ым" путем, заподозрили его в краже, а также
в том, что он шпионил в пользу непокорных, отобрали у него овец, а
самого отправили в тюрьму. Через некоторое время купца все-таки
отпустили и он без овец вернулся домой, а затем пошел искать спра-
ведливости к французскому полковнику, управлявшему всей округой. "Я
ничего не могу сделать, - сказал тот, - это не мое дело".

Как разобраться в этой, на первый взгляд незамысловатой истории
из повседневной жизни? Выявление фактов, т. е. "простое" объяснение
маленькой драмы, разыгравшейся в 1912 г. и переданной Гирцу лишь в
1968 г. (одно это уже усложняет дело), было бы лишь "объяснением объ-
яснения". Настоящий анализ события есть расшифровка культурного со-
держания и выявление социального дискурса, составляющего смысл про-
исходящего, говорит Гирц. В данном случае такой анализ должен быть
начат с различения трех уровней и трех интерпретаций происшедшего:
интерпретации еврейского купца, защищавшего свою честь и свое иму-
щество, не понимавшего действий французов и совершенно зря обра-
щавшегося к ним за помощью; интерпретации берберов, отдавших овец
Когену на основании своего, не известного французам обычного права, и
интерпретации французских колонизаторов, несправедливо обвинивших
купца в краже овец, поскольку они совершенно не могли постигнуть
мотивы действий берберов относительно Когена, а желали лишь про-
демонстрировать и Когену, и берберам, что хозяевами в этих местах от-
ныне будут они. Погружаясь в гущу дела, описанного со всей возможной
полнотой, этнолог приходит к пониманию, что кража овец Когеном,
передача овец Когену в виде возмещения, конфискация овец французами
по "политическим" мотивам - все это социальный дискурс, который шел
на разных языках и не только вербально. Именно такой подход делает
возможным проникновение в жизнь данного общества и понимание его
культуры. С точки зрения немецких историков, "плотное описание"
(обычный способ полевой работы этнографа) как попытка понять неиз-
вестное, "чужое" в "текстах" культуры с помощью описательной рекон-
струкции, осуществляемой возможно более полно и предполагающей
анализ символических форм (слова, институции, способы поведения и
5*

132                       HcmpukBnouckaxMeroga

т. п.) и постижение скрытого в них мира смыслов, является наиболее
плодотворным методом для историко-антропологического исследования
вообще и для микроисторического исследования в частности ".

Но итальянские "микроисторики", отвергают "интерпретативную ан-
тропологию" Гирца (и особенно его последователей). Крупнеший италь-
янский специалист в области микроистории Д. Леви в докладе, прочи-
танном в Институте всеобщей истории РАН в Москве в марте 1996 г.,
подчеркивал (на мой взгляд, несправедливо), что метод "плотного описа-
ния" - это всего лишь бесконечная "интерпретация интерпретации",
превращающая познание реальности в бесплодную игру, где расшифров-
ка символов становится самоцелью. Исследователь изучает историю
культуры и робко останавливается на пороге социальной истории, тогда
как важнейшей задачей микроисторического исследования является
именно выход в социальную историю, постижение исторической реаль-
ности во всей ее сложности.

Совершенно особое значение итальянские микроисторики придают
способам и формам коммуникации с читателем. К. Гинзбург вспоминает
о том, как он писал свою известную книгу "Сыр и черви". "Я долго раз-
мышлял, - говорит он, - о соотношении между исследовательской ги-
потезой и способом изложения... Я вознамерился раскрыть духовный,
нравственный мир мельника Меноккьо и мир его фантазии с помощью
документов, исходивших от тех людей, которые послали его на костер.
Этот замысел, в известном смысле парадоксальный, можно было осуще-
ствить в виде рассказа, закрыв с помощью внешней отделки проблемы в
передаче документа. Это было возможно, но, конечно, недопустимо по
мотивам как когнитивного, так и этического и эстетического характера".
Историк решил, что эти пробелы, порожденные либо молчанием мель-
ника в ответ на вопросы допрашивающих его инквизиторов, либо мол-
чанием, которым документ встречал вопросы исследователя, должны
послужить его замыслу. "Гипотезы, сомнения и неуверенность станови-
лись частью рассказа, и поиск истины развивался в составную часть
изложения полученной все же истины..." ' . Процесс исследования описы-
вается ярко и подробно, процедура исследования, критика документов и
проблема их интерпретации, аргументация историка становятся частью
изложения. Это диалог с читателем, которого автор как бы вовлекает в
процесс своей работы. Гинзбург называет этот метод "повествовательной
историей", "историей-рассказом".

