Vita s. Stephani // SRH / Ed. E. Szentptery. Budapest, 1938. II.
Ch. 1, 2. P. 402 ff; Abbonis Vita s. Eadmundi // Three Lives of English Saints. Toronto, 1972.
Ch. 2, 3. P. 67 ff; Helgaud Epitoma vitae regis Robertii Pii // Migne PL. CXLI. Col. 911 ff;
Adalbold, Vita Heinrici II imperatoris // SS. 1841. N 4. P. 679 ff). В отгоновской агиографии
характеристика могущества семьи святого, а в житиях Матильды (жены Генриха 1) и Аде-
лаиды (жены Отгона 1)- и семьи мужа, занимает весьма существенное место, отчасти
приближаясь к политическому панегирику.
" LudvikovskyJ. Move zjiSteny. S. 58-63.

^ Перечисление именно христианских предков или указание на обращение в веру
предшественников святого кажется важным элементом королевской агиографии. В частно-
сти, в отгоновских житиях содержатся развернутые характеристики предшественников и
членов семьи святого как "добрых христиан". В житии Эдмунда, написанной Аббоном
Флорийским в конце Х в., предки короля не перечисляются, но указывается на их обраще-
ние в христианство. Некоторые отличия имеет "северная" агиография - святой часто сам
выступает как родоначальник новой христианской генеалогии (см.: Hoffinann E. Op. cit.
S. 37 ff). Об идеологической значимости фигуры первого христианского правителя в леги-
тимации династии и развитии ее самосознания см. работы, указанные в примеч. 60.
" Ludvikovsky J. The Great Moravia Tradition // Magna Moravia. Brno, 1965. P. 525-566.
^ Hauck K. Lebensnormen und Vultvether in germanischen Stammes- und Herrscher-
genealogien // Saeculum. 1955. N 6. S. 196 ff; Kruger K. H. KOnigskonversion im 8.Jht. // FSt.
1973. N 7. S. 196-202. В религиозном обосновании прав династии на власть первый хрис-
тианский правитель становился истинным родоначальником династии, символически вы-
тесняя ряд мифологических и языческих предков.

" Анализ житий Матильды см.: Bornscheuer L. Op. cit. S. 76 ff; Corbel P. Op. cit. S. 163
ff; Можно указать также житие Освальда (Vita sancti Oswaldi regis auctore Drogone // AA SS.
Aug II. S. 94), где герой характеризуется не только как святой представитель династии, но и
первый христианин и истинный родоначальник {Hoffinann E. Op. cit. S. 37). Значимость фи-
гуры святого для создания христианской репутации и прославления его рода как "bona
stirps" характерна и для оценки семьи первой жены Отгона 1, Эдит в сочинении Gesta
Oddonis Гротсвиты Гендерсгеймской (Hrotsvithae Opera// SRG. 1902. S. 207).
" Как это представлено, напр., в житиях, указанных в примеч. 56.
" О развитии агиографической традиции и религиозного почитания Людмилы см.:
PekafJ. Op. cit.

" Общую характеристику этой модели святости CM.'.Lecqlerc J. L'Amour des lettres et ie
desir de Dieu. Imitation aux auteurs monastique du Moyen Age. P., 1957; Graus F. Volk... S.
415 ff; Poulin J.C. Op. cit. P. 34 ff.

AL Ю.Парамонова. Генеалогия святого                   203

^ В легенде подчеркивается не только желание святого уйти от мирской жизни и "стать
монахом", но и реальная имитация монашеской жизни, включая строгое соблюдение пра-
вил религиозного благочестия и безбрачия. (Аналогии см. в житиях Роберта Благочестивого
и Генриха II, указанные в примеч. 56). О сохранении в королевской агиографии XI в. топи-
ки монашеского аскетизма, не препятствующей, однако, изображению героя как действу-
ющего правителя см.: Carozzi С. La vie du roi Robert par Helgaud de Fleury // L'historiogra-
phie en Occident du V au XV siecle: Annales de Bretagne 87. 1980. N 2. P. 219-235; Rosenthal
J. T. Op. cit. P. 9 ff; Corbel P. Op. cit. P. 237 ff. и работы P. Фольца, указанные выше).

