рых
во времени и надлежало проследить: цены, доходы, размеры богатств;
профессиональные деления; рождения, браки, смерти; наконец, росписи и
подписи, названия произведений или виды изданий, формулы благочес-
тия и т.д. и т.п. Отталкиваясь от этих факторов, можно было изучать
эволюцию частных явлений. Но прежде всего с их помощью можно было
составлять более или менее сложные модели, как это сделал, например,
исследуя заработную плату, Симиан, а затем Эрнест Лабрусс.

Отсюда рождается своего рода научный волюнтаризм. Для историка
существовал лишь тот объект, который был сконструирован опреде-
ленными методами, в зависимости от гипотезы, подлежащей эмпиричес-
кой проверке. Забывалось, что методики, которые становились все более
сложными и тонкими, носили лишь экспериментальный характер. Все
больше и больше проявлялась тенденция принимать гипотезы, с которы-
ми по существу имели дело историки, за реальные объекты. Отметим
также, что эти подходы утверждали единственность не вызывавшей во-
просов макроисторической перспективы. Считалось, что при эксперимен-
тальном исследовании масштаб рассмотрения является постоянным.
Приход, региональная общность или департамент, город или сообщество
по профессии могли, казалось, сами по себе служить естественными
рамками для накопления фактов '.

В конце 70-начале 80-х годов возникло ощущение кризиса соци-
альной истории. По странной иронии судьбы это произошло как раз в тот

112                         UcTOpuk в nouckax метода

момент, когда она выглядела победительницей, когда влияние ее дости-
жений вышло далеко за рамки профессии историка и "домен" историка
расширился, казалось, до бесконечности. Возникновению кризиса спо-
собствовали разного рода причины. В то время как информатика давала
возможность фиксирования, хранения и использования существенно
более массовых данных, чем прежде, все шире распространялось мнение,
что набор вопросов отнюдь не обновляется в таком же темпе, и обшир-
ным количественным исследованиям грозит в связи с этим потеря эффек-
тивности. Одновременно шел процесс сужения специализации и все боль-
шего ограничения поля конкретных исследований, изоляции их друг от
друга, в то время как поле самой исторической науки считалось раз и
навсегда открытым и общим. Эти тенденции ощущались тем сильнее, что
в то же самое время под угрозой оказались великие парадигмы, объеди-
нявшие социальные науки (или, по крайней мере, очерчивавшие им го-
ризонт, на который можно было ориентироваться), а вместе с ними ухо-
дили в прошлое и многие приемы междисциплинарного сотрудничества.
В результате под сомнением оказалась достоверность макроисториче-
ского подхода к социальным явлениям, который до сих пор практически
не оспаривался. Симптомом этого кризиса доверия стало выдвижение
микроистории. В свою очередь, это выдвижение сыграло центральную
роль в проявлении и развитии кризиса.

Решающим в определении микроистории является изменение мас-
штаба анализа. Нужно как следует уяснить себе, что это значит. Как и
антропологи, историки работают обычно с ограниченными совокупностя-
ми фактов ^ Но они не проводят "полевых исследований" (хотя в послед-
ние лет двадцать обаяние этнологического эксперимента очень сказалось
на истории). Та основная форма исследования, каковой является моногра-
фия, связана с определенными условиями и профессиональными правила-
ми работы. Это требование непротиворечивости документальных данных;
вживание в материал; непринужденность изложения, которая как бы га-
рантирует то, что автор владеет предметом исследования; это необхо-
димость вписать проблему в некий комплекс "конкретного", осязаемого,
видимого. При этом монографические рамки, в которых группируют
данные и строят доказательства (и в которых уместно и желательно
проявить свою личность), представляются нейтральными, естественными.
Сотни монографий, в основе которых лежит один и тот же общий набор
вопросов, служат фундаментом социальной истории. Перед автором лю-
бой из них стояла проблема не масштаба рассмотрения, а репрезента-
тивности каждого конкретного случая по отношению к целому, в которое
он должен был вписаться, подобно тому, как отдельный фрагмент нахо-
дит свое единственное место в складной головоломке.

Цели и методы микроисторического анализа совсем другие. Прин-
ципиальным для этого подхода является утверждение, что от выбора того
или иного масштаба рассмотрения объекта зависят результаты в познании
этого объекта. Таким образом, этот выбор сам по себе может служить

Ж. Ревень. Mukpoucropu4ecku0 анализ и Конструирование социального     113

стратегии познания. Менять фокус означает не только увеличивать (или
уменьшать) размер изображаемого объекта, это означает также измене-
ние его вида и фона. Если прибегнуть к аналогии, в картографии при из-
менении масштаба изображения мы получаем не ту же самую реальность
более крупным или более мелким планом, но другую по содержанию
реальность, ибо происходит выбор того, что изображается. Следует под-
черкнуть, что наименьший масштаб не дает никаких особых преиму-
ществ. Важен именно принцип изменения, а не то, какой масштаб вы-
бирается.