Проблема метода микрологического историописания имеет еще
один важный аспект, в понимании которого сходятся немецкие и италь-
янские исследователи. Какими должны быть отношения исследующего
субъекта с субъектом исследуемым? Историку необходимо придержи-
ваться позиции вненаходиМости, невчувствования, говорит X. Медик,
ссылаясь на слова Гирца о том, что исследователь не имеет права, подоб-
но писателю, "воображать себя "другим"", и в особенности на выска-

С. В. Оболенская Не/сто ЙозефШефер. солдаггитлеров"Логовермахта     133

зывание К. Гинзбурга о том, сколь важна для историка способность рас-
сматривать знакомые вещи как непонятные, неизвестные '^

Существует ли проблема значимости "истории повседневности"?
Разумеется, такая проблема существует. Часто утверждают, что история
повседневности - всего лишь "мозаика миниатюр", лишенная теоретиче-
ской глубины и предназначенная для "легкого чтения". Между тем, ми-
кроистория реально приближает историка к людям прошлых времен и по-
зволяет понять механизмы их реального воздействия на ход историчес-
кого процесса. Тем самым она действительно обнаруживает возможность
выходов в макроисторию. Убедительным тому доказательством служит
упоминавшаяся выше книга X. Медика. Интересно высказанное по этому
поводу суждение К. Гинзбурга. Он вспоминает, что к занятиям "повест-
вовательной историей", может быть, и к занятиям историей вообще, его
побудило чтение "Войны и мира" Л. Толстого. Книгу "Сыр и черви", го-
ворит Гинзбург, можно рассматривать как крошечный результат увле-
чения мыслью Толстого о том, что исторический феномен может быть
воссоздан только через реконструкцию действий всех его участников.

Действительно, исследователи, работающие в области микроисто-
рии, видят одну из своих главных задач в установлении многочисленных
и разнообразных связей между действующими лицами истории и именно
в этом усматривают возможности "объяснения" и "понимания" истории.
"Мозаика миниатюр" позволяет исследователю рассмотреть отдельные
составные "силового поля" как социокультурного контекста событий или
явлений. Вероятно, возможности микроистории с особой ясностью долж-
ны раскрываться в "альтернативной истории", при изучении несосто-
явшихся исторических возможностей и "состоявшегося" исторического
выбора, поскольку, как пишет Ю. М. Лотман, "выбор того пути, который
действительно реализуется, зависит от комплекса случайных обстоя-
тельств, но, в еще большей мере, от самого сознания актантов" ^.

Микроистория позволяет раскрыть субъективную сторону истори-
ческих процессов; не на словах, а на деле увидеть в них роль людей. Ведь
задача состоит не в том, чтобы показать роль неких анонимных "народ-
ных масс", а в том, чтобы описать и проанализировать участие в собы-
тиях конкретных людей или групп людей, являющихся носителями опре-
деленной культуры, их восприятие происходящего, их действия. Усилен-
ное внимание исследователя, обращенное на единичные ситуации, стрем-
ление раскрыть их многозначность, построить "силовое поле" взаимосвя-
зей, охватывающее как структуры, так и действующих лиц, - залог успе-
ха постижения макроистории с помощью микроистории. Ниже речь пой-
дет именно о такой попытке, выразившейся в конкретном историческом
исследовании. Разумеется, возможности микроистории не безграничны.
Уровень обобщения, которое осуществляет историк, не всегда соответ-
ствует тому уровню, который открывается благодаря работе с микроско-
пом. Однако то, что микроистория имеет хорошие перспективы, не под-
лежит сомнению.