" Антиномия, типичная для агиографической традиции святых-мучеников, в средневе-
ковой агиографии широко эксплуатировалась в житиях святых-королей, павших в борьбе с
язычниками {Hofflnann Е. Op. cit. S. 24 ff, 46 ff; напр.: Vita Eadmundi. S. 82 ff; изображение
св. Эдварда в житии епископа Освальда начала XI в. - Vita Oswaldi. SRB 71 ).

" См. характеристику Вацлава знатью: "princeps ... perversus est a clericis, et est
monachus" (185) и самим автором легенды: "venis dei cultor" и "miles dei" (186).

'* О близости концепции святого-правителя у Гумпольда идеологии житий оттоновских
святых см.: Auerbach Е. Op. cit. S. 119 ff; Bornscheuer L. Op. cit. S. 75 ff. О связи со вторым
житием Матильды, которое во многом основывалось на тексте легенды Гумпольда, см.:
Kupke R. Die beiden Lebensbeschreibungen der KOnigin Mathilde // FdG. 1866. 6. S. 159.

^ О значимости собственно риторической' стороны агиографического сочинения, ее
тесной связи с "идеологией" cw.'.HaffernanJ. Op. cit. S. 180 ff.

"ё Hauck К. GeblUtsheiligkeit... S. 186 ff; Loiter Fr. Op. cit. S. 54-55; Bwmann H. Die
sakrale...

" Выражение Ауербаха по поводу образа Бруно Кельнского в житии Руотгера, вполне
применимое и к Вацлаву в легенде Гумпольда.

"^ Исключительность святого, обусловленная его индивидуальными религиозными дос-
тоинствами, можно рассматривать как главный аргумент против интерпретации его агиог-
рафического образа в духе Geblutsheiligkeit: святость не является отражением (или прояв-
лением) наследственной харизмы или "природным", династическим качеством. См. аргу-
ментацию П. Корбе в связи с Vita Brunonis и оттоновской агиографией в целом lporbet P.
Op. cit. P. 77 ff, 242 ff.)

" Анализ житий Матильды и Бруно Кельнского см. в работах Л. Борншоера и П. Корбе.
"* Об архаической концепции "короля" как хранителя "мира" и благополучия см.:
Beumann H. Widukind... S. 86 ff, 120 ff.

" Plebis autem commissae crimen luendum veritus, si dignam civilis districtionis legem non
inpendisset (V, 149); sed puer ego in principatum vestra censura patri moituo natu fratribus maior
succedens, per legum frena moderata et rem publicam deo praestniente disposui (XIII, 155-156).

"^' Kehler 0. Das Bild des geistlichen FUrsten in den Viten des 10., ll.,12. Jhts. B., 1935;
Baker D. Vir Dei: Secular Sanctity in the Early Tenth Century // Popular Belief and Practice.
Cambridge, 1972. P. 41-53; ZoepfL. Das Heiligen-Leben im 10. Jahrhundert. Leipzig; B., 1908;
rep.: Heidelsheim, 1973; Loiter Fr. Op. cit. S. 43 ff.

"" Антиномия "христианин - язычники" описывает характер противостояния Вацлава
и Драгомиры (и связанной с ней мятежной знати) (X, XI, XII), в то время как отношения с
братом определяются через противопоставление истинной религиозности святого и неиск-
реннего, лживого благочестия Болеслава (XIX, 160). Болеслав также характеризуется как
пособник дьявола в своем замысле убийства святого diabolico tactu instinctus (XV, 157).

"' Значимость деяний для характеристики героев обнаруживает близость Гумпольда к
идеалу Werkheiliger современной ему немецкой агиографии, находящейся под влиянием
Горцекой реформы.

^ Согласование категорий humilitas - dignitas рассматривается как центральная "поли-
тико-теологическая" конструкция житий оттоновских святых. Она определяет основное от-
личие их интерпретации образа святого правителя от предшествующей королевской агио-
графии. Одновременно она является важнейшим логическим основанием для отождествле-
ния образа "праведного правителя" с образом святого правителя. Анализ этой концепции
см.: Bornscheuer L. Op. cit. S. 73 ff.
"ё LudvikovskyJ. Crescente fide. S. 58 ff.

204                          Представления о аласги

" PekarJ. Ор. cit. S. 74 ff; LwivikovskyJ. Great Moravia Tradition. P. 542 ff.
" Ludvilmvsky J. La legende du prince-laboureur Premysl et la version primitive chez ie
moine Christian // Charisteria Thaddeo Sinko oblata. Warzsawa, 1951. P. 151 ff; GrausF.
Kirchliche und heidnische (magische) Komponenten der Stellung der Pfemysliden. Pfemysisage
und St. Wenzelsideologie // Siedlung und Verfassung BOhmen in der Frilhzeit. Wiesbaden, 1967.
S. 148-161.
"PekarJ. Ор. cit. S. 165.

