индивидуализма, в том числе и в
средние века. Все они высказывались, таким образом, за "общество" и
против "общности".

222____________________________Истоpuk и время

С этой полемикой были связаны и споры вокруг исторической нау-
ки, которые не утихали со времени первого всеобъемлющего анализа,
данного Фридрихом Нищие в его работе "О пользе и вреде истории для
жизни" в 1874 г.

Перенасыщенность историей, по мнению Нищие, является одной из
причин всех бед, всей "внутренней убогости" современного человека,
"слабости современной личности" и ее "жизненных сил", так как истори-
ческое образование и в первую очередь лежащая в основе его историче-
ская наука делают человека "робким и неуверенным". История, которая
стала наукой, превратилась в нечто вредное, в "изнуряющую историче-
скую лихорадку", т. е. в болезнь. Поэтому историческая наука для Нищие
есть своего рода "конец жизни человечества и ее итог" ^".

Причин этому Нищие назвал три. Во-первых, история как наука
непрерывно добывает все новые и новые факты, которые она уже не спо-
собна увязать друг с другом. Это - проблема исторического позитивиз-
ма. Вторая опасность заключается, по Нищие, в претензии исторической
науки на объективность. Претензия на объективность, однако, не может
быть обоснована. Ведь эта мнимая объективность на самом деле есть не
что иное как "вечная бессубъектность", "истина, из которой ничего не
следует", и поэтому история как наука на самом деле ужасна и смешна
одновременно.

Но главная опасность истории как науки заключена, по мнению
Нищие, в третьем моменте - в том, что историческое познание, стоящее
на позициях историзма, все рассматривает под углом зрения становления
(Gewordensein), а значит - преходящести. Речь здесь идет, таким обра-
зом, о проблеме релятивизма. Историческая наука, говорит Нищие, есть
"наука вселенского становления" (Werden), которая ввергает человека "в
волны бесконечно-безграничного светлого моря познанного становления"
и тем самым "отнимает у него фундамент всякой уверенности и покоя,
веру в Постоянное и Вечное". Историческая наука подвергает все цен-
ности тотальной историзации и этим уничтожает их. Она "повсюду видит
Возникшее, Историческое и нигде - Сущее, Вечное". "Неистовое, необ-
думанное разметывание и разрушение всех основ, растворение их в вечно
текущее и растекающееся становление, неустанное разматывание и исто-
ризирование всего Ставшего" - это, по Нищие, есть удел "современного
человека" ^.

Нищие не был в этом одинок. Подобные высказывания о релятивиз-
ме как основной черте современной культуры встречаются у Вильгельма
Дильтея и Георга Зиммеля. Есть тому примеры и в литературе. Вспомним
хотя бы "Волшебную гору" Томаса Манна (1924) и неоконченный труд
Роберта Музиля - роман "Человек без свойств" (1930) или роман-три-
логию Германа Броха "Лунатики" (1931-1932), где тема "крушения цен-
ностей" опять-таки связывается с возвеличиванием средневековья в про-

О.Г.Э^сле. Немцы не в ладу с современностью               223

тивоположность Возрождению. Герман Гессе в "Игре в бисер" (опуб-
ликованный в 1943 г., роман написан в 1931-1942 гг.) описывает, опи-
раясь на книгу Ландсберга 1922 г., то "новое средневековье", в котором
благодаря новой цельности и общности вновь становится возможной ду-
ховная жизнь.

Предложено было три решения поднятой Нищие проблемы отноше-
ния науки к жизни: одно решение было выдвинуто им самим, другое -
Э. Тр„льчем, третье - М. Вебером.

Нищие предложил две меры против "исторической болезни": во-
первых, строгое ограничение Исторического: с одной стороны Неистори-
ческим (das Unhistorische), с другой - Надысторическим (das Uberhisto-
rische). Неисторическое - это забвение, важнейшая жизненная сила (как
писал Нищие в 1874 г., "без забвения жить вообще совершенно невоз-
можно"). Надысторическое же - это те силы, которые отвращают взор
от Становления и направляют его на то, чтб вечно и значение чего не ме-
няется, а именно - на искусство и религию. Таким образом - и в этом
заключается второе требование Нищие - истории, чтобы она могла
вновь встать на службу жизни, следует перестать быть наукой ^. Именно
такую позицию занимали в годы Веймарской республики члены кружка
Георге. Нищие оставался для них "вечно живым" (Фридрих Вольтерс), и
они стремились осуществить его "монументальную историю" в собствен-
ной жизни ".