134                        HcTVpuk в nouckax метода

В области Новой и Новейшей истории немецкие исследователи
истории повседневности больше всего внимания уделяют эпохе фашизма.
Во множестве работ освещена бытовая сторона жизни, гитлеровский
террор, история гитлеровских организаций, история фашистской идео-
логии и пропаганды фашистских идей. Много исследований посвящено
истории фашизма в отдельных землях Германии. В последнее десяти-
летие взгляд исследователей, изучающих историю повседневности этого
периода, существенно расширился и усложнился. Особенное внимание
стали уделять жертвам режима, париям гитлеровского общества, мар-
гиналам; историков интересует жизнь, переживания и участь заклю-
ченных; рабочих, угнанных из покоренных стран в Германию; бродяг,
нищих, представителей сексуальных меньшинств, проституток, душевно-
больных. Ставятся и новые вопросы. Каково было отношение жителей
Германии к гитлеровскому режиму и возможно ли выявить четко
отделенные друг от друга группы: сторонних наблюдателей, попутчиков,
участников гитлеровских действий? Каковы были восприятия людей,
принадлежавших к этим группам? Или, может быть, все немцы той эпохи
были просто марионетками и жертвами? Возможно ли было просто
дистанцироваться от фашизма в интересах собственного выживания?
Какова была "внутренняя" история захвата власти фашистами и ее
сохранения, т. е. каковы были отношения между теми, кто требовал
подчинения, и теми, кто подчинялся? Каково было отношение простых
людей к расовой политике и, в частности, к еврейскому вопросу? Следует
подчеркнуть, что не только для немецких историков, но и для многих
немцев вообще эти вопросы, самым непосредственным образом касаю-
щиеся их родителей, их дедушек и бабушек, являются не просто
актуальными, но порой болезненными и просто кровоточащими. Позволю
себе личное воспоминание о встрече в Германии с учительницей истории,
которая начала заниматься историей фашизма после того, как узнала из
сохранившихся писем покойных родителей, что оба они были убеж-
денными национал-социалистами и, следуя гитлеровским идеям, по
взаимному согласию отправили на эвтаназию ее беспомощного дедушку.

Свое не очень еще значительное место среди работ по истории
повседневности гитлеровской эпохи заняли биографии, причем не
биографии выдающихся людей, государственных или общественных дея-
телей, но биографии рядовых подданных Третьего рейха. Работы этого
жанра могут продемонстрировать, как микроисторический метод ис-
следования открывает возможность выхода в макроисторию (разумеется,
тут все зависит от качества исполнения). Авторы стремятся не просто
описать жизнь человека, но выйти за рамки индивидуального, проана-
лизировать те многообразные "силовые поля", внутри которых протекает
эта жизнь. Историк как бы вкладывет индивидуальную биографию в про-
странство эпохи фашизма в Германии; индивидуальная жизнь прибли-
жает к нам людей той эпохи и помогает понять, с одной стороны, исто-
рические обстоятельства и процессы, с которыми они сталкивались, в

С В. Оболенская. HekTO Иозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта     135

которых участвовали, которые переживали, с другой - понять роль лю-
дей, роль их переживаний и их реакций в этих процессах. Историк пыта-
ется нащупать в них разгадку историко-психологических, а значит и ис-
торических загадок, которые и нам, историкам постсоветского общества,
не худо было бы если не разгадать, то хотя бы загадать. Эти загадки ка-
саются прежде всего истории поведения "маленьких людей" при тота-
литарном режиме. Ю. М. Лотман заметил: "Именно в ... безымянном про-
странстве чаще всего развертывается настоящая история. Очень хорошо,
что у нас есть серия "Жизнь замечательных людей". Но разве не инте-
ресно было бы прочесть и "Жизнь незамечательных людей? Лев Толстой
в "Войне и мире" противопоставил подлинно историческую жизнь семьи
Ростовых, исторический смысл исканий Пьера Безухова псевдоисто-
рической, по его мнению, жизни Наполеона и других "государственных
деятелей" ^. Нельзя, конечно, согласиться с Толстым относительно не-
значительности исторического смысла жизни "государственных деяте-
лей", но к замечанию Лотмана стоило бы прислушаться. Книга, о которой
пойдет речь ниже, именно из серии "Жизнь незамечательных людей".