** Wenskus R. Op. cit. S. 84 ff; BomscheuerL. Op. cit. S. 46 ff; Corbel P. Ор. cit. P. 78 ff.
" Beumann H. Widukind von Korvei. S. 68ff; Loiter F. Op. cit. S. 74 ff; Bornscheuer L. Op.
cit. S. 86 ff.
'" Wenskus R . Op. cit. S. 83 ff.
" CM. работы, указанные в примеч. 82.

" Блестящую интерпретацию идеологической структуры Эпитафии Аделаиды и специ-
ально воплощенной в образе святой императрицы концепции христомимезиса правителя
см.: Bornscheuer L. Ор. cit. S. 58 ff.



А. А. Горский

О ТИТУЛЕ "ЦАРЬ" В СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ
(ДО СЕРЕДИНЫ XVI В.)

Прежде чем термин "царь" ' стал в 1547 г. официальным титулом
правителя России, он прошел длительную эволюцию. В Киевской Руси из
современных правителей ^ "царем" последовательно именовался импера-
тор Византии (а с конца XII в. - также и правитель Священной Римской
империи ^). Кроме того, термин "царь" прилагался в XI-XII вв. и к рус-
ским князьям. Известно девять достоверных случаев такого его употреб-
ления по отношению к шести лицам - Ярославу Мудрому, святым Бори-
су и Глебу, Мстиславу Владимировичу (сыну Владимира Мономаха), его
сыну Изяславу и внуку Роману Ростиславичу . Но, как показал В. Водов,
термин "царь" в применении к русским князьям не был официальным ти-
тулом: он мог употребляться для прославления князя с использованием
византийских образцов красноречия, для подчеркивания политического
престижа умершего князя, в связи с главенством князя в церковных делах
и с культом князя-святого '. Претензий на титул "царя" в домонгольской
Руси не прослеживается (в отличие от соседней с Византией Болгарии).
Причина этого, очевидно, заключается в особенностях политической
структуры Руси конца Х-середины XII в. В этот период все восточно-
славянские земли находились под властью княжеского рода Рюриковичей;
верховным правителем являлся тот, кто считался "старейшим" в роде и
занимал киевский стол. Отсюда - определенная индифферентность к ти-
тулатуре: не употреблялся в это время последовательно и титул "великий
князь", известный в Х столетии (когда помимо Рюриковичей на Руси
были и другие князья и существовала необходимость в подчеркивании
верховенства киевского правителя), - он возрождается с конца XII в. ",
когда обособление самостоятельных княжеств и распад княжеского рода
на отдельные ветви создали ситуацию, в которой вновь понадобился осо-
бый титул для обозначения политического верховенства. Соответственно
и термин "царь" не стал титулом, он использовался как своего рода обоз-
начение князя "высоким стилем".

Ситуация изменилась в середине XIII столетия. После Батыева на-
шествия и установления зависимости русских княжеств от монголо-татар
титул "царь" начинает последовательно применяться к правителю Золо-
той Орды '. Перенесение царского титула на ордынского хана, как можно
полагать, было связано с тем, что завоевание пришлось на период отсут-
ствия христианского царства- Византийской империи. Когда в 1204 г.
Константинополь - "Царьград" - захватили крестоносцы, на Руси это
событие было расценено как "погибель царства": "И тако погыбе царство
богохранимого Костянтиняграда и земля Греческая въ свадЬ цесаревъ,
ею же обладають фрязи",- завершает свой рассказ автор "Повести о
взятии Царьграда" . Нет данных, что Никейская империя, наследовавшая

206                          Представления о власти

Византийской в период, когда Константинополь находился в руках лати-
нян (1204-1261 гг.), рассматривалась на Руси как полноценная преемница
последней - для русских людей "царствующим градом" был Константи-
нополь. Перенос царского титула на правителя Орды, по-видимому, сви-
детельствует о том, что Орда определенным образом заполнила лакуну в
мировосприятии, заняла в русском общественном сознании место "царст-
ва" (на момент завоевания пустующее).