В последние годы особая удача сопутствовала исследованиям в
микроскопическом масштабе. Причины этого были изложены выше.
Обращение к микроанализу, явившееся выражением дистанцирования от
повсеместно распространенной модели социальной истории, позволило
порвать со старыми привычками и сделало возможным критический пе-
ресмотр инструментария и методов социоисторического анализа. Но оно
также помогло по-новому поставить всю проблему масштаба анализа в
историческом исследовании (как немногим раньше это было в антро-
пологии) .

Чего же можно ожидать от перехода к мелкому масштабу рас-
смотрения исторических явлений? Э. Гренди в опубликованной в 1977 г.
статье замечает, что господствующая социальная история, которая груп-
пирует свои данные при помощи категорий, позволяющих соединить как
можно большее их количество (размеры состояния, профессия и т. д.), -
упускает из виду все, что относится к поступкам людей и к их со-
циальному опыту, к формированию идентичности групп. Автор противо-
поставляет этому подход, присущий антропологии (преимущественно
англосаконской), оригинальность которого, согласно Гренди, заключа-
ется не столько в методологии, сколько в особом значении, которое она
придает рассмотрению поведения как целостности *. Оставим в стороне
это слишком общее утверждение; обратим внимание лишь на одно об-
стоятельство: развитие стратегии исследования, которая зиждилась бы
не на измерении абстрактных свойств исторической реальности, но была
бы нацелена на соединение между собой возможно большего числа этих
свойств.

Спустя год эта точка зрения нашла очевидную поддержку в несколь-
ко провоцирующем тексте К. Гинзбурга и К. Пони ", где предлагалось
сделать "имя", собственное имя, т. е. наиболее индивидуальный, наиме-
нее повторяемый из возможных показателей, знаком, который позволил
бы создать новую разновидность социальной истории, интересующейся
индивидуумом и его связями с другими индивидуумами. Ведь выбор
индивидуального аспекта здесь не означает несовместимости с выбором
аспекта социального: индивидуальное призвано сделать возможным но-
вый подход к социальному через нить частной судьбы - человека ли,
группы людей. А за этой судьбой проступает все единство пространства и
времени, весь клубок связей, в которые она вписана. Таким образом

114               ______   Hcropuk в nouckax метода

Гинзбург и Пони по существу возвращаются к старой мечте о целостной
истории, но выстроенной "снизу". В их глазах эта история делает воз-
можным воссоздание пережитого и неотделима от него. Но это не слиш-
ком внятная формулировка; ей можно предпочесть программу анализа
условий социального опыта, восстанавливаемых во всей возможной
сложности.

Не абстрагироваться от реальности, но сначала, если угодно, даже
обогащать ее, принимая во внимание самые разнообразные аспекты со-
циального опыта. Именно такой подход демонстрирует Дж. Леви в своей
книге "Нематериальное наследство" (см. примеч. 2). Рамки исследования
здесь ограниченны, интенсивность его очень высока: собраны все зафик-
сированные документально события биографий всех жителей деревни
Сантена в Пьемонте за 50 лет (вторая половина XVII-первая половина
XVIII в.). Замысел состоит в том, чтобы за наиболее очевидными общими
тенденциями выявить социальные стратегии, к которым прибегали раз-
ные действующие лица в зависимости от их положения и от их личных,
семейных, групповых и других возможностей. Конечно, если рассмат-
ривать длительный промежуток времени, значение всех личных или се-
мейных стратегий уменьшается, и все они как бы растворяются в общем
относительном равновесии. Но участие каждого в историческом про-
цессе, в становлении и в изменении основных структур социальной реаль-
ности нельзя расценивать лишь по ощутимым результатам этого участия.
В жизни каждого вновь и вновь возникают проблемы, сомнения, необ-
ходимость сделать выбор - та политика повседневной жизни, стержень
которой - сознательное применение социальных правил.