В 1991 г. во Франкфурте-на-Майне вышла в свет книга Б. Хауперта
и Ф. И. Шефера "Молодежь между крестом и свастикой. Реконструкция
биографии как история повседневности фашизма" ". Ее герой - кре-
стьянский парень по имени Иозеф Шефер, солдат вермахта, танкист,
убитый в возрасте 20-ти лет в 1944 г. в Нормандии во время высадки
англо-американских войск. В качестве эпиграфа авторы избрали отрывок
из речи Гитлера, произнесенной 4 сентября 1938 г. Фюрер разворачивает
картину воспитания молодежи в гитлеровских организациях, куда дети
впервые попадают в десятилетнем возрасте. "И больше они не будут
свободными на протяжении всей своей жизни", научившись "думать по-
немецки и действовать по-немецки", - так завершает он свою речь '*.
Размышляя над этими словами, Хауперт и Шефер хотят понять:
происходило ли в действительности такое превращение и если да, то как
оно происходило? В самые тяжкие времена гитлеровского господства,
когда, казалось бы, человек был лишен возможности самостоятельно
принимать решения и, как говорил Гитлер, должен был (с воодушев-
лением, конечно!) утратить свободу до конца жизни, выбор все-таки
оставался всегда. Люди творили историю собственной жизни, и это
составляло главное содержание повседневности. Реконструкция индиви-
дуальной жизни, включенная в контекст общей жизни людей, в контекст
эпохи, может помочь понять судьбу поколения, в данном случае по-
коления людей, к которому принадлежал герой книги. Авторы заявляют,
что главное для них - выяснить, как воспринимали молодые люди 30-х
годов то, что совершалось с ними и вокруг них, как соотносились все
перемены этих лет с их ценностной системой и изменялась ли она; каков
был механизм внедрения ценностей национал-социализма в ментальность
молодых людей, на которых гитлеровцы возлагали особые надежды.

136                        Hcropuk в nouckax метода

В данном случае это немыслимо, по мнению авторов, без понимания
политической, социальной и культурной ситуации сельского района
Саара, где проходили детские и юношеские годы этого молодого
человека. Б. Хауперт и Ф. Шефер исходят из посылки, что микро-
логическое исследование особенного (повседневность в деревне и ре-
конструкция биографии Йозефа Шефера) делают понятным общее.

Выбор источников диктовала задача: создание индивидуальной
биографии в контексте той культуры и тех мест, где прошла жизнь героя
книги. Исходным пунктом явилась публикация в Париже "календаря"
немецкого унтер-офицера, танкиста Йозефа Шефера, в котором были
краткие записи, относящиеся к 1943 г., а также много адресов род-
ственников, друзей и знакомых владельца календаря (такой "календарь"
вручали каждому немецкому солдату, направлявшемуся в оккупиро-
ванную Францию; в нем содержались небольшой словарик, карта Фран-
ции и краткие сведения об этой стране) ^. Стоит отметить, что авторы
книги сами родом из деревни Вуствайлер в Саарской области, где
родился и вырос Иозеф. По адресам, записанным в календаре, они нашли
многих людей, согласившихся дать интервью. Это были младшие братья
Йозефа, его друзья по школе и по спортивным занятиям, бывшие цер-
ковные служки, среди которых когда-то был и мальчик Иозеф, его по-
друга, которую он считал своей невестой, бывшие руководители фашист-
ских молодежных организаций, старейшие жители деревни Вуствайлер,
бывшая прислуга семейства Шеферов, командир полка, в котором служил
Иозеф, когда его призвали в вермахт. Авторы использовали также до-
машние "документы" семьи Шеферов - книгу записи расходов, домаш-
ние юмористические газеты (Bierzeitungen); обратились к местным доку-
ментам - протоколам и разным записям местных ферейнов, к местным
газетам, школьным документам, работали в архивах Трира, Висбадена,
Саарбрюкена, Кобленца, нашли сведения об одном из друзей своего героя
в Институте истории рабочего движения в Москве. Им пришлось заняться
психологией и психоанализом, социологией, географией, лингвистикой,
историей педагогики, статистикой и даже военной наукой.