Восстановление Византийской империи в 1261 г. не изменило поло-
жения: императоры и константинопольский патриархат вступили с Ордой
в союзнические отношения и тем самым как бы легитимизовали и поло-
жение этого государства в Восточной Европе 'ё, и царский титул его пра-
вителя. Теперь на Руси "царями" именовали двух правителей: императора
Византии и хана Золотой Орды. Царский титул, таким образом, перестал
быть титулом только далекого, практически не влияющего на жизнь Руси
правителя; им теперь обозначался и человек, являвшийся реальным вер-
ховным сувереном русских земель.

С появлением татарского "царства" термин "царь" по отношению
к русским князьям почти перестает употребляться. В середине XIII-
XIV вв. современные русские князья поименованы "царями" всего три "
раза. Примечательно употребление термина "царь" галицким летописцем
в рассказе об унижениях, которые пришлось испытать Даниилу Романо-
вичу в ставке Батыя: "Данилови Романовичю, князю бывшу велику, обла-
давшу Рускою землею, Кыевомъ и Володимеромъ и Галичемъ со братом
си, инЬми странами, ньнЬ сьдить на кольну и холопомъ называеться, и
дани хотять, живота не чаеть, и грозы приходять. О злая честь татарская!
Его же отець бЪ царь в Рускои земли, иже покори Половецькую землю
и воева на иные страны act,. Сынь того не прия чести" ". То есть Роман
Мстиславич, отец Даниила, был "царем", а Даниил, несмотря на все свое
могущество, им не является, поскольку он стал подданным хана. Утверж-
дается, таким образом, представление о царе как правителе, не имеющем
над собой сюзерена, и русские князья теперь не подходят под это опреде-
ление.

Положение начало меняться с конца XIV столетия. В 70-е годы XIV
века под предводительством великого князя московского и владимирско-
го Дмитрия Ивановича велась открытая борьба с властью Орды. В 1374-
1382 гг. Дмитрий правил фактически совершенно независимо. Вероятно,
именно по этой причине в "Слове о житии и преставлении" Дмитрия он
именуется "царем" " - период суверенного правления давал право на
такое определение. Но следует иметь в виду, что противником Дмитрия в
70-е годы был не "царь" (т. е. хан), а Мамай, к династии Чингизидов не
принадлежавший и правивший Ордой (точнее, ее западной - от Днепра
до Волги- частью) от имени ханов-марионеток. На Руси этот статус
Мамая четко осознавался и подчеркивался. Об этом красноречиво гово-
рят характеристики летописцев - современников событий в рассказах о

A.A.ropckuO. Onпулe^цapь^вc[legнeвekoвoOPуcu             207

битве на Воже 1378 г. и Куликовской битве 1380 г.: "царь ихъ (татар-
А. Г.), иже въ то время имЬяху у себе, не владЬяше ничимъ же и не смЬ-
аше ничто же сотворити предь Мамаемъ, но всяко старЬишиньство сдръ-
жаше и Мамаи и всЬми владЬаше въ ОрдЬ" ^; "нЬкоему убо у них худу
цесарюющу, и все дЬющю у них князю Мамаю, и лютЬ гньвающюся ему
на великого князя и на всю Рускую землю" ". Таким образом, борьба с
Мамаем виделась как борьба не с царем (русские авторы-современники
ни разу не обозначают его этим титулом), а с узурпатором "царства"; он
награждается эпитетами "поганый", "безбожный", "злочестивый" ^.

Иное отношение проявилось в русской общественной мысли к
столкновению с Тохтамышем - Чингизидом, т. е. природным ханом ("ца-
рем"). К Тохтамышу летописцы не прилагают уничижительных эпитетов.
Но особенно примечательна характеристика действий Дмитрия Донского
во время похода хана на Москву, когда великий князь покинул город, от-
казавшись от генерального сражения с противником.

Наиболее раннее повествование о походе Тохтамыша (сохранившее-
ся в Рогожском летописце и Симеоновской летописи) следующим обра-
зом объясняет поведение великого князя: "Князь же великий Дмитреи
Ивановичь, то слышавъ, что сам цар^ идеть на него съ всею силою своею,
не ста на бои противу его, ни подня рукы противу царя, но поеха въ свои
градъ на Кострому" .

