвещенная Европа", "культурнейшие
бритты" или просто "культура" в кавычках или курсивом, а концептуаль-
но Европа из идеала превращается в антиидеал, в культуру наоборот:
например, вводится понятие "оборотная сторона культуры":

"Культура их, несомненно, прививается, но к сожалению, с обратной стороны"
(Там же. С. 489).

Одновременно происходит перемена позиций: ситуационно "мы" по
отношению к европейцам выступаем как духовенство по отношению к
"нам". Разумеется, вербальный план подчинен при этом "прямой" логике:
европейцев, как мы видели, поносят в тех же терминах, что "наших" вра-
гов у "нас" (соотношение европейцев с культурой описывается по прин-
ципу, применяемому в характеристиках псевдоинтеллигенции, принципу
"псевдо" : он как раз и служит переворачиванию прямого значения слов
"культура", "просвещение" и т.д., о котором сказано выше; в остальном
же используется "активный", "эксплуататорский" код, описывающий ду-
ховенство). Однако эта смысловая рокировка заметна и в плане выраже-
ния, если сопоставить лексику "прямой речи" журнала по адресу евро-
пейцев с высказываниями в "наш" адрес, приписываемыми журналом ду-
ховенству, - "наши" враги называют "нас" так, как "мы" называем ев-
ропейцев:

276________________________Образ ^другого" в 1"уль1уре

"Не пройдет и дня, как несчастный мыслитель будет закидан грязью, назван гяу-
ром, отступником, врагом религии, продавцом своего народа, - всем чем угодно.
Только бессильная злоба эксплуататоров религии  способна на подобные пос-
тупки. И, к сожалению, большинство несчастного, обманутого народа еще про-
должает верить в их священное призвание" (Там же. С. 474. Перевод из татарской
газеты "Вакт")

Таким образом, одни и те же означающие получают в журнале про-
тивоположные означаемые (референты).

Что делает возможным такую обратимость позиций? Представляет-
ся, что содержательно ее обусловливает совмещение в представлении о
культуре по меньшей мере двух кодов - собственно "прогрессистского",
так сказать образовательного, технического, профессионального и т.п., с
одной стороны, и нравственного - с другой: культура противостоит не-
вежеству и как собственно знание, и как вежество. Так, духовенство -
"проповедники тьмы и ненависти)) суть враги и просвещения, и чести,
и совести (ср., например, противопоставление "просвещенные, честные
граждане" - "грубые, невежественные муллы" ), а соответствейно и
самих вечных ценностей. (Подчеркну, что это совмещение отнюдь не му-
сульманская специфика: достаточно упомянуть известную некрасовскую
триаду "разумное, доброе, вечное".) Эта двойственность, как выясняется,
допускает расщепление; оно и происходит применительно к Европе в ее
отрицательном амплуа, которое актуализирует собственно нравственное
измерение культуры. Это расщепление и предстает весьма выпукло как
две "стороны" культуры, обосновывая собой подспудно действующий
принцип "Юпитера и быка":

"Таким образом, просвещенные европейцы без ведома тех, о ком идет речь, ре-
шили поделить их между собою. Так оно всегда и было, и горе тем народам, ко-
торые хотят быть похожими на культурных европейцев. С одной стороны, они
несут науку, искусство и все то, о чем мечтают жаждущие света, с другой - гряз-
ной рукой залезают в душу народа, не спрашивая и не желая знать, нравится ли
ему их нежное покровительство" (1911. ј 22-23. С. 881-882).

Логически же такая обратимость заложена, как кажется, уже в самом
способе рассуждения - самой прямотой и безусловностью сравнения
"себя" и "их", легко "поворачивающегося" вокруг собственной оси и тем
самым меняющего оценку на противоположную.

Вернусь к той лестнице, на которой выстроены народы мира, и за-
мечу, что уже центральность ступени, на которой стоим "мы", отражает
сходную обратимость "нашей" собственной самооценки, от предельной
приниженности до - разумеется - мессианства. Вот подряд две цитаты:

"Нет народа более обездоленного, более нуждающегося в честных, просвещен-
ных тружениках, более отсталого в культурном отношении, чем мы - карачаев-
цы" (1911. ј 5. С. 202);

"От всего сердца пожалев наших несчастных братьев, мы, русские мусульмане,
пойдем впереди всех и понесем им нашу культуру, нашу радость и научим их как
жить" (1911. ј 22-23. С. 883).

______________О. Ю. Бессмертая. Pycdca" Культура в свете мусульманства__________277

Преклонение и враждебность к Европе, как и низведение или воз-
вышение себя (фактически опосредованное тем же отношением к Евро-
пе), оказываются двумя сторонами одной медали - они одновременно
заложены в этом отношении к СЕБЕ - читай: к другому, или к ДРУГО-
МУ - читай: к себе. Подчеркну: это не сменяющие друг друга этапы,
периоды проявлений этого отношения, а его собственная внутренняя ло-
гика - логика определения себя через другого, непосредственного сопо-
ставления "мы" - "они", доведенная до предела и чистоты.
Трудно не привести в этой связи еще одну цитату:

"Он (афганский шейх при обсуждении действий Англии в Афганистане в сравне-
нии с позицией России. -О. Б.) говорил, что настанет время, когда мусульмане
сравняются в культуре с европейцами и, как народ более способный и крепкий,
далеко уйдут вперед. Затем, соединившись с Великой Московской Империей, по-
корят весь мир, а покоривши, разделят пополам... Пусть будет это наивно, но
мечта красива, и отчего не помечтать теперь об этом афганцам, когда еще немно-
го времени и они первые докажут, что действительно способнее европейцев"
(1911. ј 11-13. С. 486).