Центральное место в реконструкции биографии Йозефа Шефера
отводится процессу социализации и поискам идентичности мальчика,
затем юноши, проходившими "между крестом и свастикой", сначала в
деревне, затем в городе во время профессионального обучения и, на-
конец, в вермахте. С точки зрения авторов, социальную значимость био-
графии рядового человека определяют те ее моменты, когда происходит
приспособление личностных структур к нормам, принятым в данном
обществе. Уловить тенденции, трудности и противоречия этих моментов,
этих событий - значит, по их мнению, отразить типичные проблемы
общества. Если удается нащупать и проанализировать эти моменты,
биография индивида может стать отражением, характеристикой эпохи.

Хауперт и Шефер полагают, что им удалось понять, что определяло
повседневную жизнь молодежи при фашизме, а реконструированную

С В. Оболенская. Не/сто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта     13 7

биографию Йозефа можно рассматривать как типическую историю жизни
молодого немца его времени. Это, говорят они, тип человека из по-
коления людей, встретившихся с идеями национал-социализма в юности
и оказавшихся в значительной мере под их влиянием. Наверное, это
суждение не вполне корректно. Следует очень его ограничить, это тип
сельского юноши из католической семьи (последнее существенно).

Авторы объявляют, что реконструкцию биографии Йозефа Шефера,
встроенной в социокультурную среду родной деревни, затем профес-
сионального училища и, наконец, вермахта, они осуществляют на двух
уровнях. Первый уровень - дескриптивный. Это попытка выявить миро-
видение Йозефа, его взгляды и ориентации, его собственные оценки дей-
ствительности. Второй - интерпретационный. На этом уровне авторы
рассматривают жизнь Йозефа и его среду с нынешней точки зрения, с
некоторой исторической дистанции, предполагая сосредоточить вни-
мание на определенных, избранных исследователями аспектах. Этот
второй уровень, полагают они, позволяет выявить ориентации, мотивы,
идеи, желания, определявшие жизнь молодежи при нацизме. Сверхзадача
авторов состоит в том, чтобы понять, почему поколение молодых людей
30-х годов оказалось неспособным к сопротивлению, даже внутреннему,
не говоря уже о внешнем, почему о сопротивлении эти молодые люди
даже не помышляли. Исследование среды, из которой вышел Йозеф,
помогает понять, как и почему создавались типичные схемы нацист-
ского сознания, общий нацистский настрой.

Таким образом, по замыслу авторов, эта книга должна представ-
лять собой типичное микроисторическое исследование, имеющее целью
через индивидуальное, особенное подойти к общему и объяснить его. По-
лагаю, однако, что этого не произошло. С одной стороны, вряд ли можно
считать Йозефа Шефера воплощением типических черт немецкой моло-
дежи 30-х годов вообще. С другой - и это главное - мировидение героя
не выявлено в достаточной степени. Бросается в глаза то обстоятельство,
что документы, которые могли бы стать главным источником - кален-
дарь Йозефа и его письма к родственникам и к невесте - использованы
недостаточно. Правда, записи молодого человека были очень скудными.
Сужу об этом по двум листам календаря, фотографии которых помещены
в книге. Вот, например, что записал Йозеф в течение четырех дней в
сентябре 1943 г.: "26. Воскресенье. Отпуск. 27. Понедельник. Последний
день отпуска. 28. Вторник. Уехал из Вуствайлера в часть. 29.