М. Грибауди предложил тот же самый подход применить к изуче-
нию формирования рабочего класса в Турине в начале XX в 'ё. Прежде
обычно подчеркивали общность социального опыта (иммиграция в город,
работа, социальная борьба, политическое сознание и т. д.), обеспечивав-
шую единство и идентичность рабочего класса. Грибауди вслед за мно-
гими другими первоначально исходил из идеи однородности рабочей
культуры или, во всяком случае, из утверждения, что эта культура порож-
дала сходное поведение людей. В ходе работы, особенно собирая устные
свидетельства о семейном прошлом рабочих, исследователь открыл раз-
нообразие форм вхождения в рабочий класс и существования в нем. Он
прослеживает пути отдельных лиц, вскрывает множество разных опытов,
многообразие контекстов, в которые они вписываются, внутренние и вне-
шние противоречия, носителями которых они являются. Он воссоздает
географические и профессиональные перемещения, демографическое
поведение, стратегию установления связей, сопровождающих переезд из
деревни в город, пытается установить, какие конкретные элементы со-
ставили путь каждой анализируемой семьи, как формировалась ее со-
циальная идентичность, какие механизмы определили гибкость одних и
инертность других, как протекало подчас очень резкое изменение ориен-
тиров и устремлений каждого индивида. Выстраивались разные жизнен-

Ж. Ревень. MukpoucTOpUHeckuO анализ и kOHCTpyupOBaHue социального     115

ные опыты и облики рабочих, и это освещало динамику их объединения в
группы и их разъединения.

Как видим, микроисторический подход имеет целью обогатить со-
циальный анализ, предложить большее многообразие его вариантов, бо-
лее сложных и более подвижных. Но этот методологический индиви-
дуализм имеет свои границы, поскольку в конечном счете задача состоит
в том, чтобы выяснить правила устройства и функционирования социаль-
ного целого.

Социальная история в ее "классическом" варианте в подавляющем
большинстве случаев выглядела как история социальных групп. Это со-
общества людей, живущих в одном месте (деревня, приход, город, квар-
тал и т. д.), профессиональная группа, сословие, класс. Можно было,
разумеется, спорить о границах этих групп, а с еще большим основани-
ем-об их внутреннем единстве и социоисторическом значении, но сами
по себе они не подвергались сомнению ". Отсюда впечатление дейст-
вующей инерции классифицирования, которое производит сумма знаний,
накопленных за последние тридцать-сорок лет. Распределение ролей
варьируется, но персонажи пьесы практически не меняются. Сползание к
чистой описательности было достаточно сильным, чтобы надолго затор-
мозить влияние такой книги, как работа Э.-П. Томпсона "Формирование
английского рабочего класса" (опубликована в 1953 г., но на французский
язык переведена лишь в 1988 г.), в которой автор стремился не исходить
из заранее известного определения рабочего класса, а сосредоточиться на
механизмах его формирования ".

Лишь гораздо позже и постепенно стало распространяться убеж-
дение, что социальный анализ не может сводиться к описанию известных
групп и распределению известных ролей. Тому были две главные при-
чины. В основе первой лежит интерес к давней проблеме природы клас-
сификационных критериев, применяемых в исторической систематике. В
основе второй - то внимание, которое с недавних пор историография
стала уделять фактору взаимосвязей и взаимодействий в функционирова-
нии общества.

Микроистория предлагает перевести социоисторический анализ в
сферу процессов. Историку недостаточно заговорить тем же языком, что
и действующие лица, которых он изучает. Это должно стать лишь отправ-
ным пунктом более значительной и глубокой работы по воссозданию
множественных и гибких социальных идентичностей, которые возникают
и разрушаются в процессе функционирования целой сети тесных связей и
взаимоотношений (конкуренции, солидарности, объединения и т. д.).

Сама сложность аналитических методов, которых требует подобный
подход, по необходимости влечет за собой сужение поля исследования.
Однако микроисторики не довольствуются простой констатацией этого
неизбежного обстоятельства, они возводят его в эпистемологический
принцип, ибо способы социального соединения (или разъединения) стре-
мятся реконструировать через индивидуальное поведение.

116                         Hcropuk в nouckax метода

Примером может служить недавняя работа Симоны Черутти о
ремеслах и цехах в Турине в XVII-XVIII вв. " Быть может, ни одна
сфера историографии по самой своей природе не тяготеет в такой мере к
проблеме систематизации и классификации внутри общества, как история
ремесел и объединений ремесленников. Ведь здесь идет речь об объеди-
нениях совершенно явных, функциональных и при этом, как принято
считать, столь сильно интегрирующих своих членов, что эти сообщества
представляются органически присущими городскому обществу Старого
Порядка. Методологический вызов книги Черутти состоит в том, чтобы,
отрешившись от этой убежденности, показать, исходя из индивидуальных
и семейных стратегий и их взаимодействий, что профессиональные иден-
тичности и их институциональные выражения являются отнюдь не закон-
ченной данностью, а объектом постоянного становления и переделыва-
ния. Ничего общего со сбалансированной и в целом стабильной картиной
мира ремесленников в ее традиционном описании. Этот мир полон кон-
фликтов, споров, временных соглашений. При этом индивидуальные или
семейные стратегии обретают социальное значение; без них невозможно
представить себе все пространство городских связей с его возможностями
и ограничениями - в нем ориентируются и делают свой выбор социаль-
ные актеры. Речь идет, следовательно, о полном изменении взгляда на
механизм общественного соединения или по крайней мере об освобож-
дении его от налета стереотипов, когда внимание обращается на виды
связей, порождающие социальные ассоциации, на взаимосвязь между
индивидуальной рациональностью и коллективной идентичностью.