Теолог Э. Тр„льч, анализируя под знаком историзма отношение на-
уки к жизни, сделал вывод, прямо противоположный Нищие: нужно "пре-
одолеть историю историей". Это значило: историческая наука служит
"жизни" именно тем, что она своими научными средствами обосновывает
ценности и тем самым вносит разумное начало в деятельность людей.

Макс Вебер считал предлагаемое Тр„льчем решение проблемы ис-
торизма бессмысленным и к тому же научно несерьезным. Сам же он по-
пытался, исходя из кантовского понимания науки как продвижения в об-
ласть неопределенного и как познания, поверяющего гипотезы эмпири-
чески, по-другому решить проблему соотношения науки и жизни - через
различение и одновременно сопряжение этих двух областей ^. Наука,
считал Вебер, не может обосновывать ценности и служить таким образом
руководством к правильной деятельности: во-первых, ее гносеологиче-
ские основания уязвимы, так как она всегда располагает лишь гипотети-
ческим знанием; во-вторых, она сама тоже конституируется лишь через
априорное задание ценностей. Последний тезис есть возражение Тр„льчу.
Вместе с тем - и это возражение в адрес Нищие - наука является мес-
том рационального дискурса, где в числе прочего решаются ценностные и
экзистенциальные вопросы, когда ценностные горизонты людей не сов-
падают. Наука делает, таким образом, возможным "разрешение конфлик-
та по правилам" ". То есть наука имеет не только свои границы, но и свое
собственное достоинство. Это - возражение на требование Нищие, что-
бы наука "служила" жизни.

224                          KcropukuBpeM

После 1918 г. дебаты по поводу историзма продолжились, и в них
также постоянно обсуждались и роль и значение науки в современном
обществе. В философии разногласия между Нищие и Вебером были вос-
произведены в споре Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса. Если Хайдег-
гер в "Бытии и времени" (1927) перенимает как ход рассуждения Нищие,
так и предлагаемое им решение проблемы историзма, и выступает вновь
за то, чтобы наука встала на службу жизни, то Карл Ясперс как раз это и
отвергает. Он продолжает веберовское различение науки и жизни в своем
различении двух видов исторического сознания (historisches und geschicht-
liches BewuBtsein), чисто научного знания "о прошлом" в противополож-
ность "историческому знанию" как "современной жизненной силе". В
рамках этой же проблематики сформировалась в 20-х годах социология
знания, начавшаяся с Макса Шеллера и Карла Манхейма. Уже после при-
хода к власти нацистов, в так называемом "втором споре об историзме" в
экономической науке, сформулированная Нищие проблема последний раз
подверглась обсуждению - в частности, в книге Вальтера Ойкена "Пре-
одоление историзма" (1938).

Весьма существенным представляется то, какую роль сыграла проб-
лема историзма - т. е. представление об ущербе, наносимом людям ис-
торизмом их сознания, как об одном из моментов дискомфортности
современной цивилизации вообще-в том выборе, который сделали
многие выдающиеся ученые-гуманитарии в пользу национал-социализма
в 1933 г. Из публичных высказываний и заявлений видных представите-
лей науки, таких как историк Рудольф Штадельман, искусствовед Виль-
гельм Пиндер, теологи Фридрих Гогартен и Эммануель Хирш, философ
Мартин Хайдеггер, историк права К. Г. Шмельцайзен и другие правове-
ды, очень хорошо видно, какие именно надежды эти люди возлагали на
национал-социализм. Они надеялись, во-первых, что будет покончено с
релятивизмом благодаря установлению новых ценностей в так называе-
мой "немецкой революции" 1933 г.: эти новые ценности определялись
как "народ" и "общность". Во-вторых, наука теперь вновь обретала
смысл именно потому, что могла вновь служить жизни. В этом заключа-
лась основная мысль печально знаменитой ректорской речи Хайдеггера в
мае 1933 г.: наука есть "служение", она есть "служение знанием, оружием
и трудом", говорил он своим слушателям, вторя Платону. Привержен-
ность ницшеанскому анализу проблемы и им предложенному ее решению
здесь очевидна, и она даже открыто провозглашалась.