Мнение, что данная характеристика содержит обвинение великого
князя в малодушии (поскольку принадлежит, возможно, сводчику, близ-
кому к митрополиту Киприану, враждебно относившемуся к Дмитрию) '*,
не представляется убедительным. Весь тон летописного рассказа о наше-
ствии Тохтамыша - сочувственный к московским князьям. Автор с сим-
патией говорит о победе Владимира Андреевича Серпуховского над та-
тарским отрядом у Волока, о мести Дмитрия принявшему сторону Мамая
Олегу Ивановичу Рязанскому, пишет даже фактически о страхе Тохта-
мыша перед московскими князьями, заставившем его быстро уйти из Се-
веро-Восточной Руси ("чая на себе наезда, того ради не много дней сто-
явше у Москвы"). Сочувственно изображено и возвращение Дмитрия и
Владимира в разоренную Москву ("князь великий Дмитрии Ивановичь и
брать его князь Володимеръ Андреевичь съ своими бояры въехаша въ
свою отчину въ градъ Москву и видЬши градъ взять и огнемъ пожжень, и
церкви разорены, и людии мертвых бещисленое множьство лежащихъ, и
о сем сжалишася, яко расплакатися има...") ^. Поэтому характеристику
мотивов поведения Дмитрия Донского нельзя считать уничижительной.
Скорее можно предположить, что объяснение отказа князя от открытого
боя нежеланием сражаться с "самим царем" было в глазах общественного
мнения лучшим оправданием для Дмитрия, более предпочтительным, чем
констатация несомненно имевшего место недостатка сил после тяжелых
потерь в Куликовской битве. Заметим, что поход Тохтамыша был первым
случаем после Батыева нашествия, когда на Северо-Восточную Русь во

208                           Представления о власти

главе войска явился сам хан улуса Джучи; а если учесть, что Батый в со-
временных русских известиях о его походах 1237-1241 гг. царем не на-
зывается, то это вообще первый приход на Русь "самого царя". Очевидно,
летописное объяснение действий Дмитрия Донского в 1382 г. отображает
существование в русском обществе того времени своеобразного "комп-
лекса царя", психологического барьера, через который трудно пересту-
пить; ордынский хан рассматривается как правитель более высокого ран-
га, чем великий князь владимирский, как его законный сюзерен.

Тем не менее к концу XIV столетия определенные изменения в от-
ношении к ордынскому "царю" произошли. В московско-тверских дого-
ворных грамотах оборонительная война с "царем" начинает рассматри-
ваться как само собой разумеющееся дело, стороны договариваются о
совместных действиях на этот случай ^". Но при этом такая война расце-
нивается как действие, в котором царь вправе обвинить великого князя ^,
т. е. сохраняется отношение к хану как к законному сюзерену.

После 1382 г. ситуация войны Московского великого княжества не-
посредственно с "правящим царем" Золотой, а после ее распада - Боль-
шой Орды, главного наследника единой ордынской державы, не склады-
валась вплоть до 70-х годов XV в. ", а к этому времени произошли пере-
мены, вызвавшие новые, более серьезные сдвиги в общественном созна-
нии. В 1453 г. случилось событие, грандиозное для людей средневековья
(особенно православных), - взятие турками Константинополя. Оконча-
тельно пало христианское православное "царство". Если после падения
Константинополя в 1204 г. возникли Никейская и Трапезу ндская импе-
рии, продолжали существовать такие независимые православные госу-
дарства, как Болгария и Сербия, ряд крупных русских княжеств, то после
1453 г. единственным православным государством, представлявшим ре-
альную силу, было Московское великое княжество. Оно имело, таким об-
разом, все основания наследовать место Византии в мире, т. е. стать
"царством". И уже в написанном в 1461-1462 гг. "Слове избраном от
святых писаний, еже на латыню" великий князь Василий Васильевич не-
однократно именуется царем ". Но "царь" должен быть абсолютно суве-
ренным правителем, он не может подчиняться другому царю. Вопрос о
ликвидации власти ордынского царя неизбежно должен был встать.

В 1472 г., через 90 лет после Тохтамыша, к границам Московского
великого княжества вновь подходит "сам царь" - хан Большой Орды
Ахмат. Войска Ивана III выступают против него к Оке; и в этот раз до
крупного сражения дело не доходит, татарские силы вынуждены отсту-
пить ^*. В 1480 г. состоялся второй неудачный поход Ахмата на Русь, пос-
ле которого Большая Орда уже не претендовала на власть над Москвой. В
написанном во время этих событий послании Ивану III архиепископа