Выбор такого подхода влечет за собой существенную переориен-
тацию во многих пунктах. Изменяется подход к предварительным допу-
щениям в социоисторическом анализе. Использованию систем социаль-
ной классификации, основанных на привычных (общих или локальных)
критериях, микроисторический анализ противопоставляет рассмотрение
поступков, в которых проявляется складывание или распад коллективных
идентичностей. Это не означает, что "объективные" особенности изучае-
мого населения игнорируются или ими пренебрегают. Но в них видят
только одну из потенций, важность и значение которых следует оцени-
вать в зависимости от их применения обществом, от их актуализации.

Обогащается смысл понятия социальной стратегии. В отличие от
социолога или антрополога, историк работает со свершившимся фактом,
с тем, что "действительно имело место" и что по определению неповто-
римо. Сами источники лишь в исключительных случаях демонстрируют
альтернативы тому, что осуществилось, тем более колебания, которые
испытывали социальные актеры прошлого. Поэтому приходится прибе-
гать к тому, что обозначается термином "стратегия". Это заменяет собой
общую функционалистскую концепцию, служащую обычно прозаической
цели квалификации поступков действующих лиц (индивидуальных и
коллективных), которые преуспели и поэтому чаще всего знакомы нам
лучше других. Выбор, который делают микроисторики, с этой точки

Ж. Ревель MukpoucTOpmeckuO анализ и Конструирование социальною117

зрения весьма показателен. Принимая во внимание множество частных
судеб, они стремятся воссоздать пространство существовавших возмож-
ностей, в зависимости от ресурсов каждого индивида или каждой группы
внутри данной социальной структуры. Дальше всех в этом смысле пошел,
по-видимому, Дж. Леви, когда в свое исследование о семейных страте-
гиях крестьян в связи с продажей земли в XVII в. он ввел такие понятия,
как крах, колебание, ограниченная рациональность ^.

Уточняется понятие контекста. В социальных науках и особенно в
истории часто используют этот термин - удобно и ни к чему не обязы-
вает. Это риторический прием: контекст, рассказ о котором часто поме-
щается в начале работы, создает эффект присутствия реальности, в кото-
рую вписан объект исследования. Применяют его и как аргумент: кон-
текст являет собой общие условия, в которых находит свое место специ-
фическая реальность, хотя при этом обычно не выходят за рамки беглого
фиксирования двух уровней. Реже его применяют для толкования: в этом
случае из контекста выводят общие причины, которые позволяют объяс-
нить отдельные ситуации. В последние годы значительная часть истори-
ков, отнюдь не только тех, кто связан с микроисторией, заявляли о своей
неудовлетворенности этими способами применения понятия контекста,
когда предполагается наличие некоего единого, однородного контекста,
внутри и в зависимости от которого действующие лица определяют свой
выбор. В противоположность этому микроисторики напоминают прежде
всего о разнообразии отчасти противоречивых и во всяком случае не-
однозначных опытов и социальных представлений, посредством которых
люди конструируют мир и свои действия. Они предлагают перевернуть
наиболее распространенный у историков подход, когда исследователь в
своем анализе отталкивается от глобального контекста, полностью опре-
деляющего место текста и его интерпретацию, и начинать, напротив, с
собирания воедино множества контекстов, которые необходимы как для
идентификации текста, так и для понимания рассматриваемых поступков.

И тут мы снова возвращаемся к проблеме масштаба рассмотрения.
Историки инстинктивно сводят иерархию уровней рассмотрения к иерар-
хии исторического масштаба: на уровне наций пишут национальную
историю; на локальном уровне пишут локальную историю; само по себе
это не обязательно выстраивает иерархию по значимости, особенно с точ-
ки зрения социальной истории. История социальной целостности на са-
мом нижнем уровне рассыпается на мириады крошечных событий, в
которых трудно найти организующую связь. В традиционной монографии
автор стремится это сделать, верифицируя гипотезы и общие результаты
на локальном материале.

Микроистория, вводя разнообразные и множественные контексты,
постулирует, что каждый исторический актер участвует прямо или опос-
редованно в процессах разных масштабов и разных уровней, от самого
локального до самого глобального и, следовательно, вписывается в их
контексты. Здесь нет разрыва между локальной и глобальной историей и

118                         Hcropuk в nouckax метода

тем более их противопоставления друг другу. Обращение к опыту ин-
дивидуума, группы, территории как раз и позволяет уловить конкретный
облик глобальной истории. Конкретный и специфический, ибо образ
со