IV

Члены кружка Георге принимали участие во всех этих спорах, и по-
этому мы часто можем точно представить себе их позиции по данным
проблемам - как в отношении определения и критики современной эпо-
хи в свете антитезы "средневековье-Ренессанс", так и в отношении
проблемы науки под знаком историзма.

О. Г. SkcAe. Немцы не в ладу с современностью                225

Для Фридриха Гундольфа в 1924 г. выбор в обоих вопросах был
ясен. Его книга о Цезаре показывает его позицию в полемике по поводу
средневековья и Возрождения (а по сути - средневековья и современно-
сти): делая выбор в пользу "Ренессанса в средневековье", Гундольф тем
самым заявлял также и политическую позицию. Она проявляется весьма
отчетливо в его словах об императоре Фридрихе II: тот был, по мнению
историка, первым властителем, "воспринимавшим Цезаря как личный
пример, на который он равнялся в том, как говорил, держался и посту-
пал". Фридрих, "последний настоящий кесарь-помазанник средневеко-
вья", был также и первым, кто состязался с Цезарем в личной славе "сво-
им небывалым прежде обыкновением лично участвовать [в событиях]".
Поэтому со времени царствования Фридриха "слава Цезаря... начинает
выходить из магического сумрака и наполняться представлениями о его
сущности и его деяниях, а не только о его ранге и сказочных качествах
его личности". Благодаря Фридриху Цезарь стал "исторической личнос-
тью". Вполне в духе относящейся к 1860 г. буркхардтовской концепции
Ренессанса, Гундольф считает Фридриха II "уникальным ингениумом
всесторонне одаренного и деятельного Я", "первым самосознательным
(selbstig) государственным гением", первым проявлением современной
индивидуальности. Поэтому для Гундольфа (как и для раннего Буркхард-
та) с Фридриха II начинается "поворот к Возрождению" ^.

Этими высказываниями Гундольф определил и свою позицию в спо-
ре об историзме - он был опять-таки на стороне Нищие, которого впос-
ледствии (в своей книге "Цезарь в XIX веке") назовет главным после
Буркхардта "пророком истории и становления". И вполне логично, что
книга о Цезаре 1924 г. завершается размышлением о проблеме историзма.
Нищие первым, по мнению Гундольфа, призвал историю вновь быть
"ваятельницей жизни" и распознал "всю громадность задачи - пробуж-
дать умерших духов"; он первым увидел вновь "в народах и вождях всех
времен силы современные и вечные". Только благодаря ему, пишет Гун-
дольф, "мы вновь знаем, что сами вершим свою судьбу каждым Да и Нет,
обращенным к тысячелетним образам", и именно он воскрешал великие
характеры прошлого, наполняя их кровью и плотью. Сверхчеловека, ко-
торого Нищие призывал, чтобы "недочеловеки могли стать наконец
людьми", он тоже лепил по образам прошлого. Отсюда развивается, так-
же выдержанный в духе Нищие, взгляд Гундольфа на историческую нау-
ку: эта наука производит одну только "лишенную выбора правду, а не
сущностно наполненную действительность", какой требует "жизнь". Эта
"объективная наука", т. е. "исследовательское ремесло, занятое собира-
нием материала", хотя и представляет собою противоположность "пар-
тийной литературе" и "ничем не связанной беллетристике", вполне равна
им в том, что, как и. они, "за десятилетия господства историзма потеряла
душевную связь с историей, которой занималась" ".

Как видим, в отношении задач науки в современном мире Гундольф
разделяет позиции других членов кружка Георге и выступает, подобно

8 Зак. 125

226                            Kcropuk и время

всем остальным, за Ницше и против Вебера. Однако в вопросе о средне-
вековье и Ренессансе и о том, как они соотносятся с современностью, пу-
ти их расходятся.