Так отмеченный выше оптимизм этого мироощущения предстает
отнюдь не "орнаментальным".

Если такая обратимость позиций предполагается логикой определе-
ния себя через другого, то не действие ли это того, что принято называть
открытостью или, более того, "диалогичностью" культуры по отношению
к другому? Чтобы разобраться в Этом, попытаюсь рассмотреть некоторые
смысловые основания этой логики: в чем существо описанного интереса
"русских мусульман" к другому - а именно европейцу?

Я отметила бы прежде всего аксиологичность самого прогрессист-
ского понимания истории. По-видимому, оценочность видения истории
(которая мыслится притом как история общемировая, а творящим ее
субъектом выступает само человечество, "народы") ведет к заинтересо-
ванности в соотнесении "себя" с другими "народами" - но соотнесении
по этой оценочной шкале, каковая, собственно, становится единствен-
ным, что эти народы различает. Тем самым эта заинтересованность ока-
зывается интересом к самой иерархии народов, их соотнесенности друг
с другом как таковой - а не интересом к каким-либо их собственным
чертам. Иначе говоря, все их черты обнаруживаются и рассматриваются
с точки зрения этой иерархии.

Сказанное заставляет задуматься и о характере представлений о че-
ловеке в описанном миропонимании. Ведь в результате "другой", как и
"мы" сами, фактически полностью, "без остатка" описывается здесь сво-
ей, так сказать, "оголенной" принадлежностью к той или иной общно-
сти, группе, социуму - ее (общности) названием и "записанным" за ней
местом в этой иерархии; и потому, быть может, так легко переворачива-
ется оценка мира как раз при смене границ той общности, из которой ав-
торы "Мусульманина" смотрят на-.мир". Я не хотела бы слишком упрос-
тить ситуацию: это миропонимание саму принадлежность человека к той

278                        Образ другого" в 1(уль1уре

или иной общности, очевидно, полагает определяющей его внутренние
свойства и создающей нечто, что наши писатели называют его особос-
тью, своеобразием и самобытностью, национальной культурой, например.
Но хотя, с одной стороны, определяющая значимость критерия принад-
лежности ведет к гипертрофированному противопоставлению своего и
чужого, с другой стороны - она ведет к легкости перехода от чужого к
своему и обратно, к их обратимости: ведь достаточно просто сменить
принадлежность. Это равно касается и принадлежности соответствующих
свойств (ср. понятия "обрусят", "объевропеиться").

Именно по этой логике авторы "Мусульманина" и выходят из, каза-
лось бы, неразрешимой коллизии принадлежности "благодетельной куль-
туры" нравственно выродившейся Европе: культуру - пусть достигну-
тую европейцами - к "нашим" должны нести отнюдь не европейцы, а
"наши" же:

"Свет культуры в ряды темного крестьянства несет национальная египетская
фракция. Ее задача вывести страну из косности и тысячелетнего застоя. Нацио-
нальная партия - пугало британской резиденции" (191 1. ј 24. С. 1011) .

Так "срабатывает" абсолютность культуры как качества и состоя-
ния; и логика как будто бы "относительная" - различающая и сравнива-
ющая - оборачивается логикой абсолютизирующей, легко отымающей
свойства и ценности от их видимых носителей, абсолютизированную
культуру - от европейцев, казавшихся ее обладателями по преимуще-
ству ^.

Искать корни этой логики возможно, разумеется, лишь в первом из
обозначенных в начале статьи ракурсов отношения к материалу. То, что в
мусульманском мировидении критерий человеческой принадлежности
как таковой может действительно доминировать над прочими в опреде-
лении сути человека - не ново (напомню, что само слово "ислам" озна-
чает "предание себя [Богу]", а для обращения в ислам в принципе доста-
точно произнесения в присутствии двух мусульман формулы, свидетель-
ствующей о присоединении обращающегося к верующим *). Незатрудни-
тельность перемены такой принадлежности, может быть, отчасти сопря-
жена со своеобразным мусульманским "онтологическим нигилизмом"
(восходящей к Корану слабой заинтересованностью в онтологических ха-
рактеристиках человеческой природы и доминированием интереса к
нравственным качествам человека) ": эта принадлежность не восприни-
мается как неотъемлемое, "бытийственное" свойство природы человека,
но пока она такова, как есть, она определяет собой его нравственный ста-
тус. Значимость последнего в этом комплексе указывает на другую сто-
рону включенности нравственного измерения в понятие русских мусуль-
ман о культуре, чем та, что отмечена выше: в этом не следует видеть
лишь механическое перенятие ими русских стереотипов *ё.

Вернусь, однако, к основному руслу этой статьи. Видимо, следует
договориться специально, считать ли описанную мной картину "ориенти-

О. Ю. Бессмертная. Русская Рультура в свете мусульманства           279

рованности" русских мусульман на другого, и именно Европу, диалогич-
ностью в принятом теперь и в сфере проблем межкультурных контактов
бахтинском смысле слова. Дело, разумеется, не в том, чт