Что касается проблемы отношения "науки" к "жизни", тоже цент-
ральной для георгианцев, весьма важной, хотя и полностью негативно
воспринимаемой фигурой был для них Макс Вебер.

Несмотря на всю личную симпатию к Штефану Георге и дружбу с
Фридрихом Гундольфом, Вебер бескомпромиссно отвергал эпохальное
предприятие георгианцев. "Отрицательное отношение" Георге к "глав-
ным силам в современной культуре", его "требование проклятия всего со-
временного" казались Веберу, как бы отчетливо ни видел он сам все зло
современного мира, "чуждыми и неплодотворными" ". "Оргиастические
барабаны" и "страстные арфы" Георге были для него, как он писал в 1910
г. в письме к Доре Еллинек, пустой псевдоэтикой: "Одно обещание како-
го-то великого события, гарантирующего спасение, сменяется другим,
еще более грандиозным; все время выдаются все новые векселя на то, что
должно произойти, хотя ясно видно, что они не смогут быть оплачены" ^.
И то подчинение авторитету певца, толкователя, вождя, коего требовал
Георге, Вебер также отвергал. "Основание религии по Георге" представ-
лялось ему "самообманом людей, которым просто не по силам жизнь в
современном мире" ^. И, кроме того, Веберу как всегда не нравилось
здесь смешение искусства, религии, этики и науки. Штефан Георге и его
ученики, по мнению Вебера, служили "иным богам", нежели он сам ".

Часть георгианцев, как, например, Курт Хильдебрандт, считали по-
литические позиции Вебера и Георге почти совпадающими, а их размолв-
ку объясняли завистью Вебера к харизме Георге ". Эрих фон Калер в
своей книге "Призвание науки" (1920) выступил против положения Вебе-
ра о различении и соединении "науки" и "жизни", о "свободе и одновре-
менной зависимости науки от ценностей", изложенного тем в лекции
"Наука как призвание" " ', изобразив свой спор с Вебером как "битву
между эпохами". Как и Пауль Людвиг Ландсберг, Калер выступал от
имени молодых, как трибун того нового "Мы", которое восстает против
"старой науки" Макса Вебера, явно поколебленной в своих "основаниях"
и в своем "человеческом смысле" ^.

Мерилом науки здесь, вслед за Ницше, тоже объявляются требова-
ния "жизни". Выступление Калера против "старой науки" и ее выразите-
ля - Вебера, которое, правда, не было одобрено самим Георге ввиду рез-
кости тона, годом спустя стало объектом критики экономиста Артура
Зальца в его работе "За науку и против тех образованных, которые ее
презирают" (1921). Калер, по мнению Зальца, был несправедлив к Вебе-

В русском издании (Вебер М. Избр. соч. М., 1990) название "Wissenschaft als Beruf"
переведено как "Наука как призвание и профессия", что в принципе наиболее адекватно
передает смысл слова "Beruf". Но в данном контекс-те для нас важно именно его первое
значение - "призвание", ибо речь идет о споре между профессиональными историками по
поводу того, к чему призвано их ремесло. (Примеч. пер.)

0.r.3ko\e. Немцы не в ладу с современностью               227

ру, а его новая наука в ее враждебности к рационализму антииндивидуа-
листична, она есть "возврат в средневековье", или - что равнозначно -
"возврат к мудрости Востока"; она "в лучшем случае есть попытка синте-
за между средневековым и ренессансным мироощущением и поэтому в
конечном счете романтична" ". Однако, как совершенно справедливо за-
метил в 1924 г. Эрнст Тр„льч в своем комментарии к этому спору, Зальц
приходит к тому же, что говорил Калер, только высказывается "более ос-
торожно и зрело" ^. Зальц тоже придерживался главного кредо георгиан-
цев - различения между поэтом и ученым и подчинения науки поэзии,
бывшего у Георге центральным тезисом в его критике науки (интересно,
что именно на этой критике науки основывалось влияние Георге на мно-
гих молодых ученых ^).

В противоположность Гундольфу с его ницшеанской горячей при-
верженностью к Ренессансу - к Ренессансу в средневековье в том чис-
ле - другие члены кружка Георге решительно выступали за новое сред-
невековье в современности.

В своей книжке "Власть и служба" Фридрих Вольтерс, впоследст-
вии историк кружка, взывал к созидательной силе средневековья, воз-
рождающей прежде всего воспоминание о власти, против "отравленной
свободы" Нового времени и против ее "разрушительной силы", которая
"вот уже пятьсот лет", т. е. с самой Реформации, "удобряла гекатомбами
разлагающихся тел ниву духа" ^. Отредактированный строчка за строч-
кой лично Штефаном Георге, труд Вольтерса по истории кружка под за-
главием "Штефан Георге и "Biatter filr die Kunst"" (1930) прославлял ос-
нованное Георге "духовное царство" (das gelebte Reich), созданное им но-
вое сообщество немцев и "тайную империю" Мэтра, которая теперь ста-
новилась зримой и уже сделала Георге "властителем современности" ^.

Социолог и философ Герман Шмаленбах, связанный многими узами
до 1912 г. с самим Георге, а после того- хотя и менее тесно- с его
кружком, опубликовал в 1922 г. сочинение под названием "Социологи-
ческая категория союза". Отправляясь от т„ннисовского противопостав-
ления общества и общности, Шмаленбах выделяет из разновидностей
общности "союз" (Bund) в качестве отдельной ее формы. Он предсказы-
вает и прославляет грядущую новую эру "Союза", т. е. разновидность но-
вого средневековья. Эта работа есть осуществляемая средствами науки
пропаганда мифа о союзе, элитарном сообществе мужчин, "духовном
пространстве взаимного совершенствования (Lebenssteigerung)" (Н. Зом-
барт), некой специфически немецкой модели порядка, формирующей
особый менталитет. В фигуре Шмаленбаха соединялись в форме некоей
"антикультуры" все антидемократические, антилиберальные, антипарла-
ментаристские и антисемитские элитарные взгляды начала века и - в
первую очередь - межвоенного времени. Пропаганде тесно с ними свя-
занных норм жизни служила также и написанная им в 1926 г. книга
"Средневековье. Его понятие и сущность", которая была, по его же сло-
8*

228____________________________Hcropuk и время________________________________

вам, "философской конструкцией" средневековья как эпохи органичес-
кой, эпохи единства и "приоритета целого перед частями" *".

V

В этом спектре взглядов на проблемы историзма и соотношения
средневековья и современности мы можем теперь обозначить и позиции
Эрнста Канторовича.

Свою точку зрения в отношении историзма Канторович высказал в
докладе на конференции в Галле в 1930 г., посвященной теме "Границы,
возможности и задачи изучения истории средних веков". Весьма вероят-
но, что доклад предварительно обсуждался в кружке Георге, возможно,
был даже согласован с самим Мэтром ^. Таким образом, это было "офи-
циальное провозглашение принципов историографии нового типа" ^.
Канторович заимствовал у Гундольфа концепцию трехчастного деления
истории (историческое исследование, историописание, историческая бел-
летристка), однако в одном из важнейших пунктов изменил ее. Текст его
выступления недавно издан ".

Канторович противопоставляет себя цеху историков как представи-
тель Школы Георге. Как и Гундольф, он говорит вначале о различении
"позитивистского изучения истории" (Geschichtsforschung) и "историчес-
кой беллетристики" и отличии их обеих от "историописания" (Geschichts-
schreibung), "служащего искусству, которое, в свою очередь, всегда обра-
щено к чему-то высшему, к вере, к любви". Оно поэтому состоит "в тес-
нейшем родстве" с эпосом и драматургией и требует, чтобы "активный
человек отдавал себя ему целиком". Изучение же истории есть "научная
деятельность, почти лишенная внутренней кровной связи с личностью ис-
следователя". Поэтому "господствующее мнение, будто изучать историю
и писать историю - это одно и то же", является просто "роковым" **.

В адрес книги о Фридрихе II последовала критика в позитивистском
духе. Медиевист Альберт Бракман заметил, что историк не может "писать
историю как ученик Георге или как католик, и